Квадратная камера, унылая и мрачная. Узенькое зарешеченное оконце, в котором и не видно-то ничего, кроме таких же мрачных туч. И только надраенный латунный кран умывальника, сразу же притягивающий взгляд входящего, был словно лучом света, подчеркивающим темноту здешнего царства. А на пороге этой камеры стоял серый, невзрачный доходяга.
- Тебя за что закрыли-то? - Голос напоминал скрип дверных петель.
- Что? - Вошедший с испугом поглядел на невысокого кряжистого малого с сизой металлической фиксой и многочисленными перстнями, вытатуированными на пальцах.
- Статья какая? - пояснил подошедший скользящей походкой Старик.
Непонятно с чего он почувствовал симпатию к этому убогому "первоходу" и даже захотел ему помочь.
- Нахулиганил, значит. А с виду и не скажешь.
- Да я и в прошлом году в мусорню попал, в "обезьянник", - напыжился пришлый. - В ресторане какие-то чурбаны к моей Машке пристали, ну я заступился. Три года условно…
На Старика этот подвиг впечатления не произвел.
- Филки есть?
- Что?
- Деньги. Много заныкано?
- Есть немного… - замялся Никифоров.
- Не ссы. Не отниму. Но предложение у меня имеется. На лбу у тебя, пацан, написано, что ты лох. Не в падлу, конечно. Но на "хате" тебя за полчаса разденут, разуют и под шконарь загонят. И еще должным останешься. Давай так: я тебе по-честному расскажу, как себя вести надо, а ты честно половину бабок мне отдаешь.
На лице "хулигана" бесхитростно отразились все эмоции.
- Смотри сам, - подбодрил Стариков. - Колхоз - дело добровольное. Да - да, нет - нет. Только половину отдать лучше, чем все, по-моему.
Подумав секунду, Никифоров решил так же. И уже через полчаса понимал значение слов "прописка", "подлянка", "крысятник", "прессовка", "мусорская прокладка"… И знал основные правила поведения: не оправляться, когда кто-то ест, никогда ничего не поднимать с пола, уважать мнение "смотрящего", не подходить к "петухам".
- Главное - дешевых понтов не колотить. Будь таким, как есть. Но и в обиду себя не давай. И еще: если хочешь выйти отсюда живым и здоровым, никогда никого ни о чем не спрашивай. Ты же не следак, чтобы вопросы задавать. Въехал?
Кишка въехал. Это ему, честно сказать, здорово тогда помогло. Вышел на свободу невредимым и до сих пор Старику - "крестному отцу" своему - был благодарен. И всегда с бутылочкой дорогущего французского коньяка к нему первому заходил в периоды "просветления". Старик общением с бомжом не брезговал, поскольку, с одной стороны, и сам - для стороннего взгляда - едва сводил концы с концами. Такие встречи со стороны должны были смотреться вполне естественно. А во-вторых, мало ли?.. Никто не знает, как жизнь повернется. Может, и Кишка полезен когда-нибудь окажется…
Но сейчас бутырские советы Старика Илюша, похоже, подзабыл. И с каждой встречей все больше становился похож на следака из прокуратуры. Его сильно интересовали дела дней давно минувших.
"Законник", выдавая любопытствующему дозированную информацию, наблюдал эту метаморфозу с возрастающим любопытством.
- …И что? Кому могли понадобиться какие-то бумажки? - делал вид, что не поверил, восторженно сияющий Кишка, будто это он сам ходил на мокруху.
- А мое-то дело какое? - Старик, в одиночку свою бутылку коньяку умявший, бросал из-под косматых бровей затуманенный взгляд. - Я замочки вскрыл - и руки умыл. Бабло свое за работу получил, как и договаривались. А что там и почем - оно мне надо?
- А повязали бы вас?
- И что? Любая прокурорская собака знает, что я на мокрые дела никогда не подписывался. А то, что кум охранников замочил? Так пусть с него его братки-менты и спросят. Если докажут, конечно.
Кишка, вытянув губки, будто для поцелуя, одобрительно кивал. И подливал в стариковскую рюмку.
