И Турецкий небрежным, но сильным шлепком ладони по щеке Хонина залепил тому рот скотчем. А жестом показал Антону, чтоб тот поправил штаны на Федулове, посторонние же люди рядом, неприлично в эдаком безобразном виде, с петлей на… ну, да…
Антон едва сдерживал смех во время этого спектакля, а от "открытого листа" вообще пришел в такой восторг, что чуть не подавился. Ну, Сашка!..
- Давай, посади его за стол, он сейчас начнет нам явку с повинной писать. Ты понял, Федул? Откажешься, сам знаешь, что будет. Мы тогда вон этого на твое место посадим, а тебя - положим. Коллега, посмотри в своей сумке, - кивнул он Антону, - может, у тебя там бумага осталась? И ручка. А нет, попроси хозяина сходить в дом, принести.
- У меня диктофон есть, - сказал Антон, вынимая его из внутреннего кармана сумки. - Работает.
- Давай. Для допроса пойдет. Он нам скажет сейчас, что признания свои дает добровольно и без всякого принуждения, запоминай, Федул, потому что, получив задание убить двоих людей из Москвы… он скажет, и от кого получил задание, но в последний момент, видишь ли, подумал и… раскаялся. Пришел попросить прощения. С пистолетом в руке, - но это на всякий случай, - добавил он, увидев идущего Сергея с двумя прозрачными пакетами, в одном из которых, как и предполагал Турецкий, был пистолет с глушителем, а в другом - нож. - И вот он подумал и раскаялся. А его приятель не захотел покаяться и, упав на какой-то очень острый предмет, может, даже на свой собственный ножичек, нечаянно перерезал себе горло.
Антон же, выслушав речь Турецкого, пошел навстречу Сергею, о чем-то шепотом переговорил с ним, причем Сергей тут же отвернулся, нагнув голову. А Плетнев, обернувшись, ответил Турецкому:
- Я думаю, что именно так и случилось, шеф, ну… упал на нож, - добавил он. - Я сейчас принесу бумагу и ручку… Пойдем, хозяин. - И они ушли в сторону летней кухни.
Они скоро вернулись. Антон нес письменные принадлежности, Сергей что-то прятал за спиной. Плетнев с Турецким отвязали у Федулова ноги от рук, посадили его за стол, положили ручку и бумагу. Турецкий приготовил магнитофон.
- А с этим? - грубым голосом спросил Антон. И Турецкий небрежно ответил:
- Мы ж договорились, чего два раза повторять? Я беру на себя. Хотя и у тебя тоже открытый лист. Но я - командир, значит, я и отвечу. Выполняй, - он махнул рукой на лежащего Хонина.
- Подержи, чтоб не брыкался, - бросил Антон хозяину.
Турецкий почти без интереса уставился на готовящееся действие. Проследив за его взглядом, обернулся опасливо и Федулов. И они увидели…
Плетнев поднял Хонина за одну руку, Сергей - за другую. Тот изворачивался, дрыгал ногами, бился, мычал. Хозяин отступил на шаг и передал Антону большой кухонный нож. Антон ногтем большого пальца попробовал его и кивнул.
- Ну, чего, в самом деле? - вмешался Турецкий. - Оттащите подальше, тут же люди едят, - и сказано это было сердито.
Антон послушно оттащил Хонина подальше от света. Но - чтоб видно было. Затем он спокойным движением захватил широкой ладонью подбородок бандита, запрокинул его голову и сделал резкое, режущее круговое движение. Как чеченские боевики в многочисленных документальных съемках, - вся страна видела. Секунду ничего не происходило, потом из-под ладони Антона хлынула темная жидкость. Ноги Хонина задергались, но тут же тело обмякло. Антон бросил его головой на землю, взял за ноги и потащил в темноту, оставляя на дорожке темный след.
- Ну, ладно, - равнодушно сказал Турецкий Федулову, который замер с остановившимися, помертвевшими от ужаса глазами, - начинаем работать.
Федулов никак не мог взять ручку, пальцы не слушались.
