Одна треть уменьшилась ненамного, почти незаметно - налили только в кофе по двадцать граммов, у Грязнова намечалось совещание в главке. Из гаража позвонили и доложили, что машина Турецкого чистая, никаких лишних деталей не обнаружено.
Слава аллаху, и на том спасибо.
Успели повторить кофе и выкурить по сигарете, пока кто-то из многочисленных подчиненных Грязнова выяснил, на кого зарегистрированы машины преследователей. Слава выслушал отчет по телефону, попросил повторить по буквам, почесал в затылке и недоуменно уставился на Турецкого:
- Знаешь, кто за тобой шел?
- ФСБ или отдел внутренних расследований вашего министерства? - высказал предположение Турецкий.
- Не-а. "Девятка" наша ведомственная, числится за УНОНом. То есть за тобой следили менты. Ты чего натворил, говори и лучше мне сдавайся.
- А "фолькс"?
- Из тех же краев - зарегистрирован на некую Любимову Елизавету Сергеевну, муж которой, полковник МВД, тоже трудится в УНОНе.
- И что ты по этому поводу думаешь? - уныло спросил Турецкий.
- Это ты у нас великий мастер строить версии, - перевел стрелки Грязнов.
- Ну Говоров, положим, открытым текстом заявлял, что наш, вернее, ваш УНОН куплен с потрохами местными наркобаронами и, скорее всего, не борется с незаконным оборотом наркотиков, а его охраняет. Только можно ли Говорову верить? И Вовик Молчанов их обвинял в том же. И опять-таки свидетель ненадежный. С другой стороны, Старухина, например, об УНОНе нормального мнения…
- Ну если Старухина, тогда конечно, - многозначительно хмыкнул Грязнов. - Старухина - это…
- Кончай подкалывать, - возмутился Турецкий. - Сам-то ты что о них думаешь? Как-никак они - твои коллеги, под одной "крышей" ходите.
- А я о них вообще не думаю, - пожал плечами Грязнов. - Кривенков два года как у руля, бывший его шеф в замминистрах ходит, работают они бурно и громко, об успехах трубят не стесняясь. А насчет того, что они там все купленные, так кто сейчас не купленный, разве что мы с тобой мастодонты остались.
- Ну это ты, положим, загнул, честные люди есть, и даже много, и даже среди нашего брата. Ты мне объясни методы их подрывной деятельности, чтобы я сообразил, чего им от меня нужно и чего мне от них в свете этого ждать.
- Да обыкновенные методы. Улики подтасовали, свидетелей запугали, и конец - делу венец. Однажды мои орлы совершенно случайно в рамках абсолютно другой операции взяли одного субъекта. Субъект оказался "мулом" и транспортировал под видом украинской гречки пятьдесят мешков маковой соломки. Пятьдесят, Саня, передаю по буквам! Петр, Яков и т. д. Короче, в маленьком ангаре, принадлежавшем частному предприятию "ЧП Соколов", шестеро бомжей осуществляли ее переработку. Главу и владельца этого ЧП, естественно, арестовали тоже, а дело передали в УНОН, ведь готовое, почти решенное дело! При аресте этот Соколов так в штаны наложил, что готов был выдать всех и вся: и кто над ним стоит, и кто под ним ходит, и все механизмы от доставки сырья до конъюнктуры рынка и способов реализации.
- Ну и нормальная работа, - проявил Турецкий профессиональную вежливость.
- Нормальная! В УНОНе засучили рукава и… зарубили все на корню: бомжи вдруг закосили под идиотов, Соколова выпустили под подписку по причине слабого здоровья, и он, естественно, растворился в воздухе. Показаний ни на кого он почему-то не дал. И в результате УНОН отрапортовал о том, что наша медицинская промышленность, несмотря на суровое время, получила целую гору сырья. Тут, видишь ли, важно позитивно мыслить: не то главное, что злодеев упустили, а то, что стране матценностями помогли.
