- Ты куда? - сердито спросила Ирина, выходя из кухни. - Иди поешь, я там тебе приготовила.
- Светку убили… Я немедленно еду туда.
- Бо-о-же…
- Вот, - достал он из кармана телефонную трубку. - Больше я его не выключаю, если что, звони.
- Подожди! - Ирина метнулась обратно на кухню и через минуту появилась с целлофановым свертком в руках и пластиковой бутылкой. - На, захвати, пожуешь по дороге. Котлеты твои любимые. А тут холодный кофе, - тряхнула она бутылкой. - Шуринька, позвони, я же спать теперь не буду!
Он кивнул, прижал ее голову к своей груди.
Спускаясь в лифте, неожиданно произнес вслух: "Ну, Турецкий …а!" И выразил этим собственное к себе отношение с исчерпывающей полнотой.
17
Пожилой житель деревни Борки Павел Игнатьевич Гонюта когда-то, в пору существования в этих подмосковных местах богатого колхоза, считался человеком интеллигентного труда - был колхозным счетоводом. Позже, когда счеты и арифмометры заменили калькуляторы, Павел Игнатьевич, став пенсионером "колхозного значения", нашел новое применение своим внезапно открывшимся талантам.
Здешние места издавна были богаты лесными угодьями, множество мелких речушек впадало в незагаженную прежде Москву-реку, разнообразная дичь водилась, птица лесная и водоплавающая. Словом, раздолье для охотника-любителя. Ни поселков тебе не было еще "ново-русских", ни садово-огородных товариществ. Леса, вода, болота да луга заливные. Вот и бродил одинокий человек Гонюта с ружьишком и лайкой Чернушкой. Не для добычи пропитания, а больше для личного удовольствия.
Ближе к старости, после всех "демократических преобразований" в стране, понял, что на пенсию теперь не проживешь, а к крестьянскому труду, к огороду всегда относился без приязни. Вот и нашел выгодное и полезное для себя занятие: стал заниматься разведением собак. Преимущественно охотничьих. Лаек, иначе говоря. Собачка красивая, некрупная, и для хозяина, который в охоте толк знает, в самый раз. И уж умница, только что не говорит, а так все понимает…
Выпросил у знакомых в Москве кобелька знатного, клубного, русско-европейской породы, по кличке Рэм, все равно ведь пропадал в городе без дела, и привез к правнучке той своей Чернушки. Потомство получилось пусть, может, и не шибко элитным, но ведь и настоящему охотнику не столько паспорт собачий требуется, сколько умелый и верный помощник. Вот и разводил теперь красивых черно-белых лаек Павел Игнатьевич, натаскивая щенков с малолетства и продавая их заинтересованным людям. Пока Бог миловал, нареканий не было, собачки работали хорошо, и дело Павла Игнатьевича процветало. Правильнее сказать, процветало бы, кабы не банальная черная человеческая зависть.
В Борках жителей уже оставалось немного, народ главным образом пожилой, а если и появлялись молодые, то, как правило, к деревенской работе не приспособленные, а тут, у родителей, как бы отдыхающие от трудов своих праведных. Или неправедных, Бог им судья…
Ну так вот, в последнее время, когда по соседству богатый поселок обосновался, зачастил к старухе Деминой сын ее Мишка, обретавшийся до той поры неизвестно где, но, поговаривали, вероятней всего, в местах не столь отдаленных. Наверное, так оно и было, потому что Мишкины выходки имели всегда характер дерзкий, злой и безобразный. Но особенно почему-то этот негодяй и бездельник невзлюбил Гонютиных собачек. Правда, истины ради требуется сказать, что и собаки терпеть его не могли. И встречали сварливым и яростным лаем постоянно, едва Мишка появлялся из-за хлипкой ограды своей "усадьбы". От всех прежних улиц в Борках осталась всего одна, а потому выходило так, что разноголосый лай не прекращался ни на минуту. Кого хочешь станет раздражать…
А сукин сын Мишка, будто нарочно, "заводил" эту надрывающуюся ораву. Набирал в карманы камней и пулял в собак, где только их видел, похоже, даже наслаждаясь отчаянным визгом пострадавших. Ну за что ж было его уважать после этого? Тем более что никому не известен был и род его занятий.
