Да в принципе Владу теперь уже было наплевать, кто этот козел тетке, другое важно: остановиться здесь он не сможет. И куда уйти, не знает. И на что дальше жить - тоже. Работу бы найти, устроиться хотя бы временно…
- А ты где работаешь? - спросил просто на всякий случай, без особой цели.
- Дак на заводе… Вон, на "Реммаше"… У меня сегодня выходной. - Последнее сказал словно бы в оправдание своего присутствия дома.
- А теть Поля тоже работает там?
- Не, Полина она в магазине, на Октябрьском. Вечером домой вернется, у них там строго.
- Понятно. Ну, ты извини меня, - Влад показал мужику на его голову, - сам виноват. Полез в бутылку вместо того, чтоб путем рассказать. Меня Влад зовут. А тебя?
- Можешь дядь Пашей. Пал Анатольич я.
- Скажи мне, Пал Анатольич, а как у вас в городе вообще с работой? Устроиться можно? Или как везде?
- Дак на заводе у нас всегда нужны. На тяжелые работы. Только с жильем… сам понимаешь… - намек был ясен, племянник не мог рассчитывать остановиться у тетки.
- А платят как?
Тот неопределенно пожал плечами.
- Ладно, скажи теть Поле, что я здесь, у вас, проездом. Может, если не станет возражать, разок переночую у вас, на веранде, чтоб с гостиницей не связываться. И привет ей от моей мамы, Лидии Константиновны, если еще не забыла родню… Ладно, пойду пока. Значит, только на тяжелые работы? А просто нормальной у вас там нет?
- Не, ну, узнать можно. Паспорт-то у тебя имеется?
- А как же!
- Предъяви!
Ишь ты, предъяви ему! Хотел Влад дать ему в ухо - за наглый тон, но подумал и все-таки достал свой паспорт, раскрыл, протянул "как бы мужу" теткиному. Тот внимательно прочитал, перелистал страницы, посмотрев на прописку, отметки о прохождении воинской службы, вернул паспорт. Влад сунул его в боковой карман куртки.
- А ты какими вообще владеешь?.. Ну… чего можешь-то? - спросил мужик.
- Да я после армии. - Влад хмыкнул. - Все, что стреляет и взрывается.
- Так то ж для бандюков.
- Вот и я говорю. Только сам не хочу. Но ты все-таки узнай. На всякий случай. По знакомству, так сказать. - Влад усмехнулся.
- А ты чего, ничему не учился, что ль?
- Да ты сам, смотрю, больно грамотный! - чуть не вспылил Влад. - Академик, блин! Профессор кислых щей. Без порток.
- Я - другое дело, - возразил мужик, продолжая бережно оглаживать лысину. - Мне некогда было учиться. Я с малолетства к делу приставленный. Всю жизнь на этом "Реммаше"… - Он и не обиделся на Влада за резкость.
- Ну и молодец, ветер тебе в задницу… Ладно, отдыхай. Вечерком, после десяти, зайду, от мамы сам тетке привет передам. Пока…
Вышел на улицу, захлопнув калитку, и с неожиданным облегчением подумал, что, может быть, оно даже и к лучшему, что здесь у него ничего не получится. Вот только почему, этого он еще сообразить не мог. Тетка, сказал этот мужик, считающий себя как бы ее мужем, работает в магазине. А там наверняка нужны подсобные рабочие. И это - всегда верный заработок, если делать дело честно. Но его вовсе не тянуло ящики таскать или разгружать пиво. Нет, не тот уровень. Хотя, если прижмет, отчего же, можно и попробовать - на крайний случай. А лучше всего, конечно, куда-нибудь завербоваться. Шабашку денежную сыскать… И такие вещи, он по Воронежу знал, лучше всего и чаще всего решаются на рынках, куда окрестные жители свой товар привозят. Если вездесущие кавказцы им это позволяют… Вот же, блин, дожили!