- А за что деньги-то плачены? Ведь, говорят, что нужных бумаг вы так и не нашли.
- А это, мил человек, кому за что. Мне - за то, что я всю свою работу честно выполнил. И сейф бы открыл, не переусердствуй Черепа. Дедок раньше кончился, чем место назвал. Ключ мы нашли у него, а шифр я бы "выслушал" у самого ящика. Но искать у нас уже времени не было. Так, по верхам пробежались…
Когда Никифоров ушел на цыпочках, стараясь не разбудить сморенного сном Старика, тот - едва за гостем захлопнулась дверь - потянулся к мобильнику.
- Это я. Да. Вышел. Пусть Косой проследит. Нет, вряд ли он стучит кому-то из ментовки. Но кто-то под нас явно усиленно роет, ага. Вот заодно и узнаем. Проведем, так сказать, следствие.
А про себя о Кишке так подумал: зажился ты, стукачок, похоже. Но ничего, это дело поправимое.
И на кладбище, в самом бедном социальном уголке, скоро появится долгожданная могилка бывшего вора Юрия Старикова. А это хорошо…
Морг Первой градской - отдельный корпус в глубине территории, старое здание в два этажа с подвалом. Двое мужчин умерли в больнице только что, рано утром. Если души усопших расстаются с телом не сразу, то этим двум, что незримо витали теперь под высоким, в грязно-синих и рыжих пятнах потолком, увиделись два выщербленных мраморных стола (древних, еще со времен основателя больницы русского хирурга Спасо-Кукоцкого), а у столов - трое мужчин.
Санитары морга были лохматы, в грязных спортивных штанах, в бесформенных сланцах на босу ногу, несмотря на холод. Двое старших - без возраста, в клеенчатых фартуках, какие видывали прежде на мясниках в гастрономах. Третий - их племянник. Все трое умеренно пьяны.
Труп кавказца, лимонно-желтый, скрюченный, лежит на мраморе Спасо-Кукоцкого.
- Этому куда, дядя Коль, черному-то? В рай или в ад?
- Не знаю. Мусульманин он. Да и то его уже Живодернов вроде бы к себе берет. - Николай так обзывает судмедэксперта по фамилии Живейнов.
- Ладно, а дедуньку куда?
- В рай, может статься, - серьезно ответил огромный пьяный Николай, располагая другой труп на наклонной поверхности мрамора. - Не наше это дело.
- Ну а вот ад - это как? - племяш Санька сорвался на шепот. Ему восемнадцать, сам из Яхромы, в столицу прибыл "закосить" от армии.
Николай резко обернулся и увидел испуганно округленные глаза и розовые трепещущие ноздри. Брань застряла у него в бороде.
- Ад, рай: меньше базарь вот об этом! Не говори Богу под руку. - И, смягчаясь, продолжил: - Это у католиков идешь сначала в чистилище какое-то, а потом почистился, да и в рай. А у нас, православных, не-ет: жопа в соловьи не выйдет. Либо туда, либо сюда. Смотря как жил. А что сверх того, то от лукавого.
Когда-то, в прежней незапамятной жизни, Николай учился в Бауманском, а больничную библиотеку исчитал за десять больничных лет от корки до корки.
- Так это им, католикам, нужен ад страшный. Смола там горящая, черви, пламя, Данте Алигьери. По-ихнему ведь он, ад, сколько-то погорит да погаснет. А по нашему не-ет - он вечный.
В раскрывшуюся дверь подвала заглянул интеллигентный, добротно одетый мужчина.
- Бог в помощь, ребята. Судмедэксперты есть?
- На втором этаже. Там. По лестнице, - бурчит в ответ Николай. Он был недоволен упоминанием Бога всуе. - Судмедэкспертов ему! А еще укропу и хрен в жопу!
Труп дагестанца без роду без племени почти сразу за неожиданным визитером отправили на второй этаж, где располагалась кафедра патологоанатомии. Там с ним начали работу двое патологоанатомов, а затем вызвали двоих студентов-стажеров и велели окунуть труп в формалин.