И что оставалось тому же Гонюте? Ругать его, материть за глаза да врачевать пострадавший свой живой товар. А в глаза - ни-ни! Бандит он и есть бандит, одна рожа его хулиганская чего стоит!..
Это лето выдалось особо жарким и сухим. Ни о какой охоте даже и помыслить было нельзя, в соседних районах тлели и дымили торфяники, лесные пожары, возникая в самых неожиданных местах, подбирались уже к самой Москве. Местные власти вообще ввели запрет на посещение окрестных лесов. Да и чего там человеку делать? Ни грибов, ни ягоды, одно беспокойство, как бы кто непогашенный окурок не бросил. Так-то оно все так, но ведь и собачкам выгул нужен. Им дальше жить и умения набираться. Вот Павел Игнатьевич, вопреки всяческим запретам, и выводил каждую свою лайку в лес: где белку или куницу облает, где лесную птицу вальдшнепа на крыло поднимет, где утку спугнет. Не для охоты, нет, для практики. Учиться ж им надо.
Он и сегодня после полудня взял на сворку Уголька и, выйдя за деревню, отцепил поводок, дав тому полную свободу. Пусть поносится немного, не все ж во дворе сидеть. Кобелек умчался, и Павел Игнатьевич с удовольствием слушал его радостный лай то слева от себя, то справа - большими кругами ходил. Усмехнулся Гонюта, вспомнив присказку: дурной собаке сто верст - не крюк. Но по отношению к Угольку это было бы несправедливо. Хороший пес растет, быстрый, неутомимый, чуткий. Вот опять лай его принесло. Он уже где-то впереди. Гонюта прислушался, что-то не понравилось. Нехорошим лай показался. Так собаки, срываясь на хрип, обычно облаивали Мишку-мерзавца. Павел Игнатьевич забеспокоился и заторопился на голос Уголька. А тот не прекращал и лаял теперь так, будто чего-то испугался, но охотничьей своей чести ронять не собирался.
Ноги вывели на лесную дорогу, точнее, на тропу, протоптанную через бывшую вырубку, заросшую густым березняком, к дальней деревне Сорокино. Но по ней, было известно, ходили мало, разве что грибники. Ну иногда эти дикие мотоциклисты из поселка гоняли на чертовых тарахтелках. А так-то народ, если надо, напрямки ходил, мимо луга над речкой Белой, впадающей в Гжелку.
Да что ж это Уголек так надрывается? Лай становился все ближе, и голос собаки все больше не нравился Гонюте. Пришлось ему поторопиться, сойти с тропы и пробраться на десяток метров в глубь березняка, смешанного с густым орешником. Заброшенная вырубка, одним словом, никакого порядка. Крупные деревья увезли, а вывороченные пни, ветки и древесные недомерки бросили догнивать.
Вот к такой куче полусгнившего валежника и добрался наконец Павел Игнатьевич. Увидел Уголька, насторожившего ушки в сторону большого пня, лежащего корнями вверх, и кучи коряг. Заметив хозяина, Уголек вроде бы успокоился, даже поскуливать стал как-то жалобно, будто просил: подойди, посмотри, что я нашел.
Подобрался поближе Гонюта, глянул и… обмер. Глаза зажмурил. А когда открыл, пересилив себя, едва удержался от приступа рвоты. Ну вот, а еще свеженькой сметаной утром побаловался…
Собака продолжала тихо скулить. Да и было отчего.
Интеллигентный человек был Павел Игнатьевич, телевизор смотрел, где все больше про преступников показывают, и знал, что руками ничего на месте преступления трогать нельзя. Да он и не тронул бы, даже если бы попросили. А потому ухватил Уголька за ошейник, прицепил к поводку и потянул следом за собой подальше от трупа, придавленного ветками, из-под которых торчали бурого цвета человеческие ступни.
