– Ничего необычного я не заметил… То есть не замечал, пока… пока Илья Рудольфович не п-перебрал…
– Он что – пришел в ресторан уже выпивши?
– Мне показалось, что да… – неуверенно произнес официант. – Ну а потом, когда он отключился, понял, что точно да.
– Опишите, как именно он "отключился" и что произошло вслед за этим, поподробнее.
– Момента, когда это случилось, я не видел, был на кухне, – Борисюк заговорил увереннее. – Точнее, видел, но издали, я как раз нес ему десерт – взбитые сливки с шоколадной крошкой и кофе…
– Продолжайте.
– Ну, смотрел на поднос, потом, когда поднял глаза, Илья Рудольфович лежал уже головой на столе, возле опрокинутого бокала, а эти его знакомые стояли рядом, за плечо его трясли…
– Что за знакомые?
– Я их не знаю, это не наши постоянные клиенты… Во всяком случае, в мою смену я не видел их ни разу.
Борисюк поежился, и Олег отметил, что, несмотря на работавший в кабинете кондиционер, бледный лоб официанта покрыт мелкими капельками пота.
– Вы помните, как выглядели эти господа?
– Примерно… Один – довольно пожилой, невысокий, с лысиной. Второй, наверное, лет тридцати с небольшим, блондин. Из красавчиков. Но вообще-то я их не рассматривал специально, даже обрадовался, что в такой… ситуации… у Ильи Рудольфовича нашлись знакомые, есть кому домой его отвезти. И вообще, можно не беспокоить охранника… Я имею в виду нашего: Илья Рудольфович почему-то в основном приезжал без охраны…
– Что значит "в основном"?
– Пару раз, когда у него были деловые встречи, деловое застолье, охрану он брал. Как-то сказал мне, что исключительно потому, что это положено по протоколу, что вообще-то он топтунов не любит и, если кому-то придет в голову его убить, никакая охрана не поможет.
– Вернемся к его "знакомым". Почему вы вообще решили, что они знакомые Стулова?
– Они же сами сказали! И потом… С какой стати они стали бы возиться с пьяным человеком?..
– Что именно они говорили?
Борисюк задумался, наморщив лоб.
– Тот, который моложе, сказал… Сказал, что говорил Илье Рудольфовичу, чтобы не пил на голодный желудок, еще в офисе. А пожилой добавил, что теперь его дочка наверняка обидится. Вроде бы Илья Рудольфович обещал ее покатать перед сном на машине – из офиса, по телефону. Я не уверен, но что-то подобное они говорили…
– Что было дальше? – Левин с немалым интересом отметил, что официант, описывая эту сцену с заботливыми "друзьями" Стулова, уже с трудом сдерживает свою нервозность. Губы Борисюка слегка подрагивали, мелкие бисеринки пота на бледном лбу слились в капельку, которая теперь медленно сползала по левому виску официанта, не делавшего ни малейшей попытки привести себя в порядок, смотревшего куда угодно, только не на следователя.
– Ничего… – почти прошептал он. – Просто они расплатились за Илью Рудольфовича и увели его… Почти вынесли, он был в полной отключке…
– И часто со Стуловым случались такие "отключки"? – намеренно жестко и быстро спросил Олег.
– Нет!.. – Борисюк испуганно глянул на него и снова поспешно отвел глаза. – Ни разу…
– Вот что, Борис Борисович. – Теперь тон Левина, до последнего из его вопросов к свидетелю мягкий и почти сочувствующий, сделался холодным, в голосе следователя зазвучал металл. – Давайте закончим этот спектакль! Что именно и по чьей просьбе вы добавили в вино, предназначенное господину Стулову? Учтите, добровольное признание практически выведет вас из-под карающей руки Закона!..
Олег Борисович Левин, как правило, вел следствие осторожно, ва-банк шел редко: но на сей раз никаких сомнений в причастности официанта к загадочному "опьянению" бизнесмена у него не осталось. Борисюк явно был смертельно напуган не просто вызовом в прокуратуру, в его страхе отчетливо присутствовала нечистая совесть. Фактически он и без помощи Левина был на грани срыва.