"Ну, не получается у тетки, - без всякой обиды думал он, - надо будет еще чего-нибудь придумать… - И тут осенила совсем "свежая" мысль: - Зато ушел от опасности… Или еще не ушел?.. А труп-то уже наверняка нашли, и по всем ментовкам названивают: не ваш?.. И Денягин уже - тут как тут: "А где проживает эта тетка?" Нет, у теть Поли останавливаться нельзя. И никому говорить о том, где будет находиться, тоже. Охота затихла, но еще не кончилась. Поэтому, зайчик, не торопись высовывать уши…"
Глава вторая ПЛЯЖНАЯ ИСТОРИЯ
Завершив свою часть расследования по "воронежскому делу", Александр Борисович Турецкий охотно распил с коллегами бутылочку "стремянной" и отправился в аэропорт, чтобы больше уже никогда не возвращаться к изрядно надоевшей ему истории.
Убийство иностранного дипломата, по непонятным поначалу причинам ставшего жертвой воронежских скинхедов в ночном городском парке, никакой серьезной политической подоплеки под собой не имело, как бы ни изощрялись на эту, "волнующую демократическую общественность", тему досужие "желтые" журналюги с заранее проплаченными своими выводами. Мерзость - она везде мерзость, и в Воронеже тоже. И при чем тут "высокая политика"?..
А попутно Александр Борисович решил и еще один вопрос частного уже сыска. Двоих бывших партнеров-бизнесменов, один из которых отсидел длительный срок и, по признанию второго, вполне мог иметь на него серьезный "зуб", ловко "развели" двое, как теперь принято говорить, "оборотней" в погонах. Один - из бывших работников уголовного розыска, уже вышедший на пенсию, и второй - вполне еще действующий, сотрудник Федеральной службы исполнения наказаний. Родственники. А "развели" так ловко, что оба бизнесмена просто вынуждены были, спасая собственные шкуры, "заказать" друг друга. И, если бы Турецкий вовремя не задумался о некоторых странных совпадениях, обоих клиентов лихие мужички запросто "нагрели" бы на довольно крупные суммы.
Итак, два дела завершены, авиабилет на Москву заказан и прощальная бутылочка опустела. В городе еще оставались двое коллег Александра Борисовича, чтобы помочь местному следствию окончательно "подбить бабки" по двум делам и тоже вылететь либо спокойно выехать поездом в Москву.
Турецкий оставил друзей в покое, в смысле в гостиничном номере, запретив себя провожать - этого еще не хватало! - и взял такси. Аэропорт близко, времени до вылета вполне достаточно. Решительно никаких попутных или посторонних дел у него не было, и оставалось только не до конца удовлетворенное чувство завершенной работы. Обычно в лучшие, надо понимать, времена Александр Борисович успокаивался окончательно лишь после того, как уголовное дело, которое он вел - других он просто не расследовал, что называется, по определению, - передавалось в суд, и судья не имел к следователю претензий. Но это - когда "служил-с"! А в частном сыске, коим и занималось частное же охранное агентство "Глория", все, касавшееся уголовщины, по закону передавалось после завершения расследования уже в официальные следственные органы. Как говорится, дело сделано, преступники найдены, а теперь уж и вы, господа, извольте воздать им по заслугам. Это удобно. Частный сыщик "пашет", клиент доволен, он уверен, что частный сыск - это действительно серьезно. Он потому и хороших денег стоит - гонорары-то не копеечные, как зарплата сотрудников бесчисленных прокуратур и следственных отделов. И, самое главное, все вроде бы довольны. Все - при деле.
Да и то сказать: еще, казалось бы, недавно, на памяти пожилого поколения убийство в той же Москве, не говоря уже о каком-то периферийном городе, считалось явлением чрезвычайным! Все на ноги поднималось, все службы! И каждая собственными головами отвечала. А теперь как? Да очередная разборка - так и говорят. И отчитываются и перед вышестоящим начальством, и перед возмущенной общественностью, что, мол, раз уж по "горячим следам" преступника не вычислили, значит, можно сказать, дело "повисло". И повисает.
