- Беду предчувствует сердце материнское и верно предчувствует. Только мать может спасти тебя от погибели. Хоть двадцать два года тебе и ученая ты, а погубишь ты свою жизнь, если мать не послушаешь, злые люди окружают казенного человека, смерть за плечами его ходит. А замуж выйдешь за него, будешь жить в большой бедности, на тридцатом году овдовеешь, сама в постель сляжешь. Несчастье тебе принесет этот казенный человек. Другое дело - благородный король. Под счастливой звездой он родился, большая слава его ждет впереди. Но не лежит твое сердце к нему. Гонишь ты его от себя и мучаешь. Счастье свое сама от себя отталкиваешь. Пожалеешь, да поздно будет. Попомнишь меня, сербиянку…
Елена Прохоровна расслабленно села в кресло. Ее бледное лицо вытянулось.
- Продолжайте, продолжайте, ради бога, - просила она.
Разбросав на столе карты, цыганка продолжала:
- Ждет тебя дальняя дорога в чужую сторону. Но не дома родного боишься покинуть ты, а казенного человека. Вот он червонный король - и в сердце твоем и все мысли твои перепутал. Любишь ты его, очень любишь, но не надолго, скоро разлюбишь. Гордый он, и характер у него тяжелый, работа у него опасная и бедность его сокрушает. А вот благородный король в ногах твоих, хлопочет о тебе и ночью и днем. Будете с ним скоро в дальней дороге. Сильно тебя любит, но и ты его полюбишь. Замуж за него выйдешь, будет у вас трое детей. Проживете вы с ним большой век, до восьмидесяти лет. Много внуков будет у вас, и вечное счастье будет жить в вашем доме, люди завидовать вам будут…
Глаза цыганки остановились на золотом перстне с рубином, который рядом с обручальным кольцом слабо сидел на пальце Елены Прохоровны.
- А ну, сними перстень, на золоте гадать буду.
Повелительный тон ворожейки еще сильнее подействовал на Елену Прохоровну, которая теперь воспринимала ее слова как голос самой судьбы. Она была суеверной женщиной.
Проворно сняв перстень и кольцо, она подала их цыганке…
- Может быть, еще нужны золотые вещи? У меня есть кое-что другое. Только вы погадайте и мне, скажите, что и меня ожидает впереди?
- Чем больше золота, тем больше скажу.
Елена Прохоровна высыпала на стол содержимое шкатулки, которую она достала из шкафа. Глаза цыганки снова вспыхнули зеленоватым фосфорическим блеском, лицо стало сосредоточенней. В азарте гаданья она уже не просила, а приказывала:
- А ну, красавицы, быстро мне стакан воды, щепотку соли, полотенце и простыню!
Пока Елена Прохоровна суетливо прислуживала, цыганка встала спиной к окну и, гордо закинув голову, неподвижно замерла с закрытыми глазами.
Наташа стояла у дивана и не спускала с нее глаз.
Через минуту все было готово.
Цыганка плавно подошла к столу.
- А теперь заверните золото в полотенце, хорошенько размешайте соль в стакане, выпейте по глотку и на минуту выйдите из комнаты. Подсматривать нельзя. Опасно.
Вернувшись к окну, гадалка снова закрыла глаза и оставалась неподвижной до тех пор, пока Елена Прохоровна не выполнила ее указаний. Наташа пить воду не стала.
Из комнаты мать и дочь вышли на цыпочках, боясь нарушить торжественное молчание гадалки. В волнении они не замечали друг у друга растерянных и испуганных лиц, которые со стороны казались смешными и глупыми.
- Я же тебе говорила! Мое сердце меня не обманывало. А ты… Ты никогда не слушала мать!
- Мамочка, разве я знала раньше, что так будет? - оправдывалась Наташа, бледная и растерянная. Слова гадалки произвели на нее сильное впечатление.
В то время, когда мать и дочь с замиранием сердца в коридоре ждали гаданья на золоте, в комнате происходили события, которые Елене Прохоровне не могли даже прийти в голову.
