- А что, Сан Борисыч, новые факты вскрылись по "Шерхану"?
- Ты, часом, не из Одессы? - сердито поинтересовался Турецкий. - Я от тебя ответа жду, а ты - вопросом на вопрос.
- Да она, Сан Борисыч, насколько помню, вообще удивительно противная баба! Злая, как собака, если бы не дети, я бы сказал - типичная старая дева, озверевшая от отсутствия мужика. Со временем из нее могла получиться отличная коммунальная ведьма! Она вообще все, что говорила, с поджатыми губками выдавала и глазенками так поблескивала, как будто показывала: "Сами, мол, ищите, а я вам и не подумаю выдавать что знаю!.."
- Может, просто боялась связываться с бывшим?
- Такая побоится, как же! У меня, если вас так интересуют мои ощущения, вообще было чувство, что эта баба врет всем подряд, крутит-мутит и… злорадствует. Как по адресу мужа, что мы сели ему на хвост, так и по нашему, поскольку ничего не нароем.
- Ага… - пробормотал Турецкий. - Что ж, пока достаточно! Теперь ясно хотя бы, почему вы с ней только один раз беседовали.
- Потому что второй, так же как и все последующие, беседовать с ней было бесполезно!
- Ладно, говорю ж, понял…
Следующий звонок Александр Борисович сделал своему другу Грязнову-старшему. На этот раз его интересовал все тот же Володя Яковлев, но по другой причине.
- Володька заканчивает с Мокрушиной и отпуск оформляет? - сообщил Вячеслав Иванович. - А что? Имеет право, в прошлом году и вовсе не был.
- Иными словами, по Мокрушиной он больше занят не будет… Слушай, а ничего, если я его на пару дней все-таки тормозну?
- Ну не знаю… А чего у самого не спросишь?
- А я вначале с тобой, непосредственным начальником, желаю договориться. Я ж не спросил его и не знал, что он отдыхать намылился! Вот теперь знаю, значит, перезвоню. Нельзя сказать, чтобы Яковлев просиял от счастья, вторично выслушав Александра Борисовича. Тем более что и дело по "Шерхану" в принципе уже вылетело у него из головы. Но и выкручиваться-отговариваться тоже не стал:
- Вообще-то я, Сан Борисыч, собирался по путевке в Крым. Но время еще есть, путевка начнется только через неделю… А чего б вы хотели?
- Хочу, чтобы ты снова покопал вокруг супруги фигуранта, попытался нарыть на нее компромат: баба, проработавшая столько лет в РЭУ, просто не могла где-нибудь не засветиться. Мне нужно ее чем-нибудь прижать, понимаешь?
- Понимаю, - грустно отозвался Володя. - А сам Глухов?
- О нем мне надо знать минимальную информацию… пока. Чем занят на сегодняшний день, существует ли еще, пусть под другим названием, их фирма: они, ты, наверное, в курсе, любят закрываться, потом заново регистрироваться под другим названием, то бишь прятать концы в воду…
- Мне понадобится дня два, - посоображав, ответил Яковлев.
- Вот за это я тебя, Володя, и люблю! - обрадовался Александр Борисович. - За полное отсутствие с твоей стороны лишних вопросов и манеру стартовать с места в карьер!
- Спасибо… - усмехнулся в свою очередь оперативник. - Профессия многому учит. Например, тому, что чем раньше начнешь работать над заданием, тем быстрее его выполнишь… Я вам позвоню, Сан Борисыч, сразу, как будут результаты!
МАЙЯ
- Получилось… Получилось!..
Она как последняя дурочка подпрыгнула на месте и бросилась от избытка эмоций дяде Юре на шею.
- Тихо-тихо… - Сдержать радостной улыбки он тоже не смог, хотя и осторожно, но решительно отстранил девушку от себя. Однако его лицо при этом было довольным - их совместное отражение Майя хорошо видела в большом зеркале, перед которым и проходила репетиция. Поэтому дяди-Юрина сдержанность ее ничуть не смутила.
- Погоди, Майечка, ты еще не знаешь главного… У меня для тебя сюрприз, которого ты давно ждала!
