9
Я позавтракал рано и спустился в холл. За барьером сидел другой портье. Я спросил его, нельзя ли взять напрокат автомобиль. Он сказал, что, конечно, можно, надо только самому пойти в гараж и выбрать машину и дал мне записку к начальнику гаража.
Я выбрал спортивный "форд"; несмотря на то, что модель устарела, мотор у него работал безукоризненно. Выезжая, я окинул взглядом "ягуар" Мерфи, который все еще стоял под открытым небом перед гостиницей. Поглядывая на план города, я непосредственно знакомился с его топографией. Я проехал мимо посольства США, разыскал таверну "Гавана" и кабаре "Аристос".
Час спустя я возвращался в гостиницу. Въезжая на Пласа-Либертадор-Трухильо, где на пересечении Авенида Корринтес и Сан-Мартин находился "Космос", я заметил за рулем белого "ягуара" мужчину в светло-желтой спортивной куртке и соломенной шляпе. Не включая мотора, я остановился у начала узкой улочки Ла-Пас.
"Ягуар" резко рванулся вперед. Я решил ехать следом за ним, однако, пока я огибал площадь, между моим "фордом" и "ягуаром" внезапно вклинился военный джип. В нем сидели два офицера доминиканской пехоты. Джип ехал за белым автомобилем, соблюдая интервал в десять метров. Что за человек в соломенной шляпе сидит за рулем "ягуара"? Было ясно, что это не Мерфи. Еще на площади, когда наши машины поравнялись, я успел увидеть темное морщинистое лицо водителя.
Вначале я решил, что принимаю участие в волнующей погоне, однако вскоре заметил, как человек в соломенной шляпе оглянулся, проверяя, кто за ним едет, и, увидев офицеров в джипе, быстро махнул им рукой. Значит, они действуют согласованно. Оба автомобиля сохраняли между собой прежнее расстояние; "ягуар", который мог развивать скорость сто восемьдесят километров в час, и не собирался удирать от джипа, способного выжать не более ста километров.
Мы миновали грязные предместья и убогие бараки складов и ехали теперь вдоль берега Карибского моря в направлении Сан-Петро-де-Макорис и Ла-Романы. С севера расстилалась беспредельная равнина, занятая плантациями сахарного тростника; за ними, почти не видимые отсюда, тянулись рощи банановых деревьев.
Когда мы выехали из предместья Сьюдад-Трухильо, другие машины уже меня не загораживали. Чтобы водители обоих идущих впереди автомобилей не могли догадаться, что за ними следят, я уменьшил скорость. На некоторых участках изрытой выбоинами дороги я порой терял их из виду, однако это меня не беспокоило. Я понял, наконец, смысл поездки: человек в соломенной шляпе собирается куда-то отогнать "ягуара" Мерфи и вернуться в город на джипе.
Промелькнуло несколько легковых машин и грузовиков. Я не рискнул воспользоваться их прикрытием, понимая, как опасно приближаться к джипу. На прямом отрезке пути я отстал на несколько километров.
Внезапно я увидел, что джип вернулся назад. За рулем сидел человек в соломенной шляпе и светлой куртке, на заднем сиденье - один из офицеров доминиканской пехоты. Второй, очевидно, был оставлен возле "ягуара". Я прибавил газу и разминулся с джипом на большой скорости, низко склонив голову над рулем. Никто в машине не обратил на меня внимания.
Когда я обернулся, джип уже скрылся за поворотом дороги. Теперь я ехал медленно, осматриваясь по сторонам, заглядывая даже в просеки в густых зарослях тростника.
Еще двести метров, и я увидел машину Джеральда. Она стояла на краю крутого обрыва. Я остановил "форд", вылез и заглянул вовнутрь брошенного "ягуара". На переднем сиденье валялись две бутылки виски: одна пустая, другая наполовину опорожненная; рядом лежали зеленые кожаные перчатки и офицерская фуражка летчика доминиканской авиакомпании. Ничего больше в машине я не обнаружил. Офицер, которого здесь оставили, должно быть, куда-то отошел.