Как летучая мышь, с развернутой простыней пронеслась цыганка на балкон, привязала ее за металлические поручни и снова вернулась в комнату.
- Можно? - донесся из-за двери голос Елены Прохоровны.
- Подождите. Я позову, - громко ответила цыганка и засунула за кофточку полотенце, в котором были завернуты драгоценности.
До земли с балкона было не более двух метров, но спускаться было нельзя. Внизу, прямо перед окнами, проходил какой-то мужчина. Заметив красивую цыганку, он замедлил шаг и глупо улыбался.
Злым и ненавистным взглядом провожала прохожего гадалка до тех пор, пока он не скрылся за углом.
Сгорая от нетерпения, Наташа тихонько подошла к двери и наклонилась к замочной скважине.
- Ну что? - шепотом спросила Елена Прохоровна. - Скоро?
Наташа ничего не ответила и, слегка приоткрыв дверь, стала подсматривать в щелку.
- Мама, почему-то дверь на балкон открыта, а ее в комнате нет.
Эти слова кольнули Елену Прохоровну. Дрожащим голосом она спросила:
- Можно?
Ответа не последовало.
Елена Прохоровна и Наташа, не дыша, на цыпочках вошли в комнату и застыли в ужасе: цыганки не было. Простыня, привязанная к поручням балкона, висела, не шелохнувшись На столе одиноко стоял стакан с соленой водой.
Еще не поняв, что случилось, Елена Прохоровна дважды обежала вокруг стола, заглянула в комнату Наташи и выскочила на балкон. Схватив свисающую простыню, она зачем-то принялась ощупывать ее дрожащими руками. Потом, с почти обезумевшими глазами, тяжелой походкой вошла в комнату и рухнула в кресло.
- Доченька, нас обворовали. Беги скорей… В милицию…
Наташа выбежала на балкон. Сквозь листья молодых лип она заметила, как в конце двора мелькнул пестрый наряд цыганки.
Ни минуты не раздумывая, Наташа по-мальчишески переметнулась через поручни балкона и спустилась по простыне во двор. Ей хотелось кричать, просить помощи, но, кроме старушек да молоденьких нянь, которые возились с детьми, во дворике никого не было. В такие жаркие дни дворик бывает обычно пуст.
Улица, где скрылась цыганка, пестрела разноцветными одеждами прохожих. Наташа подбежала к троллейбусной остановке.
- Товарищ сержант. Товарищи, - обратилась она сразу к милиционеру и к очереди. - Вы не видели цыганку? Она обокрала квартиру. Молодая, в длинном цветном платье… босая…
Очередь загалдела на многие голоса:
- Да только что, вот-вот…
- Всего минуту назад…
- Я даже подумал, что это не спроста…
- Ее еще можно догнать!..
Говорили сразу все. Многие видели, как минуту назад босая цыганка в длинном цветном платье без очереди, со скандалом ворвалась в троллейбус.
Каждый сочувствовал, возмущался, советовал. Невозмутимым оставался один сержант милиции.
- Чего же вы стоите? Не для украшения вас сюда поставили! - бросил ему кто-то.
Не обращая внимания на этот грубый выкрик, милиционер остановил проходившее мимо такси, посадил в него Наташу и сам сел рядом с шофером.
- Гони прямо!
Шофер выключил счетчик и почти с места взял большую скорость.
- Ваш адрес, девушка? - не оборачиваясь, громко спросил милиционер.
- Софитный переулок, девять, квартира двадцать один.
- Фамилия?
- Лугова Елена Прохоровна.
- Это я на случай, если разминемся. Она едет вон в том троллейбусе, что у телеграфа. Мы его скоро догоним. Смотрите внимательней! - не оборачиваясь, громко, чтобы слышала Наташа, кричал милиционер.
Как назло, красный светофор перекрыл путь такси в ту минуту, когда троллейбус уже миновал площадь и остановился рядом с метро.
- Вон она! Вон она вышла… Видите? Пошла к метро.
Пестрый наряд цыганки в толпе прохожих бросался в глаза даже издали.
- Давай прямо к метро, - приказал милиционер шоферу, когда светофор вспыхнул зеленым.
