- Значит, и говорить больше не о чем. Тем более, что все на месте, ничего не пропало.
Он не ответил. Не стоит продолжать спор. Кому бы она ни служила, им или противнику, он все равно обязан жить в этом отеле - так предписывала инструкция.
- А теперь вы, может быть, все-таки позволите мне сказать, ради чего я поднималась сюда, - какая-то дама желает поговорить с вами по телефону. Телефон - в холле.
Он переспросил с удивлением:
- Дама?
- Насколько я могу судить…
- Она назвала свое имя?
- Нет.
Он заметил взволнованный взгляд Эльзы и подумал: Господи, только этого еще не хватало - детской влюбленности. - Шагнув к двери, он тронул ее за рукав и сказал:
- Мне ты можешь доверять.
Четырнадцать лет - ужасный возраст: так много знаешь и так мало можешь. Если это и есть цивилизация - людные улицы, богатые витрины, дамы, стайками идущие пить кофе к "Буссару", мемуары фрейлины при дворе короля Эдуарда, и тут же рядом гибнущий, тонущий в пучине ребенок - нет, тогда он предпочитает варварство, разбомбленные улицы, очереди у продовольственных магазинов. Там самое худшее, что ждет ребенка - это смерть. Да, именно ради таких, как Эльза, он борется, чтобы подобная цивилизация не вернулась в его страну.
Он взял трубку.
- Алло. Простите, кто говорит?
Голос, раздраженный ожиданием, ответил:
- Роз Каллен.
Что бы это значило? - подумал он. - Неужели они, как в дешевых романах, ставят ему ловушку с красоткой для приманки?
- А-а… Надеюсь, вы благополучно добрались до вашего Гвин-коттеджа.
Только Л. мог дать ей его адрес, никто другой.
- Конечно, добралась. Но послушайте…
- Я сожалею, что был вынужден оставить вас в столь сомнительной компании.
- Ладно, не валяйте дурака. Вы, правда, вор?
- Я начал угонять машины раньше, чем вы появились на свет.
- Но ведь у вас назначена встреча с моим отцом?
- Это он вам сказал?
Из трубки вырвался нетерпеливый возглас:
- Вы думаете, мне нечего больше делать, как болтать с отцом? О встрече написано в вашем блокноте, который вы выронили.
- И адрес отеля тоже был в блокноте?
- Да.
- Не худо бы получить его обратно. Я имею в виду блокнот. Он мне трогательно напоминает о других моих кражах.
- О, ради бога, - сказал голос, - не нужно так…
Он мрачно оглядел маленький гостиничный холл: азиатские ландыши в высокой напольной вазе, стойка для зонтиков, напоминающая формой гильзу артиллерийского снаряда. У него на родине валяется столько гильз, что их хватило бы на весь мир. Пустые снарядные гильзы на экспорт! Спешите приобрести… Отличный подарок к Рождеству - изящная стойка для зонтиков, доставленная из разрушенного войной города.
- Вы что там, уснули? - спросил голос в трубке.
- Нет, я просто жду, чем это кончится. Ваш звонок, признаться, меня несколько удивил. Последняя наша встреча произошла, как вы помните, при необычных обстоятельствах.
- Я хочу поговорить с вами.
- Да? - Если бы знать точно - работает она на Л. или нет.
- Но не по телефону. Может быть, поужинаем сегодня вечером?
- Вы ведь знаете, что у меня нет для этого подходящего костюма.
- Ну пойдем, куда вы захотите, в какое-нибудь местечко поскромнее.
Странно, в голосе Роз Каллен слышалось не свойственное ей напряжение. Если она в сговоре с Л., тогда, конечно, можно понять ее нервозность - у них оставалось слишком мало времени. Его встреча с Бендичем была назначена на завтрашний полдень. Можно и повидаться с ней, пожалуй, беды от этого не будет. Если, конечно, он не потащит с собой свои рекомендательные письма, пусть даже запрятав их в носок. С другой стороны, и оставлять их нельзя - они могут снова обыскать его номер… Тут было над чем подумать.
- Где мы встретимся? - спросил он.
- На остановке "Рассел-сквер", ровно в семь, - быстро ответила она.
Звучало вполне невинно.
- Вы не знаете, никому не нужна хорошая горничная? Может быть, вам или вашему отцу?
- Вы с ума сошли?
- Ничуть. Ладно, поговорим об этом вечером. До свидания.