А к столу тем временем приблизился Антон, хозяин протянул ему полотенце, и тот небрежно вытер руки. Потом он взял из рук хозяина открытую бутылку вина и, приставив горлышко к губам, не отрываясь, выпил всю и отбросил пустую бутылку в сторону. Сел напротив Федулова и уставился на него мутным, тяжелым взглядом…
Через час с небольшим, когда Федулов закончил писать, Антон, пьяно дыша на него, снова завязал ему руки за спиной, а потом волоком, за шиворот, оттащил его в летнюю кухню, где и оставил. И вернулся к столу, где сидели Турецкий, Сергей и Мила, из темноты, оказывается, наблюдавшая за "экзекуцией" и буквально глазам своим не поверившая, пока до нее не дошло, что все это - имитация.
- Ну как? - спросил он, улыбаясь.
- Гениально, - сказала Мила. - А где вы столько кетчупа достали? И не жалко было?
- Кетчуп - что? - сказал Турецкий. - Вот когда бутылку Антон "уговорил", вот это лихо было! И, кстати, скажу вам, что лично у меня бы именно этот, последний штрих снял все сомнения в подлинности происходящего. Даже если бы они еще и оставались. Я по глазам этого засранца увидел: он поверил, что будет следующим, если не даст показаний. А тебя, Антон, пора в кино снимать…
Плетнев выглядел победителем.
- Признания его нам, кстати, не потребуются, ими пусть милиция занимается. - неожиданно добавил Турецкий. - У нас к Переверзину, которого этот Федул сдал с потрохами, совсем другие претензии. Зато будет очень интересно, когда двое эти… завтра встретятся в одной камере СИЗО. Вот уж будет им о чем поговорить! Надо ребяткам рассказать про то, как Федул "кололся"… кончился парень, теперь ему жизни нет, свои задавят…
- А как у тебя получилось настолько правдоподобно, что… ужасно просто, я чуть было не поверила, что все это у вас всерьез? - поежилась Мила. - И потом он, я же видела, словно действительно умер! Как ты мог?
- А есть некоторые боевые приемы… Можно отключить противника на пять минут, можно на полчаса… - без особой охоты ответил Антон. - А вино с кетчупом, чтоб пожиже было, мы смешали и налили в бутылку. И Сергей мне ее за пояс сзади сунул, когда помогал тащить козла на заклание. Вот и весь секрет.
Дальнейшая часть ночи прошла без осложнений и происшествий…
Утром, как договорились, о ночном происшествии разговоров не было. По звонку Турецкого рано утром приехал Липняковский, а за ним, на второй машине, чины из городского отдела милиции. Витольд Кузьмич, морщась от отвращения, оглядел связанного по рукам и ногам Федулова, основательно опухшего за ночь от страшных переживаний, мокрого и обгаженного, а потом распорядился отвести преступника в милицейскую машину, отправить его в КПЗ, чтобы отмыть, а потом доставить в прокуратуру, где он сам еще раз допросит его. Своей "Волгой" следователь рисковать не захотел, тяжелый дух потом не выветрится.
С тем же Липняковским Александр Борисович договорился, что сегодня же будет вызван в прокуратуру на допрос в качестве свидетеля Григорий Алексеевич Переверзин, бизнесмен из Москвы. Но так как слухи о том, что Генеральная прокуратура подписала уже постановление о задержании указанного человека и что ради этого, собственно, и прибыли из столицы двое сыщиков, уже разнеслись в городе стараниями кого-то из прокурорских работников, кто был причастен к этому делу, то следует предпринять и немедленные встречные действия. Тем более что через час-другой станет в городе наверняка известно и о задержании двоих обосранных "мокрушников", посланных тем же Переверзиным.
