Общественное Российское Телевидение
Ведущий: Добрый вечер дорогие россияне, добрый вечер жители Краснодарского края! Сегодня у нас в прямом эфире проводятся уникальные дебаты между кандидатами на пост губернатора Краснодарского края. Дело в том, что один из трех претендентов, известный деятель культуры Иван Нервозов по-прежнему находится в Москве, в студии Останкино, в то время как Василлий Шакуров и Самсон Коваленко - естественно, в Краснодаре. Таким образом, мы сегодня имеем не просто дебаты, а целый телемост! Сейчас претенденты зададут другу другу блиц-вопрос. Но хочу сразу предупредить, что господин Нервозов уже заявил, что исповедует философию непротивления злу, поэтому отвечать он согласен, но спрашивать - нет. Итак, начнем.
Шакуров: Господин Коваленко, вы везде трубите о своей принадлежности к национал-патриотическому движению…
Коваленко (гордо): Трублю. И буду трубить.
Шакуров: Но я хочу вас спросить. Имеют ли людоеды право говорить от имени съеденных ими людей?
Коваленко: Хм…каков наглец. Прежде всего, я хочу сказать, почему я говорю так коротко? Да потому что слов не хватает. Вот мой ответ - все надо принести в жертву человеку. Только не других людей. Теперь моя очередь? Господин Нервозов, многим непонятна ваша программа. Скажите, вы поддерживаете эту либеральную демагогию, вы за восстановление частной собственности на землю?
Нервозов: Я - за восстановление частной собственности на духовную жизнь.
Шакуров (ехидно): Скажите, вот вы кажется, вдобавок ко всем своим талантам еще и писатель, там, сочинитель. Это, наверное, очень трудно выдумывать все из головы?
Нервозов (с достоинством): Трудно. Но думаю, что из ноги было бы еще труднее.
Шакуров: А можно я спрошу за него, за Нервозова? Скажите, Коваленко, а сколько народных денег вы вбухали в этот бездарный проект, который имеете наглось реализовывать в моем родном городе?!
Ведущий (спохватившись): Простите, это нарушение регламента.
Коваленко: Теперь опять я? Знаете анекдот про бывшего Генерального прокурора Пилютина? "СМИ передают: новый поворот в деле Пилютина. Он признал, что на известной пленке с девушками запечатлен был действительно он. Но заметил, что все это время держал пальцы крестиком, что хорошо видно в кадре". Дорогие избиратели! Сейчас обращаюсь к вам! Смотрите внимательно на господина Шакурова. Все что вы про него запомните, запишите, не потеряйте, нам еще пригодится, и тогда… Ведущий: Большое спасибо. На этом мы заканчиваем наш уникальный…
Коля Щербак
Он, как водится, проспал и нормально выполнить поручение Дениса - отвезти Тамаре отчет о проделанной работе - в результате не смог. А было так.
Когда Щербак приехал к Меньшовой, ее уже и след простыл. Прислуга, правда, была дома, но она не знала, куда именно поехала Тамара. Сказала только, что хозяйка уехала в довольно примечательной машине - красном спортивном "Мерседесе". Тут, конечно, Щербак, вспомнил, что съезжая четверть часа назад с кольцевой, видел такую машину. И немедленно развернулся в погоню. В ход были пущены мощнейшие связи. В результате Коля задействовал порядка двух десятков гибэдедешных постов с одного из которых ему и сообщили, что красный "мерс" движется по улице Народного ополчения в сторону Крылатского. Но из-за чудовищной пробки на Карамышевской набережной (кстати, уникальный случай) догнать Тамару Щербак так и не смог. В результате он нашел ее красную машину на Осеннем бульваре, припаркованной к дому № 14. Оставалось лишь ждать.
Тамара вышла из подъезда спустя сорок минут. Одновременно на балкон второго этажа вышел курить пожилой мужчина. Тамару махнула ему рукой и села в кабриолет. Тогда Щербак вытащил бинокль и мысленно его сфотографировал. Тонкий с горбинкой нос, длинная худая шея, как, впрочем и вся фигура, седые волосы редким пушком, от виска до виска охватывают затылок, оставляя совершенно голый череп, и глаза - немигающие и бесцветные…
Щербак так и не рискнул подойти к Тамаре и сказать, что банально выследил ее. Вместо этого он развернулся и поехал в "Глорию", где и рассказал об этой печальной истории Денису.
