С него сняли наручники, но каждый шаг его сторожил какой-то совершенно бессонный Николай. И когда полковник однажды, словно нечаянно, подошел к оконной шторе, чтобы ее отдернуть, он немедленно получил сильный удар под колени и рухнул от неожиданности на пол. И первое, что увидел, придя в себя, была широкая улыбка Николая и его указательный палец, строго грозивший "непослушному мальчику". Больше попыток узнать, где он находится, полковник не делал. В туалет ходил под присмотром, спал на диване - под присмотром, даже размышлял о себе - и то под присмотром.
Наконец, это было уже на второй или третий день - время как-то спуталось для Петра Ильича, - приехал генерал Грязнов, отпустил Николая на кухню, а сам плотно уселся на стул перед Огородниковым.
- Вы отсутствовали дома и на службе, полковник, - сердито бросил Грязнов, - два дня. Мы посоветовались и решили следующее. Поскольку сидеть вам тут и сидеть, пока полностью не расколетесь, до морковкина заговенья, на наш взгляд, вам есть смысл поставить своих коллег в известность о вашем положении. Я наберу на этом аппарате номер вашего заместителя, Игоря Николаевича Сигова, и вы скажете ему то, что я вам прикажу, ни словом больше. Иначе это будет нами расценено как попытка к побегу, ясно? А суровое наказание за шаг влево, шаг вправо у нас еще никто не отменял.
Грязнов сказал это таким спокойным тоном, что Огородников понял: эти так и сделают. Впечатление от неудавшейся попытки выглянуть в окно были еще у полковника слишком свежи. Они и убивать не станут, они просто покалечат, а потом скажут, что так и было.
- А что я ему должен сказать, чтобы они поверили?
- Советую сказать, что вы нажрались как свинья, а теперь медленно приводите себя в чувство. И вам еще потребуется несколько дней, ибо ваш внешний вид не соответствует служебному положению. А на этот счет вы не беспокойтесь, мы вам без особого труда устроим соответствующую внешность, специалистов вы уже видели.
- И сколько же я буду времени "приходить в себя"? - вздрогнул от неприятных предчувствий полковник, но иронии не оставил.
- Сколько прикажу. Заодно попросите, чтоб Игорь позвонил вашей жене Елене Александровне и соврал ей про какую-нибудь срочную командировку.
- А если на службе не поверят?
- А мы вам челюсть сейчас немного поправим, вот и будете разговаривать соответствующим тоном. И очень постарайтесь, чтобы там поверили. Сигов, как я успел узнать, такая же сволочь, как вы, поэтому единственное, на что он может пойти, - это немедленно заложить вас начальству. Но скорее всего, он подождет, а доложит, что вы заболели. Пообещайте ему чего-нибудь, прохвостам обычно нравится уличать свое начальство в мелких пакостях. Это как крючок с наживкой. И уж он потом постарается не дать вам сорваться с крючка. Но это дело неблизкого будущего, так что вам будет пока наплевать.
- Но когда-то же я должен буду явиться… на службу? - неуверенно спросил полковник.
- Куда конкретно вы явитесь, этот вопрос мы обсудим позже. Даю вам три минуты на размышления и набираю номер. Да, кстати, ваш разговор не должен превышать двух минут - по часам. - Грязнов показал свои часы. - А трубка эта им тоже не поможет нас засечь. Все ясно? Думайте.
Он положил часы перед собой на стол и стал смотреть на циферблат.
Полковник лихорадочно размышлял. Не выдержал напряжения, попросил отвести его в туалет. Грязнов позвал с кухни Николая и кивнул ему:
- Отведи, а на обратном пути сделай то, о чем мы договорились.
- Понял, - сказал Щербак и поднял полковника за плечо.
Зашумела в туалете вода, затем хлопнула закрываемая дверь, и тут же послышались шмякающий звук короткого удара и болезненный вскрик.
Щербак втолкнул в комнату согнутого дугой Огородникова, который прижимал к разбитым губам и носу полотенце. Грязнов вопросительно взглянул на Николая, а тот спокойно кивнул.
