Вскоре оказалось, что их очень много. Их было раза в три больше, чем могло поместиться в вагон. И в какой-то момент они, сами это осознав, стали на ее сторону, выталкивая своих соратников. Это был какой-то кошмар. Стоило ей отвернуться, как тут же какой-нибудь мелкий бросался на пол, под нижнюю боковую полку, и маскировался рюкзаком. Туалеты неожиданно оказались вскрытыми, и из них было выдворено по пять-шесть человек. Фанаты были везде. Они беспрерывно сновали вверх-вниз и взад-вперед. Они лезли на третьи полки, под нижние, холодильник в полу уместил троих. Провожающие смешались с отъезжающими. Все пошло кругом. Проводница начала задыхаться от сильнейшего перегарного воздуха, от криков раскалывалась голова. Вдобавок исчезла напарница. Елена попыталась ее разыскать, но тщетно. Гневно отодвинула дверь своего купе – Милетеева билась в истерике.
– Ты чего? Работать надо! – выволакивая ее, за–орала проводница.
– У меня голова болит! Я больше не могу все это выносить! – орала помощница. – Они меня всю облапали!
– Ой, господи! Блин, бабе под сорок, она девочку из себя строит! Быстро вскочила! Метлу в руки и гони их отсюда!
Степашкина схватила ее буквально в охапку и вы–швырнула в проход. Достала ключи, чтоб закрыть дверь, но неожиданно замерла. Приоткрыв дверь, вошла в купе. Резко подняла сиденье. На стопках свежевыстиранных полотенец лежал парень. Она бы могла понять, если бы он быстренько бросился наутек, если б заплакал и попытался попроситься довести его бесплатно, потому что жить без футбола не может, а денег нет. Парень просто лежал и тупо смотрел. Она схватила его за руку и потащила. Он молча сопротивлялся, но был вытолкнут из вагона под одобрительные возгласы своих же дружков. Тут же смешался с толпой и растворился в ней.
Они так интенсивно передвигались, что вскоре Елене надоело бороться с превосходящими силами противника. Махнув рукой, проводница вышла из вагона и закурила. В конце концов все образуется и утрясется. Больше, чем предъявят билетов, не проедет. А на зайца можно и милицию натравить. Однако колоброжение продолжилось и после того, как поезд тронулся. Фанаты постоянно перемещались в пространстве. Менялись местами, бегали из вагона в вагон. Они выскакивали на каждой остановке и, размахивая флагами, скандировали лозунги относительно непобедимости древнеримского гладиатора, выжирая невероятное количество водки. Бутылки катались по всему вагону.
Елена, безнадежно запершись в своем купе с напарницей и электриком состава, откупорила бутылку "Гжелки". Когда водка кончилась, проводница почувствовала себя гораздо уверенней. Она вышла в коридор и громогласно произнесла:
– Если старший с билетами не появится у меня через пятнадцать минут, в Рязани все будут сняты ОМОНом как безбилетники.
Повернулась и ушла. Вскоре раздался стук в ее дверь. Явились два громилы с бритыми головами. Один из них достал пачку билетов и бросил на стол. Степашкина, быстро оценив, что их вполовину меньше, чем пассажиров, потянулась было к проездным документам, но из пакета извлеклась бутылка водки и банка икры. Все это было взгромождено на стопку билетов.
– Я думаю, мы сможем договориться! – обаятельно улыбнувшись, произнес парламентер. – За все будет заплачено. Мы едем до Ростова.
– А как же пассажиры? – начала торговаться Елена. – Они же будут жаловаться!
– Вот их мы берем на себя, – мрачно произнес второй. – Ни одна сука пикнуть не посмеет.
– Тогда вы здесь до первой жалобы! – выдвинула условие проводница.
– Обсудим финансовую сторону. Чек, наливай. Мадам, с вас закусь.
Елена небрежно бросила банку с икрой в шкафчик и извлекла из него шмат подтаявшего сала и буханку бородинского хлеба. На югах почему-то не пекут черного. И она всегда закупала его впрок.