Я задержался на краю пропасти над врезающимися в нее слегка закругленным клином водами Карибского моря ‘и обратил внимание на несколько блестящих синих полос, пересекающих поверхность воды. Это были акулы. Целая стая кровожадных чудовищ крутилась возле самого берега; подпрыгивая в волнах, они ударялись о скалы, и их светлые животы сверкали на солнце.
Я понял, что тела Джеральда сюда не выкидывали. Машина была оставлена несколько минут назад, и, если б акулам только что швырнули труп, я должен был непременно увидеть окрашенные кровью волны, клочья одежды, какие-нибудь остатки, из-за которых шла бы драка. Ничего подобного я не заметил - грозные людоеды резвились, как дельфины.
Убедившись, что за мной никто не следит, я отправился в обратный путь, и только тогда из-за отдаленной скалы появился офицер, которого оставили на страже. Мне следовало как можно скорее связаться с Этвудом - с сегодняшнего дня он начал официально выступать в роли руководителя комиссии Государственного департамента.
10
Оливейра вошел в кафе "Альмендра" и приблизился к столику, за которым возле неподвижной и сонной Хуаны Манагуа сидел Октавио де ла Маса.
Подскочившему официанту он сказал:
- Двойной охен.
Когда официант отошел, Октавио вынул из кармана газету "R.L.T.M." - официальный орган Доминиканской партии. Название газеты складывалось из четырех букв, являющихся инициалами диктатора: Рафаэль Леонидас Трухильо и Молина и одновременно было сокращение девиза пользующейся некоторым влиянием, впрочем, единственной правящей партии: Rectitud, Libertad, Trabajo, Moralidad R.L.T.M.
- Читал? - спросил он.
- Нет. Что ты там нашел?
- Хочешь посмотреть?
- Прочти вслух. Хуане тоже хочется послушать.
Октавио раскрыл газету на второй странице, свернул ее вчетверо и, положив перед собой на столике, вполголоса прочел:
"Вчера в середине дня трагически погиб летчик доминиканской авиакомпании, американский подданный Джеральд Лестер Мерфи. Обеспокоенные власти Доминиканской Республики энергично приступили к расследованию".
Манагуа вздрогнула. Ее тяжелые веки приподнялись, открыв слегка расширенные зрачки. Она поглядела на Октавио.
- Оливейра, - сказал Октавио, - о том, что ты сейчас услышишь, никому ни слова. Вчера я разговаривал с Мерфи.
- Ты думаешь, он жив?
- Не знаю.
- Зачем они впутались в такую опасную историю? С ума сошли, что ли?
- Мерфи хотел уехать. Он спрашивал у меня, нельзя ли расторгнуть контракт. Он во что бы то ни стало стремился уехать.
- Мне он тоже об этом говорил.
- Когда?
- Последний раз неделю назад.
- Почему же ты ничего не сказал? Ты ведь знаешь, что обязан был так поступить.
- Октавио, не бери на себя слишком много. Я ничего не стал сообщать, так как объяснил Мерфи, что удирать нет смысла.
- Ты так убедительно объяснил, что позже он с тем же обратился ко мне.
- И ты… Мерфи подал официальное заявление?
- Нет. Он только спросил у меня, имеет ли право расторгнуть контракт или, по крайней мере, взять отпуск для свадьбы с Гарриэт.
- А ты?
- Я сказал, что он свободный человек, американский гражданин, и никто не может ему запретить…
- Октавио, но ты же знал, что это вранье. Он не мог уехать отсюда.
- Если бы я сказал, что ему никогда больше отсюда не удастся уехать, он немедленно удрал бы. А мы с тобой поплатились бы за это.
- И ты пошел к Аббесу.
- Да. Жаль, что ты меня не предупредил. После такого донесения и отца твоего, и сестру выпустили бы из тюрьмы. Аббес только ждал какого-нибудь доказательства твоей лояльности.