- Ак я уду азгааиать? - с трудом проговорил полковник, показывая Вячеславу Ивановичу свое разбитое, в кровавых соплях, лицо. Из глаз его сплошным потоком лились слезы. - Ольно гэ! - почти истерически выкрикнул он.
- Больно же… ему, - "перевел" Щербак и добавил нравоучительным тоном: - Зато правдиво! Ничего сочинять не надо. А будка заживет, два дня подержится, примочки дадим.
- Вы решили, как будете разговаривать со своим начальством, полковник? - сухо спросил Грязнов. - Или надо добавить?
- Не надо, - не без труда выдавил тот и махнул рукой, - да-айте!
- Соберитесь! - приказал Грязнов.
Щербак быстро и ловко подсоединил мобильный к аппарату громкой связи, Грязнов набрал нужный номер, в комнате раздался гудок вызова и послышался хрипловатый голос:
- Сигов на аппарате!
Полковник взял трубку и посмотрел на Грязнова. Но вместо него Щербак поднес к носу полковника кулак, и Петр Ильич сказал:
- Это я, Игорь. Ты там громко не удивляйся…
- Петя, ты?! Мы же тебя все обыскались! Ты куда исчез! Тут паника!..
- Не ори. Я приболел…
- Но Лена сказала…
- Я не дома приболел. Говори тише. Ты Ленке потом позвони и придумай мне какую-нибудь срочную командировку, в Саратов, что ли.
- Но ты-то сам где?
- Приду - расскажу. Попал, понимаешь, в неприятную историю. С бабой получилось. В общем, мне физию свою начальству никак нельзя показывать еще несколько дней. Ты в управлении скажи, что я болен. Бюллетень будет. Ну все, я кончаю.
- Тебе ничего не надо? Странный какой-то голос…
- Я ж и говорю. Морда болит… Пока. Пока…
Грязнов отобрал у него трубку и выключил ее, передав Щербаку.
- Он верный товарищ?
- Да какой верный? - воскликнул Огородников и ойкнул от боли в губах.
- Что ж вы, такая служба! А сами как псы шелудивые!.. Позже позвоните жене… из Саратова. На разговор одна минута. Не уложитесь, ваше дело. А голос объясните простудой. Ну так где прячется Жеребцов?
Переход к новой теме был настолько неожиданным, что полковник растерялся, даже постанывать перестал.
- Не знаю, - неуверенно ответил он.
- Знаете, - уверенно сказал Грязнов. - В деревне Шелепихе, Пучежского района, Ивановской области, вот где. По адресу его почивших родителей, так надо понимать. За ним уже отправились. Не желаете опередить его показания? Им-то у нас доверия будет больше.
- Почему?
- Человек станет жизнь свою спасать, ему уже не до карьеры, да и возраст его для пожизненного заключения не годится. Он и двадцатника не вытянет. Вот и будет вас всех закладывать направо и налево.
- А когда вы меня отпустите, чтоб я мог явиться с повинной к себе на службу?
- Вас только этот вопрос волнует? - холодно осведомился Грязнов.
- Это вопрос моей жизни.
- А мы вас отпускать пока не собираемся. А чтоб у вас не возникло каких-то посторонних мыслей, что вы сможете убежать куда-то, смыться, залечь на дно, хочу сразу разочаровать: мы вас, когда надо будет, доставим прямо к дверям Главного управления собственной безопасности. Чтоб лишить соблазна передумать. В последнюю минуту. Либо к кабинету начальника вашего управления. Поверьте, для вас это вообще единственный выход.
- А как же вы говорили?..
- Как говорили, так и сделаем. Оправдания придумаете для себя сами. Нам своих забот хватает. Ну так что будем делать? Сидеть дальше на цепи или говорить, ускоряя тем самым решение своей собственной судьбы?
- А без показаний Ивана все равно моим словам у вас веры не будет - подтверждения-то никакого!
- Я не пойму, вы о нас заботитесь или о себе?
- Мне показалось, - попытался улыбнуться, но снова поморщился от боли полковник, - что мы с вами будем какое-то время как попугаи-неразлучники.
- Не тешьте себя надеждой, это вам только кажется. Так кто дал команду убить доктора Артемову? Вам же это известно!
