На кухне, пока я наливала кофе, Марино разглядывал стоявшие на столике марсалу, тертый сыр пармезан, тонко нарезанную копченую ветчину, белые трюфели, обжаренные кусочки филе индейки и другие разнообразные составляющие нашего обеда. Мы пошли в гостиную, где в камине пылал огонь.
– Я очень благодарна вам за то, что вы сделали, – сказала я. – Вы даже не представляете, как я вам признательна.
– Одного занятия недостаточно. Может, мне удастся поучить ее еще пару раз, до того как она вернется во Флориду.
– Спасибо вам, Марино. Надеюсь, изменение планов не стоило вам больших жертв.
– Ерунда, – буркнул он.
– Вы, видимо, раздумали обедать в "Шератоне", – ненавязчиво заметила я. – Ваша подруга могла бы пообедать с нами.
– Не сложилось.
– А как ее зовут?
– Танда.
– Любопытное имя.
Марино покраснел.
– И что же это за Танда? – продолжала я.
– Сказать по правде, там не о чем говорить.
Резко поднявшись, он направился в сторону ванной комнаты.
Обычно в разговоре с Марино я старалась не касаться его личной жизни, если только он сам не подводил к этому. Но на этот раз я не удержалась.
– А где вы с ней познакомились? – поинтересовалась я, когда он вернулся.
– В танцевальном клубе.
– Вы просто молодец, что куда-то ходите, встречаетесь с новыми людьми.
– Вообще, если хотите знать, тоскливо. Более тридцати лет я ни с кем не встречался. Я как Рип Ван Винкль: проснулся в другом веке. И женщины уже не такие, как раньше.
– Как же так? – Я старалась сдержать улыбку.
Марино явно говорил об этом с полной серьезностью.
– С ними все уже не так просто.
– Просто?
– Да, как, например, с Дорис. У нас не было никаких сложностей. Вдруг через тридцать лет она неожиданно уходит, и мне приходится все начинать сначала. Я пошел в этот чертов клуб, потому что поддался на уговоры своих приятелей. Сижу себе, потом вдруг к столику подходит Танда. После второй бутылки пива она спрашивает у меня мой номер телефона. Как вам это нравится?
– Вы ей его дали?
– Я говорю ей: "Послушай, если хочешь встретиться, дай мне свой номер. Я позвоню тебе сам". А она говорит, что я с луны свалился, и приглашает меня в кегельбан. Так все и началось. А закончилось тем, что она рассказала мне, как пару недель назад в кого-то врезалась на машине и теперь у нее неприятности с полицией. Она хотела, чтобы я все уладил.
– Простите. – Я взяла из-под елки подарок и протянула ему. – Надеюсь, вам это понравится и пригодится.
Он развернул сверток с красными подтяжками и подходящим галстуком.
– Шикарный подарок, док. Благодарю вас.
Он вновь поднялся и, проворчав что-то о "проклятых таблетках", направился в ванную. Через несколько минут он вернулся и сел возле камина.
– Когда вы в последний раз проходили медосмотр? – спросила я.
– Пару недель назад.
– И что?
– А как вы думаете? – сказал он.
– У вас повышенное давление, вот как я думаю.
– Чушь.
– Что конкретно говорил вам врач? – спросила я.
– Сто пятьдесят на сто десять, и чертова простата увеличена. Поэтому и приходится принимать эти таблетки. Прыгаешь туда-сюда, и все без толку. Он сказал, что, если лучше не станет, придется действовать.
Под "действием" подразумевалась трансуретальная резекция простаты. Ничего страшного, но и ничего приятного. Меня волновало давление Марино. У него была довольно реальная перспектива получить инфаркт или инсульт.
– Да еще лодыжки опухают, – продолжал он. – И ноги болят, и голова болит. Мне нужно бросить курить, перестать пить кофе, сбросить килограммов пятнадцать и как можно меньше волноваться.
– Да, вам необходимо выполнить все эти рекомендации, – твердо сказала я. – А мне кажется, вы не прислушались ни к одному из этих советов.