Она обмерла, боясь поверить себе, своей мелькнувшей мысли, которую тут же отогнала в страхе перед возможным разочарованием.
- Сядь, успокойся, сейчас я тебе кое-что покажу!
Он вышел из комнаты, а Майя опустилась на край софы - даже не из послушания, а потому, что у нее сами подогнулись ноги. Дядя Юра вернулся минуты через три, показавшиеся девушке вечностью. В руках у него была пачка фотографий. Он молча протянул их Майе и снова вышел из комнаты.
Поначалу она не поняла, что именно изображено на верхнем снимке: какая-то искореженная машина. Потом - фотографировали это явное ДТП сзади - увидела косо висящий номер, с отчетливо запечатлевшейся цифрой "28", и все поняла… Руки девушки дрожали, она не сразу сумела добраться до следующей карточки, а когда добралась… Это была все та же машина, никаких сомнений - отцовский "Москвич": на сей раз вид спереди довольно крупным планом, со стороны лобового стекла… Никакого лобового стекла не было, были острые, кривые, как ятаган, осколки, торчавшие из покореженной рамы, лысый затылок водителя, который она узнала бы из тысячи даже вот в таком виде, с вонзившимися в него окровавленными осколками: голова отца безвольна свешивалась на руль, лица не было видно… Но главное - единственная пассажирка, сидевшая справа от него: голова Крысы была, напротив, неестественно закинута назад. И хотя один из осколков, вонзившийся женщине в глаз, и предсмертная гримаса ужаса исказили лицо женщины, Майя узнала ее моментально, и, прежде чем поняла и осознала случившееся, из ее гортани сам собой вырвался сдавленный, каркающий, торжествующий крик…
Дядя Юра оказался возле одновременно плачущей и смеющейся Майи мгновенно. Ему всегда удавалось успокоить девушку в считаные секунды, но на этот раз прошло не меньше пяти минут, прежде чем та наконец более-менее успокоилась, истерика сошла на нет, и уже можно было понять, что именно она ему говорит:
- Мама… Я должна рассказать это маме! Прямо сейчас!..
- Успокойся, девочка, мама уже все знает… Тихо. Спокойно. Тихо…
Она наконец ощутила боль в руке, которую дядя Юра сжимал крепче обычного. И действительно постепенно стала успокаиваться. - Бог наказал их! - Майя, ласково руководимая дядей Юрой, уже была уложена им на тахту и укрыта пледом. - Ведь правда, да?
- Бог всегда наказывает негодяев, защищая тех, кто обижен.
Он слегка поморщился, подумав при этом, что фотохудожник, выступавший в качестве "бога" с помощью компьютера, как он и думал, несколько перестарался со спецэффектами. На столь бурную реакцию он не рассчитывал. Похоже, "сюрприз" доставил девушке не столько пользу, сколько вред…
- Я хочу поговорить с мамой, - повторила Майя упрямо.
Он покачал головой:
- Девочка моя… Мама сейчас занята, поговоришь с ней утром, обещаю тебе. Это рекомендация врача, разве ты не обещала маме во всем меня слушаться?
- Да… - Она умолкла с разочарованным видом.
- Тебе сейчас следует отдохнуть, выспаться.
- Но я столько спала днем! - снова возразила Майя.
Дядя Юра вздохнул и погладил девушку по голове. Она сейчас была по-настоящему красива… Золотом отливали рассыпавшиеся по подушке волосы, синим огнем горели глаза, возбужденное личико с правильными чертами казалось в приглушенном свете настольной лампы одухотворенным… Он вздохнул еще раз и подумал, что, пожалуй, есть смысл оставить Майю в покое на полчасика - пусть полежит, переварит оказавшийся для нее слишком сильным "сюрприз", пусть своими силами войдет немного в колею… Замечательная девчонка, действительно лучшая из всех, которые прошли через его руки. Похожа на свою мать… Можно сказать, точная ее копия…
- Ладно, - произнес он вслух. - Но давай договоримся: сейчас ты хотя бы полежишь, а я пока пойду поработаю немного… Тебе, девочка, действительно вредны стрессы, они забирают у тебя слишком много сил…
Майя вдруг нахмурилась и поглядела на него настороженно:
- Ты… Что ты имеешь в виду?.. Ты ведь не считаешь, как они, что я… - она кивнула на рассыпавшуюся пачку снимков, упавшую на пол, - что я… ненормальная?..
