Вдвоем бы, конечно, "линять" запросто, но Хохол четко велел разбегаться и залегать, не светиться. И вот это уже не нравилось Логопеду. "Бабки" есть, не о них "базар", но от кого когти рвать?.. Никак не укладывалось в голове его, что надо просто бежать.
А еще Хохлу не понравилось, что Логопед не успел переодеться перед отъездом. Так когда ж было-то? Сам-то вон курточку перевернул наизнанку - и гуляй, а у Логопеда бейсболка не та, внимание, блин, привлекает! Ни хрена, пусть только попробуют… Нет, наверное, все-таки зря Хохла послушался, надо было со своими пацанами остаться, заказчик бы к ним и не сунулся. А теперь что?..
И Хохол, будто почувствовав раздиравшие Логопеда внутренние противоречия, чуть насмешливо предложил ему:
- В общем, кончаем болтать, давай разбегаться.
- А к-куда? - Логопед подергал боковую дверь, потом противоположную. - З-заперто!
- Не для нас… - Хохол достал из кармана джинсов обыкновенный ключ проводника - тройник и, вставив в замок, открыл дверь. Высунулся в скользящую мимо него темноту, и его словно передернуло, будто он поежился от холода, буркнул что-то про себя и аккуратно прикрыл дверь. - Давай, выскакивай на первом же полустанке. И постарайся, для своего же блага, чтоб проводница тебя не видела.
- С-спасибо, Хох-хол.
- Валяй, Логопед. Будь осторожен, ни с кем не базлай… Я, когда в девяносто четвертом менял профессию, тоже поначалу на мелочах прокалывался. Давай!..
Хохол поправил ремень сумки, хлопнул Логопеда по плечу и ушел в последний вагон, закрыв за собой переходную дверь.
Логопед остался один. Достал сигарету, закурил, зачем-то проверил, открывается ли наружная дверь. Все было нормально, а на душе отчего-то становилось все более скверно. Вспомнилось, что этот Хохол, еще как вошли в вагон, сразу спросил, приходилось ли Логопеду прыгать из поезда на ходу? Он ответил, что бывало, и Хохол как-то сочувственно поглядел на него. А потом сказал, - уже когда вышли в этот, противоположный от купе проводников, тамбур, - что на его, Логопеда, месте не стал бы дожидаться остановки, а выпрыгнул бы сразу, как отъехали от города. Выбрал бы место, где насыпь не такая крутая, и сиганул бы. Темно, правда, но тут уж как повезет… Тем более что и поезд пока еле тянется. Вышел бы на шоссе, взял любой грузовик и рванул в сторону Крымска, а оттуда - на север… Потому что на этом поезде до того же Крымска они вполне могут и не доехать… А почему легковую "тачку" нельзя? Да потому, опять же, что те, если выходы уже перекрыли, станут в первую очередь на трассе именно легковые "шмонать".
Вот это, наверное, и злило Логопеда: неопределенность собственного положения, к которой он не привык. Продолжая курить, он приоткрыл дверь, за которой было черно, и только вдали мерцали огоньки, но свету от них не было никакого…
Задумавшись, Логопед как-то сразу не обратил внимания на то, что за его спиной приоткрылась дверь. Но быстро опомнился, прикрыл свою дверь и стал к ней спиной. В тамбур, припадая на правую ногу и опираясь на палочку, выбрался дед в обвисших на коленях "трениках". Логопед внимательно посмотрел на него, но опасности для себя, во всяком случае, явной, не обнаружил и успокоился, продолжая курить. А дед между тем, отвернувшись к окну, что-то забормотал негромко, почти про себя, что курить охота, а старуха, стерва, криком орет, нельзя, мол, сдохнешь… Вот и приходится тайком, мать их всех тудыть и растудыть…
Затем он выудил из смятой пачки согнутую сигарету, расправил ее, сунул в рот и стал хлопать по карманам в поисках спичек. Потом он закашлялся, как от чрезмерного напряжения, и долго кашлял, в конце концов уронив на грязный пол сигарету. Кряхтя, нагнулся, чтобы ее поднять, но поезд качнуло, и дед нечаянно наступил на нее ногой. Что называется, и смех, и грех. Логопед невольно хмыкнул по поводу такой незадачи. А вот деду, видно, было не до смеха: может, она у него последняя была. Он все-таки ее поднял, не без труда распрямился, охая при этом, прислонился к двери и, постояв так, словно в изнеможении, обернулся к Логопеду. При этом в глазах его читалась такая мольба, что и пень бы растрогался. Жестом и взглядом спросил, нет ли огоньку?
