– Но ведь это опасно! – попытался предостеречь от излишнего риска Бойцов. – Очень опасно. И опасно в первую очередь для детей Толчева.
Голованов отрицательно качнул головой.
– Что, вы не видите в этом определенной опасности? – несказанно удивился Яковлев.
– Вижу, – довольно спокойно произнес Голованов. – Однако эту опасность не надо возводить до гиперопасности.
– Поясните!
– Я слишком хорошо знаю тот тип людей, к которым принадлежит Чикуров, приходилось сталкиваться с ними лоб в лоб и изучать их психологию еще в те времена, когда служил в ГРУ, и могу поэтому сказать совершенно точно: эти люди не пойдут на убийство, если на это не будет серьезных оснований. И убийство это должно быть настолько хорошо выверено и просчитано, чтобы никто никогда не подкопался...
– Как нет оснований?! – возмутился Бойцов. – А материалы Толчева?
– А зачем ему играть в рулетку и вешать на себя еще одно убийство в то время, когда "самоубийством" Толчева заинтересовалось довольно серьезное детективное агентство, ведь он же не зря таскается за мной? И не проще ли ему, с его-то способностями, просто изъять съемку и подготовленные материалы для репортажа из квартиры вдовы Толчева. Естественно, вместе с более ценными на первый взгляд вещами. И если все это проделать довольно аккуратно, то, глядишь, хозяйка дома и не хватится того, что было унесено вместе с золотишком и вещами.
– То есть обыкновенная кража?
– Да, – согласно кивнул Голованов. – И препятствий для подобной акции со стороны Чикурова лично я не вижу. Квартира без сигнализации, и когда дети будут в школе, а их мать на работе...
Голованов молчал.
– М-да, вроде бы все логично, – после длительной паузы, как бы рассуждая сам с собой, негромко произнес Яковлев. И обратился к Бойцову: – Ваше мнение, полковник?
Бойцов только плечами пожал. Мол, все это я уже слышал от Голованова еще в машине и остаюсь при своем личном мнении. Так что вам решать.
И вновь хозяин кабинета произнес привычное: "М-да". После чего обратился непосредственно к Голованову:
– Но если вы утверждаете, а это, судя по всему, так и есть, что Чикуров очень серьезный и расчетливый противник, то где уверенность в том, что он не почувствует засаду на квартире Толчевых и уже после этого не предпримет более серьезные шаги? Я имею в виду то, о чем только что говорил Бойцов.
– Если его захват, – сказал Голованов, – будут проводить омоновцы, то я даже не сомневаюсь в том, что Чикуров просечет ситуацию. Но если вы поручите это нам...
– То есть "Глории"?
– Да. В успехе можете не сомневаться.
Голованов хотел было добавить еще, что он лично и сотрудники агентства имеют на это моральное право, но решил воздержаться, и без того, кажется, наговорил много лишнего.
В общем-то, со стороны Голованова подобное заявление было откровенной наглостью, однако спецназ Главного разведуправления Министерства обороны России – он и в Африке спецназ. Яковлев невольно покосился на Бойцова: "Что скажешь ты, господин полковник?"
Покосился на шефа убойного отдела МУРа и Голованов, однако на того было больно смотреть. Его глаза и выражение лица как бы кричали о том, что да, ГРУ – он и в Африке ГРУ, у них и стволы длиннее, и галифе поширше, однако и мы тоже не пальцем деланы. К тому же есть еще такая хреновина, как честь мундира и честь конторы... Тебе решать, начальник!
Однако Яковлев уже принял решение.
Глава двадцать первая
По мысли Голованова, Чикуров должен был в ближайшие день-два пощупать квартиру Алевтины, то есть до субботы, когда и дети, и сама Алевтина определенно будут дома, однако уже пошла пятница, а Чикуров и признаков жизни не подавал. Во избежание провала операции начальник МУРа решил отказаться от наружного наблюдения, которое мог бы засечь Чикуров, в недалеком прошлом – старший оперуполномоченный Волгоградского уголовного розыска, и Голованову с Агеевым пришлось работать втемную.
Впрочем, в четверг вечером был один телефонный звонок, который несколько насторожил Голованова.