Чтобы не потерять место, Гонюта сломил и поставил крестом две березки. Ну, и тропинка, что он уже невольно протоптал, тоже поможет. А теперь бегом к людям. Он подумал, куда будет ближе, и решил, что самым удобным, пожалуй, будет двигать по этой же тропе, которая и приведет к поселку. Там и народ, и телефоны у каждого…
Вот так и получилось, что вышел Павел Игнатьевич с собакой на поводке прямо к железным воротам Солнечного.
- Сынок, - сказал он мордатому охраннику, ну прямо точная копия хулигана-Мишки, - мне бы в милицию сообщить, а?
- Ну так ступай себе и сообщай, - равнодушно процедил тот. - Кто мешает? Отвали от объекта!
- Беда, сынок, убитого в лесу нашел… вот он, - Гонюта показал на Уголька, приветливо вертевшего черным бубликом хвоста с белым кончиком.
- А я тут при чем? - фыркнул охранник. - Отвали, говорю.
Но в этот момент железные ворота покатились на колесиках вбок, и показался широкий радиатор выезжающей машины.
Охранник сделал резкий отстраняющий жест в сторону навязчивого старика с собакой, а другой рукой показал водителю, что тот может выезжать. Но ведь и Гонюта был непрост. Он тут же сунулся к машине, в которой сидел важный лысый мужчина в светлом костюме.
Тот сделал знак водителю остановиться и опустил стекло:
- Какие проблемы, дедушка?
- Извините, товарищ… или господин, не знаю, как вас нынче кличут, беда случилась! Мертвый труп нашел в лесу мой Уголек! Такое вот горе. Позвонить бы в милицию. Мы ж деревенские, у нас никакой связи с начальством нет. А парень этот гонит, говорит: не положено, уйди, говорит, от объекта. Да разве ж так по-людски?..
- Так, минуту, - сказал лысый, открывая дверцу и выходя из машины. - Давай, отец, спокойно и еще раз. Тебя как звать?
- Павел Игнатьевич, Гонюта я, из Борков, соседи ваши.
- Ясно. А я - Игорь Валентинович, здесь живу. Так что вы нашли? Где и когда?
- Мертвого нашли…
- Мертвого?! - вдруг ужаснулся Игорь Валентинович. - А кто?
- Не разглядел… испугался… - залепетал Гонюта. - Я Уголька выгуливал, он как зашелся, я к нему, а там… Под пнем. И ветками привален. Ноги торчат.
- Мужчина? Женщина?
- Не знаю, ноги-то маленькие…
Игорь Валентинович схватился рукой за грудь и повалился на сиденье. Водитель подхватил его изнутри. Охранник бросился на помощь, грубо оттолкнув, почти отшвырнув, деда. Но хозяин машины уже пришел в себя и отстранил охранника, сказал резко:
- Пошел вон, мудак. Чтоб я тебя больше не видел. А если… - Он потряс перед его носом кулаком. - Будешь немедленно уволен! Старшего сюда!
Охранник вмиг стал меньше ростом и послушно затрусил в сторону стеклянной проходной.
- Извини, Павел Игнатьевич, - отдышавшись, сказал Игорь Валентинович, - у меня дочка пропала, вот, нервы. А там не… - Он так и не смог сформулировать вопрос.
- Милицию бы, - сказал Гонюта. - А я покажу. Мы покажем, - поправился он, кивая на Уголька. - Это недалеко, с полчаса ходу… ежели нормальным шагом.
- А на машине?
- Не, никакая машина там не пройдет. Разве что тарахтелки ваши… - Он опять кивнул, но уже в сторону открытых ворот. - Молодежь гоняет, это нам слышно…
Тут подошел старший охранник.
- Что случилось, Игорь Валентинович? - обеспокоенно спросил он.
- Этот человек неподалеку отсюда обнаружил спрятанный кем-то труп. А этот твой… С глаз долой его! Немедленно вызывай милицию и все, что требуется. Вечереет ведь уже! С фонарями, что ли, искать будете?! - закричал он. - Поувольняю на хер!
Он тут же выхватил из кармана пиджака телефонную трубку, нервно потыкал пальцем и поднес к уху.