- Коля ты меня достал, - вздохнул Денис. - Ну когда это кончится? Когда ты будешь просыпаться по первому звонку будильника, а не по десятому, и то по моему - телефонному?!
Щербак стоял навытяжку, вздыхал. Макс и Демидыч наслаждались этой сценой. Она действительно казалась забавной, если учесть, что Денис был моложе распекаемого сотрудника на добрый десяток лет.
- Дэн, а давай узнаем, к кому она ездила? - в качестве моральной компенсации предложил Щербак. - Адрес-то у нас есть.
- Да зачем?!
- Мне почему-то кажется, что у нас появились конкуренты. Я думаю, что она кого-то еще наняла. Я так припоминаю, что типа этого, с Осеннего бульвара, где-то видел. Наверняка какой-то прожженный сыскарь.
Денис махнул рукой, мол, делай, как знаешь.
Щербак моментально запряг Макса, и тот через различные справочные системы через десять минут вытащил имя Тамариного знакомого. Его звали Эдуард Васильевич Зарецкий.
- Ну что, вспомнил? - спросили все у Щербака. - Он единственный из присутствующих работал в МУРе и действительно общался с несметным количеством служивых людей.
Щербак почесал затылок.
- Да что-то как-то… Как-то что-то…
- Ладно, - сказал Денис. - Макс вытащи на этого Зарецкого-хмурецкого всю подноготную. Взломай все что надо.
- Денис, да я уже просто боюсь это делать. Ну сколько можно! - взмолился Макс. - Возьмут же нас за задницу когда-нибудь, как пить дать! Тем более, после коста-риканской-то аферы надо затаиться.
Тогда Денису ничего не оставалось, как позвонить дяде и просто попросил грубо использовать служебное положение в личных целях: ему нужна была информация на Эдуарда Васильевича Зарецкого.
Самсон Коваленко. Так закалялась сталь
Начался 1954 год.
Самсон шел по сырым улицам в горком комсомола и думал, что Лия - хорошенькая хоть и таджичка. Лия - третий секретарь горкома комсомола, она курировала их детский дом, и Самсон нес ей очень важную бумагу - социалистические обязательства, принятые их пионерской и комсомольской организацией в преддверии ХХ съезда КПСС.
Горком был похож на вокзал или базар. Народ носился по коридорам с вещмешками и галдел про какие-то грузовики, которые до сих пор не пришли. Прямо на полу в вестибюле дописывали огромный лозунг "Даешь Целину!", Лия была у себя, но в свитере и ветровке сидела на рюкзаке и разговаривала по телефону.
- Куда-то уезжаете? - растерянно спросил Самсон.
Она рассмеялась:
- Ты про Целину слышал?
- Слышал, конечно. В Казахстане будут осваивать вековые ковыльные степи…
- Не "будут осваивать", а "мы будем". Мы, понимаешь? Сегодня отбывает первый отряд таджикских комсомольцев.
- И ты?
- И я.
- А можно мне с вами?
- Тебе нужно закончить школу, - она потрепала его по голове, как маленького, - потом ФЗУ, чтобы получить хорошую нужную профессию, а тогда уже приезжай. Место тракториста мы для тебя оставим, а хочешь - комбайнера.
Самсон понуро вышел из кабинета. Присел на крыльце, полюбовался на суматоху. Наконец пришли долгожданные грузовики. Будущие целинники полезли в кузова, а с ними десятки провожающих с гитарами, гармошками, флагами. Теперь с песнями они все поедут на вокзал, там сядут в вагоны…
Самсон легко перемахнул через борт, никто не обратил на него внимания. "Я только до вокзала", - успокаивал он себя. - "Помашу рукой и обратно в детдом". На вокзале суеты только прибавилось, все со всеми обнимались, допевали, дотанцовывали, бегали между теплушками, по сто раз теряя свои вещи. Он забрался в самый дальний уголок и так и просидел всю дорогу, не сомкнув глаз, очумело глядя в мутное окно на проплывавшие мимо пейзажи.