- Я могу назвать только цепочку. Якобы Баранов попросил об этом одолжении Грицмана, ну Додика, тот вышел на Жеребцова. Об этом узнали… Ну, короче, Исламбек велел мне проконтролировать встречу Жеребцова и Додика, а дальше они договаривались об оплате и прочем сами. Но Ислам Баранова запомнил.
- А с Барановым, с его бомбой, как получилось?
- Это уже личная инициатива Додика. Ислам, когда узнал, разгневался. Он считает, что без его разрешения ничего не должно происходить в нашем административном округе.
- Такой важный? А Вахтанг что же?
- Они оба бакинцы, у них свой договор.
- А вы, значит, у них на подхвате?
Вспыхнул было полковник, дернулся, чтобы резко возразить, но быстро опомнился и покорно склонил голову. Да, ему лучше проходить в качестве жертвы шантажа, нежели прямого подельника.
- А последняя бомба, в квартире Грицманов?
- Я уже говорил, это приказ Вахтанга. Он имел виды на Еву, а потом ее следовало убрать.
- Чего ж вы кинулись бомбу-то ставить? Могли бы и подождать, пока ваш Вахтанг натешился бы с женщиной и своему окружению предложил? Не поторопились?
- Так ведь ее дома давно не было. Ничем не рисковали. А вот ваши наблюдатели, если бы они захотели устроить там засаду, определенно нарвались бы. Но это не мое предположение, так сказал Вахтанг. Он должен был прямо с поминок забрать ее к себе. Но, как я понял, ваши не позволили. Воображаю, что сейчас творится у Вахтанга! И ее нигде нет, и я пропал, о Ване уж и не говорю.
- Хорошо. Давайте все координаты своих паханов - Караева и Гуцерии. Где живут, где офисы, где бывают, - все называйте, и подробно, как привыкли давать информацию у себя на службе…
Полковник поколебался минуту-другую, потом решительно протянул руку за бумагой и авторучкой и стал писать.
3
Адрес родителей Жеребцова Турецкий получил в архиве отдела кадров МЧС.
Постепенно вымирающая деревня Шелепиха расположилась на речке Овсянке, впадающей в Горьковское водохранилище ниже районного центра Пучеж. Зимняя дорога вдоль замерзшей реки привела Голованова с Агеевым в это ветхое село, где сохранилось не больше десятка старых, видавших лучшие времена изб. В одном из подворий, бывшем родительском, от которого остались рожки да ножки - одна изба, да погреб на заросшем бурьяном огороде, а добротный сарай соседи давно растащили на дрова, - и поселился беглый минер.
Сотрудники "Глории" приехали на обычной "Ниве", не привлекавшей внимания по причине затрапезного и неухоженного вида. У соседки-старухи справились о том, где мог остановиться Ванька Жеребцов. Никакой другой власти в деревне, которая могла быть в курсе, не было. А в пяток также пустых изб мог вселиться любой прохожий, всякий пришлый бомж, кабы он знал, на что здесь существовать.
Затем они огляделись и решили подойти к Ивановой избе попозже, в темноте, чтобы он заранее их не увидел и не сбежал. Но не угадали.
Иван в тот час сидел у окна и пил чай, глядя на проезжую дорогу. Его хата стояла не как другие, у самой дороги, а в глубине усадьбы…
Голованов вспомнил, как однажды рассказывал Александр Борисович относительно вот этого обычая в российских деревнях строить дома у самой дороги, где и пыль, и грязь, и суета. И ведь никто не хочет отгородиться от нее, скажем, садом, огородом или просто палисадничком с густым кустарником - ну чтоб дорожная пыль окна не застилала. Нет, дом должен выходить фасадом именно на проезжую часть.
И вот сидит такой "справный хозяин" зимой, дует в блюдечко с горячим чаем, а потом на окно, где образовывается проталина, и смотрит. Телега проехала, другая… Мужик дрова повез. Одно полено упало, но тот не увидел. Сейчас же выскочит наш хозяин, подхватит его и - на зады, подальше от людских глаз. У другого проезжего еще чего-нибудь упадет - он тут же! И так проходит целый день. Почему и поговорка появилась: "Что с возу упало, то пропало".