Логопед сунул руку в карман своих спортивных шаровар, потряс в нем спичками и вынул коробок, протягивая старику. Тот, с кривой сигаретой в зубах, опираясь одной рукой на палочку, а другой придерживаясь за стенку, подошел ближе. Взял коробок, тоже потряс им и, привалившись боком к двери в вагон, стал дрожащими руками чиркать спичкой. Первая сломалась. Дед сунул руку в карман "треников" и достал нечистый носовой платок, вытер им руки и сунул его в боковой карман пиджака.
И тут поезд снова качнуло. Дед не удержался на ногах, его так и кинуло прямо на Логопеда. И тот, выставив вперед обе руки, спокойно и даже с осторожностью поймал падающее на него старческое тело. И тут же вздрогнул сам, будто его пронзило током…
Нет, это был не электрический ток, - в бок молодого, спортивного парня по самую рукоятку вошло длинное и узкое лезвие. Раньше блатные называли такие ножи финскими, или просто "финками". Хоть и примитивное, но страшное оружие в опытных руках… Нынче-то средства убийства, так называемое холодное оружие, делают с изощренной фантазией и повсюду продают в качестве дорогих сувениров. Ну а что лезвие не "дамасское", так кого оно волнует?..
Вздрогнув, Логопед замер, - всего на миг, - взгляд его остановился, а потом сам он стал медленно сползать спиной по двери, пока не сложился почти вдвое и не улегся - не без помощи оказавшегося весьма прытким и вовсе не хромым деда-пенсионера - боком на грязный, затоптанный пол. Убийца хладнокровно закрыл ключом-тройником дверь, через которую он вышел из вагона, и палочкой похлопал по оттопыренным карманам лежащего на полу. Там что-то звякнуло.
Дед легко наклонился, опорожнил карманы убитого, складывая находки рядом на полу. Пистолет с глушителем, обнаруженный у того на спине, под ремнем, сунул себе сзади за ремень, складной нож - в свой карман. Бумажник и толстую пачку денег, не разглядывая, - в карманы своего пиджака. Затем он отодвинул тело парня чуть в сторону, открыл боковую дверь и почти без особого напряжения, что выдавало в нем недюжинную силу, подтащил его к краю площадки. Выглянул, посмотрел направо, налево, а после этого спокойно столкнул труп в темноту. Туда же ногой вышвырнул пачку сигарет, дешевую зажигалку ("Зачем таскал спички? В зубах ковырять?" - усмехнулся убийца), мятый носовой платок и связку обычных, домашних, вероятно, ключей, - они-то и бренчали, когда палкой трогал карманы. Невелик багаж у беглеца… Закрыл и запер дверь.
Откашлявшись и как бы прочистив горло, он взялся за ручку двери в последний вагон и… удивился. Дверь легко поддалась, она была открыта. И убийца немедленно снова превратился в старого, больного пенсионера: согнулся, даже штаны приспустил немного на домашние тапочки, которые были у него на ногах, после чего осторожно, покряхтывая при этом, перешел в соседний вагон…
Хохол, похоже, собрался прыгать в темноту. Он открыл дверь, поднял щиток над ступенями и, спустившись на последнюю, нижнюю, выглядывал вперед, высовывая голову, словно больше всего боялся, что, когда он оттолкнется от ступеньки и прыгнет, именно в этот самый момент мимо будет проноситься столб. А может быть, его останавливало от решительного действия что-то иное, и поэтому он не решался сделать жизненно необходимый ему шаг. Или это поезд, утомившись тянуться, наконец "раскочегарился", стал набирать ход? Вон и колеса застучали ровнее, все ускоряя свой ритм…
То ли устав сомневаться, то ли по другой причине Хохол решил подняться в тамбур. И сделал это, опустив даже железный щиток, который сухо лязгнул, защелкиваясь. Но дверь он закрыть не успел. Потому что из-за внезапно распахнувшейся двери в вагон на него прыгнул человек с остро блеснувшим лезвием ножа в вытянутой руке.