Первый раз в жизни Самсон ехал в поезде (ехал он, конечно, на поезде и в эвакуацию, но не помнил ничего, тогда ему был всего год), первый раз в жизни никто не скомандовал ему отбой.
Он вырвался из так осточертевшего детдома. И на целых три месяца раньше определенного ему срока.
Обнаружили его, когда уже прибыли на место и стали расселять народ по палаткам и землянкам. Хотели отправить обратно, но Лия, которая больше всех на него кричала за мальчишество и дурацкую самодеятельность, в конце концов, уговорила директора совхоза оставить парня. Пообещав, что школу он закончит вечернюю, а с начальством детдома они договорятся.
Так и началась его трудовая биография, в неполных четырнадцать лет, с должности помощника механика…
В Таджикистане он снова оказался только в восьмидесятом, уже будучи секретарем Краснодарского крайкома КПСС. Приехал по партийным делам, с дружественным визитом, но специально выделил целый день, чтобы вернуться в "места отбытия детства", вернулся, чтобы окончательно все для себя прояснить.
Тогда в 54-м заведующая детдома просто переслала в совхоз справку, что он Самсон Иванович Коваленко - сирота и с 1941 по 1954 состоял на попечении государства. И больше ни слова, были таки у него родители, погибли они или пропали без вести…
Ничего не стоило, конечно, попросить местное начальство все проверить и выяснить. Проверили бы и выяснили, с гостеприимством у них традиционно все в норме, просьба гостя - закон. Вырыли бы из архивов его личное дело, если только сохранились эти архивы. Но дело было сугубо личное, а значит, и делать его следовало лично.
Городок он узнал с трудом. Дома ребенка больше не было, на его месте стояла новая школа. Только больница выглядела почти так же как тогда в войну, и по пыльному дворику опять гуляли раненые русские солдаты вперемежку с местными узкоглазыми пациентами.
А вот детдом стоял, так и не разбомбил его никто, и землетрясения прошли мимо. Стоял и даже расстраивался. К Коваленко отнеслись с почтением, даже с трепетом, видимо не часто баловали их высокие гости. Водили, показывали новые, но уже облупившиеся корпуса, недостроенный бассейн и спорткомплекс. Нашли-таки папку с его личным делом.
Никого из его воспиталок, училок и нянек, конечно, уже не осталось. Новая заведующая, чем-то похожая на красавицу Валентину Николаевну, не читая, отдала ему папку и скромно вышла из комнаты, чтобы не мешать.
Он смотрел на выцветшие буквы "Коваленко Самсон Иванович 30.06.1940" не решаясь заглянуть внутрь. Выкурил подряд две сигареты.
Наконец-то, кончится неизвестность. Детская тоска вылезла откуда-то из глубины желудка.
В папке лежали пожелтевшие листы. Сверху - коряво напечатанные на машинке. Это о нем уже о старшекласснике. Пролистал, не читая, добрался до самых нижних - справки с размытыми печатями, написанные чернильной ручкой.
"… эвакуирован с частью контингента детского дома N2 г. Краснодара…"
"… в детский дом доставлен гр. Парамоновой 16.08.1941 г. Первичный осмотр проведет врачом-педиатром Штейнман Ф.А.: ребенок - мальчик, по физическим и размерным показателям возраста примерно 52–60 недель, без признаков инфекционных заболеваний. Речь, социальное развитие и моторика подтверждают ранее определенный возраст. На одежде и шапочке обнаружены метки "Коваленко Самсон". Оформлен как Коваленко Самсон Иванович 1940 г. р…."
В графах "отец" и "мать" - жирный прочерк.
Заявление гр. Парамоновой К.А. путевой обходчицы ст. Краснодар-товарная.
"…15.08 при обходе запасных путей у шестой грузовой платформы обнаружила подозрительный сверток. В марселевом одеяльце оказался ребенок, которого и передаю в ДД N2. Родственницей передаваемого ребенка не являюсь и о подробностях его утери мне ничего не известно".