У входа в метро была толчея. Как ни старалась Наташа поспевать за сержантом, расстояние между ними увеличивалось и увеличивалось. Все реже мелькал малиновый околыш милицейской фуражки из-за голов прохожих.
В метро Наташа от сержанта отстала. Она не захватила с собой ни копейки денег, и без билета к поездам ее не пустили.
40
С валерьянкой в руках Елена Прохоровна сидела в дежурной комнате отделения милиции.
- Последние драгоценности! Всё, что осталось от мужа, все, что берегла для дочери. О боже, о боже!.. - сокрушалась она.
- Не волнуйтесь, гражданка, будем искать, - успокаивал ее дежурный лейтенант.
- Искать? В многомиллионной Москве?
- В двухсотмиллионном Советском Союзе.
- Я вас понимаю, лейтенант. То же самое говорят врачи безнадежно больным.
Елена Прохоровна уже собралась уходить, как дверь в дежурную открылась, и на пороге выросла цыганка. Ее сопровождал тот самый сержант, от которого Наташа отстала в метро.
- Ах!.. - всплеснула руками Елена Прохоровна и потянулась навстречу вошедшей.
Сержант доложил дежурному офицеру:
- Товарищ лейтенант, задержана гражданка. В доме девять по Софитному переулку квартирная кража.
Полотенце с драгоценностями цыганка доставала из-за пазухи так, как будто вынимала собственное сердце. Но руки ее не дрожали той мелкой дрожью, какая обычно бывает у воришек, пойманных с поличным.
Прежде, чем расстаться с драгоценностями, цыганка прижала узелок к груди и только потом бросила его на стол. Так расстаются только с очень дорогими вещами.
Когда дежурный офицер разворачивал полотенце, в комнате стояла тишина. Елена Прохоровна, затаив дыхание, хотела привстать, но не могла: не было сил.
Вначале блеснули два бриллианта в золотой резной оправе. Потом выкатились два массивных кольца, серьги и два перстня. Один перстенек, маленький, изображал свернувшуюся змею, другой, побольше - лошадиную подковку.
Елена Прохоровна потянулась ("Целы, милые!") к фамильным ценностям, но лейтенант жестом дал ей понять, что еще рано.
- Не беспокойтесь, гражданка, ваши вещи не пропадут. Получите их после предварительного допроса и описи. - Сосчитав драгоценности, лейтенант спросил: - Все цело?
- Да, да, все…
Лейтенант завернул золото в полотенце и кивнул головой цыганке:
- Гражданка, пройдемте.
Следом за ними увязалась было и Елена Прохоровна, но лейтенант остановил ее:
- Прошу вас, подождите здесь. Вас позовут.
В кабинете майора, начальника уголовного розыска, лейтенант высыпал драгоценности на стол.
Посмотрев на цыганку, майор заметил, что блеск ее глаз в эту минуту - она не сводила взгляда с того, что у нее отобрали - мог соперничать с блеском двух бриллиантов, которые горели, как два маленьких солнца.
Цыганку допрашивал сам майор.
Дежурный лейтенант сидел на диване и курил. Больше в кабинете никого не было.
Минуты ожидания Елене Прохоровне показались необычайно длинными. Сидела, вставала, ходила по комнате и вновь садилась. Как ни напрягала она слух, как ни старалась уловить хоть слово оттуда, куда увели цыганку, - все было бесполезно: там как будто вымерли.
Наконец дверь кабинета распахнулась. Мимо молча прошла цыганка, следом за ней - дежурный лейтенант.
Елена Прохоровна, не постучавшись, вошла к майору. Не вошла, а ворвалась.
- Ни-че-го не понимаю! Сколько же можно мотать мои нервы? Когда, наконец, я получу свои вещи?
Майор молча поднял руку. Этим знаком он вежливо просил сразу и помолчать и присесть.
- Вы гражданка Лугова?
- Да.
- Ваш паспорт.
Елена Прохоровна подала.