Ну, такие номера, хоть все произошло и неожиданно, у Хохла и прежде не проходили, а теперь, как говорится, сам Бог велел остерегаться. Он ловко перехватил руку с ножом и, сильно крутанув ее так, что нападавший человек вскрикнул от боли, отшвырнул того к противоположной двери. Но и тот оказался ловок, снова кинулся в нападение, не дав Хохлу и мгновенья, чтобы достать оружие. Но был встречен ударом вытянутой ноги, после чего снова отлетел и спиной ударился о дверь. Но ни секунды не задержался: опять принял удобную для нападения позу.
Теперь нападавший стал осторожнее. Он пригнулся, как зверь, приготовившийся к последнему прыжку на свою жертву, и вытянутая рука его с ножом "ходила" из стороны в сторону, не отпуская противника и держа все его внимание на себе, притягивая, словно магнит.
Улучив момент, и Хохол ловким движением выхватил из кармана куртки нож, вмиг открыв лезвие. И сбросил на пол черную сумку. Теперь они "ловили" друг друга, словно держа противника перед глазами на самом кончике лезвия.
А поезд, похоже, набрал ход и шел ровно.
- Ну, что, кишка тонка? - ощерился в ухмылке убийца. - Бздишь прыгнуть-то с поезда?
- А пошел ты!.. - будто в радостной улыбке, оскалился Хохол. - Пидор козлиный… вонючка… харя уголовная…
Убийца резко прыгнул на Хохла, но тот ушел от прямого удара ножом и, чуть оттолкнув руку врага в сторону, в свою очередь, в прыжке от двери мимо него, успел вонзить и вырвать лезвие из его бока. А затем, ловко развернувшись в воздухе, еще и вдогонку врезал обеими ногами тому в спину, отчего убийца мешком вылетел прямо в открытую дверь.
Хохол приземлился на руки, потом устало прилег на бок, что-то тяжело показалось после приземления. Попробовал отдышаться и сесть. Но опять непонятная тяжесть в боку насторожила его, и он, еще не распрямляясь, стал щупать раскрытой пятерней собственный бок. Посмотрел на ладонь, - она была вся в крови. Опустил голову и увидел, что на белой его куртке прямо на глазах расползается кровавое пятно. Он задохнулся и постарался прислониться спиной к стенке, но надо было для этого двигаться, а боль, разгоравшаяся в боку, там, где печень, это он знал, словно разрасталась и заполняла собой все тело. Успел-таки, гад… И руки почему-то переставали подчиняться…
Еще мгновенье - и голова Хохла безвольно опустилась на грудь, а сам он медленно завалился набок…
О двух трупах, найденных рядом с железнодорожным полотном, и третьем - в крайнем тамбуре последнего вагона, в новороссийскую городскую прокуратуру сообщили в тот же день. Насчет того, который оказался в поезде, узнали потому, что задняя дверь была распахнута настежь. А так бы проводница и сто лет бы туда не ходила. Зачем? Она же помнила, что перед отправкой поезда сама заперла задний тамбур! А там, видишь ты, уже "холодненький" пристроился…
Ну а на железной дороге трупы обнаружил машинист первого же утреннего поезда и сообщил на станцию. А еще их увидел обходчик и протелефонировал из своей будки.
Но вышло так, что в прокуратуру сообщили не сразу. Дело в том, что указание прокурора немедленно докладывать обо всех неопознанных трупах довели до линейных отделов милиции с опозданием.