Он медленно поднялся к себе в номер. Рисковать он не хотел. Рекомендательные письма необходимо спрятать. Нужно продержаться лишь двадцать четыре часа, после чего он свободен - свободен вернуться к своему истерзанному бомбежками и голодом народу. Нет, конечно же, они не собираются подсунуть ему любовницу - только герои мелодрам попадаются на такие трюки. К тому же в мелодрамах тайный агент никогда не бывает усталым, безразличным к девушкам, влюбленным в свою покойную жену. А если Л. поклонник мелодрам? В конце концов, он представитель аристократии - все эти маркизы, генералы и епископы живут в собственном странном мире, позвякивая орденами и медалями, которыми награждают друг друга. На остальной мир они смотрят, как рыбы, сквозь стекла аквариумов; даже по своим физиологическим потребностям они принадлежат к одному виду, роду, семейству. Следовательно, вполне возможно, что они черпают свои представления о внешнем мире - о людях мыслящих и работающих - именно из мелодрам. Было бы ошибкой недооценивать невежество правящего класса. Сказала же Мария-Антуанетта о бедняках: "У них нет хлеба? Пусть едят бриоши".
Управляющая ушла. Возможно, она слушала его разговор с Роз через отводную трубку. Эльза с яростным усердием наводила чистоту в коридоре. Он остановился и с минуту понаблюдал за девочкой. Рискнуть?
- Загляни-ка ко мне в номер на минутку. - Она вошла, и он плотно затворил за ней дверь. - Я буду говорить шепотом, чтобы она не подслушала.
И снова его поразил ее преданный взгляд. Господи, ну что он такого сделал, чтобы заслужить ее преданность? Немолодой иностранец с израненным лицом, с которого он только что смыл кровь. Ну, сказал несколько добрых слов, но неужели слова эти были для нее такой редкостью, что вызвали столь трогательную реакцию?
- Я хочу, чтобы ты для меня кое-что сделала.
- Все, что угодно, - сказала она.
Вот, точно так же, - подумал он, - она предана и Кларе. Что же это за жизнь такая, если ребенок за неимением лучшего вынужден дарить свою любовь старику-иностранцу и проститутке…
- Ни одна душа не должна об этом знать. У меня тут есть кое-какие бумаги, за которыми охотятся нехорошие люди. Мне нужно, чтобы ты подержала их у себя до завтра.
- Вы шпион? - спросила она.
- С чего ты это взяла?
- А мне все равно, кто вы, - сказала она.
Он сел на кровать и снял ботинок. Она следила за ним, как зачарованная.
- А вот той леди, которая по телефону… - начала она.
Держа носок в одной руке и бумаги в другой, он взглянул на Эльзу:
- И она не должна знать. Только ты и я.
Лицо ее просияло, словно он преподнес ей бриллиантовое кольцо. Он тут же раздумал расплачиваться с ней деньгами. Может быть, позже, перед отъездом, он сделает ей какой-нибудь подарок, который она, если захочет, продаст, но деньгами он ее не унизит.
- Где ты будешь их хранить?
- Там же, где и вы.
- Никто не должен знать.
- Могу перекреститься.
- Лучше спрячь бумаги сейчас же, сию минуту.
Он отвернулся и стал смотреть в окно. Прямо под ним растянулись большие золоченые буквы названия гостиницы. Сорок футов отделяло его от покрытой изморозью мостовой, по которой медленно тащился фургон с углем.
- А теперь, - сказал он, - я опять прилягу, посплю немного.
Он мог позволить себе спать до вечера.
- А поесть вы не хотите? Сегодня обед неплохой - тушеное мясо по-ирландски и пудинг с патокой. Поедите и согреетесь, - сказала она. - А я вам побольше кусочек подложу, когда она отвернется.
- Я еще не привык к вашим огромным порциям, - сказал он. - Там, откуда я приехал, мы отвыкли так есть.
- Все равно есть надо.
- А мы нашли способ подешевле - вприглядку. Разглядываем в журналах цветные картинки, где еда нарисована…
- Ну, это вы загибаете, сэр. Я вам не верю. Вам надо поесть. Если вы из-за денег…
- Нет, не в деньгах дело. Я обещаю тебе хорошо поесть вечером, а сейчас все, что я хочу, - это поспать.
- На этот раз к вам никто не войдет, - сказала она. - Ни одна душа.
Он слышал, как она расхаживает по коридору, словно часовой, и мерно шлепает мокрой тряпкой - шлеп, шлеп, шлеп, должно быть, притворяется, будто убирает.