А в частном сыске не может быть - ни по закону, ни по понятиям - нераскрытых или незавершенных дел. Иначе сыщик с голоду сдохнет, никто не станет нанимать такого.
Александр Борисович это знал как никто другой, он и на официальной своей службе в Генеральной прокуратуре не оставил ни одного незавершенного дела. Бывало, правда, что "верхнее" начальство отдавало личное распоряжение: дело закрыть, прекратить производством, - но вот там уж точно вмешивалась "высокая политика", категорически предлагая Закону закрыть рот и не тявкать. Считали, что времена такие, в смысле бандитские, беспредельные, во всем виноваты и, что характерно, на всех уровнях, - это ж надо такое придумать?! Ну, а люди подстраивались. "Времена, - как писал один хороший поэт, - не выбирают, в них живут и умирают…" Все понимали конъюнктуру, и себя - в ней.
И тем не менее сегодня дела уже фактически завершены, значит, сотрудники "Глории" обеспечены хорошей зарплатой, и можно подумать, за что следующее браться, а от чего следует категорически отказаться. Право выбора - это большое подспорье в работе толкового сыщика. На "государевой службе" о подобном только мечтать.
Вот и пребывая в таких, отчасти даже и возвышенных мыслях, Александр Борисович расплатился с таксистом и, кинув ремень сумочки на плечо, отправился в здание аэровокзала, чтобы посмотреть, "что там чего". Он любил вообще-то эти нечастые моменты полнейшей личной свободы и независимости. Чужие города, какие-то киоски, в них - забавные местные сувениры, при взгляде на которые впоследствии мгновенно возникают странные цепочки ассоциаций. Ресторанные блюда с несколько экзотическими - в местном исполнении - названиями, типа "Беф-Строганофф из мяса". Да на такое блюдо и смотреть-то опасно, не то что есть. А впрочем, если еще и под рюмку? Все равно: двум смертям не бывать, одной не миновать… И в этом - тоже право выбора каждого.
Ну а если подвести черту под темой выбора вообще, то возможен и такой вот вариант, но это уже из доброго, старого, хулиганского анекдота… Аттракцион. Две клетки, накрытые черным бархатом. Участнику - приз, миллион рублей. Негритянка, сидящая в клетке, исполнит ему акт настоящей французской любви. Но цимес, или, говоря языком современной молодежи, фишка, заключается в том, что желающий испытать это вот уж воистину экзотическое наслаждение, входя в клетку, не знает, в какой из них негритянка, а в какой - черная пантера Багира…
Турецкий расхохотался, почему-то очень зримо представив себе финал этих, вполне возможных, особенно в наше время, соревнований. Но, обернувшись, увидел, что трудовая масса не разделяет его веселья. Больше того, и прилетевшие, и улетающие пассажиры смотрят на него одинаково - с подозрением. А действительно, если вдуматься, что это человек - взрослый и с виду серьезный - вдруг засмеялся каким-то прямо-таки идиотским смехом? Он вообще нормальный? А может, он - террорист, прикидывающий свои будущие жертвы?.. Да, не надо бы тебе, Александр Борисович, так-то вот свободно "распоясываться"… Даже грустно стало. Хотя все равно смешно!
Он взглянул мельком в привлекшее его внимание женское лицо - типичная такая прибалтийская блондинка, - у них же по-своему очень милое выражение специфически полноватых, ангельских лиц, - и ахнул! Вот уж не ведал, не гадал! С ума сойти! Эва?!
И она тоже смотрела на него широко распахнутыми глазами, словно девчонка на любимую куклу, до которой никак не могла дотянуться. И радость обладания, и столько мучений оттого, что ручки не достают, что росточком не вышла, бедная!
Да как раз наоборот, именно за эту ее хрупкую, но взрослую, розово-фарфоровую чистоту и прозрачность такого уютного в его объятиях тела… Ну да, конечно, именно за это в первую очередь и уважал Александр Борисович Турецкий, можно сказать, даже глубоко уважал, несравненную во всех аспектах латышскую девушку. Женщину, естественно, просто воспоминания давние. Из тех лет, когда Эва в самом деле еще была девушкой. Давно это было, как говорят мудрецы на Востоке.
