- Не прибедняйся, Саня. - Меркулов наконец впервые за весь разговор улыбнулся. - Тебе не только до старости - до пожилого возраста еще далеко. Уж если я считаюсь мужчиной среднего возраста…
- В самом расцвете сил! - подсказал Александр Борисович и неожиданно почувствовал, что сон с него и вправду слетел. Без всяких видимых причин. - Насчет предложения поспать - большое спасибо, однако в другой раз! Васильева ко мне привезут минут через сорок, не хочу давать ему время на то, чтобы придумал какую-нибудь попытку выкрутиться…
- Выкрутиться? С такими-то уликами? Не смеши меня! - сказал Константин Дмитриевич Меркулов, и был, несомненно, прав.
- Можете не сомневаться, Александр Борисович! - Померанцев положил перед своим шефом довольно объемистую папку с бумагами, часть которых была получена час назад от коллег из ФСБ.
- Думаешь, сын? - Турецкий задумчиво вгляделся в снимок импозантного молодого мужчины с холодными серыми глазами.
- Во-первых, сравните со снимком Васильева перед Афганом… Вот он… Можно сказать, одно лицо! Но главное, с какой стати столько лет подряд этот отморозок стал бы посылать ему такие суммы, причем фактически анонимно… Имя отправителя ставил от фонаря, правда, изредка повторялся.
- Каким образом Васильев попал в поле зрения наших коллег? - поинтересовался Турецкий.
- Помните убийство рэппера? Оно, к слову сказать, не раскрыто до сих пор. У парня отец оказался как раз "оттуда", затеяли тогда собственное расследование, увы, с тем же результатом… Но подозрения, судя по всему, возникли, правда бездоказательные. Так что и за Мохнаткиным, а главное, за Васильевым присматривали время от времени…
- Плохо, видимо, присматривали, - усмехнулся Александр Борисович, - если наркоту проморгали…
- Собственно говоря, у них цель была другая, - неожиданно вступился за коллег из ФСБ Валерий. - Да и "присматривали" - сильно сказано… Поначалу, видимо, взялись по просьбе отца, потом все рассосалось… Пять лет прошло.
- Ладно, Валерий, попытка не пытка! - подвел черту Турецкий и посмотрел на часы: - Васильева привезут с минуты на минуту.
И хотя шантажировать, да еще давить при этом на родительские чувства подследственного, Александр Борисович считал делом никуда не годным, воспоминание о мертвом, изуродованном лице Марии Краевой, всплывшее в этот момент в его памяти, развеяло последние сомнения Турецкого…
Игорь Васильев безразлично посмотрел на двоих молоденьких охранников, сидевших напротив и не спускавших с него глаз, и криво усмехнулся. Удивительная пустота заполнила все его существо с того момента, как он обнаружил на своих руках "браслеты". Васильев догадывался, что везут его на допрос, но ему было все равно: разговаривать с легавыми он не собирался…
Кабинет следователя, в который ввели киллера, оказался залитым столь ярким солнечным светом, что тот невольно поморщился и лишь после этого бросил равнодушный взгляд на мужчину, сидящего за столом, потом медленно перевел его на второго, пристроившегося в кресле у окна - темноволосого, более молодого, чем хозяин кабинета. Усевшись на предложенный стул, Игорь опустил глаза вниз и замер, слегка ссутулившись, положив на колени руки, наручники с которых так и не сняли.
Тот, что был старше и сидел напротив Васильева, несколько секунд пошуршал бумагами, после чего заговорил:
- Ну что, Игорь Симонович - У него оказался довольно приятный спокойный баритон. - Меня зовут Александр Борисович Турецкий, ваше дело вести буду я и мои коллеги… - Он сделал едва заметную паузу. Васильев не шевельнулся, вообще никак не отреагировал на слова этого "важняка": пусть болтает, какая разница?
Турецкий усмехнулся - ничего другого он, собственно говоря, и не ожидал. И, не меняя спокойного, сдержанного тона, ознакомил Васильева, как того требовал протокол, с причинами задержания, сутью подозрения, по которому он задержан, и прочими предваряющими, но необходимыми в этой ситуации моментами. Все это заняло не более десяти минут, в течение которых Васильев так ни разу и не шелохнулся и не оторвал от пола тяжелого, равнодушного взгляда.