Он опять лег, не раздеваясь. На этот раз не нужно было давать команду подсознанию разбудить его. Он никогда не спал больше шести часов кряду - это был самый длинный интервал между двумя воздушными налетами. Но сейчас он вообще не мог уснуть. Еще ни разу с тех пор, как он выехал на задание, он не расставался со своими документами. Они пересекли с ним Европу, были при нем в парижском экспрессе и на пароходе из Кале в Дувр. Даже когда его били, они лежали здесь, в ботинке, в полной безопасности. Без них ему было не по себе. Документы придавали ему вес, авторитет, без бумаг он никто, просто нежелательный иностранец, лежащий на обшарпанной кровати в сомнительном отельчике. А что, если девчонка начнет похваляться оказанным ей доверием? Нет, ей он доверял больше, чем кому-либо другому на свете. А вдруг она растяпа, и, переодеваясь, оставит по забывчивости его документы в старых чулках?.. Вот уж Л., - подумал он невесело, - так никогда бы не поступил. По существу, в чулке полунищей служанки лежало будущее его родины или того, что от нее осталось. Бумаги стоили самое меньшее две тысячи фунтов стерлингов, это уже доказано, только кивни - и они выложат деньги на бочку. Они предложили бы и куда больше, согласись он подождать и получать частями… Он почувствовал себя обессиленным, как Самсон с остриженными волосами. Он уже было поднялся с кровати, чтобы вернуть Эльзу. Но тогда куда девать документы? Где их спрячешь в этой маленькой голой комнатушке? Да к тому же есть своя логика в том, что будущее бедняков зависит от них же, бедняков.
Медленно тянулись часы. Казалось, во всей гостинице наступил мертвый час. В коридоре - ни шороха. Понятно, не могла же она там до бесконечности орудовать своими швабрами и тряпками. Жаль, что у меня нет пистолета, - подумал он. - Я бы не чувствовал себя таким бессильным. Но провезти в Англию оружие было немыслимо, слишком велик риск попасться на таможне. Наверно, и здесь где-то из-под полы можно приобрести пистолет, но где, у кого? Он вдруг почувствовал, что его слегка знобит от страха. Их время истекало - они наверняка нанесут ему удар и притом скоро. Если они начали с избиения, то следующая атака будет пострашнее. Ему стало не по себе, он почувствовал себя всеми брошенным, от сознания полного одиночества перед лицом опасности им овладел ужас. Дома в трудные минуты с ним рядом почти всегда был весь город. И снова в памяти всплыла тюрьма и охранник, идущий к нему по заасфальтированному двору. Тогда он тоже был один. В древние времена сражаться было веселее. В битве при Ронсевале у Роланда были соратники - Оливье и Турпин, на помощь ему спешила вся кавалерия Европы. Людей объединяла общая вера. Против мавров даже еретики объединились с христианами. У них могли быть разногласия по поводу святой Троицы, но в главном деле они были едины и тверды, как скала. А сегодня - такое множество толкований материалистической политэкономии, так много комбинаций начальных букв в сокращенных названиях партий…
С улицы, сквозь плотный холодный воздух донеслись выкрики старьевщика и обойщика кресел, предлагавших свои услуги. Он говорил себе, что война убивает чувства - нет, неправда. Какая мука слышать эти голоса… Он, как мальчишка, зарылся с головой в подушку. Отчетливо, словно наяву, вспомнилось время перед свадьбой. Тогда они вдвоем прислушивались к этим крикам с улицы. Сейчас он чувствовал себя обманутым, преданным, осмеянным. Словно он, ради минутной похоти, испортил жизнь и себе, и ей. Жизнь - сплошное надувательство… Как часто они любили повторять, что не переживут друг друга и на неделю, но вот он не умер, вышел живым из тюрьмы, не погребен под развалинами дома, хотя бомба пробила все четыре этажа. Погибла кошка, а он остался жив. И Л. воображает, что его можно заманить в ловушку, подсунув ему смазливую девицу? Неужто душевные муки и отчаяние - это все, что припас для него Лондон, мирный иностранный город?
За окном сгустились сумерки. На улице зажглись огни, и, казалось, оконное стекло покрылось изморозью. Он лежал на спине с открытыми глазами. Эх, быть бы сейчас дома… Он встал, побрился. Пора выходить. Он застегнул пальто доверху и вышел в промозглую тьму. Ветер дул со стороны Сити, неся с собой холод каменных стен, больших контор и банков. Он напоминал о длинных коридорах, стеклянных дверях и нудных канцелярских буднях. Такой ветер мог выдуть из человека душу. Он пошел по Гилфорд-стрит. Поток клерков, возвращающихся с работы, уже иссяк, час театралов еще не настал. В маленьких отельчиках накрывали столы к обеду. Из окон дешевых номеров смотрели на улицу восточные физиономии, полные ностальгической печали.