– Речь идет всего-навсего об изменении всей жизни. И кто бы мне об этом говорил?!
– Я не страдаю повышенным давлением, и я бросила курить ровно два месяца и пять дней назад. Не говоря уже о том, что, если бы я сбросила полтора десятка килограммов, от меня бы ничего не осталось.
Он смотрел на пламя.
– Послушайте, – предложила я, – почему бы нам не взяться за это сообща? Станем поменьше пить кофе и займемся физкультурой.
– Представляю, как вы будете заниматься аэробикой, – кисло усмехнулся он.
– Я буду играть в теннис. А вы можете заняться аэробикой.
– Может быть, мне еще эти шорты в обтяжку надеть?
– Ну, с вами не договоришься, Марино.
Он поспешил перевести разговор на другую тему.
– У вас есть копия того факса, о котором вы мне говорили?
Я удалилась к себе в кабинет и вернулась со своим чемоданчиком. Открыв его, я протянула ему сообщение, которое обнаружил Вэндер при помощи усилителя изображения.
– Это было на том чистом листе бумаги, который мы нашли на кровати Дженнифер Дейтон, да? – спросил он.
– Совершенно верно.
– Я до сих пор не могу понять, зачем у нее на кровати лежал чистый лист бумаги с той стекляшкой. Откуда они там взялись?
– Не знаю, – ответила я. – А что с сообщениями на ее автоответчике? Есть что-нибудь?
– Разбираемся. Со многими нужно побеседовать. – Достав из кармана рубашки пачку "Мальборо", он нарочито громко вздохнул. – Черт возьми. – Он бросил пачку на столик. – Теперь каждая сигарета будет сопровождаться упреком с вашей стороны, да?
– Нет, я просто посмотрела на пачку. Я же не сказала ни слова.
– Вы помните то интервью, которое вы давали пару месяцев назад? Его показывали по Пи-би-эс.
– Смутно.
– Дженнифер Дейтон записала его. Кассета с этой пленкой была вставлена в видеомагнитофон; когда мы нажали воспроизведение, мы увидели вас.
– Что? – изумленно воскликнула я.
– Конечно, эта передача была посвящена не только вам одной. Там показывали еще что-то об археологических раскопках и о съемках голливудского фильма.
– Зачем ей понадобилось записывать меня?
– Еще одна деталь, которая никуда пока не вписывается. Помимо тех анонимных звонков с ее телефона, когда она вешала трубку. Похоже, у Дейтон были с вами связаны какие-то мысли, до того как ее укокошили.
– Что вам еще удалось о ней узнать?
– Мне надо покурить. Хотите, чтобы я вышел на улицу?
– Да нет, конечно.
– Ничего обнадеживающего, – продолжал он. – При осмотре ее офиса мы наткнулись на свидетельство о разводе. Оказывается, она вышла замуж в 1961 году, через два года развелась и вновь изменила фамилию на Дейтон. Потом она переехала из Флориды в Ричмонд. Ее бывшего супруга зовут Уилли Трэверс, он из этих, помешанных на здоровье, и занимается... как это? Ну, здоровьем как целым. Черт, не могу вспомнить.
– Холистическаямедицина?
– Точно. Он по-прежнему живет во Флориде, в Форт-Майерс-Бич. Я звонил ему по телефону. Из него чертовски трудно что-либо вытянуть, но кое-что мне удалось узнать. Он говорит, что они с мисс Дейтон продолжали оставаться после развода друзьями и даже встречались.
– Он приезжал сюда?
– Трэверс сказал, что она приезжала к нему туда, во Флориду. Они встречались и, как говорит Трэверс, вспоминали все хорошее". В последний раз она была там в ноябре, где-то в районе Дня благодарения. Мне еще удалось выудить из него кое-что о брате и сестре Дейтон. Сестра намного младше, замужем, живет на Западе. Брат самый старший из них, ему за пятьдесят, он – менеджер продуктового магазина. У него пару лет назад был рак горла, и после операции он остался без голоса.
– Минуточку-минуточку, – перебила я.