Это еще как в древнем анекдоте о сотворении женщины. Взглянул Господь на произведение заботливых рук своих и произнес с восторгом и обожанием: "Эва, какая!" Говорят, что после этого дремавший Адам по какому-то наитию и назвал свою жену Евой. Или Эвой, как будет угодно. В Прибалтике чаще всего именно так произносят это древнейшее имя, например: Эва Киви - very good…
И вот Эва - то есть совершенно живая, натуральная и почти не изменившая своей восхитительной внешности, изумленно трогательным взглядом сверлила онемевшего Турецкого. И где? В воронежском аэропорту, посреди зала, забитого разностильным народом - лежачим, сидячим, стоячим и прочим. Как крохотный райский цветок посреди заросшей бурьяном глухой лесной поляны. "Кажется, слишком изысканно", - мелькнуло в голове, но образ явно соответствовал моменту.
И следом - целый водопад огорчений! "Ну почему? Почему именно здесь и сейчас?! А где мы были раньше?"
Ну где были и чем занимались, известно. На то и жизнь. У каждого - давно своя…
Но, странное дело, облегчение, которое он уже испытал в душе, мысленно простившись с надоевшим Воронежем, куда-то быстро улетучилось, исчезло, растворилось в душноватом "аромате" плохо проветриваемого помещения. Сказать, что появилась озабоченность, - это значит ничего не сказать. Но что-то же говорить было надо! И Александр Борисович, тараном ринувшись к Эве, легко подхватил ее под руку, неожиданно ловко выхватил из ее руки громоздкий, но совсем не тяжелый кофр на колесиках - цивилизация там, у них, все-таки! - и быстро поволок и то и другое прямиком к выходу из здания. На площадь, где нет толпы. Эва не шла, а летела следом за ним, почти не касаясь миниатюрными туфельками каменных плит пола.
- Что произошло? - спросил он, останавливаясь и переводя дух, не понимая, впрочем, потаенного смысла собственного вопроса. О чем хотел спросить конкретно, не смог бы сформулировать. Это примерно то же самое, что и вопрос: "Ну как?" Ответ бывает аналогичным по глубине подтекста: "Восемь". И далее следует развитие темы: "А что восемь?" - "А что как?"…
Эва смотрела на него и смеялась. Она всегда так смеялась - молча и открыто, и при этом лицо ее удивительно хорошело, становясь почти детски восторженным. Ох уж эти ладные, ласковые латышечки! Пышечки-латышечки… ляжечки-пампушечки, белые булочки… Эти ножки, эти ручки! Эти щечки, эти… - ой, нет, одно сплошное гастрономическое расстройство!..
Самым, конечно, пикантным в давней истории, начавшейся на балтийском пляже, было то, что Ирина Генриховна, проще говоря, единственная по сей день супруга Александра Борисовича, прекрасно знала Эву Теодоровну Ладзиню, даже одно время они были очень дружны.
Саня и Ирка познакомились с Эвой примерно в одно время, но порознь, каждый сам по себе, независимо друг от друга. Случилось это в Риге, точнее, в Юрмале, куда в очередной раз убежала супруга, разгневанная по какой-то, вероятно очень существенной, причине на своего мужа. В Дубултах жила Иркина тетка. Сперва Ирка убегала одна, мстя мужу за его несомненные грехи перед ней. Позже, когда стала подрастать дочка, удирала с Нинкой. И всякий раз Турецкий терпеливо возвращал беглянок на круги своя.
Но вообще-то теткина квартира в Дубултах, в двух шагах от моря, считалась вне подозрений. Ирина выросла в коммунальной арбатской квартире, окруженная тремя своими тетками, от них же и ушла замуж. Фактически в соседнюю комнату, в которой проживал Турецкий. Так какие вопросы? Ах, девочка нервничает? А кто сегодня не нервничает? Еще вчера люди жили как люди, а сегодня девочка едет к единственной оставшейся в живых родной тетке, как за границу! И почему - "как"?!