- Понятно. А меня, значит, угораздило где-то как-то наступить им на любимую мозоль или почти наступить. Хотелось бы только знать, с Сахновым или с Промысловым?
- А чего гадать, пойдем и спросим, - заявил Грязнов. - Собирайся, высох уже. Щас мы этого хмыря из "девятки" выщемим и зададим ему простой вопрос: кто отдал приказ наблюдать за следователем по особо важным делам Генпрокуратуры? И пусть, сукин сын, попробует отмазаться, я начальник МУРа или кто?!
Не приемля никаких возражений, Грязнов потащил Турецкого на выход.
Но, увы, "девятки" на месте не оказалось, не было поблизости и "фольксвагена"…
Дождь уже закончился, холоднее не стало, только влажность выросла. Атмосфера вплотную приблизилась к атмосфере тропических или даже экваториальных широт.
- А тебе… это… не померещилось? - озадаченно спросил Грязнов, мгновенно покрывшись испариной.
- Не померещилось, - обиделся Турецкий.
28
Денис позвонил вечером. И не по телефону, а в дверь.
- Что-то стряслось? - заволновался Турецкий, впуская его в прихожую.
- Почему обязательно - стряслось?
Действительно, подумал Турецкий, почему? Как бы это объяснить?
- Ритуал не соблюден.
- Ритуал - ничто, жажда - все, - энергично ответил Денис и передал хозяину изрядное количество баночного "Туборга".
Вот так рушатся устои, уныло подумал Турецкий и потащился на кухню укладывать пиво в холодильник.
Денис сел за стол, заняв законное место своего дяди, а в обычное время - Ирины Генриховны. Турецкий вытер пот со лба кухонным полотенцем, достал из морозилки кусок льда и повозил по шее.
- Когда эта жара кончится? - спросил он у Дениса требовательно, как будто тот был как минимум директор Гидрометцентра. Интересно, а как максимум?
- Какая жара?
Турецкий вопросительно на него уставился. Издевается?!
- У вас, Александр Борисович, случайно не жар? Может, крупозное воспаление легких начинается? По статистике, первый признак СПИДа. - Денис, поймал раздраженный взгляд Турецкого и убрал улыбку. - Я вот анализы сдал на всякий случай. Бред, конечно, но так, для очистки совести и за компанию.
- Что там с Вовиком?
- Тоже анализы сдал. Прямо в частной наркологической клинике Дименштейна на Соколиной Горе. Дядя Слава поспособствовал.
- Ну и как?
- Я проверил, достаточно надежно. Не как за кремлевской стеной, конечно, но вполне на уровне. Охрана - четыре человека, омоновцы, при полной выкладке, сигнализация современная, повсюду видеокамеры. За центральным пультом у них свой сотрудник, не из милиции.
- И свою систему охраны они, значит, демонстрируют каждому интересующемуся?
- Не каждому.
- А что, только понимающим?
- Нет. Я же говорю: дядя Слава поспособствовал.
- Ладно, я, собственно, не о том с самого начала спрашивал. Как выглядит этот тест на СПИД?
- Да обыкновенно. Сдаете кровь, через несколько дней они сообщают результат. Я предупредил, что вы придете проведать Вовика и тоже сдадите анализы, вы же и в первый раз руку в кровь ободрали, и во второй по морде ему съездили.
При упоминании о крови Турецкому опять стало не по себе, хотя он вроде уже давно и железно убедил себя, что все это чушь собачья.
- Нарочно старших подкалываешь? - пробурчал он недовольно. - Откуда, кстати, знаешь про второй раз? Вовик настучал?
- Вовик, Вовик. Он меня всю дорогу развлекал голубыми байками и строил глазки.
Турецкий несколько раз перебросил банку пива из одной руки в другую, в конце концов спрятал в холодильник и достал оттуда коньяк.
- Давай за то, чтобы с нами было все нормально. - Он налил по полной.
- Жарко же, Александр Борисович! - взмолился незакаленный Денис.
- Сам говорил, какая жара! Давай пей теперь!