Ну, вот и все.
Коваленко захлопнул папку с сожалением, а может с облегчением. По крайней мере, больше нет смысла себя корить, что чего-то не сделал. Сделал все что мог. Если и жива еще мать (что вряд ли), наверняка забыла уже о его существовании. Хватило сил бросить родного сына на рельсах, значит, нет ей до него никакого дела, а значит, и ему до нее никакого дела нет.
Выбился в люди он сам без чьей-либо поддержки, а жестокое детство так это даже на пользу. Не сломался - наоборот, сразу и навсегда понял главное. В шестом классе написал в сочинении: "Мы русские - люди". Училка не поняла, исправила ошибку, переставила тире после "Мы". Но он тогда не ошибся, он написал то, что выносил в душе за неимоверно долгие годы среди чучмеков. Только русские - люди, а все остальные - скоты.
Потому он не задержался на Целине. Хоть и провозглашалось, что Казахстан станет житницей всего СССР, на деле выглядело все как облагодетельствование в первую очередь казахов, то есть тех же чучмеков. А горбатиться ради узкоглазых Самсон не желал, да еще под аккомпанемент дурацких лозунгов: "Казахстан накормит всю Россию". Россия сама способна себя накормить. Это Кубань - житница России, а не чучмецкие степи.
В 56-м он вернулся на родину, пошел в колхоз трактористом, закончил школу. Потом армия, из армии - в институт, выучился на агронома. И снова колхоз. Не мудрствуя лукаво, он шел по прямому и верному пути, указанному партией. В партию, кстати, вступил еще в армии, освоение Самсоном Целины в четырнадцать произвело на замполита неизгладимое впечатление. Романтик был замполит, сам мечтал покорять и осваивать, да не сложилось.
Женился. В жены взял смешливую казачку Марусю. А тесть, мерзавец, как напьется, бывало, все в душу лезет:
- Почему, Самсон, родителей не ищешь? Если погибли, надо могилку найти, а то не по-людски получается. А может и живы еще, война-то многих разбросала. И за границей пооставались, кто в плену был, боялись возвращаться, и калек много, которым стыдно было родным в обузу домой ехать. Только разве мы батьку твоего не примем, если он калека безногий?
И Самсон писал в Красный крест, в Москву в военный архив, тете Лиде даже написал в Хорог. Только из организаций ответили, что данных для поиска недостаточно, и нянечка написала, что ей о его родителях вообще ничего не известно.
Трудился Самсон Иванович, не покладая рук, рвал пупок в родном колхозе, как будто и вправду хозяйство было свое кровное. А знакомые за глаза потешались над его "трудовым алкоголизмом". Но этот раз и навсегда заведенный ритм - с раннего утра до позднего вечера - принес-таки свои плоды. А еще, конечно, твердость в следовании "генеральной линии". Самсону Ивановичу предложили перейти на партийную работу в район.
Новый жизненный устав он принял сразу и безоговорочно. Партия - авангард советского народа, а они, секретари райкомов, обкомов, крайкомов и прочих комов - как бы авангард авангарда. Им решать, куда идти народу и партии и что делать, а раз с них спрос больше, то и привилегии им полагаются соответствующие.
- Народ должен пахать! - делился с Самсоном Ивановичем жизненной мудростью первый секретарь райкома на банном междусобойчике, посвященном его блестящему карьерному взлету. - А мы должны, что делать?
- Сеять.
- Точно. Разумное, доброе, вечное. - Первый неспешно цедил коньяк с сигареткой и, все больше хмелея, домогался: - Вот ты скажи мне, что ты собираешься сеять?
- Правду, - нетрезво кивал Коваленко.
- Ну и дурак! - рубил воздух стаканом Первый. - Ни хрена из твоей правды не вырастет. Высоким целям нужны высокие мысли и высокие слова. Знаешь, где самые высокие слова? В библии. И прекрасно, доложу я тебе, служат для безотказного массового гипноза. Правда - она завсегда зовет на бунт, а нам, Самсон, нужно народ за собой вести к мирной жизни. Потому сеять надо высокие истины из нашей коммунистической библии и иногда удобрять их хорошими делами. Ты пей, Самсон, пей и думай.