Примирения всякий раз достигались, но - разной ценой. Иногда приходилось ждать. И тогда происходили самые неожиданные встречи. Вот и с Эвой так получилось. Пятнадцать лет назад… Она работала в одном из санаториев Юрмалы, еще недавно знаменитого всесоюзного курорта, состоящего, как известно, из почти десятка маленьких и необычайно уютных городков, приткнувшихся друг к дружке, - Лиелупе, Булдури, Дзинтари, Майори, Дубулты и далее, вплоть до Яункемери. Санатории и дома отдыха теснились по всему Рижскому взморью, и в них съезжались отдыхающие со всей страны. Так было при советской власти. В начале 90-х, когда прибалтийские республики обрели самостоятельность, появились границы, таможни и прочие препятствия, роскошные пляжи обезлюдели, "дворцы отдыха" обветшали. Из России на Рижское взморье ехали еще по старой памяти те, кто давно полюбил эти места. Так вот и Ирина сбегала к тетке, а Саня ездил за ней…
Однажды, прогуливаясь по пляжу, Александр Борисович обнаружил идущую впереди симпатичную белокурую девушку. Он догнал, убедился, что оказался прав, и… познакомился. Пошли вместе. И долго потом ходили. На следующий день "неожиданная", ну совершенно случайная, встреча повторилась. Уже ходили меньше, больше посиживали на лавочках. А потом были разные кофейни, базарчики с золотистой свежекопченой салакой, пиво и всякие прочие разности. Но, самое главное, за что себя даже зауважал в конце концов Турецкий, вопреки немедленно вспыхнувшему желанию он категорически не позволил себе никаких поползновений. И когда однажды Ирина засекла-таки его с симпатичной латышкой, он с полным достоинством смог признаться ревнивой жене, что абсолютно чист в моральном отношении и ничего, кроме чрезвычайно интересных, с историческим, а иногда и политическим уклоном, разговоров между ним и девушкой не было. Да и не могло быть! Она слишком мила и непосредственна, чтобы вызывать в нем какие-то грубые эротические, то есть совершенно несвойственные ему мысли. Сказано было с таким горячим и искренним убеждением, что Ирина, кажется, поверила. Более того, она нашла возможность самой познакомиться с Эвой, и они сделались на какое-то время почти закадычными подругами.
Турецкий раскусил коварный план супруги: сделай потенциальную любовницу мужа своей близкой подругой, и у них ничего не получится. Так бы оно и было, если б…
Но однажды Турецкий оказался в Риге по служебной необходимости. Тяжелой, неприятной. Искали одного особо опасного преступника. Дело его было связано с нелегальным изготовлением и реализацией в России и в ближайшем зарубежье, в том числе и в Прибалтике, крупных партий фальшивой американской валюты высочайшего качества, между прочим. Взяли изготовителя в России, где и судили, а затем, по настоятельной просьбе правительства Латвии, экстрадировали преступника на родину, где он и сел окончательно.
Так вот, в тот свой приезд Александр Борисович выяснил для себя и Эвы, разумеется, такую простую истину, что даже самые доверительные отношения между лучшими подругами не могут устоять перед пароксизмом истинной страсти. А уж Эва, в чем он быстро убедился, знала в этом толк. И какой! Нет, он не жалел, что поддался чувству. Она, как выяснилось, тем более.
А дальше их отношения развивались странно и весело. Они могли не видеться неделями, месяцами, а потом кто-то из них звонил или посылал телеграмму, в которой назначал место и время встречи. И все! И он или она бросали любые дела, чтобы прилететь и встретиться. Ненадолго, всего на несколько часов, но зато - каких! Потом встречи происходили реже, совсем редко, раз в год, в два года. Остывали? И да и нет. Потому что эти почти случайные встречи превращали их в ненормальных, диких любовников. Это называлось у них - дорвались… И пресыщались? Возможно… И еще они не были решительно ничем обязаны друг другу, ничем, кроме страсти.