– Да. Вы знаете, что в этом случае происходит, и вы бы узнали, если бы услышали. Тот тип, что звонил вам в офис, никак не мог быть Джоном Дейтоном. Это был кто-то другой, и у него были свои причины разузнать у вас результаты вскрытия Дженнифер Дейтон. Ему было известно имя. Ему было известно, что звонок мог быть из Колумбии, из Южной Каролины. Но он не знал о проблемах Джона Дейтона со здоровьем, не знал, что его голос должен был звучать несколько механически.
– Трэверс знает, что его бывшую жену убили? – спросила я.
– Я сказал ему, что медицинская экспертиза еще не дала заключения.
– А когда она умерла, он был во Флориде?
– По его утверждениям, да. Я бы хотел знать, где находился ваш приятель Николас Грумэн, когда она умерла.
– Приятелем мне он никогда не был, – заметила я. – С какого бока вы собираетесь к нему подобраться?
– Пока ни с какого. С такими, как Грумэн, ошибаются только один раз. Сколько ему?
– Где-то в районе шестидесяти, – ответила я.
– Он здоровый мужик?
– Я не видела его со времени своей учебы в юридическом колледже. – Я встала, чтобы поправить поленья в камине. – В те времена Грумэна можно было назвать худощавым. А роста, я бы сказала он был среднего.
Марино промолчал.
– Дженнифер Дейтон весила шестьдесят семь килограммов, – напомнила я ему. – Судя по всему, убийца, задушив ее, перенес тело в машину.
– Хорошо. Возможно, у Грумэна была подмога. Хотите набросок сценария? Например, такой. Грумэн представлял Ронни Уоддела, который был далеко не хрупок. А, может быть, нам следует говорить "есть" вместо "был"? Отпечаток Уоддела найден в доме Дженнифер Дейтон. Грумэн вполне мог навестить ее и не один.
Я смотрела на огонь.
– Кстати, дома у Дженнифер Дейтон я так и не нашел ничего, откуда могло бы взяться то перышко, о котором вы говорили, – добавил он. – Вы ведь просили меня поискать.
И тут засигналил его маленький приемник. Сорвав его с ремня, он прищурился и посмотрел на экранчик.
– Проклятье, – воскликнул он, направляясь на кухню к телефону.
– В чем де... Что? – донесся до меня его голос. – О Боже. Ты уверен? – Последовала короткая пауза. Когда он вновь заговорил, в его голосе чувствовалось напряжение: – Не волнуйся. Я стою в четырех метрах от нее.
* * *
На перекрестке Уэст-Кэри и Уиндзор-Уэй Марино проскочил на красный свет. На приборной панели белого "форда-лтд" мигали многочисленные огоньки. Я представляла Сьюзан, сидевшую, поджав ноги, в кресле, кутавшуюся в махровый халат, чтобы согреться от озноба, причиной которого был не холод. Я вспомнила изменчивое выражение ее лица, ее глаза, что-то таившие от меня.
Меня охватила дрожь, и я никак не могла прийти в себя. Сердце билось так сильно, что, казалось, я ощущала его в горле. Полиция обнаружила машину Сьюзан в переулке неподалеку от Стробери-стрит. Ее труп находился на сиденье водителя. Было неизвестно, что она делала в этом районе города, и что стало причиной убийства.
– Что еще она говорила во время вашей вчерашней беседы? – спросил Марино.
Я не могла вспомнить ничего существенного.
– Она была в напряжении, – сказала я. – Что-то тревожило ее.
– Что? Есть какие-нибудь предположения?
– Не знаю что.
Дрожащими руками я открыла свой медицинский чемоданчик и вновь проверила его содержимое. Фотоаппарат, перчатки и все остальное было на месте. Я вспомнила, как Сьюзан как-то сказала, что, если кому-то вздумается похитить или изнасиловать ее, ему прежде придется ее убить.
Довольно часто мы оставались с ней на работе вдвоем, чтобы все убрать и разобраться с писаниной. Мы не раз делились друг с другом своими мыслями о всяких женских проблемах, о любви к мужчинам и о том, каково чувствовать себя матерью. Как-то раз мы заговорили о смерти, и Сьюзан призналась, что боится ее.