Липняковский был поражен тем, что именно на прокуратуру "грешат" москвичи. Тут и честь мундира, и местный патриотизм в нем взыграли, однако от фактов уйти было невозможно. И потому Турецкий предложил следователю самому договориться с прокурором Рогаткиным и пустить за Переверзиным плотное наблюдение, чтоб тот не сбежал. А такая возможность у него конечно же имеется, и он не преминет ею воспользоваться. Вне пределов Краснодарского края справиться с ним будет гораздо труднее, вот в чем дело…
Поговорили и о тактике допроса. Когда бизнесмен явится в кабинет следователя, пусть допрос начинает сам Липняковский. А Переверзин, с его врожденной наглостью, скоро поймет, что следствие вроде бы ничем и не располагает против него. И допрос ему ни коим образом не грозит, нет против него никаких улик в прокуратуре. И надо в нем поддерживать это впечатление, задавать посторонние, вроде бы пустяшные вопросы, от которых тот будет потихоньку звереть. Типа почему вы решили облагодетельствовать именно наш город? Или: зачем вам это все надо? Что конкретно вы теряете, отказываясь в нашу пользу от выгодных заказов в Москве? И так далее, побольше вопросов, не имеющих как бы отношения к делу. Не нужно ему и предъявлять письмо мэра вместе с магнитофонной пленкой. Пока речь должна идти только о записях телефонных переговоров с Куратором. Нужно читать вслух расшифровки, прослушивать раз за разом телефонные переговоры, тоже сомневаясь в их подлинности, но вплоть до полного изнурения продолжать допрос, ибо главное, чего необходимо добиться, это как можно сильнее разозлить Переверзина, чтобы он потерял контроль над собой. А это, судя по манере его поведения, с ним случается. И тянуть эту бессмысленную якобы лямку до тех пор, пока не придут Турецкий с Плетневым. И вот тогда Витольд резко сменит и тон, и личное отношение к свидетелю, которого вслед за этим все трое начнут продвигать в сторону обвинения в соучастии, а дальше напрямую квалифицировать как основного заказчика преступления. У него сил не хватит долго сопротивляться. Для этого надо быть очень опытным подсудимым, не раз сидевшим в камере. А тюремный опыт Переверзина плюс его холерический темперамент, который он не привык сдерживать, на подобные роли не тянет.
О своих же прикидках по поводу того, как отыскать исполнителя, пресловутого Станислава Найденова, Александр Борисович ничего следователю говорить не стал. Тут он интуитивно почувствовал после вчерашнего вечернего разговора, что Милу с этим парнем что-то связывает. То ли простое знакомство - один примерно возраст, в одном городе живут, то ли не совсем простое. Опять же известная Алиса здесь замешана. Так что вполне мог оказаться некий любовный треугольник, который особенно трагически воспринимается именно в молодости. Но и Милу торопить он тоже не хотел, чувствовал, что та созревает для того, чтобы понять истину самой. И ей надо было дать немного времени. Антону Турецкий тоже пока ничего об этих своих соображениях не говорил.
Наконец Липняковский уехал, увезли и Федулова. И тогда Антон показал оставшимся работникам милиции, где лежит связанный Хонин.
Вся физиономия и грудь у того были обильно залиты душистой смесью хорошего острого кетчупа и вина. И выглядел он как бы не протрезвевшим еще до конца любителем кавказского шашлыка под обильными соусами. Но сам Хонин, кажется, так все еще не мог понять, что с ним на самом деле произошло. Боевые приемы Антона не нуждались в коррективах.
Увезли и этого, но уже в СИЗО, где позже и должна была произойти встреча ночных подельников. А до того момента пусть сам облизывает себя. Милиционеры, между прочим, хохотали от души, когда Турецкий рассказывал им, какие "страшилки" они тут с Антоном показывали, какой концерт устроили ночью для "узкого круга участников банкета". Вообще-то, конечно, уж так-то издеваться над этими обормотами, может, было и лишним, но Александр Борисович оправдывал себя тем, что избить их, спустить с них шкуры - было бы значительно хуже, хотя и гораздо справедливее. А так - выставить на смех - это же днем весь город будет рассказывать! И бравые милиционеры согласились с ним и пообещали уж такой-то анекдот быстро разнести по городу, пусть хоть народ похохочет наконец над братвой, не все ж ее бояться!..
И вот, наконец, остались одни. Шутки кончились.
Ирина была угрюмой, она понимала всю справедливость слов мужа. И понимала теперь, что сделала опрометчивый шаг. И мальчишку зря сюда притащила. Нет, она могла же его оставить в Москве, но прислушалась не к тому, к чему должен прислушиваться грамотный воспитатель, а поступила как баба.