Какой-то неизвестный позвонил в "Глорию", и, когда Макс поднял трубку, явно искаженный мужской голос попросил к телефону "Всеволода Михалыча".
– А кто его спрашивает? – полюбопытствовал Макс.
– Знакомый... работали когда-то вместе.
– К великому сожалению, ничем не могу помочь, – посочувствовал "знакомому" Макс. – Всеволод Михайлович сейчас в командировке и будет в офисе не раньше понедельника.
– Так он что, сейчас не в Москве?
– Я же сказал вам, в командировке.
– Ну что ж, и на том спасибо, – пробормотал неизвестный и отключился.
Когда Макс перезвонил Голованову и рассказал об этом несколько странном, по его словам, телефонном звонке, Сева только в затылке почесал. В общем-то, это мог быть и кто-нибудь из его бывших сослуживцев, но кто? Да и этот ответ на вопрос Макса: "Кто его спрашивает?"... Никто из его бывших сослуживцев не ответил бы столь идиотской фразой, на которую можно было бы и обидеться: "Знакомый... работали когда-то вместе".
А коров, случаем, вместе не пасли?
В крайнем случае, этот самый "знакомый", с которым он, Голованов, якобы работал вместе, сказал бы "служили когда-то вместе". И почему в этом случае он не спросил Филиппа? Ведь все его сослуживцы, тем более те, с которыми он "работал вместе", – это друзья и Агеева...
В общем, хренотень какая-то.
Когда он рассказал об этом Филиппу, который уже изнывал от безделья, просидев в кресле перед телевизором всю задницу и выцедив весь кофе, который был у Алевтины, Агеев выключил телевизор, перевел взгляд на стоявшего в дверном проеме Голованова:
– А если это проверка на вшивость?
– Думаешь, наш Чикуров?
– А почему бы и нет? – вопросом на вопрос ответил Агеев. – Он знает, что ты сотрудник "Глории", работаешь в данный момент по делу Толчева, он, можно сказать, пасет каждый твой шаг, и вдруг ты исчез, словно сквозь землю провалился.
Он поднялся с кресла, подошел к окну, посмотрел через задвинутые шторы на улицу, развернулся лицом к Голованову:
– Откровенно говоря, будь я на его месте, я бы тоже замельтешил малость. Тем более если он действительно готовится к зачистке этой квартиры.
В словах Агеева была своя логика, и Голованов вынужден был согласиться с ней. А что, если действительно все так, как говорит Филипп?
И Агеев словно прочитал его мысль. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: столько лет пропахать вместе сначала в Афгане, в Чечне, где стреляют не понарошку, а после ухода в запас в МУРе, с Грязновым, потом – в "Глории"... После этого не только мысли напарника будешь читать, но и думать будешь точно так же, как он.
– Уверен, что не позже как сегодня он должен нас посетить, – совершенно спокойно, будто речь шла о приходе разносчика пиццы по вызову, произнес Агеев.
– Не обольщаешь себя? – буркнул Голованов, хотя и сам только что пришел к подобному выводу.
– Не, не обольщаю, – ухмыльнулся Агеев. – Да и ты думаешь точно так же. – И пояснил, разминая плечи: – У этого козла остается всего лишь один день для решения своих проблем, пятница. Точнее, с восьми утра до трех дня. И если он действительно решился на скачок, ему надо торопиться.
Сегодня была пятница!
– Может, по кофейку? – предложил Голованов. – Алевтина вчера отоварилась "Арабикой".
– Так чего ж молчал? – возмутился Агеев и, как бы оправдываясь, негромко кашлянул: – Не поверишь, после того как мы усидели с этим Толстожоповым литр паленой водяры, я до сих пор в себя прийти не могу. То блевать тянет, то...
– Толстопятовым, – хмыкнул Голованов, проходя на кухню.
– Да какая в принципе разница! – пробурчал Агеев. – Пить он горазд, как...
Не подыскав подходящего сравнения, Агеев щелкнул пальцами и негромко произнес, словно на жизнь свою пожаловался:
– Ты же знаешь, я сам не дурак выпить. Но этот случай, должен я тебе доложить... Это какая-то воронка бездонная, в которую сколько ни лей – все мало. И как мне кажется, эта звезда телеэкрана и раньше попивала на работе, да только не более бутылки в день, ну а когда у него канитель эта с Марией началась, он и сорвался с резьбы, в одночасье так запить невозможно.