Когда проводница вышла в тамбур покурить с симпатичным молодым человеком, она уже относилась к этим придуркам более терпимо. Конечно, возлюбить их было невозможно, но ненавидеть тихо можно было. Догадливый Антон быстро понял, кто в доме хозяин. Он предложил хорошую сумму наедине, причем показывать ее подруге было совсем не обязательно. Елена тоже сообразила, что делиться с дурой придется по минимуму.
Но главное творилось сейчас в жизни Милетеевой. Пьяный Чек сдуру захотел женщину, но он не мог знать, что баба, годившаяся ему в матери, уже два года не видела мужика. Даже стук колес, истошные вопли болельщиков и плотно закрытая дверь не могли заглушить ритмичного скрипа, перемежаемого невероятными стонами. До самого Ростова купе так ни разу и не открылось.
Степашкина прошлась по вагону. Скучковавшиеся фанаты отчаянно спорили на футбольные темы. Некоторые, напившись до бессознательного состояния, валялись где придется. Обычные пассажиры, собравшись в конце вагона, смотрели на все затравленными глазами. Антон знал свое дело.
Около часу ночи поезд остановился на небольшой станции Мичуринец на пять минут. Несколько бодрствующих болельщиков, схватив знамена и шарфики, выскочили на перрон и начали орать:
– "Спартак" – чемпион! "Спартак" – чемпион! В России нет еще пока команды лучше "Спартака"! Московский "Спартак"! Московский "Спартак"!
Впереди, через несколько вагонов, другая группа так же орала подобные речевки. Неожиданно эта группа бросилась к стоявшему напротив них памятнику. Фанаты изобразили нечто типа пирамиды, и напоминавший движениями обезьяну человек быстро вскарабкался на постамент. Поезд тронулся. Болельщики быстро покинули перрон. Лишь оставшийся наедине с памятником продолжал возиться. Наконец он соскользнул с постамента и успел заскочить в вагон Степашкиной. Он был узнан и принят на ура.
– Зека! Ну ты ваще! Давай к нам! – восторженно вопили придурки.
На привокзальной площади, ко всеобщему восторгу, оставался памятник Ленину, одетый в футболку с надписью крупными буквами "СПАРТАК". Вокруг шеи заботливо был накручен красно-белый шарфик. На ногах красовались красные спортивные трусы.
– Ты трусы-то как одел? – недоумевали свидетели.
– Антон, видал? – орали пацаны, волоча героя с собой. – Зека с нами. Видал, что выкинул!
– Пойдем, Зека, покалякаем! – предложил Антон.
Они уединились. Заочно уже были наслышаны друг о друге. Антон налил в пластиковый стакан водки. Мовчан выпил ее одним глотком. Антон одобрительно мотнул головой и сделал то же самое. Они внимательно посмотрели в глаза друг другу и поняли, что прошли одну школу.
– Погонялово?
– Футболист.
– Слыхал. А я – Мерин.
– Боец?
На что Антон снял майку и обнажил торс. На левой стороне груди был выколот Арнольд Шварценеггер в роли Терминатора в тот момент, когда тот был наполовину человеком, но уже с торчащими металлоконструкциями. Все стало понятно. Перед Мовчаном стоял исполнитель приговоров.
Зеке не понадобилось никаких усилий для естественного вливания в группировку. Он давно был среди фанатов в большом авторитете.
– Пять лет работаю на выезде, – хвастливо за–явил паренек лет четырнадцати.
– Тебя как зовут?
– Сом.
– Не слышал, – произнес Зека. – Вот как Антона мочили в девяносто пятом, помню. В девяносто пятом был Киев!
– Да, было дело. У меня девять шрамов от блях хохлятских на голове осталось. Почти год ничего не соображал, – кивнул довольный Антон.
– Так я тогда в садик ходил, – протянул Сом.
– Да ладно, – улыбнулся Антон. – Сомик – славный боец. Мы его вперед посылаем.
– Ребят, выпить есть? – раздался тонкий голосок.
– Ты кто? – повернул голову Антон.
– Я Юлька.
– Ты где была? – поинтересовался кто-то из сидевших на полке.
– А меня Треня везет.
– Первый раз на выезде?