- Ну вот, - завершил Александр Борисович формальную часть дознания. - Теперь, как говорится, перейдем к сути дела… То, что вы приняли решение ни при каких условиях не "петь" нам арий, очевидно. Однако, думаю, что учли вы не все условия, одно не учли точно… Нас заинтересовала судьба крупных денежных сумм, которые вы получали за ваш весьма сомнительный труд у господина Мохнаткина…
Васильев, тупо глядевший на коричневый линолеум пола, еще не успел понять, к чему это легавый вдруг заговорил не об убийстве, а о деньгах, но вдруг неправдоподобно четко увидел извилистую трещину в линолеуме, похожую на человеческий профиль…
- Думаю, - неторопливо продолжил баритон, показавшийся внезапно Васильеву громовым, - чтобы выяснить судьбу упомянутых сумм до конца, нам так или иначе придется связаться с вашим сыном, которому вы их и переводили непосредственно в Минск, на банковский счет номер…
Яркий солнечный свет, заливавший этот проклятый кабинет, внезапно сделался смертоносно-белым и по-настоящему ослепил его, и Васильев не сразу понял, что визжащий голос, произносящий где-то на грани ультразвука одно и то же, по-бабьи истеричное "Не-е-ет!..", на самом деле - его собственный, и именно поэтому оба молодых охранника, так и не покинувшие кабинет "важняка", навалились на него своими горячими, потными, сильными - куда сильнее его собственного - телами…
…Обратной дороги он не помнил. Позабыл начисто, как будто ее и вовсе не было, и он какой-то неведомой мистической силой перенесся вновь в обшарпанную камеру с облупившейся бурой краской на стенах, с двумя кроватями, верхняя из которых пустовала: Васильев содержался в одиночестве. Потом долго-долго длился остаток дня, потом еще дольше - ночь.
Около одиннадцати утра следующего дня в кабинете Александра Борисовича Турецкого раздался звонок. Выслушав своего собеседника, он коротко бросил в трубку "Добро, везите… Да, прямо сейчас!" - и, вернув ее на место, поднял голову и невесело подмигнул заглянувшему к нему в кабинет Меркулову:
- Сработало, Костя… Васильев сам попросился на допрос… Можешь звонить нашим борцам с наркотой, пусть срочно пришлют своего следака…
Эпилог Октябрь, 2005
Осень, как и предсказывали синоптики, по части калейдоскопической смены погоды ничем не уступала ушедшему лету: она варьировала от почти по-июльски жарких дней до ледяных дождей, напоминающих о близкой зиме. Так что Александр Борисович Турецкий вполне мог считать, что ему крупно повезло, когда, проснувшись около десяти утра в субботу, ознаменовавшую собой середину октября, обнаружил за окном невинно-синее, прозрачное небо.
Можно сказать, повезло вдвойне: во-первых, это была одна из редких суббот, которую он по праву мог считать выходным днем - никаких тебе поездок в родное управления для допросов, встреч со свидетелями и прочего в том же духе, назначенных на сегодня. Во-вторых, удалось сговориться и со Славой Грязновым, и с Костей Меркуловым (последнее было особенно сложно) о заветной, давно существовавшей в прожекте поездке на шашлычки без прекрасных дам. Местечко для данной цели у них имелось давно, всегда одно и то же, на берегу удивительно чистого для Подмосковья озера.
"Горючее" к шашлычку обязался закупить Грязнов-старший, так что впереди у Александра Борисовича имелось как минимум два часа, провести которые он намеревался в кругу семьи - дабы подготовить своих "дам" к мысли о его предстоящем отъезде до завтрашнего утра. "Прекрасные дамы" - то бишь супруга Ирина Генриховна и сильно повзрослевшая за лето, проведенное самостоятельно на Черноморском побережье, дочь Нина - о планах главы семейства пока не подозревали. Александр Борисович предполагал ознакомить их с ними за завтраком… Как выяснилось, с его стороны это было непростительным легкомыслием.