Официант с ужасом уставился на следователя, приоткрыв рот, и неожиданно, упав головой на стол, разрыдался, бормоча что-то нечленораздельное.
– Прекратите истерику! – Олег с невольной брезгливостью посмотрел на густо заросший затылок Борисюка и, сделав над собой некоторое усилие, вновь сменил тон, одновременно наливая воду в стакан из стоявшего на его столе для таких вот случаев графина.
– Ну-ну… Выпейте водички и успокойтесь, а потом последовательно изложите – кто, что и за какую сумму…
Сотруднику "Гаргантюа" понадобилось не менее пяти минут, чтобы справиться с собой и поднять, наконец, на Левина преисполненный отчаяния взгляд:
– Что теперь со мной будет? Этот тип клялся, что никаких следов, что это шутка друзей, обыкновенное снотворное. Господи, теперь меня точно уволят! А у меня…
– Это и было снотворное, правда, не совсем обыкновенное, – вздохнул Олег Борисович. – Итак…
Из дальнейших показаний Борисюка нарисовалась следующая, не столь уж редкая по нашим временам картина.
За день до рокового визита Стулова в любимый ресторан к официанту обратился незнакомый господин весьма респектабельного вида: лет, вероятно, "за тридцать", может, чуть больше, одетый очень дорого… Внешность – обычная, никаких особых примет. Волосы "среднерусского окраса", светло-голубые глаза…
Мужчина представился близким другом Ильи Рудольфовича. "Надо же, сколько неведомых "друзей" вдруг развелось у Стулова!" – подумал, усмехнувшись про себя, Левин. Объяснил, что они с товарищами решили Илью Рудольфовича разыграть и для этого понадобилась помощь Борисюка. Всего-то ничего – подлить в бокал вина, когда Стулов придет в "Гаргантюа" в следующий раз, несколько капель снотворного…
– Сколько вам заплатили за этот "розыгрыш"? – прервал официанта на этом месте Левин. Тот в очередной раз всхлипнул и отвел глаза.
– Триста…
– Триста – чего?
– Долларов…
– Триста долларов за невинный розыгрыш?! И вы якобы поверили?
На глаза Борисюка вновь навернулись слезы.
– Поймите, господин Левин, я… Мне срочно потребовались очень дорогие лекарства, чтобы не лишиться работы… У меня семья, ее кормить надо – детей двое, мама, отец – все на мне…
Выяснилось, что за месяц до описываемых событий Борисюк, почувствовав себя плохо, обратился к врачу. Спустя пару недель его направили сначала к пульмонологу, затем – и вовсе в тубдиспансер: у официанта обнаружилась какая-то легочная инфекция, пока что для окружающих опасности он не представлял, но… При его работе это был конец всему! Дорогое немецкое лекарство, как раз и стоившее триста долларов, было единственным шансом задавить болезнь в самом зачатке, причем в самые сжатые сроки.
…Спустя еще десять минут Олег Левин выключил запись и пододвинул Борисюку протокол для подписи.
– На каждой странице, пожалуйста: "С моих слов записано верно", дату и роспись, – мрачно буркнул он. – Разумеется, вначале прочтите.
– Что теперь со мной будет? – пролепетал официант, с мольбой глядя на следователя, который в этот момент подписывал ему пропуск.
"Интересно, – подумал Левин, – сколько раз в наших стенах хотя бы в течение года звучит этот вопрос?.. Хотя задавать его себе всем им следовало бы куда раньше, до, а не после…"
– Что с вами будет – решать не мне, а скорее всего суду. Молите Бога, чтоб вы явились туда в качестве свидетеля. До свидания.
Дождавшись, когда горестно ссутулившийся Борисюк шаркающей походкой покинет его кабинет, Левин и сам направился в сторону кабинета своего шефа.
– Ну что?.. – Александр Борисович с интересом посмотрел на Олега.
– Выше ожиданий, – коротко сообщил Левин. – Можно писать постановление об изменении меры пресечения Стулову на подписку о невыезде. Борисюк сознался, что добавил ему в вино какую-то дрянь за предложенные неизвестным господином триста баксов, вот…
Он положил на стол Турецкому кассету и протокол.