У Турецкого, на появление которого никто не обратил ни малейшего внимания, от этого запаха заслезились глаза и закружилась голова. И вообще он почувствовал себя достаточно дурно, но работающих не отвлекал, прислушиваясь к разговору студентов.
- Да, ты читал о нем в журнале-то? - спросил один другого.
- Не-а.
- О-о! Это, мля, песня! - И чернявый студент, хихикая, ввел блондинистого товарища в курс дела.
У судмедэкспертов есть специальный журнал, где они записывают причуды неподражаемого стиля окружных "ментовок" в описании трупов. Сначала принято описывать место, где труп найден, потом обыкновенно следует описание собственно трупа.
О дагестанце было сказано так: "Труп директора ТОО лежал между двух коммерческих киосков. Задний проход был абсолютно завален ящиками. Голова была запрокинута на зад".
Студенты давились от смеха. Вдобавок вместо "странгуляционной борозды" в ментовской реляции фигурировала конечно же "срангуляционная".
Турецкий тоже ухмыльнулся. Он с образчиками протокольного творчества тоже был знаком не понаслышке. Но сейчас времени на хиханьки, к сожалению, не было.
Александр Борисович перехватил юных медиков по пути в мрачный подвал, куда они снова повезли каталку, чтобы окунуть дагестанца в ванну с формалином.
- Парни, кто у вас из судмедэкспертов главный?
- Живодернов! - выпалил, не задумываясь, чернявый.
- Кто? - удивился Турецкий.
- Ой, простите, - студент стушевался, но не сильно. - Живейнов Алексей…
- Алексеевич, - подсказал второй.
- Ага. Он. Второй кабинет от конца коридора. Справа.
- Спасибо, - кивнул старший помощник генерального прокурора и задумался над противоречивостью жизни.
Вот давешний старик, которому родственники теперь устроят богатые похороны, - он ведь любил своего сына, а тот его затравил. За жилплощадь в Москве, за трехкомнатную квартиру. На которую уже слетелись, словно воронье, родственники со всей России…
А вот дагестанец - хозяин двух ларьков возле станции метро "Коломенская" - верил своему другу, а тот, решив прибрать к рукам весь их совместный бизнес, навел на него убийц. Душить дагестанца пытались удавкой, чтобы все было тихо. А когда тот брыкаться начал, засадили пулю в бок…
Тривиальные жизненные ситуации. На их фоне предположение о том, что и знаменитый теннисист умер не по собственной воле, вовсе не выглядело слишком уж надуманным. Все могло произойти, чего уж. И вообще, по большому счету, каждый из нас умрет той смертью, о которой знает, но которой ничуть не боится.
Той смертью, которую придумает себе сам…
И Турецкий вздохнул и зашагал в конец коридора.
- Значит, Алексей Алексеевич, вы помните этого клиента?
Пожилой судмедэксперт Живейнов на первый взгляд казался своим собственным "пациентом": землистое лицо, брыластые щеки и лысая голова, более всего походившая на бильярдный шар. Но на этом лице впечатляли живые усталые глаза: пронзительно-голубые, с белым накрапом гноя в воспаленных красных уголках. Казалось, что они знают все о собеседнике, а также о жизни и о смерти.
- Еще как помню. Во-первых, я теннисом увлекаюсь. И сам играл когда-то довольно успешно. Не смотрите, что я грузный такой: годы. Во-вторых, я впервые в практике встретился со случаем, когда следователь не назначил токсикологическую экспертизу в деле о ДТП со смертельным исходом.
- Это могло быть сделано намеренно? - быстро поинтересовался Турецкий.
Живейнов пожал плечами.
- Вы имеете в виду - не сделано? - уточнил он, напирая на "не". - Откуда мне знать? Или вы полагаете, что мне кто-то мог сказать: я тут взятку получил, поэтому ты, дорогой друг, экспертизку-то не делай.
- Почему нет? Мог и поделиться даже. Эксперт брезгливо скривился:
- Вы бы поделились? Ладно. Воспринимаю ваш намек как неудачную шутку. Впрочем, могло быть всякое, конечно. Но мне этот "Чапай" не показался человеком, готовым продать мать родную за долю малую.
- Почему же тогда?