- Лева, совещание отменяю. Причину сообщу позже. Срочно найди Александра Борисовича Турецкого. Хоть из-под земли мне его достань! И сам немедленно сюда. Все! - хлопнул трубкой, складывая ее. И отшвырнул на сиденье. Потом снова потискал пальцами грудь, сказал почтительно стоящему старику: - Сердце разболелось… Иди, Павел Игнатьевич, посиди в машине, отдохни, пока подъедут…
- Я ж с Угольком, - виновато показал Гонюта на собаку.
- И он пусть тоже отдохнет, - серьезно сказал Игорь Валентинович и открыл заднюю дверцу "мерседеса".
Уголек, словно понял, без команды прыгнул на широкое сиденье. Павел Игнатьевич укоризненно качнул головой и полез за ним.
- Артур, - сказал Игорь Валентинович водителю, - отъезжай в тень…
Подбежал старший охранник, послушно наклонился к хозяину.
- Ожидать придется не меньше часа. Из города едут. Может, мы пока сами? Съездим поглядим… Может, никакого отношения, а, Игорь Валентинович? Ну почему вы так считаете?
- Я из всех вас, Виктор Терентьевич, душу выну… - тихо сказал хозяин, и Ганюта замер от нехорошего предчувствия. - Вы у меня, суки, все сразу припомните…
"Ой, совсем нехорошо, - думал Павел Игнатьевич, увидев, как понурился охранник. - Так влип со своей дурной инициативой, что теперь век не отмоюсь…"
18
Вечер был душный и пропахший противным сладковатым дымом. Леса продолжали гореть. И, хотя в доме было бы, несомненно, уютнее - все-таки кондиционеры, прохлада, оперативно-следственная группа, прибывшая из районного центра "на труп", предпочла расположиться на широкой веранде особняка Залесского.
Все в поселке были уже в курсе страшной находки.
Сам Игорь полулежал в кресле, рядом с ним сидел доктор, позвякивавший пузырьками и прочей медицинской мелочью, разложенной на стеклянном сервировочном столике.
Подходили соседи. Поднимались по ступенькам на веранду, молча выражали хозяину свое глубокое сочувствие. Тот слабо кивал, но никаких слов тоже не произносил.
Несколько человек толпились внизу, у лестницы. Это те, кого должен был еще успеть допросить сегодня следователь, прибывший из города. Потому что приехали довольно поздно, уже темнеть начало. Пока добрались пешком до места, здешний проводник оказался прав, туда машина просто не могла пройти, пока разобрались с трупом девочки, который, по предварительному заключению судебного медика, пролежал там не менее пяти дней, пока облазали и осмотрели место происшествия уже при фонарях и вернулись обратно, совсем стемнело. Переносить всю дальнейшую необходимую, но невероятно тягостную для окружающих процедуру на завтра, показалось не очень уместным. Да был бы еще нормальный, как говорится, покойник, а то ведь единственная дочь известнейшего банкира, у которого связи такие, что не всякому и снились. Вон, весь вечер дозваниваются Турецкому. Знал Иван Иванович Загоруйко этого "важняка" из Генпрокуратуры. Так-то не встречался, но слышал порядочно, и всякого. Оно, конечно, у них там, наверху, свои законы и свои возможности.
Но если по правде, то Загоруйко задевало такое неприкрытое к нему неуважение со стороны хозяина этого загородного дворца и его челяди. В самом деле, приехал ответственный, поставленный на это место Законом человек, чтобы разобраться в причинах убийства, а на него все смотрят как на пешку. Как на слугу, дело которого заниматься черной работой, а потом явится господин в белом генеральском кителе и начнет "мыслить", в результате чего он, Загоруйко, естественно, останется со своим дерьмом, то есть насквозь провонявшим и полуразложившимся трупом, а "московский гений юриспруденции" будет по-прежнему весь в белом. Зла не хватает…
И само дело, как уже начал понимать Загоруйко, крепко отдавало тухлым висяком.
Как ни странно, самым информированным свидетелем оказался деревенский старик, случайно обнаруживший в лесу труп. Не выгуливай он свою собаку, так бы, наверное, и не нашли тела. Грибов нынче нет и не предвидится из-за постоянной жары и отсутствия дождей, значит, и по лесу бродить без всякой цели охочих тоже нет. Случай… все случай.