Всю эту историю с грандиозной пьянкой в обществе Толстопятова Голованов слышал уже не раз и все-таки спросил, чтобы не обижать Агеева:
– И в какой же ты момент понял, что он к убийству на Каретном не имеет никакого отношения?
– А когда фотографию ее увидел в рамке. Понимаешь, не мог нормальный человек, почти боготворивший эту женщину, так вот, запросто, замочить ее из двух стволов сразу.
– Так это – нормальный человек, а твой Толстопятов...
– Не суди, да не судим будешь, – буркнул Агеев, наливая воды в чайник. – И дай-то Бог нам с тобой точно так же влюбиться, как это случилось с ним.
– Что, встряски захотелось? – хмыкнул Голованов.
– Не знаю, – пожал плечами Агеев. – Просто позавидовал я ему в какой-то момент.
Вздохнул обреченно и словно точку поставил:
– Ладно, командир, об этом больше ни слова!
...Они уже допивали кофе, когда вдруг ожил мобильник Голованова.
– Всеволод Михайлович?
Голованов узнал голос Майкова, который с двумя оперативниками убойного отдела МУРа подстраховывал их, находясь в квартире дома напротив, из окон которой довольно хорошо просматривался подъезд Толчевых, и невольно насторожился.
– Что, клиент нарисовался?
– Так точно, нарисовался. Причем не один, а в паре с каким-то мужиком.
Подобный вариант они с Агеевым просчитали заранее, и все-таки Голованов спросил:
– Молодой? Старый?
– Лет тридцати. В руках большая спортивная сумка.
– Что они делают сейчас?
– Подходят к подъезду... остановились... и вроде бы как перепроверяются. Курят у подъезда.
– Больше никого не видно?
– Нет, все чисто.
– Хорошо, капитан! Очень хорошо. Дальше работаем по плану. И не вздумайте обнаруживать себя, пока не подам сигнал! – жестким голосом приказал Голованов. – Все понятно?
– Но ведь их двое! А зная Мосластого, то есть Чикурова...
– Это приказ, капитан! Приказ! И было бы глупо думать, что он пойдет на это один.
Голованов покосился на Агеева, который решил все-таки допить свой кофе. Спросил:
– Что, все еще курят?
– Кажется, все, – вздохнул Майков, – накурились. Да, точно. Входят в подъезд...
– Все, капитан, спасибо. И запомни: твоя группа выдвигается по сигналу. Отбой!
Голованов выключил мобильник, спросил негромко:
– Как думаешь, кто второй?
Агеев пожал плечами:
– Ну ежели учесть то, что в мастерскую на Каретном он захаживал один, потому что у него, видимо, был ключ, то здесь... Думаю, какого-нибудь домушника спроворил на это дело, – подвел он итог своим рассуждениям. – Ведь эту дверь еще вскрыть надо.
В этот момент в коридоре задребезжал дверной звонок, и Голованов с Агеевым осторожно прошмыгнули в комнату.
Чикурова надо было брать уже в квартире, когда он оставит здесь свои "пальчики", в момент истины.
Звонок брякнул еще раз, потом еще, еще... Какое-то время "гости" выжидали, потом послышался вкрадчивый скрип открываемой двери... щелчок замка.
Осторожные шаги... негромкий мужской голос:
– Чисто вроде. Можно работать.
– Хорошо. Действуй, как договорились. Берешь все, что считаешь нужным, а я буду искать свое. Только не зарывайся.
Судя по всему, эти слова произнес Чикуров, и на них тут же отозвался его напарник:
– Не учи дедушку щи хлебать.
Снова послышались осторожные шаги, кто-то остановился прямо перед шкафом, в котором затаился Голованов, еще секунда-другая – кто-то потянул на себя дверцу шкафа...
Еще не зная, кто перед ним, Голованов резко взмахнул рукой и, ударив ребром ладони по шее, завалил на пол Чикурова.
Агеев в этот момент уже заламывал руку опешившему от подобной несправедливости скокарю .
– Обещали чистую хазу, в которой только и делов-то, что поработать отмычкой в дверном замке, а на деле вышло...
Теперь, пожалуй, можно было приглашать и муровскую опергруппу.