– Очень хорошо… Бери машину и поезжай в медсанчасть. Я только что говорил с доктором, Стулов более-менее оклемался – крепкий мужик!
– Что и говорить, – слегка улыбнулся Левин. – И мужик крепкий, и подставили его не слабо. Разрешите идти?
– Разрешаю… Вернешься обратно – зайдешь.
Дождавшись, когда его помощник отправится выполнять полученное им задание, Александр Борисович внимательно просмотрел протокол, решив, что запись прослушает попозже, и, немного подумав, позвонил Славе Грязнову.
– Привет, генерал! – усмехнулся он, услышав в трубке знакомый голос.
– И вам то же и по тому же месту! – охотно отозвался тот. – Чаво изволите-то?
Коротко пересказав другу итоги допроса Борисюка, Турецкий перешел к делу, ради которого и звонил.
– Скажи-ка, ты со следователем, который ведет дело нашей мадам миллионщицы, уже встречался?
– Не ведет, а вел, – напомнил ему Слава. – Документы прибудут к тебе со дня на день… Ты хочешь, чтобы я пообщался с ним лично?
– Хочу, чтобы мы оба с ним пообщались, и непременно лично. Если память мне не изменяет, речь идет об Артамонове?
– О нем… Я полагал, ты сам его вызовешь, насколько понимаю, окружная прокуратура подчиняется вам, а не нам!
– Я-то вызову, а вот твоим операм не мешало бы подсобрать об этом господине более детальные сведения…
– Обижаешь, начальник! – В голосе Вячеслава Ивановича зазвучала обида, потом наступила пауза, наполненная на том конце связи шуршанием бумаг.
– Вот… – снова заговорил Грязнов-старший. – Артамонов Валерий Геннадиевич… Юрист первого класса, правовед по образованию… так… это не столь важно… Вот! По месту работы, причем неофициально, заметь, характеризуется как высококлассный и столь же высокопринципиальный следак, ни в чем дурном не замазанный!
– Все они не замазаны, пока не попадутся, – буркнул Турецкий. – Ну ладно… Как только документы прибудут, дам тебе знать. Пообщаться с ним нужно.
– С моей точки зрения, – возразил Грязнов-старший, – пообщаться нам давно пора с самой героиней этого жутика!
– Ты уверен, что она и есть героиня? Лично я давно уже заметил, что самые очевидные вещи на поверку в девяти случаях из десяти оказываются "пустышкой". Ну ладно! Сам жаждешь встретиться или кого пошлешь?
– Какое, к черту, сам, если мне от собственной текучки продохнуть некогда?! – неожиданно рассердился Слава. – А пошлю я к ней, с вашего разрешения, господин Турецкий, Володьку Яковлева, он вчера как раз вернулся из отпуска!
– Повезло ему! – завистливо вздохнул Турецкий.
– Точно! Повезло, да еще дважды! Если б не ты со своим бизнесменом, паковал бы сейчас командировочный чемоданчик в сторону матушки-Сибири. Цени: можно сказать, лучшего своего опера тебе дарю!
– Давно оценил, – ухмыльнулся Турецкий. – А в Сибири сейчас жара, словно на Черноморском побережье, позагорал бы твой Яковлев, искупнулся в чем-нибудь экологически чистом. Словом, продлил бы отпуск за счет командировки.
– Щас!.. Ты хоть бы поинтересовался, ради чего я его туда отправлять собирался! Знаешь, дело-то какое? Не приведи господи, как говорится, поскольку связано оно с выборами очередного назначенца-губернатора и…
– Славка, не грузи! – взмолился Турецкий. – Я и так загруженный по самое некуда…
– А я тут, конечно, просто так по двенадцать часов в сутки прохлаждаюсь, – снова обиделся Грязнов-старший. – Ладно! Как только у Яковлева будет что доложить, пришлю к тебе… Пока!
Александр Борисович секунду послушал короткие гудки, доносившиеся из трубки, и, вздохнув, положил ее на место.
За окном, на которое упал его взор, день был в самом разгаре, ярко светило солнце, красный столбик на градуснике, оказавшемся на самом солнцепеке, медленно, но неуклонно полз к тридцати градусам. Последний день июля остался позади. На календаре, украшавшем глянцевыми фотовидами стену кабинета напротив рабочего стола Турецкого, в красном пластиковом окошечке красовалась сегодняшняя дата – 1 августа текущего, 2005 года.
Сергей Живчиков, более известный в определенных кругах под прозвищем Живчик, впервые попал на зону в 1995 году – по "хулиганке". По причине малолетства могли бы дать и условный срок. Да вот незадача: случайная жертва избиения, попавшаяся под руки пьяным подросткам, в числе которых был и он, в итоге заполучила инвалидную группу. Мужик к тому же оказался почетным пенсионером чего-то там такого, что тогда еще имело значение… Словом, не повезло Сереге. А может, и напротив – повезло.
Именно там, на зоне он и встретил своего учителя – вора в законе Кувейта – по паспорту Куветова Степана Ивановича, 40 лет от роду. Именно он-то и разглядел в Живчике будущего высококлассного форточника и моментально взял мальчишку под свою опеку, а заодно и натаску – так назывался у него период обучения.
Были у Живчика и другие учителя, специалисты в данной области, опытные квартирные ворюги, связал с которыми его все тот же Кувейт уже после того, как Серега вышел на волю.
Чтобы разглядеть в Живчике форточника, достаточно было взглянуть на щуплую Серегину фигуру и отметить его немного суетливую ловкость движений.
Позднее выяснилось также, что был у Живчика ко всему прочему еще и необходимый в его профессии фарт – то бишь собственное, порой на грани фантастики, везение… Увы, как это обычно и случается с упомянутым везением – до одного рокового дня…
Осторожности и предусмотрительности Живчику было, что называется, не занимать. И вроде бы в тот раз он просчитал все тщательно, и наблюдение за присмотренной квартиркой, полученной по наводке надежного человечка, вел даже дольше обычного.
Хозяин – подпольный антиквар, известный исключительно в весьма узких кругах и, что было доподлинно известно, богатый как Крез. Свой "дом-крепость" старикан охранял не хуже, чем настоящую, не скупясь ни на какие навороты. Слабинка имелась всего одна: антиквар страдал астмой и по этой причине постоянно держал крошечную (кошка не пролезет!) форточку слегка приоткрытой даже по зимнему времени. Опасаться, что даже кошка все-таки пролезет, причин у него не было: его "крепость" располагалась на предпоследнем этаже семиэтажной "сталинки".
Кошка-то, быть может, и не пролезла бы, однако у Сереги Живчика имелись свои профессиональные приемчики, известные разве что китайским цирковым гимнастам… А на крыше "сталинки" весьма кстати торчала давно уже никому не нужная (кроме Живчика, разумеется) вполне надежная по крепости труба: к ней он, когда дошло до дела, и прикрепил свой гибкий, мягкий и очень прочный трос, входивший в профессиональное снаряжение Живчика. Словом, все было продумано и организовано. Кто ж мог знать, что на сей раз никакой антиквариат в облюбованной квартирке Серегу не ждал, а ждала его, напротив, самая настоящая засада… "Тупые менты", гонявшиеся за ловким форточником не первый год, на сей раз оказались вовсе не тупыми, а, наоборот, хитрыми и шустрыми.
Серега взятием с поличным был потрясен: мысль о второй ходке его никак не грела, а надеяться ему, помимо Кувейта, прочно и давно уже легально обосновавшегося на воле, было не на кого. За прошедшие годы Живчик успел сделаться круглым сиротой. И он вовсе не был уверен, что бывший пахан, ныне бизнесмен средней руки Куветов Степан Иванович так вот возьмет – и с места в карьер кинется на помощь бывшему ученику, рискуя своим нынешним прочным положением.
Пахан, однако, не подвел – видать, сыграли свою роль сентиментальные воспоминания бурной молодости. И хотя из предвариловки Серегу не вынул, однако подходец к судье вполне даже нашел. Как – это уж его было дело, а не Серегино. Важно, что срок он в итоге получил условный, отчего ловившие его менты после судебного заседания плевались и матерились по-черному, оплакивая свои немалые труды по поимке Живчика. Однако никаких кассаций никто подавать не стал – включая самую вредоносную организацию – прокуратуру. Видать, решили, что не стоит из-за такой мелочовки, как Серега, трепать себе и без того потрепанные нервишки, – словом, плюнули, растерли и забыли.
Тем более что вскоре Живчик уже вполне пристойно трудился помощником менеджера в одном из магазинчиков Степана Ивановича за половинную зарплату. И вполне искренне подумывал о том, чтобы завязать со своей прежней профессией: и возраст уже был не тот, и Степан Иваныч то же самое советовал, а главное, на Серегином горизонте образовалась очень подходящая ему женская кандидатура – Зиночка. Маленькая – меньше самого Живчика – хрупенькая, трогательно большеглазая, отчего вся она походила на стрекозу, девушка, работавшая все в том же магазинчике фасовщицей.
В общем, замаячили на Серегином горизонте вполне отчетливые перемены. И с Зиночкой у них все ладилось – лучше некуда, даже ее мамаша, знавшая о прошлом будущего зятя, все равно против него ничего не имела!
И вот тут-то и раздался тот самый звонок – прямиком на Серегину работу. Во время обеденного перерыва, когда они с Зиночкой пили чай и жевали гамбургеры у нее в фасовочной.
– Меня? К телефону?.. – Живчик прямо глаза вылупил, когда секретарша Куветова заглянула к ним, нарушив чайную идиллию, поскольку полагал, что во всем свете не сыщется ни единого человека, который мог бы ему звонить.
– Не меня же! – нагрубила секретарша и захлопнула двери. Серега пожал плечами, вопросительно посмотрел на Зиночку и потащился вслед за наглой девкой в приемную – к телефону.
– Сергей Александрович? Здравствуйте! – Живчик молчал. Во-первых, в последний раз "Александровичем" его называли, когда зачитывали приговор на суде. Во-вторых, голос был женский, что уж и вовсе казалось ошибкой, тем более что и голос-то незнакомый…
– Он самый, – ответил тем не менее Серега трубке.
– Вы меня, вероятно, помните, – усмехнулась дамочка. – Я вела ваше дело. Если не забыли – Екатерина Яковлевна, судья…
Живчик моментально вспотел и почувствовал слабость в коленях.
– Так помните или нет?
– П-помню, – пробормотал он.
– Ну и отлично, – обрадовалась Екатерина Яковлевна. – Я понимаю, что оторвала вас от дела, но мне нужно с вами поговорить… Мы не могли бы с вами встретиться сегодня вечером, скажем… Скажем, в восемь тридцать?
– Могли бы… – голосом робота сказал Живчик.
– Вы кафе "Три пескаря" напротив нашего суда знаете?
– Знаю…
– Вот там я вас и буду ждать… До встречи!..
9
Госпожа судья оказалась той еще хитрюгой.
Когда Серега, притащившийся на полусогнутых к "Трем пескарям", только еще намеревался открыть дверь "стекляшки", за его спиной внезапно рявкнул (так ему показалось, что рявкнул) клаксон машины, заставивший Живчика подпрыгнуть на месте, а уж потом повернуться.
Он увидел припаркованную почти впритык к кафе ярко-красную иномарку с тонированными стеклами. Дверца машины слегка приоткрылась и оттуда высунулась головка совершенно отпадной блондинки с веселыми голубыми глазами и пухлыми губками.
– Сергей Александрович, идите сюда! – Блондинка еще и махнула Живчику изящной беленькой ручкой, на которой в свете заходящего солнца сверкнул крупный бриллиант.
И завороженный этим сверканием, "Сергей Александрович", уже начавший потихоньку привыкать к такой кликухе, как послушный автомат двинул к машине.
И вздрогнул, обнаружив, что из глубины салона на него щурится та самая Екатерина Яковлевна, судья, когда-то "выдавшая" ему условный срок…
– Да садитесь же быстрее! – В голосе блондинки обнаружились раздраженные нотки. – Что это вы такой, право, медлительный?..