А к избе Жеребцова решили подобраться в полной уже темноте. Но… промахнулись. Видно, еще днем засек их беглец и на всякий случай, но, понимая также, что здесь двое посторонних мужчин просто так появиться не могут, собрал свое барахлишко, встал на лыжи и дернул по задам деревни в лес, через который и вышел на другую проезжую дорогу, в стороне от главной трассы на райцентр.
Это уже утром следующего дня определили Голованов с Агеевым, пройдя сквозь лес по лыжным следам в неглубоком еще снегу. И где его теперь искать, это была уже задача посложнее.
Они позвонили в Москву, посоветовались с Турецким и Грязновым, после чего разработали свой план. Попрощавшись с бабкой, они сели в машину и уехали, но за поворотом Филя вышел из "Нивы" и с рюкзаком за плечами быстренько направился через лес, прямиком обратно к оставленной и еще не остывшей избе. В темном чулане, где можно было без опаски засветить фонарик и зажечь спиртовую горелку - для обогрева, он и устроился, приготовившись в этой засаде прождать ровно столько, сколько будет необходимо.
Исходили из того, что некуда было сейчас больше бежать Жеребцову. Тут какое-никакое жилье. А в других местах придется просто бомжевать. Уж если на него объявили облаву в милиции, то портреты - не мальчик ведь, все понимает и помнит, где служил, - наверняка развесили на каждом столбе! Значит, он, скорее всего, решит вернуться домой. Но спросит у соседей, что здесь было да к кому приезжали. Те и ответят, что искали его, но, не дождавшись, так и отправились восвояси. И еще ему могут сказать, что один мужик был здоровый, больше похожий на бандита, а второй - поменьше. Это и подскажет Ивану, что его, наверное, разыскивают люди Вахтанга. Но это для него не самое страшное. Уж как обвести вокруг пальца бандитов, этому учить его, Ивана Жеребцова, отставного майора, не надо…
Единственное, от чего страдал Филипп, - это от невозможности сварить себе чашечку кофе. Для такого дела надо было выходить во двор, а это опасно, могут днем увидеть, ночью - другой разговор. Но без кофе ему хотелось спать. А запах свежеприготовленного кофе в затхлой, старой избе немедленно выдал бы Филиппа с головой. Вот и приходилось терпеть, мысленно проклиная "дерьмового бомбиста".
Избегал Филя говорить и по телефону с Севой, который снял себе угол в Пучеже - на случай необходимости немедленно появиться в Шелепихе. Изба Жеребцовых была настолько стара и ветха, что в ней слышно было, о чем разговаривали бабки на улице.
А говорили они больше о приезжих, которые посидели да умчались, и никакой от них пользы местным людям. Другие б хоть гостинцев каких из района привезли, что ли. А эти… Потом они жалели неприкаянного Ваньку, который всего разок-то и удосужился к родителям своим покойным на могилку сбегать. И что ж за судьба у мужика такая? Взрослый давно, даже старый, а все как пацаненок какой? Ни семьи, ни добра… Все-то они знали здесь, в деревне, которая, скорее всего, и перестанет существовать как геодезическое понятие на районной карте вместе с их смертью…
Три дня сидел в засаде Филипп Кузьмич Агеев. Хотел уже плюнуть на все, позвонить Севе и отказаться от почетной роли засадного полка. Но тут посреди дня, даже ближе к вечеру, поскольку стало смеркаться понемногу, а в доме так вообще стало темно, услышал он разговор на улице.
День сегодняшний был солнечный, морозный, так что и голоса разносились далеко.
- Так они чего, так и уехали, не дождавшись? - спросил хриплый, застуженный голос.
- Дак, милай, а кого ждать-то, кады избы пустая? Посидели да отправились на энтой своей, на… вроде "козлика", на котором еще наш покойнай предсядатель ездил. Ишши тяперь!
Потом разговор стал потише. И только полчаса спустя послышались осторожные хрустящие шаги по снегу.
Дверь была незаперта, как в тот день, когда сбежал хозяин. Она медленно заскрипела, потом так же медленно закрылась. По полу избы протопали тяжелые, усталые видно, ноги… Заскрипела лавка, на которую сел человек.