И вообще, как-то непонятно тут живут, думал следователь. Просто поразительно, что никто ничего не знает, не видел, не может сообщить следствию. Глухие и слепые. Исчез ребенок! Ну, пускай не малолетка, но все равно, пятнадцать лет - еще не возраст для принятия самостоятельных решений. Живут - лучше просто некуда, значит, с жиру бесятся? Исчезла девочка, и ни один человек, и в первую очередь родители, даже не чухнулся! Странные люди…
Да, так вот, насчет информированности. Именно старик, и никто другой, смог дать хоть какую-то зацепку, подсказку. Правда, ее еще отрабатывать и отрабатывать. Но все же… А остальное - глухо. Даже друзей-приятелей, с которыми тут водилась девочка, нельзя допросить. Нету их! Отдыхают, видите ли, от постоянного отдыха. И где? А на Кипре. В теплых морях купаются. Вот и Светлана эта, если бы неожиданно не пропала, тоже купалась бы вместе с ними. А когда они вернутся? А вот накупаются и вернутся. К началу учебного года, наверное. Вот житуха!
Понимая, что дальнейшие допросы в поисках возможных свидетелей бесперспективны, а время совсем уже позднее, Загоруйко постарался побыстрее опросить оставшихся, зафиксировал отсутствие каких-либо проливающих на существо дела сведений и отпустил народ по домам. Все облегченно разошлись. Оставались двое - это супруга хозяина и его племянница, но обе находились в Москве, и следователю было твердо обещано, что завтра они приедут, куда он укажет, и тоже дадут свои показания. Хотя, скорее всего, они ничем не будут отличаться от остальных.
Закончив работу и сложив немногочисленные протоколы в папочку, Загоруйко откланялся. Показалось, что с ним простились с облегчением. Ну что здесь за люди?!
Хозяин, по-прежнему пребывающий в кресле, вяло поинтересовался, на чем отправится следователь домой. Может, его доставить? Но Загоруйко вежливо отклонил заботу по той причине, что приехал сюда на собственных "Жигулях". Ну нет так нет. Банкир Залесский махнул рукой, как бы отпуская представителя следственных органов.
Но когда Загоруйко спустился во двор, он увидел широко шагающего навстречу ему высокого мужчину в сопровождении охранника. Лицо показалось знакомым, хотя… откуда? Но мужчина сам обратил на следователя внимание. Когда приблизился, первым протянул руку и представился:
- Турецкий Александр Борисович. А вы, простите, не следователь?
- Как догадались? - не идя на контакт, без всякого интереса спросил Загоруйко.
- А есть у нашего брата нечто такое, что отличает его от всех нормальных людей. Так как вас по имени-отчеству?
- Загоруйко. Иван Иванович.
- Очень приятно. Вы, я смотрю, уже собираетесь ехать? А если я попрошу вас задержаться буквально на десять минут, я не нарушу ваши планы?
- А для какой цели я вам понадобился? - не скрывая неприязни, спросил следователь.
- Только между нами… - Турецкий доверительно склонился к невысокому и худощавому Загоруйко и кивнул в сторону веранды: - Игорь наверняка считает, что если дело касается кого-то из его близких, то заниматься им должен сам Генеральный прокурор. Ну или кто-нибудь вроде него. А лично мне это совсем не кажется. Согласны?
Вопрос был задан настолько по-приятельски, что следователь хмыкнул и утвердительно кивнул.
- Значит, станет сейчас мне, как говорится, по дружбе полоскать мозги. А чтобы не чувствовать себя абсолютной пешкой, мне хотелось бы хоть в общих чертах знать существо дела. И в этом я очень рассчитываю на вашу помощь, Иван Иванович.
- Вообще-то, мне не трудно, - пошел на уступки Загоруйко. - Только, по правде говоря, возвращаться туда не хочется.
- Нет возражений. - Турецкий обернулся к стоящему поодаль охраннику и сказал ему: - Можете быть свободны, молодой человек. Мы уж тут как-нибудь сами… Протоколы мне смотреть, я думаю, нет нужды, поэтому, если можно, вы своими словами, Иван Иванович.