И он послушно пил. И коньяк долго бродил от кадыка к желудку, потом укладывался приятной ватностью в руках и ногах. А вместе с ним укладывались и фразы Первого в звенящей богатырской его голове. Приживались, пускали корни и становились уже его фразами, его мыслями.
Расставались с Первым уже окончательно единомышленниками и друзьями, хлопали друг друга по бицепсам. А потом оказалось, что завтра - Первомай, и Самсон Иванович, покачиваясь с похмелюги, гордо стоял на трибуне и смотрел на народ, и выкрикивал в него высокие слова. А народ радовался и принимал их за чистую монету.
Пришлось теперь Самсону Ивановичу изучать "дипломатию", должность требовала, когда надо и подлизать чью-то задницу и принять на себя чужие шишки. Но зато и лестница вверх перед ним открылась широкая с ковром и перилами, а за лестницей (очень он на это надеялся) будет лифт и на самый верх. Так что маленькие неприятности можно было стерпеть.
В восьмидесятые перебрался Самсон Иванович в крайком - завотделом сельского хозяйства. А потом избрали его председателем Краснодарского крайисполкома.
Опираясь на верных людей, не растрачивал он попусту сил на борьбу с соперниками. Успел полюбить Самсон Иванович комфорт и достаток, но о правилах преподанных ему в свое время Первым не забывал, старался и для народа. Много ли ему надо, бедному. Изверившиеся за долгие годы бездействия власти, люди нетерпеливо ждали конкретных поступков, помощи, и появление Коваленко в президиумах всяческих съездов, собраний, конференций воспринималось как неотъемлемая часть его большой хозяйственной работы. И результаты его деятельности были налицо: ремонтировались дороги и строились дома, находились деньги на ремонт школ и больниц, в темноте окраинных районов появлялись свет и милицейские патрули… И за всем этим стоял председатель крайисполкома народный депутат Самсон Иванович Коваленко.
Чем выше ты, любил говаривать Самсон Иванович, тем больше возможностей помочь людям. Особенно, когда в основе карьеры лежат большие дела, а не кулуарные интриги. Но подкосило Коваленко злополучное ГКЧП.
Самое обидное, что на Союз, который так хотели сохранить путчисты, ему было плевать. Даже наоборот радовался, когда прибалты зашевелились. Пусть бы и катились вместе с остальными нацменами. Россия без них проживет, а вот они без России еще неизвестно как справятся. Горбачева не любил за мягкотелость, думал, попрут его. Поэтому создал в крае свое местное ГКЧП, опередив обкомовских ротозеев и перестраховщиков. И вышло, что самому через четыре дня пришлось расстаться с кабинетом, еще и дело завели, правда, потом закрыли.
Временно осел в Анапе. Работал заместителем директора хлебозавода по развитию и строительству. Заводу перевалило за пятьдесят, с момента пуска он не строился и не развивался, должность всегда была вакантной, но директор, так же, как и Коваленко, был болен идеей возрождения казачества. Генерал Дудаев не скрывал своих планов создания Великой Шапсугии-II, намереваясь включить в нее и Краснодарский край, и Коваленко вынашивал не менее воинственные контрзамыслы, правда, для их осуществления не имел никаких возможностей.
Депутатских полномочий (он был делегатом Съезда Народных Депутатов Российской Федерации) его не лишили и дела понемногу пошли в гору. Нашлись люди, внесшие средства в "Фонд возрождения казачества" - античеченские и антиабхазские настроения были в крае очень популярны, особенно среди казаков. Коваленко понимал, что первые взносы сделаны если не откровенными бандитами, то нечистыми на руку предпринимателями, надеявшимися в будущем на вооруженную поддержку казачества, однако от денег не отказался: важно начать, а там посмотрим, кто возьмет верх. Выступил на панихидном по Советскому Союзу Съезде и получил гору корреспонденции: "Только вы можете представлять кубанских казаков - цвет русского народа!"