- Успокойтесь. Вам придется подождать еще минут двадцать - тридцать. При допросе задержанной выяснилось, что тут замешаны другие лица. В краже есть соучастники.
Елена Прохоровна испуганно отшатнулась, губы ее тряслись.
Майор принялся успокаивать:
- Не волнуйтесь. Соучастника вы скоро увидите. Он будет здесь с минуты на минуту. Ваши вещи все целы, и вы их получите сегодня же. Необходимо только сделать кое-какие формальности. А сейчас, прошу вас, расскажите, как, когда и при каких обстоятельствах была совершена у вас кража?
Елена Прохоровна принялась рассказывать. Майор записывал.
Рассказывала она путано, сбивчиво, и всякий раз, когда можно было, не забывала заверить майора, что по существу она не признает никакие гаданья, но на этот раз решила побаловаться ради любопытства. Наташа в этом деле, по ее рассказу, почти совсем не участвовала.
Записав показания, майор медленно и внятно прочитал их Луговой и предложил подписать. Церемониал уголовного процесса все более и более пугал Елену Прохоровну. А когда она взяла ручку и вывела дрожащими пальцами свою фамилию, почти у самого ее уха резко зазвенел телефон. Елена Прохоровна вздрогнула и побледнела.
Майор взял трубку.
- Введите, - распорядился он.
В следующую секунду произошло то, чего Елена Прохоровна никак не могла понять. В сопровождении дежурного лейтенанта в кабинет вошли цыганка и Ленчик.
- Как? И вы?! - Елена Прохоровна порывисто встала.
Ленчик молчал. Он стоял бледный и смотрел под ноги.
- И это сын профессора!..
На щеках Елены Прохоровны выступили красные пятна.
Если всю дорогу из Сокольников до милиции Ленчика пугала расплата за свою интригу, то теперь, когда среди золотых вещей, лежавших на столе, он увидел маленький перстенек змейкой ("Его носила Наташа!"), он понял, что влип в уголовное дело. Соучастие в квартирной краже! Суд. Тюрьма…
- Вы знаете этого гражданина? - спросил майор у Елены Прохоровны.
Елена Прохоровна возмущалась:
- Да. Это же сын известного профессора Ленчика. Делал предложение моей дочери. Бывал у нас частым гостем…
- Пока достаточно, - перебил ее майор и предложил выйти. Было приказано выйти и цыганке. Она удалилась в сопровождении лейтенанта. В кабинете остались майор и Ленчик.
Боязнь потерять Наташу, когда она была уже совсем близко, стыд перед Еленой Прохоровной и теми, кто об этом узнает, все это беспокоило Ленчика дорогой, когда он еще ничего не знал. А теперь на него напал страх перед уголовной ответственностью. Любовь, стыд - все это отошло далеко, теперь нужно выкручиваться…
Прежде, чем начать допрос Ленчика, майор вызвал Елену Прохоровну, возвратил ей драгоценности и разрешил идти домой.
После прохлады каменного помещения на улице показалось особенно душно. Не помог и стакан газированной воды. Духота угнетала Елену Прохоровну. Все ее красивые планы блестящей партии для дочери рухнули. И может быть, первый раз за последние годы она дошла до дома, ни разу не взглянув на свое отражение в зеркальных витринах магазинов, в стеклянных окнах домов… Ей было не до этого. Она была потрясена случившимся. Посеревшие щеки дрябло, старчески провисали, уголки губ опустились, взгляд безразличный, отсутствующий.
Забыв о приличии, Елена Прохоровна вслух, не замечая прохожих, рассуждала сама с собой:
- Мерзавец!.. И ты еще хотел быть моим зятем! Ноги твоей больше не будет в моем доме! Уж если на то пошло - выдам дочь лучше за кого угодно, только не за тебя, негодяй! Ведь это только подумать: путается со всякими воровками, посылает их в мой дом. А если бы ее не задержали? О боже!.. Что б тогда?!
Когда Елена Прохоровна открыла дверь квартиры, навстречу ей бросилась Наташа. Она вернулась домой в отсутствие матери и целый час металась у окон в ожидании.
- Ну, что, мама?