Оливейра отвернулся, поглядел на небо, потом на улицу и потянулся за рюмкой. Крутя ее в пальцах, он сказал:
- Не будем об этом говорить. Мне не нравится роль предателя.
- Речь идет не о предательстве, а о верности.
- Чтобы спасти своих близких за счет других? - спросила Манагуа. - Хулио не сможет заплатить такую Цену.
- А ты не вмешивайся, - сказал де ла Маса.
- Не будем об этом говорить, - повторил Оливейра. - Я считал, что Джеральда не тронут до приезда Гарриэт. Они собирались пожениться, и тогда нетрудно было бы выдумать сказку о том, что Мерфи ее соблазнил, обещал жениться, а потом бросил. Можно было бы написать: "Доведенная до отчаяния Клэр пришла к неверному любовнику и перерезала ему горло его собственной бритвой, которую предварительно захватила в ванной, - декламировал Оливейра, подражая стилю бульварной прессы. - При виде бьющей фонтаном из горла крови несчастная девушка обезумела и выбросилась из окна гостиницы; смерть наступила немедленно".
- У тебя слишком длинный язык, Хулио, - сказал де ла Маса.
- Но мой вариант получше вашего.
- У тебя язык в два раза длиннее, чем следует.
- Уж не собираешься ли ты сообщить об этом Аббесу?
- Я шучу.
- Октавио, почему ты притворяешься возмущенным? - спросила Манагуа. - Безусловно, им придется выдумать какую-нибудь басню о смерти Джеральда. Они вечно придумывают всякие небылицы.
- А ты не вмешивайся, - сказал де ла Маса.
Оливейра спросил:
- Что означает это сообщение о его смерти?
- Мы получили сведения о том, что Гарриэт не прилетит в Трухильо. Якобы она заболела на обратном пути, в Буэнос-Айресе. Мы послали туда человека. Как будто, Мерфи тоже собирался в Буэнос-Айрес, а телеграмму в Форт-Лодердейл во Флориде послал для отвода глаз. Туда на всякий случай тоже поехал наш человек. Гарриэт, очевидно, знает не меньше Мерфи, он все ей рассказал. Это никуда не годится. Галиндес еще у нас.
Оливейра с маху опрокинул в рот содержимое рюмки.
- Ты нервничаешь? - спросил де ла Маса.
- Я подумал об этой фразе в газете: "Обеспокоенные власти Республики энергично приступили к расследованию".
- Ну и что с того? Они должны были так написать.
- Госдепартамент США потребует выяснить имя убийцы. Разразится буря, вот увидишь.
- Ну и что тогда?
Оливейра наклонился над столиком и тихо произнес:
- Тогда найдут какого-нибудь убийцу, придется найти. А знаешь, где его будут искать?
Хуана Манагуа прикрыла глаза.
- Октавио, - сказала она. - Хулио прав.
Де ла Маса побледнел и так же наклонился над столиком, как минуту назад Оливейра.
- Ты прав, Хулио, - сказал он.
- Ты боишься, верно? - шепотом спросил Оливейра. - Боишься?
- За тебя, Хулио. Я принадлежу к посвященным, меня не тронут.
11
В посольстве США в распоряжение Даниэля Этвуда отвели просторное помещение; в одной из комнат конгрессмен устроил свой кабинет.
Меня он принял немедленно. Я рассказал о том, что видел в Бухте Акул - так называлось место, где человек в соломенной шляпе оставил "ягуара".
Я назвал Этвуду номера джипа и машины Мерфи и описал все прочие подробности. Этвуд не скрывал удивления и несколько раз повторил: "Что бы я без вас делал!"
Я объяснил ему, что напал на это дело случайно, но он в случайности не верил. "Как я мог узнать, - спрашивал он, - что "ягуар" принадлежит Мерфи? И откуда мне стало известно, когда именно его уведут со стоянки у "Космоса", и как я сумел выследить, куда они едут? Почему они меня не заметили?"