Васька болтал без умолку, переживая, что не стал свидетелем того, как тут, в саду, расправлялись всю ночь с преступниками. Он всех, кажется, уже достал, и тогда Антон в довольно резкой форме приказал сыну замолчать. И эта его неожиданная грубость у всех вызвала даже удивление. Плетнев смутился и извинился, не перед сыном, перед взрослыми, за свою резкость. Но здесь очень серьезные дела происходят, попытался объяснить он. Еще неизвестно, что преступники в гостиничном номере натворили, но уже можно догадываться, что было бы, если бы Ваську он отвез ночевать к себе в номер. Это просто чудо, что у Александра Борисовича интуиция сработала… Да, здесь совсем не детские игры, и кто этого не понимает, тот…
Не договорил фразы Антон, но его раздражение тоже всем было понятно. Ирина тут же посчитала виновной именно себя. Валентина Денисовна и Сергей Иванович дружно кинулись ее успокаивать, помогать вытирать слезы, а Турецкий демонстративно молча, словно это его не касалось, смотрел в сторону. Разглядывал далекий горизонт и вообще больше не принимал в разговорах и увещеваниях никакого участия. Даже из-за стола вышел.
Мила тоже не могла оправдать резкость Антона и сказала ему об этом. Но не с обидой, а по-дружески.
Словом, закончилась семейная сцена тем, что Ирина сказала о своем отъезде. В конце концов, то, что хотела, она уже узнала, все живы и здоровы, занимаются важными и опасными делами, и теперь можно возвращаться в Москву. Ее решение было твердым, это понял по тону, каким было сказано, Александр и не стал спорить. Так оно, наверное, лучше будет. У него у самого на душе совсем не было покоя, надо было что-то решать кардинально, а ему в такой момент только и не хватало женских истерик.
Васька, быстро сообразив, что лафа кончается, бурно запротестовал, но его никто не слушал, и это ему было наиболее обидно. И тогда он решил предпринять последний шаг, выдвинуть свой козырной аргумент.
- Я вот тут думал, - солидно начал он, копируя кого-то из взрослых и невольно привлекая к себе внимание всех присутствующих, - и пришел к выводу.
Начало было захватывающим, учитывая его девятилетний возраст.
- Ну и к чему ты пришел, Вася? - улыбаясь сквозь еще не высохшие слезы, спросила Ирина.
- Я подумал, тетя Ира, что нам всем надо круто изменить жизнь.
- М-да! - заметил Турецкий, вкладывая в свое восклицание всю иронию, на которую был способен в данную минуту, и успел заметить, как Ирина метнула в его сторону сердитый взгляд: в ней снова пробуждалась строгая и разумная воспитательница. Он махнул рукой и отвернулся, чтобы не видеть этого "воспитательного маразма".
- Я подумал, тетя Ира, и ты, папа, послушай, что нам надо жить вместе.
- Что? - спросил Антон, думая, что ослышался.
- А то, что дядя Саша не хочет жить с тетей Ирой. Он мне нравится, он веселый дядька, мне подарки делает, но он ведь взрослый мужчина и должен понимать, что тетя Ира не может жить с двумя мужьями. И дядя Саша должен сделать свой выбор. По-мужски. И тогда папа женится на тете Ире, и у нас будет все хорошо. Вот чего я подумал, - закончил он.
Все ошарашенно молчали. Первым опомнился Турецкий. Посмотрел на мальчишку и с юмором спросил:
- Ну, раз ты все так хорошо продумал, тогда скажи, где вы жить-то собираетесь?
- А на Фрунзенской. Каждому - по своей комнате, удобно. Телевизор, у меня компьютер новый, сам же подарил. И школа моя рядом, далеко тете Ире ходить не придется. А ты, дядь Саш, вполне можешь к нам в "двушку" переехать. Тебе одному много не надо.
- Понимаешь ли, Василий, у меня дочь есть. Она пока в Англии учится, но скоро вернется в Москву. Это ведь и ее квартира. Так как быть с ней?
- А она может и у нас пожить, пока не выйдет замуж. А что, жены к мужьям всегда уходят.