Филя рывком открыл дверь чулана и выпрыгнул на середину избы с пистолетом в руке.
- Руки вверх! - успел крикнуть он и, увидев, как в его сторону тут же метнулись стволы ружья, совершил мгновенный кульбит вперед и на выходе ногами врезал снизу по стволам. Грохнули один за другим два выстрела. Завоняло пороховым, кислым дымом. Жеребцов не успел опомниться, как железные руки вырвали у него ружье, с грохотом отбросили в сторону, а сам Иван с непередаваемой болью врезался лицом в лавку. И сознание его на миг отключилось…
Когда он пришел в себя, то увидел, что сидит на той же лавке, с руками и ногами замотанными липким скотчем. Зрение восстановилось, и он разглядел перед собой незнакомца, который сидел напротив на табурете. Рядом с ним на дощатом столе лежали толстый моток скотча, трубка мобильного телефона и пистолет Макарова.
Заметив, что пленник пришел в себя, Филипп снова утер найденной где-то в избе тряпицей, уже со следами крови, лицо пленника.
- Сам виноват, Иван Михайлович, - без всякого извинения в голосе заметил Филя. - Тебе приказано было поднять руки, а не пытаться меня убить. А ты слабак. От первой же плюхи красные сопли распустил. Ну давай руки освобожу, не подтирать же за тобой… Ты зачем доктору Артемовой, притворившись телефонистом, бомбу в мусоропроводе устроил, а? Ведь погибла женщина. На тебе страшный грех.
Жеребцов молчал, только освобожденными руками взял тряпку и пытался остановить текущую из носа кровь. И еще он продолжал щуриться.
- Кто тебе приказал это сделать? Не хочешь говорить?.. Не надо. Сейчас мой коллега подкатит сюда из Пучежа, мы с тобой еще побеседуем, уже по душам, а потом упакуем в багажник и отвезем в Москву, тебя ждут не дождутся там, где ты еще два заряда ставил - у Баранова и в доме покойного Додика Грицмана. А знаешь, кто тебя ждет больше всех, чтоб поскорее повесить на тебя все эти инициативы? Не знаешь? - удивился Филя, хотя тот ни словом не обмолвился. - Так Петя же Огородников, дружок твой. Он слабее тебя оказался, обгадился на первом же допросе и все выложил… Ну ты помолчи, помолчи, подумай о своем будущем. А мне тоже торопиться некуда - до приезда моего дружка. У него в руках ты запоешь. Отдыхай пока, да и я вздремну, устал тебя ждать… Нет! Я лучше вот что сделаю! Я себе хороший кофе наконец сварю!
И Филипп споро принялся за дело.
Спиртовка теперь горела на столе. Он насыпал молотого, душистого кофе из банки в джезву, налил туда холодной воды и поставил на огонь. Стал смотреть с интересом, как медленно зарождается и поднимается пена. Наконец запах в избе стал нестерпимо приятным, и тогда Филя чуть осадил пену и вылил кофе в чашечку.
По глазам пленника он увидел, что тот нестерпимо тоже хочет кофе.
Филя подумал, держа чашку, потом спросил:
- А что я буду иметь, если отолью тебе пару глотков?
- Да скажу, чего уж теперь… Вы от кого? От Вахтанга? Я ему ничего не должен!
- Нет, мы сами по себе, и ты это скоро узнаешь… Ну ладно уж, так и быть.
На полке у старой печки Филя нашел более-менее чистый стакан и честно отлил туда ровно половину чашки. Протянул Ивану. Тот, схватив горячий стакан обеими руками, стал греть ладони. Потом долго нюхал. И, наконец, слегка отхлебнул.
За совместной трапезой, какой бы она ни была, пусть и такой, мимолетной, рассчитанной всего на три-четыре небольших глотка кофе, приправленного - исключительно для создания атмосферы - малой толикой водки, которую Филя налил из своей фляжки, и разговор завязался как бы сам по себе.
- Это все Баранов, - сказал, словно самому себе, Иван. - Он сука поганая…
- Чем же не угодил? - небрежно бросил Филя.
- Он сам на меня через своих "гиппократов" гребаных вышел. Те дали наколку. Боксер со Шкафом. А я его и знать не знал.