Таким образом, официальное указание по поводу срочного поиска исчезнувшего в городе, или его окрестностях, "важняка" из Генеральной прокуратуры Александра Борисовича Турецкого фактически помогло разобраться и с этими трупами. То есть получилось так, что уже к вечеру того же дня, когда их обнаружили, над трупами, привезенными в морг, "колдовал" судебно-медицинский эксперт Зиновий Ильич Пархоменко.
Узнав от Плетнева, который был постоянно на связи с новороссийским "важняком" Витольдом Кузьмичом Липняковским, возбудившим уголовное дело о "конце света", о том, кто работает с покойниками, Турецкий посоветовал Антону не лезть к тому со своими вопросами, сам скажет, когда закончит вскрытия. Сейчас именно от судебного медика зависело дальнейшее расследование.
А еще он потребовал от городского прокурора, чтобы тот немедленно задействовал для осмотра трупов, а также возможных мест происшествий лучших в городе экспертов-криминалистов, поручив тем немедленно и по любому вопросу связываться лично с Турецким по мобильной связи. А сам он присутствовать при следственных действиях категорически отказался, сославшись на занятость. Вот и разберись тут!
И потом, какие места происшествий он имел в виду, тоже было Антону совершенно непонятно, но Александр объяснять ему не стал, что это и дураку ясно, и криминалисты отправятся туда, где были найдены на путях трупы, а сказал, что лично сообщит об этом экспертам. То есть, другими словами, Турецкий как бы отстранял Плетнева от конкретных дел. А почему, не говорил. Просто сказал: еще успеешь.
При всем уважении к опыту Александра Борисовича Плетнев никак не мог понять, какое значение имеет, к примеру, вопрос о том, чем конкретно, каким видом оружия, убиты те люди, для расследования причин диверсии на городской электростанции. Ну убиты, и ладно. Другое дело - кто убил? Но вряд ли судмедэксперт ответит на этот вопрос. А Турецкий лишь поглядывал на Антона с откровенной насмешкой, которая так "заводила" всегда Плетнева, и кивал, словно соглашаясь, а на самом деле, похоже, просто издевался над ним. Ну да, а где его, опыта этого, набраться, как не при расследовании уголовных дел? Нет, все-таки никак не складывался тесный рабочий контакт у Антона с Александром, как хотелось бы.
Получалось так, что, вроде бы соглашаясь с аргументами Плетнева о том, что у него с Ириной Генриховной решительно ничего не было, да и быть не могло, Турецкий, тем не менее, не верил ему. А чему тогда верил? Своей редкостной интуиции? Своему житейскому опыту? И почему не верил честному слову коллеги? Или своей родной жене?! Которая никогда не изменяла мужу! Никогда! Значит, среди всех возможных еще аргументов остается этот, последний - присутствие здесь супруги Турецкого. Пусть приезжает и сама решает свои проблемы. Она просила Антона найти Шурика? Он нашел, а дальше, по большому счету, уже не его дело. В конце концов, кто во всей этой неразберихе, приведшей к почти драматическим последствиям, заинтересован отыскать правду больше всего? Да сами Турецкие! Ссорятся, мирятся, разбегаются в разные стороны и тут же дня не могут прожить друг без друга… Бред какой-то! Ну и пусть разбираются сколько хотят!
С одной стороны, Плетнев в настоящий момент был благодарен Турецкому. И прежде всего за то, что, несмотря на их "внутренние", ну, чисто человеческие, разногласия, Александр Борисович нигде и ни в чем не подставил своего коллегу. При ночном осмотре трупа, обнаруженного на пляже, повел себя в присутствии посторонних так, будто они с Антоном уже сто лет работают в привычном тандеме, что называется, в одно касание. И это обстоятельство даже удивило ментов. Словно продемонстрировало местным кадрам: вот как, ребятки, надо "пахать"! Потом, уже утром, в прокуратуре, с привычным для него блеском Саша провел совещание со всеми причастными к расследованию службами. Там тоже вопросов не возникало.