- Да вряд ли она жить с тобой рядом захочет. Даже временно.
- Ну, так она может и с тобой в "двушке" пожить.
- Что ж получается? Не все, значит, жены к мужьям уходят? И некоторые отцы, стало быть, - к чужим женам, так тебя надо понимать?
Ирина наконец стала приходить в себя, и первое, что увидела, это как медленно, но страшно "закипает" Шурик. Еще минута - и жуткий срыв будет неминуем. И она отчаянно ринулась защищать свою семью, свой дом и самое себя.
- Ты - дурак, Вася! - срывающимся голосом закричала она. - Ты - наглец, который не желает понимать добра, которое тебе делают! Ты совершенно не понимаешь, что ты несешь!..
- Не кричи на мальчика, это ведь непедагогично, - услышала она ровный голос мужа. - Это ты просто пожинаешь плоды собственной воспитательной деятельности, а он не виноват. Он уже давно понял, что ему все можно. Он распланировал свою жизнь. Ну, и ваши заодно. И хочет, чтоб вам всем было хорошо. - Турецкий хмыкнул. - А вот я, он прав, должен решить вопрос действительно по-мужски… Жаль, что раньше до этого не додумался. Но ведь лучше позже, чем никогда?
И он повернулся, чтобы уйти, но Ирина и Антон закричали почти одновременно:
- Шура! Саша!
Отчаянные глаза одной и второго. Антон кинулся к нему.
- Постой! Неужели ты мог подумать?! Да я ж его!.. - заорал он и потряс сжатыми кулаками-кувалдами.
- Ты его пальцем не тронешь, Антон, - тоже тяжело дыша, ответил Александр. - У него отличная детдомовская закалка - хватать все налету и цепко держать, не выпуская! Мое - это, значит, мое! - закричал и Турецкий. - Вот оно! Попробуйте только отнять, зубами грызть буду! - и, так же неожиданно, как взвился, успокоился. - Он же не понимает, за что вы на него накинулись? Он все видел, и он так решил, потому что считает себя вправе… решать… Идите вы от меня!..
Он сделал шаг, снова обернулся и сказал:
- Советую тебе, Антон, сегодня же проводить их в Москву. И проследить, чтоб улетели. Иначе мы никакого расследования не закончим. Впрочем, твое дело, это я Косте обещал, приходится держать слово.
Поворачиваясь, чтобы идти дальше, он вдруг увидел расширенные, изумленные глаза Милы. Усмехнулся, даже подмигнуть ей попытался, хотя наверняка это выглядело криво.
- Такие вот дела, девочка… Ночные игры не доводят до добра… Слишком много веселья, смеха.
- Шура! - Ирина бросилась к нему, ухватила за руки. - Неужели ты можешь подумать, что…?! Клянусь тебе всем святым! Ниной клянусь!
- Можешь не клясться, я знаю, что тут и думать не о чем. Но вы все-таки уезжайте.
- Сегодня же улетим! А когда?.. Когда мне тебя ждать?
- Скоро уже, наверное… Я позвоню перед вылетом. - "Я же в любом случае должен буду прилететь" - успокоил он сам себя. - Счастливой дороги… - скучным голосом закончил Турецкий, снял со своих локтей ее руки, достал из кармана ключи от машины и, покручивая их на пальце, сказал Плетневу, застывшему, словно большая афишная тумба. - Антон, я на полчаса в клинику, посмотрю, как там с Володей, а потом вернусь и отдам тебе машину… Может быть, Мила подождет немного? Есть разговор. Попроси ее, пожалуйста, остаться еще ненадолго. Это по делу.
И ушел…
Даже не раскрывая удостоверения, просто демонстрируя охраннику красный цвет "корочек" с золотым орлом, он беспрепятственно прошел в кардиологию и постучал в кабинет Капитолины Сергеевны. Заглянул, приоткрыв дверь, в кабинет, увидел группу врачей и медсестер в белых халатах, извинился и сказал:
- Здравствуйте, я по поводу вчерашнего пациента… Я подожду?
- Да, я приглашу вас, - Капитолина кивнула.