- Не знаю. Причин можно придумать много. Ну погиб человек. Сам виноват. Что копаться-то? Написал "не справился с управлением" и закрыл дело. Никакой мороки…
Турецкий покивал:
- Ладно. Я к вам и не с этим даже. Дело на доследовании сейчас. И нам важна любая мелочь. Может, вы вспомните, не показалось ли вам что-нибудь необычным? Кроме самого непроведения экспертизы. Ну опухоль в мозгу какая-нибудь. Нельзя ли объяснить это происшествие физиологическими причинами?
- Абсолютно здоровый организм. - Алексей Алексеевич помотал отрицательно своим бильярдным лбом. - Здоровее нас с вами, вместе взятых. Скорее тут психология. Проигрыш. Переживания. Хотя все равно странно - в первый раз, что ли? Но только, чтобы физиологию приплетать, все равно экспертизу анализов провести надо…
Турецкий, разочарованный началом фразы, чуть не упустил главного, но вовремя встрепенулся:
- Каких анализов?
Живейнов улыбнулся:
- Обыкновенных. Крови. Мочи…
- Вы их взяли?! - Турецкий почти кричал.
- А то? Это первое, что мы делаем. Потом, когда они следствием не были востребованы, я удивился, конечно. Но на всякий случай сохранил.
- Господи, - с облегчением вздохнул следователь. - Какой же вы все-таки умница. Но сохранились ли образцы?
- То есть как? - не понял судмедэксперт. - Знаете, в этом нищем заведении есть только одна путная вещь: японская морозилка для хранения крови. За пять с лишним тысяч баксов. От минус двадцати градусов.
- От?
- Да, это самая высокая температура. А низкая - почти до девяноста.
- Бррр! - поежился Александр Борисович. - Просто космос какой-то.
- Собственно, да, - согласился Живейнов. - На Земле в природных условиях такой температуры не бывает. Поэтому за анализы не волнуйтесь - они все равно что на орбите. Конечно, если в крови были вещества, которые сами по себе имеют короткий срок распада, можем и не найти ничего. Но вероятность успеха есть. Алкоголь, допустим, через час после приема постепенно начинает уходить из крови - с потом, слюной, с выдыхаемым воздухом. Так около десяти процентов выделяется. Остальной же "це-два-аш-пять-о-аш" постепенно окисляется организмом до углекислого газа и воды. Да ведь организма-то у нашего клиента давно уже нет. Поэтому следы останутся обязательно. Более того, даже если времени с приема алкоголя прошло немало и в крови его не осталось… в моче он сохраняется значительно дольше.
- То есть мы узнаем, пил ли Асафьев, прежде чем сесть за руль, - пробормотал себе самому Турецкий. И снова обратился к эксперту: - А другие препараты? Яды? Лекарства?..
Живейнов метнул на следователя остро-голубой взгляд.
- Серьезно взялись. Не исключаете насильственной смерти? Многое зависит от того, чем пытались травить. Очевидно, что не цианиды, вряд ли и деструктивные яды. Впрочем, соли тяжелых металлов или следы металлоидов в крови непременно найдутся, если они там были, конечно…
Заинтересовавшийся эксперт размышлял вслух, Турецкий слушал не перебивая.
- Собственно, и на употребление кровяных ядов была бы реакция: желтушность кожи, загущение крови… Нет. Хотя метгемоглобин в крови в любом случае обнаружится, если что. Миорелаксанты? Не знаю, не знаю… Обычно в быту что-то попроще применяют. А может, он съел что-то не то?.. В общем, судить рано. Но в подавляющем большинстве случаев кровь покажет. Разве что наперстянкой перекормили, но это сколько ж ее принять надо было… Вот ее не найдем. Тут только вытяжку из органов надо бы кроликам вводить… А где органы-то? Нет. Теперь уже не узнаем. Но шансы на то, что обнаружим что-либо, все-таки велики…
Обрадованный Турецкий - надо же: сразу так повезло! - тут же составил постановление на проведение экспертизы. Алексей Алексеевич отыскал в морозилке несколько плотно закупоренных пробирок. Пояснил, что это анализы и Артура, и Ариадны - так, на всякий случай. И в присутствии Турецкого, как и положено, упаковал пробы в специальный контейнер, который был направлен в химико-биологическую лабораторию Московского бюро судмедэкспертизы.