Поскольку Этвуд вскоре должен был принять официального представителя генерала Эспайата, который по поручению Трухильо занялся делом исчезновения Мерфи, мы разработали несколько вариантов нашей позиции в зависимости от интерпретации, которую предложит ему этот посланец.
Через полчаса после моего прихода в кабинет вошел секретарь Этвуда и положил на письменный стол визитную карточку: "д-р Мария Педро де Тапурукуара, судья".
- Мой секретарь включит в соседней комнате репродуктор, который присоединен к микрофону на письменном столе, - сказал Этвуд, - Мне хочется, чтобы вы слышали наш разговор.
Я отправился в соседнюю комнату и уселся возле маленького радиоприемника.
Я слышал, как они здоровались, как обменялись несколькими вежливыми, ничего не значащими фразами. По голосу я понял, что судья стар. Тапурукуара принялся задавать вопросы - он спрашивал, пробовал ли уже мистер Этвуд знаменитое portico - кукурузное тесто, и tortillas i barbacos - испеченную в земле свинину, пил ли comiteco - водку из агавы, и не приходилось ли ему когда-нибудь принимать участие в любимой игре доминиканцев siete у medio, которая не менее эмоциональна, чем покер: игроки подчас проигрывают одежду, оружие, целые ранчо, жен и дочерей…
Я слышал вежливые ответы Этвуда: он изо всех сил старался продемонстрировать интерес к местным блюдам и обычаям. Наконец, не выдержав, он прервал эту комедию:
- Господин судья, вы принесли ответ на запрос посольства относительно гибели гражданина США летчика Джеральда Лестера Мерфи?
- Неужели вы приехали к нам специально для выяснения этого незначительного происшествия, не оказывающего ни малейшего влияния на отношения, связывающие правительство Доминиканской Республики с Вашингтоном? - воскликнул Тапурукуара. - Неужели Конгресс могущественного государства создал специальную комиссию во главе с таким выдающимся деятелем, как вы, мистер Этвуд, только для того, чтобы разыскать одну-единственную мелкую сошку, не заслуживающую внимания правительства США?
- Жизнь каждого гражданина США столь же заслуживает внимания правительства, как и важнейшие внутренние и международные проблемы, - сказал Этвуд, - Конгресс ждет от полиции и следственных органов Доминиканской Республики ответа, который разъяснит причины смерти нашего гражданина.
- Ну, дать такой ответ властям Республики не составит ни малейшего труда. Наша четко действующая полиция привлекла самых способных людей для выяснения этого пустякового дела, которое внесло немало осложнений в наши официальные отношения, и так, впрочем, не блестящие последнее время.
- Я совершенно с вами согласен, - ответил Этвуд, - и хочу вас заверить, что в интересах Конгресса и Организации американских государств как можно скорее выяснить, в чем дело.
- Мистер Этвуд, по сведениям официального государственного статистического управления в Соединенных Штатах, ежегодно совершается восемнадцать тысяч самоубийств. Не станете же вы убеждать скромного судью и представителей власти, которые предложили мне вести это щекотливое дело, что из восемнадцати тысяч самоубийств Госдепартамент заинтересовало именно это? Разве в случае других самоубийств, то есть остальных семнадцати тысяч девятьсот девяноста девяти, тоже создается комиссия? С горечью и сожалением должен отметить, что такой шаг мы расцениваем как попытку дальнейшего ухудшения отношений…
- Вы хотите сказать, что молодой, способный летчик, отличающийся великолепным здоровьем и прекрасным самочувствием, перед свадьбой и через несколько дней после того, как он предупредил мать о своем приезде, внезапно решил покончить жизнь самоубийством?
- И покончил, - твердо сказал Тапурукуара. - Но вы, мистер Этвуд, требуете от меня невозможного. Я не знаю, почему мистер Мерфи принял такое решение, не знаю, что толкнуло его на этот шаг. По поручению генерала Эспайата я сообщаю вам только факты, голые факты. Установление психологических причин превышает наши возможности, а также ваши обязанности в отношении представителей Государственного департамента.