Выпили. Турецкий сразу почувствовал себя лучше, Денис скривился.
- Слушай, - сказал Турецкий, - а ты мою фамилию не называл? Как-то… Сдали им спидоносного гомика - и сами тут же проверяться. Нехорошо получается. Тебе-то по фигу, а я государственный служащий. И так про Генпрокуратуру в последнее время много чего говорят. И показывают.
- Я сказал им ваше имя и отчество, чтобы они вам никаких дурацких вопросов не задавали, а сразу сделали все, что нужно. Фамилию не называл. Да бросьте вы, Александр Борисович, там же наверняка свои люди. Поговорите с дядей Славой, он же не от балды меня туда сосватал.
Ладно, решил Турецкий, разберемся как-нибудь. Не хватало еще такие вопросы с Денисом обсуждать и выслушивать его поучения.
- Знаешь, Денис, что меня в этом деле больше всего раздражает?
- Знаю, жара. Меня тоже.
- Правильно, между прочим, но жара - это во-вторых. А во-первых, наша тотальная неосведомленность. Каждого свидетеля приходится по сто раз допрашивать, пока что-нибудь стоящее вытянешь. Не обвиняемых, заметь, а свидетелей! А посему принимаю единственно верное в данной ситуации решение: на главных свидетелей - Дмитрия Коржевского и Божену Долгову - собрать максимально подробное досье, в самый кратчайший срок, лучше бы, конечно, за сутки, но в крайнем случае за двое. И второе: обеспечить прослушивание главной подозреваемой.
- А кто у нас главная подозреваемая? - приятно удивился Денис такой определенности.
- Клиника покойного профессора Сахнова. - Турецкому стало жарко после коньяка, и он снова полез в холодильник. - Ну что, пиво пить будем?
29
Рубил ее он над ручьем,
еще не замерз поток,
и теплая кровь текла
за голенища сапог.
Вся снежной кровью сочась,
от пня, от нутра корней,
упала в объятья отца -
и сросся навек он с ней.
В отцовом-ольховом стволе -
и сукровица, и сок,
и талый пульсирует снег,
и крови с водой шепоток.
О смерть, не бери меня в рай,
оставь с топором на земле
на долугую зиму зим,
оставь лежать, как отца,
приваленного к кресту
ольхой, подрубленной им.
…Папа был бледный как смерть.
С дрожащими руками.
Я его таким раньше никогда не видела. Он сказал, чтобы мы с Мамой и Ожугом отправлялись искать Деда вдоль берега, а он закачает воздух в баллоны и будет еще раз нырять. Мама не хотела оставлять его, но и посылать меня одну на поиски тоже не хотела. Я ответила, что буду не одна, со мной верный толстый Ожуг. Папа не стал вмешиваться в наш спор, только махнул рукой и побежал накачивать баллоны. Мама несколько секунд поколебалась и заспешила ему на помощь.
Я приказала Ожугу искать, но он только жалобно скулил и крутился на одном месте. Пришлось самой выбирать наудачу, в какую сторону вдоль берега идти. Мы отошли от нашего лагеря не меньше чем на километр. Дед ведь мог потерять ориентацию под водой и выплыть где угодно, он сам часто рассказывал мне подобные истории. Если погрузиться слишком глубоко, меняется газовый состав крови и наступает водородное опьянение. Человек перестает понимать, где верх, где низ, не говоря уже про право-лево. Малодушный в такой ситуации может запаниковать и в итоге пойти ко дну. Но Дед у меня старый подводный волк, я не представляю себе, что с ним могло что-нибудь случиться. Наверное, он нашел что-то очень интересное и отклонился от заранее намеченного маршрута и сам отцепил страховочный трос. А теперь сидит где-нибудь на берегу и изучает свою подводную находку. Я попыталась представить себе, что бы это могло быть. Может, кто-то до меня спрятал в этих местах клад, но не закопал, а для большей надежности опустил под воду?