Заодно Турецкий отправил на Наличную улицу и патрон, так до сих пор и валявшийся в кармане брюк. Написал записочку с просьбой передать в баллистическую лабораторию. Не в службу, а в дружбу…
Выяснилось, что "патронное дело" Турецкий инициировал не зря. Ситуация, похоже, была более серьезной, чем поначалу решил Александр Борисович.
Подойдя к своему "Пежо", он увидел бумажку на ветровом стекле за дворником. Оглянулся, высматривая знак, запрещающий остановку. Не найдя, усмехнулся своему странному порыву: с каких это пор наша ГАИ квитанции на штрафы к лобовухе приклеивает? Вот оно - тлетворное влияние Голливуда.
Машинально хотел скомкать очередную рекламку не глядя, но листок из-под дворника не был глянцевым и броско цветным. Записка на половинке обычного листа писчей бумаги. Очередная анонимка.
"Зря. Мы тибя придупридили".
Обычно нецензурной лексикой помощник генпрокурора никогда не злоупотреблял. Но тут не сдержался. От основательного, высотой в пять этажей матерка с коленцами мимо проходящая пожилая дама коряво подпрыгнула, шарахнулась в сторону и быстро-быстро застучала каблучками по асфальту…
Следовательно, соображал Турецкий, угрозы касаются именно этого дела. И это не просто угрозы. Раз "они" отследили мой маршрут, видимо, ведут с самого начала, как только мне было поручено разобраться с гибелью детей нефтяных магнатов. Кто-то сильно хочет, чтобы первоначальные выводы следствия не менялись. И, видимо, есть у них опасение, что измениться они ой как могут… И что? Они реально собираются воплотить угрозы в жизнь? То бишь в мою смерть? И когда? Прямо сейчас? Вряд ли. Скорее всего они рассчитывают на то, что я, испугавшись за себя, такого любимого, глубоко копать перестану и дело спущу на тормозах. И только увидев явную угрозу…
Что ж. Значит, надо сделать так, чтобы эту угрозу никто не увидел до самого последнего, решающего момента.
Однако все равно непонятно. Странная манера у анонимщика. Нетривиальная. Даже провокационная какая-то. Турецкий уже имел дело и с братковскими наездами, и с интеллигентными предупреждениями от товарищей в штатском. Неважно, кем они были, скорее всего, офицерами из ФСБ, СВР или Главного управления спецпрограмм президентской администрации - особо засекреченной российской спецслужбы. Но их почерк "срисовывается" в две секунды. И предупреждают они чаще "вообще", чем о конкретном расследовании: не "брось очередное дело", а уйди, мол, Турецкий, на заслуженный отдых. Хватит у больших людей под ногами путаться…
А здесь - нарочитая неграмотность. Настолько нарочитая, что писавший не мог не понимать: его послание за бандитскую "маляву" принято не будет. Зачем же тогда? Вроде бы и пугают, а с другой стороны, впечатление складывается, что затем это делается, чтобы внимание привлечь. Есть, мол, там преступление. Копай дальше…
"Надо бы с Грязновым пошушукаться, - решил Александр Борисович. - Слава мужик башковитый, глядишь, и присоветует, что об этом думать, и думать ли вообще. Но то, что я на правильном пути, сомнений уже не вызывает".
Турецкий еще раз внимательно осмотрелся. По Ленинскому, поднимая шинами к облакам мокрую взвесь, проносились автомобили - десятки, сотни машин. Низкие октябрьские облака складывались над головой в пухлую и кислую физиономию, готовую брызнуть слезами. Мимо, машинально огибая стоящего столбом на дороге генерала от прокуратуры, шли озабоченные своими собственными проблемами люди - сотни, тысячи озабоченных, неулыбчивых людей. И никому из них не было дела до давно уже всеми забытых погибших спортсменов, до взяточника (или не взяточника?) с чапаевскими усами, до помощника генпрокурора, которому угрожают расправой…