- Бог с тобой! - отмахнулся он. - Конечно нет! Так вообще никто на свете не считает! Просто у тебя, милая, не самая крепкая на свете нервная система, понимаешь?
- Не очень! - Она по-прежнему хмурилась.
- Объясняю, - улыбнулся он. - Твоя нервная система крайне реактивная, между прочими так же как и у твоей мамочки! Это значит, что ты все чувствуешь гораздо ярче и острее, чем большинство людей: как ни печально об этом говорить, но большинство людей эмоционально тупы…
- А я?
- А ты нет, ты вообще молодец и умница… Но одновременно это означает и еще кое-что. Ведь у каждой медали есть оборотная сторона, верно?
- И какая же оборотная сторона у… моей медали? - Майя впервые за разговор слабо улыбнулась. - Очень простая: твои нервишечки постоянно слегка перегружены… Наподобие проводов, по которым течет электрический ток высокого напряжения. Ну а если происходит всплеск напряжения, они сразу же начинают образовавшиеся излишки отдавать организму… Проще говоря, твоему и без того хрупенькому тельцу… Оно переутомляется и начинает требовать отдыха, по крайней мере покоя… Поэтому я и говорю тебе сейчас: полежи отдохни… Теперь поняла?
- Вот теперь понятно. - Она улыбнулась шире и беззаботнее. Потом снова посерьезнела и добавила: - От тела вообще одни сплошные неприятности, правда?
- Правда, - тоже серьезно кивнул он. - Но об этом мы с тобой поговорим в другой раз. А сейчас отдыхай!
Он, прежде чем уйти, еще раз взял девушку за руку, посчитал пульс и, пристально взглянув на нее, кивнул:
- Через полчасика будешь в порядке!
На самом деле она и так уже была в порядке. Или почти в порядке. И на снимки, узнав главное, больше не смотрела, ей расхотелось на них смотреть. Майе и в голову не приходило задаться вопросом, как это дяде Юре удалось их раздобыть? Ну не мог же он заранее знать об аварии, о ее месте и времени и подкарауливать там с фотоаппаратом?.. Нет, об этом она не думала. А думала о том, что теперь, когда оба они наказаны по заслугам, воспоминания об оставшихся позади месяцах, о намертво врезавшихся в ее сознание событиях не будут больше причинять ей невыносимую боль, которую она испытывала всякий раз, возвращаясь к роковым дням.
…- Будь любезна, заруби себе на носу: Любовь Ивановна теперь будет жить с нами!
Отец стоял посреди гостиной, багровый от волнения - даже лысина покраснела, - и смотрел дочери прямо в глаза. Так смотрят не на своих детей, а на врагов… Она и стала его врагом - еще раньше, чем прозвучали эти врезавшиеся в память отцовские слова.
Майя стояла на пороге просторной комнаты, она только что пришла из школы. Рюкзак с учебниками, который успела сдернуть с плеча еще в прихожей, выпал у нее из рук на пол. Крыса насмешливо фыркнула. Девушка с усилием оторвала взгляд от отцовского лица и перевела на нее. Гадина, наряженная в какой-то немыслимо-розовый халатишко не длиннее отцовской рубашки, стояла между ними, с хозяйским видом опираясь на мамин швейный столик…
Она ничего не обдумывала заранее, может быть, и вовсе не собиралась этого делать, за нее это сделала какая-то посторонняя сила, именно сила - огромная и непреодолимая. Тело девушки со стремительностью рысьей, а не человеческой вовсе само метнулось в сторону проклятой сучки, а давно не стриженные ногти сами впились в ненавистную размалеванную физиономию раньше, чем Майя это осознала. И целую вечность отец, тоже среагировавший не сразу - здоровенный мужик с увесистыми крестьянскими кулаками, - не мог оттащить хрупкую девчонку, вцепившуюся в лицо его любовницы…Он бил ее тогда зверски, ногами, - она не чувствовала ударов. Он оттаскивал ее от Крысы за волосы - она не ощущала боли. И даже после того как он пинками, с трудом справившись с дочерью, загнал Майю в ее комнату и запер на ключ, ощущала только одно: огромную, мстительную радость от того, что наконец-то добралась до этой твари, наверняка ее изуродовав…
Она даже не сразу услышала ее отчаянные вопли и рыдания, а когда услышала, радости стало еще больше. Подкравшись к запертой двери, девушка приникла к ней ухом, испытывая от криков Крысы неведомое ей дотоле наслаждение. Даже смысл воплей, ставших постепенно членораздельными, дошел не сразу, а когда дошел, ей было на него наплевать.