Дед, Папа и Мама изучали редкий, эндемичный, как они его называли, на вид планктон, я тогда не понимала значение этого слова, однажды спросила у Деда, он объяснил, что-то совсем простое, но я забыла, а переспрашивать мне было неудобно. Открыл его Дед много лет назад, когда Папа еще был школьником. Точнее, не его, а его целебные свойства. Именно с тех пор он и повадился ездить каждое лето на Байкал, и Отца приучил, когда тот подрос, а потом, естественно, и Маму, поскольку они с Папой были коллеги.
Планктон этот, как пояснил мне когда-то Дед, обитал на глубине нескольких десятков метров, где температура практически постоянна. Но не повсюду, а только в тех редких местах, где со дна бьют горячие ключи. На лето он еще перекочевывал к устьям небольших речек, поскольку они приносят с собой теплую воду, но опять-таки не всех, он был очень привередлив, и, если река несла какие-нибудь растворенные вещества или взвесь, которые нашему планктону не по нутру, он жить поблизости от нее отказывался. А Дед с Отцом искали все новые и новые его формы: в разных местах свойства его тоже оказывались разными. Поэтому мы и кочевали каждый год с места на место с перспективой обследовать когда-нибудь все побережье. И именно поэтому Дед с Отцом, погружаясь, рыскали по дну в самых опасных, закоряженных местах, сплошь и рядом уплывая от лодки-базы на значительное расстояние.
Попутно они изучали еще какую-то прибрежную флору, по-моему, преимущественно с одной целью: загрузить Маму на полную катушку. Нырять она не могла, - здоровье не позволяло, а сидеть на берегу и ждать сложа руки, пока мужчины вернутся с уловом, было для нее унизительно.
И Папа и Дед, несмотря на полную противоположность характеров, были людьми чрезвычайно увлекающимися, когда речь заходила об их бесценном планктоне, и под водой наверняка работали на грани фола. Они частенько подтрунивали друг над другом, что у них скоро отрастут жабры и тогда они смогут торчать под водой до полного посинения (очевидно, от холода). Еще у них считалось особым форсом всплыть "на последней затяжке", даже на предпоследней, и, достигнув поверхности, с выпученными глазами сделать жадный вдох, изображая, что воздуха в баллонах уже не осталось и последние пять минут они обходились без него. Все это делалось, конечно, только в том случае, если я или Мама оказывались в лодке и могли наблюдать за ритуалом всплытия. Я всегда хохотала, а Мама страшно волновалась, возможно, это вторая причина, по которой Дед и Отец всячески привлекали ее к наземным изысканиям: чтобы у нее не оставалось времени на ненужные переживания.
Так или иначе, но до сих пор тысячи погружений, совершенные Дедом и Отцом, завершались успешно, и все давно привыкли к мысли, что это не опасней, чем переходить московские улицы в час пик. Поэтому, глядя на перепуганного Отца, я сама не ощутила тревоги, на то он и родитель, чтобы нервничать по любому поводу.
Мы с Ожугом прошли уже больше двух километров, и тут я впервые заволновалась. Дед не мог заплыть так далеко. Под водой человек перемещается намного медленнее, чем по суше, даже по пересеченной местности. Да и лет ему не двадцать… Мы почти бегом вернулись в лагерь. Может, Дед давно там, думала я, перепрыгивая валуны и коряги, и я зря переживаю?
Но его не было.
Отец только что вынырнул. Зубы его стучали то ли от холода, то ли от перевозбуждения. И он был еще бледнее, чем раньше.
- Вы ходили по берегу в другую сторону? - спросила я.
- Да, - сказала Мама.
- Ты хорошо все проверила? - бросился ко мне Папа.
И тут я окончательно осознала, что с Дедом действительно случилось что-то серьезное, - возможно, он погиб.
- Вот он хорошо проверил, - сказала я, всхлипывая и указывая на Ожуга.
- Нужно еще раз всем вместе поискать подальше, в обе стороны. Его могло снести течением.
Я снова почувствовала надежду.