Неторопливо покинув постель и спальню, Турецкий расслабленно двинулся в сторону ванной и кухни, из которой уже минут десять, как тянулся заманчивый шлейф кофейного запаха. Солнечные лучи, насквозь просвечивающие веселенькие, в красный горошек занавески, свидетельствовали о том, что на данной кухне властвует удивительно чистоплотная и тщательная хозяйка: блестело и сверкало на солнце все, начиная от набора сковородок, вывешенного над плитой, до немецкой кофеварки, красовавшейся в центре стола… Все, кроме физиономий супруги и дочери, с надутым видом сидевших напротив друг друга над пустыми чашками…
Александр Борисович, крайне чувствительный в кругу семьи к таким вещам, как накаляющаяся домашняя атмосфера, моментально почувствовал, как кривая его утреннего настроения дрогнула и поползла вниз.
- Доброе утро! - провозгласил он тем не менее вполне бодрым голосом. - Вижу, кофе уже готов…
- Не сказала бы я, что оно такое уж доброе! - проронила Ирина Генриховна и бросила на дочь яростный взгляд. Нина в ответ поджала губы и упрямо дернула плечом: жест, который оба родителя у нее терпеть не могли, поскольку отлично знали, что именно он означает. В переводе на человеческий язык трактовать его можно так: "Хоть лопните, а все равно я сделаю так, как решила!"
- Та-ак… - Сан Борисыч вздохнул и опустился на свое любимое, а потому никем и никогда не занимаемое место в углу. - И на какую же, позвольте узнать, тему проводится сегодняшний "круглый стол"?
- Вообрази, - Ирина Генриховна сверкнула голубыми очами, - твоя дочь собралась - нет, ты только подумай! - сегодня вечером отправиться на дискотеку! В какой-то бандитский, да еще ночной, клуб!..
- И никакой он не бандитский, и совсем не ночной… Папа, ну хоть ты-то нормальный человек? - с пафосом поинтересовалась Нина. - Ты-то должен понимать, что дискотека - это нор-маль-но! Все наши девчонки давным-давно на нее ходят, никаких, как думает мама, наркотиков и вообще ничего опасного там нет! К тому же там сегодня будет петь сам Май!..
На этом месте в голосе дочери послышались, видимо, давно накипавшие в процессе спора с матерью слезы, а Ирина Генриховна при упоминании имени певца, к которому их дочь, как выяснилось, относится с трепетом, подпрыгнула на месте и едва не задохнулась от возмущения:
- Саша, ты слышал? Слышал?.. Май!.. Этот безвкусный, безголосый, отмороженный визгун… Да кто ж такого пригласит в приличное место?!
- Тихо, девушки! - Александр Борисович с некоторым усилием подавил улыбку при виде возмущения жены. - Давайте-ка разберемся, разложим все по полочкам: во-первых, где находится упомянутый клуб? С кем ты, Нинка, намылилась туда отправляться и…
- Ни с кем! Никогда в жизни ни в какое злачное место я ее не отпущу!.. - перебила мужа Ирина Генриховна.
В следующие несколько минут обе - и мать, и дочь - вопили каждая о своем и, что самое ужасное, одновременно. По крайней мере, именно так воспринимал это Александр Борисович. Некоторое время Турецкий растерянно глядел на разбушевавшуюся часть своего семейства, а потом, немного поколебавшись, стукнул - правда, не слишком сильно - кулаком по столу… Эффект превзошел все его ожидания.
Сан Борисыча округлившимися от изумления глазами, самое главное - замолкли они тоже обе и одновременно. Что говорить дальше, Турецкий понятия не имел и ощутил в душе в этой связи тихую, но возраставшую в геометрической прогрессии панику. Выручила его Нина.
- Папочка, - сказала она жалобным голосом, - но ведь я же хотела совсем ненадолго, пока вы с мамой вернетесь с оперы, я буду уже дома… Просто надо мной девчонки смеются, что меня никуда не отпускают…
Сказанное дочерью дошло до Турецкого не то чтобы сразу. Какое-то время он молча смотрел на дочь, потом медленно перевел взгляд на жену и негромко поинтересовался:
- И с какой такой оперы мы… должны прийти?..
Ирина Генриховна, с точки зрения Александра Борисовича, могла хотя бы для приличия смутиться, но она и не подумала это сделать.