– Нет, я не про преисподнюю, и не про муки адовы, о чем говорит отец, я боюсь не этого, – уверенно говорила она. – Я просто боюсь, что всё вдруг оказывается где-то.
– Не всё, – сказала я.
– Откуда вы знаете?
– Что-то уходит. Стоит посмотреть на их лица – и становится понятно. Уходит энергия. Душа не умирает. Умирает только тело.
– Но откуда вы знаете? – вновь спросила она. Сбавляя газ, Марино свернул на Стробери-стрит. Я взглянула в боковое зеркальце. За нами еще одна полицейская машина, мигавшая красным и синим. Мы проехали мимо ресторанов и маленького продуктового магазина. Все было закрыто, и немногочисленные машины сворачивали, давая нам проехать. Возле кафе "Стробери-стрит" вдоль узкой улицы стояла вереница полицейских патрульных машин, и въезд в переулок был перекрыт "скорой помощью". Чуть поодаль стояли два фургона телевидения. Репортеры шныряли вдоль огороженного желтой лентой участка. Как только Марино остановил машину, мы почти одновременно открыли дверцы. В тот же момент телекамеры повернулись к нам.
Я смотрела, куда шел Марино, и следовала прямо за ним. Щелкали фотоаппараты, жужжали камеры, тянулись микрофоны. Марино продолжал идти широкими шагами, не останавливаясь и никому не отвечая. Я отворачивала лицо. Обогнув "скорую помощь", мы поднырнули под ленту. Старая красная "тойота" стояла вдоль узкой полоски, мощенной булыжником и засыпанной грязным рыхлым снегом. Уродливые кирпичные стены со всех сторон преграждали путь косым лучам низкого солнца. Полицейские делали фотоснимки, разговаривали и осматривались вокруг. В воздухе витал запах помоев.
Я отдаленно припомнила, что молодой, похожий на латиноамериканца офицер, говоривший по рации, был мне знаком. Том Люцеро, глядя на нас, пробубнил что-то в рацию и закончил прием. С того места, где я стояла, в открытой дверце "тойоты" со стороны водителя мне были видны лишь бедро и рука. Я вздрогнула от ужаса, узнав черное шерстяное пальто, позолоченное обручальное кольцо и черные пластмассовые часы. Между лобовым стеклом и панелью управления торчала ее красная карточка судмедэксперта.
– Судя по номеру, машина принадлежит Джейсону Стори. Думаю, это ее муж, – сказал Люцеро Марино. – Ее удостоверение личности у нее в кошельке. На водительских правах имя Сьюзан Доусон Стори, двадцать восемь лет, белая.
– Деньги?
– Одиннадцать долларов и пара кредитных карточек. Пока нет никаких признаков ограбления. Вы узнаете ее?
Марино подался вперед, чтобы лучше рассмотреть. На скулах обозначились желваки.
– Да. Я ее узнаю. Машина вот так и была обнаружена?
– Мы открыли дверь водителя. Вот и все, – сказал Люцеро, запихивая рацию в карман.
– Двигатель был выключен и двери не заперты?
– Да. Как я уже говорил вам по телефону, Фриц заметил машину во время своего патрулирования. Где-то около пятнадцати ноль-ноль, и он обратил внимание на знак судмедэксперта за лобовым стеклом. – Он посмотрел на меня. – Если вы обойдете машину и заглянете внутрь с другой стороны, то увидите кровь возле ее правого уха. Кто-то чисто поработал.
Отойдя назад, Марино осмотрел снег.
– Похоже, со следами у нас ничего не получится.
– Это точно. Тает, как мороженое. Уже было так, когда мы приехали.
– Никаких гильз?
– Ничего.
– Ее близкие знают о случившемся?
– Еще нет. Я подумал, что вы сами захотите это сделать, – сказал Люцеро.
– Позаботься о том, чтобы раньше ее близких никто не узнал, ни кто она, ни что она. Боже мой. – Марино повернулся ко мне. – Вы что-нибудь хотите здесь сделать?