Свернув в переулок, Д. услышал позади вкрадчивый, тихий, интеллигентный голос: - Прошу прощения, сэр. Извините, пожалуйста. - Он остановился. Весьма странно одетый тип - продавленный котелок и длинное черное пальто, с которого спороли воротник, - поклонился ему с чрезмерной галантностью. Седая щетина на подбородке, мешки под налитыми кровью глазами, протянутая, словно для поцелуя, тощая сморщенная ладонь. В извинениях старика слышались интонации, оставшиеся, должно быть, от его университетского, а может быть, актерского прошлого.
- Я был уверен, сэр, что вы не осудите меня за то, что я к вам обратился. Дело в том, сэр, что я оказался в стесненных обстоятельствах…
- В стесненных?
- Речь идет всего лишь о нескольких шиллингах, сэр.
К такому Д. не привык, у него на родине нищие в прежние времена выглядели куда живописнее - стоя на церковных ступенях, они выставляли напоказ свои рубища и гноящиеся язвы.
Старик говорил с плохо скрываемым волнением.
- Естественно, я бы не обратился к вам, сэр, не будь я уверен, что вы… ну, как бы это лучше сказать… - человек особого склада…
Кто он, - подумал Д., - нищий сноб или хитрый попрошайка с отработанным подходцем?
- Но, конечно, если вам в данную минуту почему-либо неудобно, тогда не может быть и речи…
Д. полез в карман за деньгами.
- О, только не здесь, сэр, если не возражаете, не на виду у всей улицы. Может быть, зайдем в подворотню? Признаюсь вам, сэр, безумно стыдно просить взаймы у совершенно незнакомого человека. - Он нервно метнулся в подворотню. - Обстоятельства вынуждают, вы уж простите, сэр.
В переулке не было ни души, только поодаль стояла машина. Разговор происходил у больших зеленых запертых ворот.
- Хорошо, вот вам полкроны, - сказал Д.
- Благодарю вас, сэр, - оборванец схватил деньги. - Не исключено, что когда-нибудь я буду в состоянии вернуть вам долг… - И шустрой рысцой выбежав из подворотни в переулок, исчез из виду. Д. двинулся следом. Что-то негромко чиркнуло у него за спиной, и острый осколок кирпича, отскочивший от стены, ожег ему щеку.
"Беги!" - подсказала память. На улице светились окна, на углу стоял полисмен. Здесь он в безопасности. Он понял - кто-то выстрелил в него из пистолета с глушителем. Дурачье, не знают, что с глушителем точно не прицелишься.
Нищий, - размышлял он, - должно быть, караулил его еще у гостиницы и заманил, как подсадная утка, в подворотню. На случай если бы они в него попали, машина стояла наготове, чтобы забрать тело. А может быть, собирались только покалечить его. Возможно, они и сами-то не решили точно, что им делать, потому и промахнулись. Это как в бильярде - задумаешь положить два шара подряд и мажешь с первого удара, не положив ни одного. Но откуда они узнали, в котором часу он выйдет из отеля? Он ускорил шаг и вышел на Бернард-стрит. Гнев в нем еще не остыл. Конечно, девица не явится в назначенное место.
Но она ждала его.
Он сказал:
- Не думал, что вы придете. Особенно после того, как ваши приятели только что попытались меня подстрелить.
- Послушайте, - сказала она, - хватит этой ерунды. Я пришла, чтобы просить у вас извинения за вчерашнее. Не верю, что вы действительно собирались украсть машину. Но я была дико пьяна и даже подумать не могла, что они собираются избить вас. А они избили… Все этот кретин Керри! Но насчет того, что в вас стреляли - это уж снова мелодрама… Или вы пытаетесь сыграть на романтических струнах женского сердца? Должна вас огорчить - на меня это не действует.
Он спросил:
- Л. знал, что мы договорились встретиться на этом месте в семь часов?
Она немного смутилась:
- Знал только Керри. Л. - нет.
Признание удивило Д. Возможно, она действительно ни при чем?
- Керри подобрал вашу записную книжку. Он сказал, что будет держать ее у себя на тот случай, если вы попытаетесь еще что-нибудь натворить. Я говорила с Керри сегодня по телефону - он еще был в городе. Я сказала, что не верю, будто вы хотели угнать машину, и добавила, что собираюсь с вами встретиться. Ну, хотя бы, чтобы вернуть вам книжку.
- Он ее отдал?
- Вот она.
- И, вероятно, вы сказали ему, где и в каком часу мы встретимся?
- Очень может быть. Мы долго говорили с ним о вас, спорили. Я ему - свое, он - свое. Но все равно, вы напрасно будете меня уверять, будто Керри в вас стрелял, я не поверю.
- О нет, этого я не утверждаю. Я предполагаю, что он встретился с Л. и сообщил ему все, что от вас услышал.
Она сказала: