- Вот и славно, можно считать, договорились. Значит, завтра в пятнадцать ноль-ноль, я правильно понял? - Голобродский не мог скрыть своей радости. Если бы он не был пожизненным убежденным атеистом, то сейчас он уверовал бы в Бога. Такая возможность сама плывет в руки. Столько сил было потрачено, чтобы пробиться к журналистам, а тут такая возможность - в прямом эфире, без цензуры, и дело не затягивается надолго. Уже завтра он сможет сообщить о творящихся беззакониях и его услышат миллионы телезрителей, а возможно, и те, в чьих силах действительно навести порядок в аптечной системе…
- Да, Елисей Тимофеевич, точно так. Если вы мне еще сообщите номер вашего мобильного, на всякий случай, вдруг что-то сорвется…
- Не пользуюсь, - сухо перебил старик. - Буду точно в пятнадцать ноль-ноль у памятника, можете рассчитывать, не подведу.
- Спасибо огромное, до встречи! - попрощалась Екатерина.
- До свидания! - отозвался Голобродский и положил трубку.
Уединившись на кухне, Александр Борисович набрал домашний номер Грязнова:
- Привет, Слава. Чем занят?
- Привет. Читаю. - Вячеслав Иванович был не слишком многословен.
- Что? - Турецкий решил говорить в едином стиле со старинным приятелем.
- Клюкву развесистую.
- И давно? - тоном лечащего врача поинтересовался следователь.
Грязнов захохотал:
- Ага! Забеспокоился о моем душевном здоровье? Не бойся, новомодные бестселлеры меня не испортят.
- Да как же не волноваться? Неужто, думаю, старого сыщика на нашумевшее "скромное обаяние российской буржуазии" потянуло.
- Хуже, Саня, - на развесистую историческую клюкву.
- М-дя. Дорос до Дюма, похоже.
- Не. Все равно не угадаешь. - И тут Грязнов спохватился: - Погоди, ты чего звонишь? Может, срочное что? А я тут хихикаю…
- Да нет, Слав. Так. Поговорить по делу. Но не горит.
- Ага. Ну тогда цитатку послушай: "Он увидел ее упругое тело, красивый и чувственный рот, небольшие груди, как две изящные чаши, обращенные внутрь, и желание обладать ею снова накатило на него…"
- Высокий штиль, - согласился Турецкий. - Особенно мне нравятся изящные чаши вовнутрь. Что это за ахинея?
- Только что вышедший "исторический" роман о богеме двадцатых годов. Очередная волна "расследований". Как проклятое "Чека" изничтожало гения, которым мы сегодня гордимся. Толстенный том заявлен как будущий бестселлер. Круче "Гарри Поттера". Там такого почти семь сотен страниц.
- Кто сподобился? Не Митя ли Брыкин? Такие объемы ему привычны: одна "Морфология" чего стоит! Да и тема…
- Не. Неизвестный народу автор. Пока.
- Ну а зачем купил тогда?
- А я и не покупал. В книжном магазине подарили. На мне дело было по трем убийствам. И все - на книжном рынке. Не на базаре в смысле, а в сфере книготорговли…
- А-а… Преступный мир вовсю осваивает территорию культуры?
- Ты же знаешь, преступный мир давно освоил все сферы нашего бытия.
- Точно. Я, кстати, именно по поводу преступного мира и звоню. Проникшего в сферу геронтологии.
- В каком смысле? - помолчав, все же поинтересовался заинтригованный Грязнов.
- В том, что высочайшее начальство приказало бросить все силы прокуратуры и уголовного розыска на раскрытие преступления, жертвой которого стал пенсионер.
- Дожили наконец, - резюмировал Вячеслав Иванович. - Можно теперь и помирать спокойно. Правительство нас не забудет.
- Обратила страна внимание на простых пенсионеров!.. - подхватил Турецкий.
Грязнов откликнулся не сразу:
- Погоди-ка. А фамилия простого пенсионера, часом, не Голобродский?
- Тьфу ты, Слава! - шутливо взъярился Александр Борисович. - Невозможно с тобой. Всегда все знаешь.
- Обижаешь, гражданин начальник! Все же я по долгу службы сводки-то почитываю. Голобродский Елисей Тимофеевич, одна тысяча девятьсот двадцать седьмого года рождения, ветеран Великой Отечественной войны, полковник в отставке, пенсионер, - был убит в результате удара холодным оружием во время прямого телевизионного эфира…
- Молодец, - похвалил Турецкий. - Но кое-чего ты все-таки не знаешь.
- Знаю. - По голосу Грязнова было понятно, как широко он улыбался на другом конце телефонного провода. - Был у нас Меркулов, был. И начальство меня вызывало: оно не возражает. Еще бы оно возражало, когда президент во всеуслышание пообещал… Так что я твоего звонка давно уже жду. И интересует меня один-единственный вопрос: когда общий сбор?..
Был теплый весенний день, лучший из дней той поры, когда на деревьях и кустарниках начинает пробиваться первая клейкая листва и город кажется окутанным светло-зеленоватой дымкой. Конечно, за городом приход весны куда заметнее, по свежевспаханному полю, по темной и жирной земле медленно вышагивают важные грачи, прилетевшие не так давно, но уже ощутившие себя хозяевами этой земли. На речках с грохотом взламывается лед, а весенние ручьи становятся на редкость полноводными, унося остатки растаявших снегов.
Однако и в городе такие дни не лишены прелести, самое начало мая, асфальт за день прогревается солнцем, темная, скользкая зима кажется нереальным и не очень приятным сном. Но и лето с его клятой, особенно в городских условиях, жарой и духотой еще далеко. Замечательное время - поздняя весна, когда совершенно невозможно усидеть дома или в наскучившем за зиму офисе. В такие дни, как правило, с утра до вечера на центральных улицах города полно народу, причем никто не торопится по делам, все с удовольствием откладывают эти самые дела, чтобы просто прогуляться, погреться на раннем солнышке, почувствовать дыхание майского ветерка.
День, когда у Елисея Тимофеевича Голобродского была назначена встреча с Екатериной Андрюшиной, выдался именно таким. Это была пятница, машины уезжали из города - первые пикники и шашлыки, открытие дачного сезона, зато пешего люда в городе оставалось предостаточно. Голобродский вышел из дома с запасом времени, медленно обошел Патриарший пруд, все лавочки в сквере были заняты - трогательные старики с шахматными досками, мамаши с колясками, дети постарше, играющие в свои шумные игры в опасной близости от воды. Казалось, что здесь жизнь замерла - сколько лет Голобродский прожил в этом районе, а Патриаршие пруды все так же казались ему неизменными. Отставной полковник провел неспокойную ночь, сожалея, что встреча произойдет не в студии и у него не будет никакой возможности воспользоваться написанной шпаргалкой-планом, он репетировал свое выступление наизусть. Сны ему снились неспокойные, он очень боялся что-то упустить, забыть какой-то важный факт или, наоборот, оговорить невиновных людей. Хотя о невиновности Анастасии Сергеевны Тоцкой речь не шла.
Голобродский интуитивно угадывал, что второго такого шанса - публичного выступления в прямом эфире - у него уже не будет. Он повторял и повторял про себя обличающие преступников фразы, главной задачей было не дать себя перебить, во что бы то ни стало сегодня он должен рассказать все.
Утро было самое обычное: "лекарство от старости", зарядка, скромный завтрак, душ. Но на душе старика было очень неспокойно. Голобродский не мог найти места в собственном доме, пытался созвониться с Рафальским, посоветоваться с ним насчет предстоящего интервью, но не застал дома ни его, ни Силкина, - видимо, соратники опять отправились с привычным рейдом по районным аптекам.
Голобродский вышел из дома пораньше именно с целью успокоить непонятную тревогу. Он надел сегодня парадный костюм и по привычке приколол к нему полагающиеся к параду колодки орденов и медалей, их было немало. Его первая награда - орден Красной Звезды - и все остальные: орден Отечественной войны, орден "За личное мужество", орден "Победа", медаль "За отвагу", медаль "За боевые заслуги", медали "За взятие Кенигсберга" и "За взятие Берлина". И единственная послевоенная награда - медаль "За безупречную службу".
Привычная с детства прогулка у Патриарших прудов привела его в доброжелательное состояние духа, утренние тревоги и опасения как рукой сняло, ветеран даже тихонько рассмеялся себе под нос, вспомнив, что при выходе из родного подъезда дома на Второй Брестской ему померещилось, будто за ним следят.
- Чушь какая! - буркнул он сам себе вполголоса. - Заигрались мы в разведчиков, запартизанились совсем, вот сегодня выступлю по телевизору - народ правду узнает, и можно не таиться и не прятаться больше с нашим расследованием.
Сверившись с циферблатом командирских часов и убедившись, что в его распоряжении есть еще четверть часа, Голобродский уверенно отправился в сторону Триумфальной площади.
Возле памятника Маяковскому было многолюдно, многие москвичи назначали здесь встречи - второе место по популярности после памятника Пушкину выше по Тверской.
Голобродский огляделся, увидел машину с яркой надписью "МНТК" и помахал рукой, к нему тут же подскочила Екатерина Андрюшина:
- Елисей Тимофеевич, я угадала?
- Да, Екатерина, добрый день!
- Добрый день!
- И когда начнем?
- Буквально через несколько минут. Вы хотите ознакомиться с подготовленными вопросами?
- Нет, Катя, спасибо, вы же сами говорили, что это должен быть экспромт, никаких репетиций, чтобы телезрители не догадались о нашей с вами договоренности, - усмехнулся Елисей Тимофеевич.
- Хорошо, как вам удобнее! - ответно улыбнулась Екатерина. - Тогда мы поступим следующим образом, оператор вас уже приметил, но сейчас ему надо просто поснимать людей, хорошо, что сегодня так многолюдно, возможно, перед вашим выступлением мы запишем спонтанные блиц-интервью, но в эфир их пускать не будем, а трансляцию начнем с вас. Я к вам обращусь, вы представитесь, только не забудьте, мы незнакомы.
- Договорились, - кивнул Голобродский.
- Здравствуйте, уважаемые телезрители! С вами, как всегда в это время, Екатерина Андрюшина, и мы вас снова приветствуем на улицах нашего любимого города. Мы все с нетерпением ждем начала празднования шестидесятилетия Великой Победы нашей страны над немецко-фашистскими захватчиками. Вся страна готовится к этому празднику, в связи с чем наши традиционные репортажи, когда мы беседуем с простыми людьми на улицах Москвы, в оставшиеся до юбилея дни будут посвящены военной теме. Как живется сейчас нашим защитникам - ветеранам Великой Отечественной? Что вспоминается им в эти предпраздничные дни? Какими словами им хочется напутствовать подрастающую молодежь? Итак, мы начинаем!
В это время глазок операторской камеры, казалось бы бесцельно осматривающей толпу гуляющих людей, сфокусировался на наградных колодках Голобродского. Лицо героя предстоящего репортажа стало видно лишь тогда, когда к нему вплотную подошла Екатерина.
- Добрый день! Вас беспокоит Московский народный телеканал, разрешите вам задать несколько вопросов.
- Пожалуйста, - спокойно ответил Голобродский.
- Наши встречи в прямом эфире посвящены приближающемуся празднику - Дню Победы. Я вижу у вас колодки орденов и медалей, вы не могли бы рассказать о том, где и как вы воевали. Но для начала представьтесь, пожалуйста!
- Меня зовут Елисей Тимофеевич Голобродский, полковник в отставке, я рад приветствовать телезрителей. К тому же у меня действительно есть что им рассказать.
- И я, и наши телезрители вас внимательно слушают, - участливой улыбкой подбодрила его Екатерина, но очень скоро, слушая, что говорит этот ветеран, и, между прочим, "рекомендованный ветеран", улыбаться она перестала.
- Меня тут спрашивают, где и как я воевал, так я отвечу: во время Великой Отечественной войны я видел немало смертей и ужасов, но самое страшное заключается в другом. Самое страшное, что и сейчас, казалось бы в мирное время, война продолжается.
"На Чечню намекает старик, - в ужасе подумала Екатерина Андрюшина. - А ведь мне ручались за его патриотизм и благонадежность, полковник все-таки, ветеран войны, а провокатор".
Но Елисей Тимофеевич завел речь вовсе не о Чечне.
- Да, шестьдесят лет назад мы - советский народ - выстояли и победили. Но разве такое будущее мы желали для себя и своих потомков? Я очень рад воспользоваться случаем - и рассказать о том, что сейчас происходит в нашем городе и в нашей стране.
Екатерина пыталась перевести разговор:
- Елисей Тимофеевич! Я вижу, что вы награждены многими орденами и медалями, вот, в частности, орден "За взятие Кенигсберга", не могли бы вы рассказать телезрителям, в каких именно боях вам пришлось участвовать…
Но Голобродский не обращал на нее внимания, он напирал на камеру как танк, и даже противотанковая граната вряд ли смогла бы его остановить.
- Я и мои товарищи организовали комиссию по расследованию случаев мошенничества в сфере фармакологии. И что же нам удалось узнать. Оказывается, в Москве и близлежащих областях существует преступная цепь, которая занимается фальсификацией медикаментов. Фирма "Параллакс", возглавляемая Анастасией Сергеевной Тоцкой, чья лицензированная деятельность предполагает утилизацию лекарственных препаратов в связи с прекращением их срока годности, вместо этого занимается незаконным производством. Этой фирме, по всей видимости, покровительствуют на самом высоком уровне, потому что наша комиссия неоднократно сигнализировала и направляла письма с просьбой проинспектировать деятельность "Параллакса", но эти сигналы не вызывали никакой ответной реакции.
Наши запросы проигнорировал и руководитель столичного Департамента здравоохранения Сергей Олегович Колодкин, и его коллега Пахомов, отвечающий за порядок в аптечной системе…
Екатерина металась. Она не рисковала делать знаки оператору, потому что иначе сама могла попасть в камеру, но это же был прямой эфир. О господи, ну что за кошмар! Лучше бы этот отставной полковник, ветеран, пенсионер (черти бы его взяли!), заговорил про Чечню. Прекратить съемку было невозможно, голос Голобродского звучал громко, как иерихонская труба, толпа праздных людей, изначально привлеченных уличными съемками, внимательно слушала то, что говорил старик.
Екатерина выскользнула из кадра, подошла к оператору со спины и стала знаками показывать Голобродскому, чтобы он закруглялся. Елисей Тимофеевич понял, что его торопят, решил, что просто на съемки выделено мало времени, и начал, чуть ли не скороговоркой, произносить тот текст, что так тщательно репетировал накануне:
- Мало того что в наши аптеки в недостаточном количестве поступают необходимые лекарства, именно те, что причислены к жизненно важным, те, от которых зависит не только здоровье, но и сама жизнь наших сограждан. Да, мы - пенсионеры и ветераны - после принятия и внедрения закона о монетизации льгот оказались в положении умирающих. Нас лишили всего того, что мы заслужили, заслужили своим трудом на благо Родины, которая решила заставить нас умирать в муках и в нищете. И этим пользуются многие, на наших бедах наживаются все кому не лень. Медикаменты для тяжелых больных поступают в аптеки в недостаточном количестве, хотя, казалось бы, все должно быть учтено. Видимо, чиновники берут так называемые "откаты" - и перенаправляют заказы выгодным для них клиентам, а в результате инвалиды и ветераны, онкологические больные и диабетики вынуждены покупать необходимые им лекарства за бешеные деньги, причем не всегда приличного качества. Хочется назвать еще несколько фамилий чиновников и людей, ответы которых могли бы пролить свет на творящиеся безобразия…
Андрюшина пребывала в состоянии, близком к обморочному: не могла никак решить для себя, что страшнее - прервать прямой эфир или позволить Голобродскому сыпать фамилиями. В любом случае придется отвечать. С другой стороны, вот эти прямые репортажи с московских улиц - это ведь не ее собственная придумка, все одобрено вышестоящим начальством, и уже неоднократно в эфире их телеканала звучали жалобы на несправедливость. Но вот с такими жесткими обличениями (именно обличениями, а не жалобами) Екатерине еще не приходилось сталкиваться, обычно люди робели перед камерой, сами боялись сказать что-то лишнее, упрекнуть в своих бедах конкретного чиновника.
Краем глаза журналистка заметила, что к месту их беседы подтягиваются другие журналисты с камерами. "Ну и оперативность! - поразилась она, увидев машину своих коллег из НТВ. - Кто же успел им просигнализировать, неужели правду говорят, что у них на каждом углу информаторы, чтобы сообщать самые свежие новости?".
Прерывать эфир было уже бесполезно: обвинительную речь Голобродского снимали уже с пяти точек. А старик все не унимался:
- Как стало известно нашей комиссии, ангары, в которых ведется производство фальсифицированных медикаментов, отравляющих жизни наших сограждан, находятся на территории военного ведомства. Генерал Олег Петрович Красников, в чьем ведомстве находятся данные территории, наотрез отказался от встречи с нашим представителем, а его подчиненные или напуганы своим начальством, или также имеют свою долю с преступной прибыли…
Тем же прекрасным весенним утром, когда Зося к десяти часам пришла по новому месту своей работы, ее вызвал в свой кабинет Шарагин:
- Зосенька, дорогая! Я прошу вас сегодня же принести документы, испытательный срок вы прошли блестяще.
"Ах, это, оказывается, был испытательный срок!" - усмехнулась про себя Зося Силкина, но вслух сказала:
- Хорошо, Даниэль Всеволодович, какие документы от меня требуются?
- Паспорт да трудовая книжка, если у вас нет ИНН - сделаем, ну и страховое пенсионное свидетельство. А как вам нравится работа у нас? - неожиданно перевел разговор Шарагин.
Зося замялась, потом улыбнулась:
- Нравится-нравится, приятная работа.
- Думаю, с завтрашнего дня повысить вас в должности.
- О! - только и смогла вымолвить Зося, пораженная этим внезапным карьерным ростом.
- Вот вам и "о", - передразнил ее Шарагин и засмеялся мелким, неприятным смехом. - Сотрудник вы аккуратный, внимательный, толковый, то, что нам необходимо.
- И как будет называться моя новая должность? - полюбопытствовала Зося.
- Ну, название должности пусть таким и останется - администратор, но несколько изменится круг обязанностей и ответственности. - Предупреждая Зосино удивление, Шарагин продолжил: - Разумеется, увеличится и ваш оклад…
После окончания рабочего дня Зося Силкина поспешила к своим свекрам, чтобы сообщить новые обстоятельства дела. У нее не было и капли сомнения, что на складе у Шарагина готовится какая-то махинация, а ее оформление в штат после недели испытательного срока, да еще и повышение в должности, а точнее, расширение ее должностных обязанностей обозначает лишь то, что Даниэль Всеволодович собирается ее использовать.
Ее и так смущало, что она подписывает под свою ответственность различные документы, но теперь речь шла о более серьезных вещах. Во-первых, она принесет свои документы, и ее официально оформят администратором, то есть она станет должностным лицом. Во-вторых, при этом с ней по-прежнему никто не согласовывает, какие медикаменты куда отвозить, а просто дают бумагу на подпись. Раньше это не имело никакой юридической силы в случае ревизии или иной проверки: она же не была оформлена. Но что будет теперь?..
Мучимая этими вопросами, возбужденная Зося ворвалась в квартиру Силкиных и начала с порога рассказывать свои новости. Однако казалось, что старики ее не слушают. Мария Александровна плакала, а угрюмый Иван Никифорович молча капал в рюмку кардиамин.