- Она сумасшедшая!.. - рыдала сучка. - Такая же психопатка, как ее мамаша!.. Отправляй ее в психушку, иначе я здесь и секунды не останусь… Ты слышишь?!
И снова крики: "Ой мамочки, ой мамочки… Неотложку вызывай, дурак!.."
Губы Майи сами раздвинулись в улыбке, больше похожей на оскал, но никто этого не видел.
Отец бормотал что-то нечленораздельное, слышался его топот, потом крики удалились в сторону спальни… Потом действительно приехала неотложка. Но не за Майей, как она поначалу подумала и уже приготовилась сопротивляться, схватив со своего письменного стола неведомо как оказавшиеся на нем большие портновские ножницы.
Тогда отец еще не совсем ее возненавидел и отправлять в психушку не стал, каким-то чудом уговорив Крысу. Врач приехал из-за глубоких царапин, оставленных на физиономии этой тварюги ногтями Майи. Забирать гадину в больницу тоже не стали, замазали и заклеили ей морду на месте…
Когда медики уехали, а в квартире ненадолго установилась тишина, Майя отошла от двери и села на свою кровать, по-прежнему не выпуская из рук ножницы. Она ждала продолжения, и не ошиблась.
Вскоре раздались тяжелые отцовские шаги, ключ повернулся в замке - и, багровый, растрепанный, почему-то тоже с царапиной на щеке, с выбившейся из брюк рубашкой, он появился на пороге. Уже позднее ей в голову пришла мысль, что в тот период он еще не до конца потерял те крохи совести, какие у него были, в комнату Майи его привело не желание продолжить экзекуцию, а стремление проверить, не изуродовал ли он сам свою дочь, спасая из ее рук Крысу…
У него был взгляд безмерно уставшего человека, но никакой жалости он у нее не вызвал.
- Положи ножницы на место, - произнес отец, хмуро поглядев на ее руки. - Я не собираюсь учинять над тобой физическую расправу, хотя ты ее заслужила!.. До утра посидишь взаперти, подумаешь над тем, что натворила. И запомни: мое решение неизменно, Любовь Ивановна будет жить здесь! Завтра утром извинишься перед ней за свою выходку!..
Он вышел из комнаты, ключ снова щелкнул в замке.
"Сволочь… Ненавижу…" - прошептала Майя, с ненавистью глядя на запертую дверь. Потом она отшвырнула ставшие ненужными ножницы и забралась прямо в одежде под одеяло. И последовала совету отца, стала думать.
Ах как же не хватало ей тогда мамочкиных советов!.. Но до того момента как у нее появилась возможность с ней поговорить, впервые с момента катастрофы, тогда было еще целых полгода… Единственное, что Майе оставалось, - закрыть глаза, подумать, что мамочка сидит рядом, и представить, что бы она ей сейчас сказала.
Наверное, не одобрила бы… Да, точно не одобрила бы ее поступка: ведь в результате и сама Майя нарвалась только на неприятности… Девушка поморщилась, почувствовав наконец боль: болели ребра и кожа головы - отец ведь оттаскивал ее от Крысы за волосы, скорее всего, вырвал целый клок… Она потрогала затылок - его саднило - и с трудом сдержала крик: он и правда поранил ее… На мгновение глухая, темная ненависть затуманила сознание, но Майя с ней довольно быстро справилась. Да… Так что бы сейчас посоветовала ей мамочка?.. Конечно же точно так же, как ее дочка, жаждущая смерти Крысы?.. Наверное, набраться терпения и дождаться удобного момента.