- В таком случае мы, то есть посол, я и мой секретарь, хотим осмотреть тело самоубийцы и отдать необходимые распоряжения для отправки его останков в Штаты.
- Как бы мы хотели проделать все это за наш счет! Но увы, увы… - вздохнул судья. - По данным предварительного следствия, Мерфи в состоянии сильного опьянения и, очевидно, глубокой депрессии, которую вызывает у молодых людей злоупотребление алкоголем, направился по шоссе в сторону так называемой Бухты Акул и остановил свой автомобиль над самым обрывом. Мы можем немедленно туда поехать. По всей вероятности, если Государственный департамент не удовлетворяет версия самоубийства, он упал в бухту, высунувшись из открытой дверцы машины. В машине мы нашли бутылки от виски, его фуражку…
- И зеленые перчатки, - перебил его Этвуд, - Я знаю об этом. И я знаю также, кто и в котором часу ехал в автомобиле мистера Мерфи - белом "ягуаре". Я знаю что этот человек вернулся в Сьюдад-Трухильо на военном джипе, на котором перед тем ехали два офицера… Я знаю также…
Слушая ответ Этвуда, я представлял себе выражение лица Тапурукуары.
И на самом деле - как мне позже сказал Этвуд - эффект был потрясающим, хотя на морщинистой физиономии старика не дрогнул ни один мускул.
Через секунду я услышал немного охрипший голос Тапурукуары:
- Это действительно поразительно. Не могли бы ли вы назвать источник столь сенсационной информации?
- А не могли бы ли вы назвать имя баснописца, который выдумал эту фантастическую и, простите, анекдотическую историю о самоубийстве Мерфи и его беспричинной тоске по желудкам акул? - последовал вопрос Этвуда.
- Я всего лишь беспристрастный посредник, которому поручено передать вам слова генерала Эспайата, - ответил Тапурукуара. - Если не возражаете, я как можно точнее повторю ему все, что вы сказали.
- Прошу вас довести до сведения генерала, что, по всей вероятности, его неверно информировали. Мы же со своей стороны готовы счесть это странное недоразумение не имевшим места.
- Дело в том, что все, о чем я говорил - результат предварительного следствия. Возможно, кто-нибудь из полиции в своем рвении как можно лучше выполнить приказ генерала, поспешил и представил недостаточно тщательно проверенные факты…
Я тоже так думаю, господин судья, - сказал в ответ Этвуд, - И очень прошу вас представлять только тщательно проверенные факты.
Я услышал приглушенные ковром шаги: это Этвуд провожал Тапурукуару до двери. Передо мной стоял магнитофон, на котором был записан весь разговор. Сидящий рядом секретарь по фамилии Гордон выключил его.
Я не сомневался, что теперь они выдумают новую, не менее лживую версию. Я понимал, что нам никогда уже не скажут правды о смерти Мерфи и что мы должны установить эту правду сами.
Этвуд допускал, что Мерфи может быть жив. "Ведь иначе, - утверждал он, - им ничего не стоило бы показать нам его тело с якобы простреленным пулей самоубийцы виском. Сокрытие тела наводит на подозрение, и доминиканской полиции следовало бы с этим считаться".
Однако Этвуд не читал тех книжек и публикаций, которые дал мне когда-то сенатор Флинн. Этвуд не знал, как убивает доминиканская полиция и сколько находит в этом удовольствия. Уильям Крем писал о Трухильо, что его система правления "…основывается на превращении преступления в искусство… Трухильо обдумывает кровавые злодеяния и наслаждается ими с поистине флорентийской утонченностью". Его полиции настолько приелись убийства, что она старается совершать их как можно изощреннее, давая волю своему извращенному воображению.
Теперь нашей главной задачей было предупредить следующие маневры полиции и подготовить контрудар против новой вымышленной версии, которую она представит. В этом деле, кроме Этвуда, принимали участие еще несколько агентов разведки, которых я не знал: мне не сочли нужным их представить. Они также ничего не знали друг о друге - каждый был связан только еще с одним человеком. Руководителем группы был некто Ван Оппенс.