Но, едва закончив совещание и раздав буквально каждому срочные задания, Турецкий вмиг смылся по своим личным делам. Может, не совсем личным - судьбой какого-то бомжа заинтересовался, но все равно - не тем главным, ради чего и Меркулов заварил здесь эту кашу, будто у местных правоохранителей своих кадров действительно в обрез. А Саша мало того что полностью углубился в какие-то мелкие проблемы, связанные с появлением в городе означенного бомжа, потерявшего память, он еще умудрился задействовать в своих заботах и местных оперов. Какие-то опознания, кого-то встречают, провожают. А еще и эта местная докторша, у которой симпатичные ножки и которая с Сашки прямо глаз не сводит.
Нет, Плетнев, конечно, понимал, как мужик мужика, что Турецкому, упрямому и даже озлобленному собственными неприятностями, что случились с ним во время "побега" из Москвы, требуется моральная, да в общем-то и физическая разрядка. Ну, так вот же тебе толковая, нормальная, понимаешь, баба, которая только что в рот тебе не смотрит, - валяй, разряжайся с ней сколько хочешь! Никто ж не против. Но давай и дело делать! А он смылся куда-то… У тетки нет, у врачихи этой в клинике тоже нет. И хитрая баба - вот же прямо черт в юбке! - все ведь прекрасно понимает и все знает, а молчит. Ухмыляется: жив, мол, и здоров, занимается своим делом, как освободится, сразу позвонит. Ну, что ты скажешь? И выходит так, что Антон как бы делает вид, будто занимается делом, но при этом не знает, что вокруг происходит.
Или плюнуть на все их проблемы? Вызвонить, если получится, Милу и самому отвести душу?..
Эту девушку Антон встретил на ночном шоссе, когда только приехал в город. Поезда из-за отсутствия в проводах электричества останавливались черт знает где, пришлось двигать по путям пешком. Так вот и встретились с этой лихой мотоциклисткой. И запала она почему-то сразу в душу. А ведь совсем молоденькая девушка, года, наверное, двадцать два-двадцать три. Но - личность! Меня, сказала, все в городе знают! Антон сунулся в Интернет-кафе "Снасть", что на набережной, где местные любители поиграть с компьютерами собираются, спросил там Милу, а ее, оказывается, никто и не знает. Позже, правда, выяснилось, это когда она уже сама подъехала на своей "керосинке", что она имела в виду не паспортное имя, а кличку, так сказать, свой компьютерный ник: Шпионка. Вот как Шпионку ее действительно знали. Спай, значит…
Нет, славная она девушка. С ней и купаться ночью здорово, и целоваться взахлеб, но… на том все и кончается. А почему шпионка, Антон так у нее и не выяснил. Шутки детские, наверное…
Кстати, во время поездки этой в Новороссийск судьба совершенно неожиданно и для самого Плетнева выкинула такое коленце, что Антон, не дававший воли своим эмоциям, особенно в последнее время, что называется, с ходу "поплыл". Встретил в плацкартном вагоне, в котором ехал, ничем особо не примечательную, разве что "зажигательными" глазами да порывистыми движениями, молодую женщину, "челночницу", разговорились, слово за слово, вышли в тамбур покурить, а уже ночь, темно, и… Вдруг такая отчаянная страсть налетела, что не упомнишь, кто кинулся первым, - как с обрыва в пропасть! Морок какой-то, туман окутал. Что они творили! Ой-е! Словно сразу за все свои долгие страдания получил сумасшедшую награду Антон… Ах ты, Зоя!.. И, что любопытно, сразу после нее пошла полоса удач. И Турецкого нашел, и Милу эту встретил… Еще бы порядку побольше, так совсем хорошо.
А может, действительно не дергать пока Сашу? Куда гнать-то? Кто сейчас часы считает? Проводятся нормальные и официальные, между прочим, следственные действия, а сколько они будут длиться, одному Богу известно. И опять же, у Антона время от времени всплывала в памяти та Зоя, адресок которой он успел-таки запомнить, хоть мозги в тот момент совсем другим были заняты. Мила - она для души, раз другого не желает, а Зоя? О-о, недаром даже снилась уже пару раз. Чует организм, что навестить бы надо… А что, нормальное мужское дело, кому от него плохо?
Вот ведь как легко иной раз себя уговорить! Не накликать бы только лишних забот на собственную шею…