Течение! Как же я сама об этом не подумала?
Мы искали Деда до самого заката, излазили берег вдоль и поперек, потом углубились в тайгу и опять прошли туда и обратно по многу километров. Папа не уставал повторять, что Деду могло стать плохо, он, наверное, лежит где-то совсем рядом без сознания, не в силах позвать на помощь. Отец постоянно приказывал Ожугу искать, хотя тот и так старался изо всех сил и совершенно не реагировал на всякую живность. А еще утром он, как всегда в первые несколько дней по приезде, гонялся за белками как ненормальный и лаял на них с земли, а они сверху не обращали на него никакого внимания.
Мама Отцу не возражала, пока не село солнце и не стало совсем темно. Тогда она потребовала прекратить поиски (Папа хотел продолжать искать с фонарем). Мы вернулись в лагерь и передали по рации, что у нас произошло ЧП и требуются спасатели. Я отправилась спать. Чтобы мне не было так страшно одной, я взяла в палатку Ожуга. Но заснуть я не могла, меня все время преследовала картина: Дед под водой заблудился, я рядом и пытаюсь ему помочь, но он меня не понимает, а сил вытащить его наружу у меня не хватает, в результате у меня заканчивается воздух, я задыхаюсь, всплываю, а он остается там, на глубине.
Папа тоже не спал.
Начался дождь, но Папа бродил по берегу, сидел около палатки, я слышала, как Мама несколько раз выходила и уговаривал его лечь, он отвечал: "Да-да, сейчас" - и продолжал сидеть под открытым небом.
Потом я услышала их разговор. Я пребывала в полубредовом состоянии и не запомнила всех его подробностей, но одно помню совершенно отчетливо: Папа уверял, что Дед не мог просто так пойти ко дну, и оборвать страховочный трос невероятно сложно. Что-то тут нечисто. Не зря приезжал СДД. Мама пыталась разубедить его, но он твердо стоял на своем. Вообще Папа никогда в жизни не высказывал скоропалительных суждений, не считая сегодняшнего дня. Я не поняла, кто из них прав, и наконец забылась ненадолго.
С рассветом прибыли спасатели на вертолете, их начальник хорошо знал Деда, и все началось сначала. Мы самостоятельно продолжили поиски на берегу, а они принялись нырять и осматривать окрестности с воздуха. Так продолжалось несколько часов…
Нашел Деда Ожуг.
Его тело прибило к берегу возле большого камня неподалеку от лагеря. Кислородный шланг был порван. Отец снял с Деда маску, я отвернулась: не могла смотреть на его мертвое лицо. Потому что оно было как живое. Мама сказала, что она сама посторожит, и отослала нас с Папой за спасателями.
Спасатели перенесли Деда в наш лагерь. Я забилась в отныне всецело мою палатку и не казала носа на улицу. Мне не хотелось видеть никого, кроме Папы и Мамы. Но им было, разумеется, не до меня, и я не стала мешать.
Командир спасателей сказал, что Байкал - дело темное и случается здесь всякое. Подводные ключи, теплые и холодные глубоководные течения. Бывает, что коряги, пролежавшие на дне много лет и потихоньку гнившие все это время, неожиданно наполняются газами и выскакивают на поверхность как торпеды. Возможно, на одну из них натолкнулся Дед, или она на него налетела, только теперь мы этого уже никогда не узнаем. Потом они с Отцом долго осматривали подводное снаряжение Деда и, отойдя подальше, о чем-то долго совещались.
Тело Деда они забрали с собой на вертолете. Мы еще сутки собирались. Отец с матерью молча упаковывали снаряжение, я им помогала и тоже не проронила в тот день ни слова.
В Иркутске мы, как обычно, сдали наше снаряжение Старому Другу Деда (не тому хромому, а Другому). Но не все: охотничье ружье Деда и несколько приборов, которыми мы никогда не пользовались, очевидно, по причине их устарелости, Отец упаковал в металлический контейнер с надписью "образцы породы" и отправил в Москву поездом.