Елена Прохоровна положила маленький сверток на стол и тяжело села в кресло.
Наташа нетерпеливо развернула сверток. Из него брызнули своим ярким блеском драгоценности.
41
После случая с цыганкой Наташа заметно похудела и осунулась. Не радовало ее, что сданы государственные экзамены, что получен диплом об окончании университета, что ученый совет факультета рекомендовал ее в аспирантуру. Это состояние мать объясняла просто: сильное переутомление от экзаменов.
Спала Наташа плохо. Какие только поводы ни выискивала она, чтобы не думать о Николае. Старалась убедить себя, что в жизни ей с ним не по пути, что у него тяжелый характер, что он эгоист, если больше всего на свете любит свою работу… Устав от раздумий, она, как за спасательный круг, хваталась за самый сильный довод: своим упрямством Николай сведет в могилу Елену Прохоровну. "Нет, нет! - твердила про себя Наташа, лежа на диване. - Ни за что в жизни мы не должны быть вместе! Расстаться. Забыть все… и больше никогда не возвращаться к этому!"
От дум начинала болеть голова. Пыталась заснуть - не спалось. Закрыв глаза, начала считать. Досчитала до ста, перевалила за двести, добралась до пятисот, а сон не приходил… Даже, считая, думала о Николае.
Чувствуя, что теперь уже не заснуть, Наташа встала, прошла в ванную и умылась холодной водой. Елены Прохоровны дома не было. Она уехала к знакомым на дачу. Старинные стенные часы, еще до войны купленные в комиссионном на Арбате, со звоном пробили три раза. Что-то тоскливое, церковное слышалось в их бое.
Стоя у распахнутого окна, Наташа загадала: если тополиная пушинка, которая, невесомо и чуть-чуть снижаясь, плыла над клумбой, упадет в цветы, значит, Николай - ее судьба. Если же пушинка упадет за клумбу или ее совсем унесет ветром - значит им суждено расстаться. На несколько секунд пушинка словно замерла в дрожащем мареве, заколебалась, потом набежавший ветерок легко подхватил ее, поднял повыше и погнал от клумбы.
"Все! Значит, быть этому!" Наташе стало душно. Провожая взглядом пушинку, она вся как-то внутренне обмякла и продолжала недвижимо стоять у окна. Но вот пушинка снова замерла над детской площадкой и, словно передумав, сделала медленный разворот и поплыла назад к цветочной клумбе. Наташа затаила дыхание. "Милая, еще, ну, еще немножко, чуть-чуть левее", - всем своим существом молила она, с силой прижав руки к груди. Пушинка, снизившись, упала на песок рядом с клумбой, у белых астр.
"Значит, не судьба". - Наташа вздохнула и отошла от окна. А когда через минуту она опять подошла к окну, пушинки на прежнем месте уже не было. Но теперь Наташа подумала, что все это глупо, смешно, суеверно. В том, что она суеверна, Наташа и до того ловила себя не раз, и, поймав, здесь же, мысленно отдавала себя на комсомольский суд, стыдила… Осуждала и все-таки, как только завидит, что дорогу ей намеревается перейти женщина с пустым ведром, она останавливалась ("Пусть впереди пройдут другие!") или почти бегом спешила пересечь дорогу первой.
- Фу, подумаешь, чепуха какая-то, пушинка! - Наташа раскрыла альбом с фотографиями. Как назло, сразу же наткнулась на карточку, которая ее всегда раздражала: Николай на фигурных коньках, на льду. Красиво изогнувшись, он легко поддерживал свою партнершу в белой меховой юбочке и такой же белой меховой шапочке. Они танцевали вальс. Наташе всегда казалось, что Николай слишком влюбленно смотрит на эту незнакомую ей фигуристку, в повороте головы и в изгибе корпуса которой она уловила сегодня что-то даже вульгарное.
"Какой упрямый - прошло столько времени и ни разу не позвонил! Ждешь, чтоб я пошла на поклон? Не дождешься! Не у тебя одного характер", - мучительно подумала Наташа, не отрывая глаз от фотографии.