– Первый.
– Налейте девке! – распорядился Антон. – Юлька, а сколько тебе лет?
– Скоро тринадцать.
– Месячные есть?
– Нет еще.
– Так. Братва, Юлька – наш человек. Кто не понял? Все поняли. – Антон обратился к девочке, но так, чтоб слышали все: – Можешь не бояться, кто захочет тебя трахнуть, пускай сначала попробует меня.
До Ростова-папы доехали без особых эксцессов. Слегка набили морду одному лоху, пытавшемуся возмутиться тем, что не спавшей сутки женщине стало плохо с сердцем после увиденного. Да еще Антон, "сойдя с рельс", выбил ногой окно в туалете.
Встреча была организована по всем правилам. У каждого вагона стоял наряд милиции. Фанатов постарались организовать и предложили занимать места в специально подогнанных автобусах. Затем с мигалками прокатили по городу. Зрелище колонны с развевающимися из окон красно-белыми стягами было действительно потрясающим. Видимо, власти основательно готовились.
Затем их выгрузили в специально приготовленном закрытом отстойнике. Устроили настоящий обыск. Заставляли раздеваться до трусов. Впрочем, и их необходимо было приспустить, чтобы продемонстрировать полную безопасность. Все металлические предметы, включая часы, очки, ручки, зажигалки и деньги, сваливались в кучу на стол. С собой разрешалось брать документы и деньги. Мовчан подошел к Юльке и сунул ей свою "зажигалку".
– Тебя обыскивать не станут. Я с ней не расстаюсь никогда.
– Память о девушке? – спросила она, слегка прищурившись.
– Да, – кивнул Мовчан.
– С тебя история.
Кроме Юльки в сторонке толпилось еще несколько девчонок. Она стояла первой. Наглый почти двухметровый сержант подошел и, ткнув дубинкой произнес:
– А тебе шо? Не ясно? Раздягайся.
– Я – девочка, – ответила Юлька.
– Заодно и проверим! – заржал сержант.
Толпившиеся подростки, похабно ухмыляясь, ожидали стрип-шоу со своими боевыми подругами. В моральном отношении они все же представляли не лучшую часть населения.
– Девчонку оставь! – раздался голос Зеки.
– Шо?
– У тебя плохо со слухом, козел? Может, ты меня проверишь? – добавил Антон, снимая футболку. На накачанном теле синела наколка.
То, что ростовские милиционеры все из дворовой шпаны, было видно даже по их повадкам. Сержант, невольно почувствовав уважение, сплюнул и жестом дал команду пропустить девок. После обыска спартаковцев, как скот, под свист загнали на трибуну.
"Спартак" победил один – ноль. А это означало одно – драки не избежать. Менты в провинциальных городах быстро привыкают к безнаказанности. Оцепление жаждало боя, быть может, сильней, чем толпа, от которой они должны были защищать. Стражи порядка решили выместить гнев за поражение любимой команды на болельщиках. На выходе со стадиона их ждал строй. Фанатам "Спартака" пришлось проходить сквозь шеренгу со снятыми по этому поводу ремнями.
О том, чтобы вернуть вещи, не могло идти и речи. Слегка потрепанных спартаковцев отдали на растерзание местным. "Деревенские" бросились в атаку первыми. Но они не знали, что такое боевой отряд гастролеров, у которых несколько лет выездов. Равных спартаковским бойцам просто не было. Здесь дерется не каждый за себя, а страхует соседа. Провинциальной шпане не понять, что такое стратегия и тактика уличного боя.
Маленький бесстрашный отряд смело выступал против любого количества противника и, нанося серьезный урон, отделывался лишь легкими потерями. Это было равносильно атаке греческой фаланги против неорганизованной толпы варваров. Победа всегда была за более продвинутой стороной. Вскоре грозные с виду ростовчане были повержены и рассеяны. Тогда в дело ввязалась тяжелая пехота. В принципе, сценарий был практически везде один. Хулиганы и милиция всегда объединялись против общего врага. Поэтому спартаковцы готовились к этому повороту. Кроме того, бой с милицией и был самым кульминационным моментом.