- Как - с какой?.. К слову сказать, люди интеллигентные знают, что правильно следует говорить не "иду на оперу", а "иду в оперу", соответственно, приходят они не "с оперы", а "из оперы"…
- Ира, я тебя не консультировать меня по русскому языку просил, я тебя спросил на какую… тьфу!.. В какую такую оперу мы сегодня идем, если должны с нее… Тьфу! То есть из нее прийти?!
- Не понимаю, почему ты нервничаешь. - Теперь плечиком, в точности как до этого Нина, дернула Ирина Генриховна. - Просто вчера я забыла тебе сказать… и вообще, можно сказать, приготовила для тебя приятный сюрприз… У Юры Строганова - премьера, и он прислал нам билеты: говорят, их постановка "Богемы" - это нечто!.. Сегодня Рудольфа будет петь он сам!..
Некоторое время на кухне Турецких царила никем не нарушаемая тишина. Александр Борисович посмотрел на дочь, потом снова на жену и, наконец, в окно на кусочек ясного голубого неба. Ни одной свежей идеи по части того, чтобы отвертеться от "сюрприза", как назло, в голову не приходило.
- Э-э-э… Видишь ли, Ирочка… - начал было он, но Ирина Генриховна его перебила:
- Если ты насчет шашлыков ваших, они все равно не состоятся! Пока ты спал, звонил Костя Меркулов: он тоже получил приглашения в "Дом оперы" и, в отличие от тебя, никакой проблемы с выбором у него не возникло!..
- Меломан чертов! - не вынес предательства Турецкий. - Только не говори мне, что и Грязнов Славка тоже приглашен и тоже предпочел оперу шашлыкам!
- Насчет Славы ничего не знаю, - спокойно пожала плечами Ирина Генриховна. - Но ты же понимаешь, что отказываться от персонального приглашения такого певца, как Строганов, просто… просто неприлично! Вы же с ним не просто случайные знакомые, Саня, ты столько сделал для него и для театра…
- Я? - изумился Турецкий. - Для театра?!
- Конечно, ты! - безапелляционно произнесла Ирина Генриховна и для убедительности добавила: - Ты, и только ты, спас Юрия, это знают все, и он в том числе!
Александр Борисович достаточно хорошо изучил за годы брака свою лучшую половину, чтобы определить: Ирина Генриховна говорит искренне, а значит, искренне считает своего мужа самым высококлассным профессионалом, самым… Словом, самым!.. И скажите на милость, есть ли на свете хотя бы один мужчина, которого такое мнение о нем со стороны женщины, прожившей рядом много лет, не растрогало?!
- А как же я? - пискнула Нина, о которой на какой-то момент оба родителя забыли.
Александр Борисович бросил на дочь сочувственный взгляд, потом покосился на жену и беспринципно развел руками.
- Увы, Нинок, - вздохнул он, - как видишь, в этом доме слово мамы - закон… Так что давай, дочка, в другой раз и дискотеку, и шашлыки! И не куксись: вдвоем страдать гораздо веселее, чем в одиночку!..
- То есть как это страдать?! - Ирина Генриховна возмущенно уставилась на мужа. - Ты подумай, что ты говоришь, да еще и при ребенке: "страдать" от гениальной музыки, это же Пуччини! Ты знаешь, как его редко ставят? Почти никогда!..
- Что ты, что ты! - Турецкий с нарочитой суетливостью замахал руками. - Я имел в виду вовсе не музыку!..
- А что?!
- Галстук! - нашелся он на сей раз моментально. - Ты же знаешь, до какой степени я ненавижу носить галстуки! Они меня просто душат… А идти на оп… то есть в оперу без галстука - это, согласись, нонсенс!
- Просто ты его слишком туго завязываешь, - усмехнулась Ирина Генриховна. - И до сих пор не умеешь правильно делать на нем узел. Вот пойдем, подберешь сам, какой тебе больше нравится, а я его заранее завяжу по всем правилам в свободный узел… Пошли!
И, вскочив из-за стола, Ирина Генриховна ринулась в сторону спальни.
Спрашивается: что делать Александру Борисовичу? Исключительно то, что он и сделал - подавить последний вздох по не состоявшимся в очередной раз шашлыкам и отправиться следом за женой подбирать себе галстук к вечерней премьере…
Примечания
1
См. роман Ф. Незнанского "Окончательный расчет".
2
См. роман Ф. Незнанского "Алмазная королева".