Глава двадцать вторая
Чикурова допрашивал шеф убойного отдела МУРа, полковник Бойцов. Но если в первый день после задержания с ним работал капитан Майков, у которого на руках еще не было ровным счетом ничего, то теперь на столе Бойцова уже лежали не только сравнительные результаты по крови и "пальчикам", оставленным в мастерской Толчева на Большом Каретном, но и показания Васи Волгоградского, известного в своем регионе скокаря, который не мог простить "бывшему ментяре Чикурову" его подставы с московской квартирой, для работы с которой он и вызвал несчастного Васю из Волгограда. В своей покаянной "чистухе" Вася рассказал, что ему было обещано "все, что он только сможет вынести из квартиры", лишь бы он грамотно вскрыл входную дверь.
"Ну с моей-то квалификацией, – писал Вася Волгоградский, – дверь грамотно вскрыть все равно что поросенку на траве поваляться, однако я спросил все-таки, а у тебя самого, мол, какой интерес к этой хазе, на что Чикуров сначала сказал, что это не твоего, мол, ума дело, но, когда я психанул, он пошел на попятную и сказал, что ему кое-какие фотки надо забрать, очень близкие его сердцу..."
Рядом с показаниями Васи Волгоградского лежали признательные показания Дашкова.
Когда Бойцов предъявил все это Чикурову, а затем выложил на стол свинцовый самодельный кастет, изъятый при обыске на квартире Чикурова, и спросил, будет ли тот говорить или все так же играть в молчанку, губы Чикурова сжались в белую узкую нитку, и он угрюмо произнес:
– Без моего адвоката я не произнесу больше ни слова.
Послесловие
Уже после того, как была проведена эксгумация трупа Юрия Толчева и на затылочной части головы был зафиксирован точно такой же след от удара кастетом, как и в предыдущих случаях, и уже на следственном эксперименте Чикуров показал и рассказал, как был убит Толчев – сначала удар кастетом по голове, когда он вошел в прихожую, и только после этого выстрел в висок из вложенного в его руку пистолета, – все материалы, подготовленные Толчевым для репортажа, были переданы в редакцию еженедельника, и на сороковой день после двойного убийства на Большом Каретном этот репортаж увидел наконец-то свет.
В этот же день Алевтина Толчева и Ирина Генриховна заказали в церкви панихиду по убиенному. Когда вышли на улицу и перекрестились на купола, Алевтина произнесла негромко:
– И все-таки я не понимаю, зачем этим фирмачам надо было убивать сначала Марию и только после этого Юру. А не проще ли было бы...
– Проще, – согласилась с ней Ирина Генриховна. – Однако в подобном случае началось бы скрупулезное расследование по факту убийства известного журналиста, что могло бы вывести следствие на этот самый "Клондайк", а так... Убийство жены, которую Юра якобы застал в постели с любовником, и самоубийство на почве содеянного. Дьявольский план.
Какое-то время шли молча, пока Алевтина не спросила:
– Как думаешь, эта... Мария... знала о готовящемся убийстве Юры?
– Вряд ли. Да и этот ее Герман, думаю, даже не догадывался о том, какой план вынашивал Чикуров. И когда Чикуров ворвался в спальню с ружьем наперевес и выстрелил в Марию...
– Но почему он этого Тупицына оставил в живых? Не понимаю.
И снова Ирина Генриховна ответила неопределенно:
– Сам-то он относительно этого молчит, говорит, что и в Марию выстрелил совершенно случайно, мол, Тупицын бросился на него, когда он появился с ружьем в спальне, и нечаянно сорвались курки, а когда, мол, опомнились оба, то Тупицын бросился на него, схватился руками за ружье, и они... В общем, пытается выкручиваться как может, но Яковлев, кажется, уже дожимает его.
Когда сели в машину, Ирина Генриховна спросила негромко:
– Может, сначала в "Глорию" завернем? Ребята стол накрыли, Юру твоего помянуть хотят.
Алевтина сглотнула подступивший к горлу комок и утвердительно кивнула:
– Да, конечно. Я... я и сама бы их пригласила...
Москва, 2006 год
Примечания
1
Земля – территориальное отделение милиции.
2
Скокарь – квартирный вор.