С терпением у Майи, как показали события, предшествующие появлению в доме Крысы, было неблагополучно… Она всю жизнь будет себя проклинать за то, что не выдержала и сказала мамочке в конце концов правду о "командировках" отца… Второй раз такой ошибки повторять нельзя!
Но что такое "удобный момент" и сколько его надо ждать? Что вообще будет значить для нее это ожидание?..Вот если бы у Майи был яд - другое дело! Потому что Крыс, чтобы извести, как раз и травят ядом… Но где его взять? Негде!
Некоторое время она раздумывала над какими-нибудь таблетками, которые можно купить, растолочь и подсыпать потом сучке в жратву. Но поняла, что и это сделать невозможно. Опасных таблеток без рецепта не продают. Доставать наркоту она не умела, да если б и сумела, кто-нибудь из тех, кто должен помочь, непременно ее заложит… Майя больше не доверяла никому!
Потом она ухватилась за слово "растолочь", без какой-либо цели, просто нервы сдали. А еще потом пришло озарение! Словно молния в мозгу вспыхнула! Майя даже села на постели, забыв про боль в ребрах. Как она могла забыть?!
В одном из женских романов, читанных ею еще в хорошие времена, героиня подсыпает своей соперница в еду или, кажется, даже в вино, мелко истолченное стекло, и та подыхает!.. Вот он - выход! Но для этого… Для этого ей надо если не войти в доверие к ним , то хотя бы сделать так, чтоб они успокоились на ее счет… Как?.. После сегодняшнего - как? Надо быть идиотом, чтобы поверить, что Майя "осознала" всю гнусность своего поведения всего за одну ночь, а не разыгрывает это с какой-то целью…
И тут в ее ушах словно и впрямь прозвучал мамочкин голос: "Почему за одну ночь?.. Кто-то говорил о необходимости терпения…"
- Какая же я дура! - пробормотала Майя.
Она еще немного посидела просто так, потом, вдруг успокоившись, вылезла из-под одеяла, разделась и залезла обратно. Больше ошибаться нельзя, нужно обдумать все свое дальнейшее поведение вперед на… на неизвестно какой срок. Но такой, какой понадобится, чтобы притупить бдительность отца и Крысы… Особенно Крысы: эта сучка не из тех, кому легко навешать лапшу на уши!
Ей понадобилось больше пяти месяцев унижений и почти невыносимого существования под одной крышей с ними , чтобы долгожданный момент, как она посчитала, наступил. Возможно, это и не затянулось бы настолько, если бы не ее собственные срывы. Майя не так хорошо умела владеть собой, чтобы Крысе не удалось пару раз перехватить ее исполненные ненависти взгляды… Приходилось начинать все сначала, обучаясь секретам лицемерия на ходу.
Стекло она истолкла сразу - как можно мельче, и все это время хранила в своей комнате, придумав для мешочка с крошкой тайник. У Крысы была омерзительная манера заглядывать во все уголки, в ящики Майиного письменного стола и даже под матрац и подушку, когда эта гадюка убиралась в квартире. Майя долго думала, как ей быть, и придумала: слегка подпоров своего любимого уже облезлого мишку - игрушку, оставшуюся с детства, она затолкала мешочек со стеклом в него и снова зашила плюшевое брюхо.
Проблем с тем, в какую именно еду подсыпать осколки, не возникло. Выяснилось, что гадючка в заботах о своей фигуре по утрам ест всегда одно и то же - не до конца проваренную кашу из овсяных хлопьев. Якобы от них не толстеют. Ни отец, ни Майя эту гадость не ели. Но и сама Крыса, видимо, поглощала овес если и не с отвращением, то с трудом. Девушка, исподтишка следившая за ней, видела, что та заглатывает свои хлопья, почти не жуя, а потом с облегчением переходит к чаю.
Последним этапом ее замысла, над которым долго ломала голову, было отвлечение мачехи от еды: как заставить ее выйти из кухни во время завтрака? Тем более что ели они всегда вдвоем, отец уезжал на фирму ни свет ни заря, а Крысу баловал, позволяя ей появляться чуть ли не на час позже.