Закончилось тем, что фанатов развезли по нескольким отделениям милиции. Затем мелкими партиями вывозили на вокзал и сажали на поезда, следующие в Москву. Мовчан, помня о задании, умудрился попасть за решетку с Сомом, Юлькой, Треней и еще несколькими ребятами. На скамейке бредил Антон.
Наконец их погрузили в автобус и отвезли на вокзал. Начальник специально выделенного наряда проследил, чтобы все взяли билеты и сели в поезд. До отправления оставалось десять минут.
Сплюнув, Сом произнес:
– Самые поганые менты.
– Ты еще не бодался с хохляцкими, – возразил Треня.
– А ментовка не самая поганая? – спросил Сом.
– Ментовку было бы чем, взорвал бы, – вздохнул Зека.
– А у меня есть взрыв-пакет, – неожиданно произнесла Юля.
План у Мовчана созрел моментально. Он подбежал к урне и вытащил из нее бумажный литровый пакет из-под молока. Затем, оставив Антона, не приходящего в себя, на попечение Юльки, выскочил из вагона вместе с Сомом и Треней. Исчезнув, вернулся с сильно потяжелевшим пакетом и рулоном скотча. Аккуратно воткнул в середину взрыв-пакет и обмотал скотчем.
– Что там? – спросила Юлька.
– Ну, конечно, дерьмо! – закатился смехом Мовчан.
Скинувшись на тачку, втроем подъехали к шестьдесят седьмому отделению. Водитель с Треней остались ждать. Зека с Сомом подошли к раскрытым настежь окнам. Зека подпалил фитиль. И стал ждать.
– Кидай! – закричал Сом.
– Рано.
– Все, кидай!
– Рано.
– Смотри, уже догорает, сейчас в руках рванет. Я побежал.
Наконец бомба влетела в открытое окно. Взрыв раздался до того, как она приземлилась. Зека с Сомом подбежали к не выключавшему двигателя такси.
Поезд в Новочеркасске делал остановку на две минуты. Этого времени хватило, чтобы подобрать троих отставших молодых людей в мятых и грязных красно-белых футболках.
Глава 7
Жестокие игры
Курбатов, помня о предстоящем походе в ресторанчик, летел к дому в приподнятом настроении. Несмотря на то что зрелище профессора без головы несколько испортило настроение, на аппетите это не сказывалось. Он предвкушал двойное удовольствие от еды и любви. Однако едва открыл дверь, весь подъем куда-то улетучился. В доме творился полнейший бардак. Дашка не только не вымыла посуду, но и не удосужилась застелить постель. Сама же могла мыться через каждые два часа. Вот и сейчас раздавался шум воды из ванной.
Курбатов терпеть не мог беспорядка. Он вздохнул, подошел к раковине. "Никакой труд не может унизить человеческое достоинство", – произнес Александр, с ненавистью нанося средство для мытья посуды на губку. Нога во что-то уперлась. Он заглянул под раковину. Там стояло переполненное мусорное ведро. Над ним парили мошки. Он включил воду: "Пусть ей будет стыдно".
Наконец душ смолк. Через пару минут в комнате появилась разъяренная Дашка. Она тут же набросилась на него:
– Ты что, это специально делал?
– Что?
– Краны крутил на кухне.
– Я, между прочим, посуду перемыл, – ответил уязвленный Курбатов.
– Запомни, когда я в душе, близко к воде не подходи.
– Знаешь что я тебе скажу? Сколько не мойся, более неряшливой женщины я на свете не встречал!
– Не нравится? Уматывай!
– Я пошел. Вернусь через полчаса, и, если не будет идеального порядка, можешь собирать вещи, – произнес Александр, прежде чем хлопнуть дверью.
Курбатов решил немного прогуляться, чтобы остыть. По пути ему попался рынок. Он так привык к дальневосточной кухне, что не представлял без нее существования. На Сахалине у него были знакомые продавцы, которые всегда накладывали невероятное ассорти из минимум двух десятков салатов. Названий продуктов, из которых производилось множество блюд, он даже не знал.