– Я не хочу ничего трогать в машине, – тихо сказала я, оглядываясь и вынимая свой фотоаппарат. Я была на взводе и ясно мыслила, но мои руки продолжали дрожать. – Мне нужно только на минутку взглянуть, а потом давайте переложим ее на носилки.
– Док может осмотреть? – спросил Марино у Люцеро.
– У нас все готово.
Сьюзан была одета в потертые синие джинсы и изрядно поношенные шнурованные ботинки, ее черное шерстяное пальто было застегнуто до самого подбородка. У меня сжалось сердце, когда я заметила торчавший у нее из-под воротника красный шелковый шарфик. На ней были темные очки, она сидела на месте водителя, откинувшись назад, словно устроилась поудобнее и задремала. На светло-серой обивке сиденья за ее шеей было красноватое пятно. Зайдя с другой стороны машины, я увидела кровь, о которой говорил Люцеро. Я уже начала делать фотографии, потом отвлеклась и, наклонившись поближе к ее лицу, ощутила слабый запах мужского одеколона. Я обратила внимание на то, что ее ремень был отстегнут.
Я не дотрагивалась до ее головы до приезда санитарной бригады, которая поместила тело Сьюзан на носилках в машину. Забравшись внутрь, я в течение нескольких минут искала пулевые ранения. Одно я обнаружила в правом виске, другое – в углублении на шее сзади, чуть ниже волос. Я провела рукой в перчатке по ее каштановым волосам, но крови больше не было.
Марино забрался в машину.
– Сколько раз в нее выстрелили? – спросил он меня.
– Я нашла два входных отверстия. Одну пулю я чувствую у нее под кожей над левой височной костью. Марино мрачно взглянул на свои часы.
– Доусоны живут недалеко отсюда. В Гленберни.
– Доусоны? – переспросила я, снимая перчатки.
– Ее родители. Мне нужно с ними поговорить. Сейчас. Пока какая-нибудь зараза не проговорилась, и в результате они услышат об этом по радио или телевидению. Я договорюсь, чтобы вас отвезли домой.
– Нет, – возразила я. – Мне кажется, я должна поехать с вами.
Начинали зажигаться уличные фонари. Марино угрюмо смотрел на дорогу, его лицо казалось жутко пунцовым.
– Скоты! – взорвался он, стукнув кулаком по рулю. – Будь они прокляты! Выстрелить ей в голову! Стрелять в беременную женщину!
Я смотрела в боковое окно. В моей голове проносились бессвязные обрывки воспоминаний.
Я откашлялась.
– А ее мужа нашли?
– Дома никто не подходит. Может, он у ее родителей. О, Господи. Ненавижу свою работу. Боже мой. Не хочу. Веселенькое Рождество. Звонишь в дверь и убиваешь людей на месте, потому что говоришь им такое, от чего рушится жизнь.
– Вы никому жизнь не разрушали.
– Да? Ну что ж, смотрите, сейчас вы станете этому свидетелем.
Он свернул на Элбимарли. Вдоль дороги стояли контейнеры, окруженные мешками, набитыми рождественским мусором. Уютно светились окна, в некоторых из них мерцали разноцветные елочные гирлянды. Молодой папаша вез по тротуару на санках своего маленького сынишку. Они улыбнулись и помахали нам вслед. В Гленберни жили люди, принадлежавшие к средним слоям общества, – молодая интеллигенция, как семейные, так и одинокие. Там царила своеобразная атмосфера – летом они выходили посидеть на крыльце своего дома, готовили во дворе еду. Они собирались на вечеринки, окликали и приветствовали друг друга через улицу.
Довольно скромный дом Доусонов в тюдоровском стиле выглядел уютно обжитым, с аккуратно подстриженными хвойными деревьями перед входом. В окнах вверху и внизу горел свет, у обочины стоял старенький автомобиль-"универсал".
В ответ на звонок по другую сторону двери раздался женский голос:
– Кто там?
– Миссис Доусон?
– Да?