Здесь, в Москве, также на каждом рынке стояли корейцы. И лотки у них были завалены салатиками, но вкус был не тот. Что могли приготовить люди, никогда не бывавшие на Дальнем Востоке?
Он подошел к лотку, выбирая, что бы взять. Взгляд задержался на бамбуке и папоротнике. По привычке тихо задал вопрос:
– Хе есть?
Лицензию на мясные и рыбные блюда получить было практически невозможно. Поэтому хе понемногу продавали, но не всем, а только понимающим.
– Саша?
Он поднял глаза. Перед ним стояла кореяночка с огромными раскосыми глазами. На широкой скуле был чуть заметный шрамик в виде миниатюрного крестика. И только он знал историю его происхождения. В груди вдруг всколыхнулась теплая волна.
– Света! Светка, ты откуда?
– Я два года здесь.
– А живешь где?
– Тут есть небольшое поселение. Поехали, должны привезти рыбу.
Автомобиль пролетел Щелковское шоссе и, свернув вправо сразу после Балашихи, въехал в открывшиеся ворота частного дома. Во дворе в состоянии восточной полудремы сидели люди. К Свете подошел пожилой кореец и негромко что-то спросил на своем языке. Она ответила по-русски:
– Это Саша. Сейчас он приготовит такое хе, которого здесь многие не ели.
Курбатов усмехнулся. Он знал, о чем говорит эта маленькая бестия. Ведь готовить учил ее отец...
Когда молодой зеленый лейтенант юстиции прибыл на остров, он тут же стал жертвой дальневосточного гостеприимства. Гость в Москве – это обыденность, крест, который суждено нести столичным жителям. На Сахалин гости тоже приезжают, но не чаще одного раза в жизни. Поэтому отношение к новому человеку практически такое же, как у индейцев во времена посещения их Христофором Колумбом.
На третий день пожирания красной икры под китайскую водку Курбатов неосторожно поинтересовался:
– Что это мы все дома, дома? А где знаменитая дальневосточная тайга?
Оказалось, слово гостя закон. Через пятнадцать минут три джипа, груженных водкой, скакали наперегонки по грунтовому подобию дороги.
Остановились на полянке, вдали от деревьев. Вышедший пожилой азиат, обсосав палец, определил направление и силу ветра. Затем взял косу и выкосил поляну. Тщательно сгреб всю траву. Подпалил. На этом представление не закончилось. Он достал аэрозольные баллончики и обработал место. Это послужило сигналом для начала пикника. К Курбатову подошел старший товарищ и по-дружески объяснил:
– Ты это, паря, если помочиться захочешь, в лес не ходи. И в траву не забредай. Просто стань на краю поляны и отлей.
– А что такое? – поинтересовался Курбатов, которому как раз это и требовалось.
– Клещ свирепствует, – сонно произнес местный житель. Затем, как бы желая успокоить, уточнил: – Правда, кусает лишь каждого третьего. Но и здесь не все так плохо, энцефалитом заболевает только каждый третий из укушенных. Ну и умирают не все, а только один из трех заболевших.
– А остальные? – чувствуя, как по ногам с земли начинают карабкаться членистоногие твари, уточнил москвич.
– Им хорошо, – довольно кивнул головой собеседник.
– В смысле?
– Дураками остаются.
Предупреждения оказалось достаточно, чтобы испортить весь отдых.
Поначалу Курбатов наивно считал, что все монголоиды на острове и есть коренное население нивхи. Однако оказалось, что их численность свелась к нескольким сотням.
Зато социальную нишу очень быстро заняли активные корейцы, которых на острове уже было процентов десять. Они оказались умными, не склонными к преступности, трудолюбивыми. Ненависть если и вызывали, то только у пьянчуг и бездельников.
Курбатов неожиданно близко сошелся с одной молоденькой девушкой. Внезапно понял восточную красоту. А в постели открыл неведомый мир Азии с ее вековыми традициями.
Света познакомила его с отцом. Нравы народа соответствовали природной терпеливости. Ни социальных, ни национальных, ни религиозных либо каких еще предрассудков они не испытывали. Получала дочь удовольствие от этого парня, напоминавшего борца сумо, и прекрасно.