Автомобиль помчался по Каширскому шоссе. Николай заставил соперников расписаться на картах во избежание подмены. Остальную колоду выбросил в окно.
– Дома есть заначка отцовская. Только я для спокойствия Вову с собой возьму, – предупредил Саня.
Остановились в двух шагах от управления, Курбатов вошел в подъезд и, подойдя к дежурному, спросил:
– Я заместитель прокурора Сахалинской области Курбатов. Назначен к вам. Где советник юстиции Турецкий?
– Третий этаж, первая дверь направо, – прозвучал ответ.
– Стой здесь, – обратился Курбатов к несчастному Вове. – Хорошо, что пустой едешь. А то перо в бок получил бы – и дело с концом.
Начальник Следственного управления по расследованию особо важных дел Казанский нервничал. Известие о том, что Турецкий выбил себе троих помощников, отравляло жизнь. Теперь он должен был подыскивать новое место своим ставленникам. И главное, в окружении Турецкого не оставалось человека, способного информировать о делах, которые он курировал.
Казанский устроил так, что дежурным по управлению заступил его человек. Перед ним была поставлена задача: прибывших следователей направлять прямиком в кабинет Казанского. Он решил прощупать слабые места, в крайнем случае попробовать создать такую обстановку, чтобы они сами не захотели оставаться служить в этом учреждении.
Наконец раздался звонок:
– Идет.
Поремский прибыл первым. Несмотря на вечерние припарки, выглядел он неважно. Синяк под левым глазом, на правой челюсти несколько покрывшихся коростой царапин, из-под соломенных волос проглядывала зеленоватая шишка на лбу. Постучавшись, открыл дверь. За столом восседал мужчина лет пятидесяти. При взгляде на Владимира он, похоже, испытал чувство глубокого удовлетворения. Поремский было попробовал ретироваться, произнеся:
– Извините, наверное, ошибся, мне к помощнику генерального прокурора Турецкому.
Однако хозяин кабинета произнес:
– Заходите. Я начальник Следственного управления по расследованию особо важных дел Казанский. Ну представляйтесь!
– Советник юстиции Поремский, представляюсь по случаю вступления в должность старшего следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры, – произнес Владимир заученную фразу.
– Так-так. Ну и что же с вами произошло?
– Ничего, – ответил Поремский, – упал с верхней полки.
– Молодой человек, вы только начинаете службу в Генеральной прокуратуре, а уже врете. Далеко же вы пойдете, если не остановить вовремя. Вы что, думаете я не знаю о телефонном звонке из пятого отделения милиции оперативному дежурному? Считаете, что мы ничего не выяснили о том безобразии, которое вы там натворили? Напасть на сержанта милиции при исполнении служебных обязанностей! Неслыханно. И главное – бессовестно врет! Садитесь. Пишите объяснительную. А мы посмотрим, давать ход делу или постараться замять.
В этот момент раздался второй стук в дверь, и зашел Елагин. Он лишь успел переглянуться с Порем–ским, как на лице Казанского появилось выражение, еще более зловещее, чем при появлении Владимира. Он приподнялся и произнес:
– Я начальник Следственного управления Казан–ский. Ну, представляйтесь!
– Советник юстиции Елагин, представляюсь по случаю вступления в должность старшего следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры.
– Вы? – спросил Казанский. – Советник? Да знаете кто вы? Вы еще не успели вступить в должность, а уже прославили серьезную организацию. Такого позора Генеральная прокуратура никогда не видела. Вы не читаете утренних газет? Прошу.
На стол упал свежий номер "Соли жизни". На первой страничке был изображен Елагин с ужасной свиньей в обнимку. Жирный заголовок гласил: "Представитель Генеральной прокуратуры охотится за сумочками старушек". Елагин схватил газету и пробежал глазами по тексту: "Вчера в электропоезде Москва – Монино около четырнадцати часов дня гражданка Машкина, оставив сумку, вышла в тамбур покурить. Едва пожилая женщина отвернулась, подскочил одетый как представитель секс-меньшинств молодой человек и выбросил сумку в окно, явно из хулиганских побуждений. Каково же было удивление пассажиров, когда на просьбы объяснить свое загадочное поведение он начал размахивать служебным удостоверением, из которого следовало, что он советник юстиции Елагин Рюрик Николаевич. Спрашивается, кто отвечает за законность и порядок в стране? Такие Рюрики?"
Елагин рухнул в кресло.
– И что? Все ложь? – ехидно стал допытываться Казанский.
– Нет, только про одежду. С чего они это взяли? – убитым голосом произнес Елагин. – Правда, но какая-то вывернутая.
– Не пытайтесь выкручиваться. Звезда, блин! Мы еще будем думать, как с вами поступить. Пишите объяснительную.
Неожиданно дверь распахнулась. Ворвался покрытый потом Курбатов. Не обращая внимания на начальство, он закричал:
– Три штуки баксов и опергруппу! Срочно!
...Казанский, прогуливаясь взад-вперед перед новым пополнением, наставлял:
– Вы поступаете в мое непосредственное подчинение. Все вопросы решаются через меня и с моего согласия. С вашими личными делами я ознакомился. Ну а ближе, думаю, сойдемся в процессе работы. Максимум, что могу дать, три дня на отдых и приступаете к работе. Вопросы есть?
– Мы должны были встретиться с помощником генерального прокурора Турецким Александром Борисовичем, – произнес Поремский.
– Ему сейчас не до вас. Все свободны.
Вышли на улицу. Курбатов нахмурился и произнес:
– Если я хоть что-то понимаю, нам здесь рады, но не очень.
– Ребята, вы где остановились? – спросил Поремский.
– Я пока у родителей. Не знаю, сколько выдержу, – ответил Курбатов. – Пытаюсь раскрутить на ключи от квартиры сестры.
– Я тоже. Правда, они на даче. Поехали ко мне? – предложил Рюрик.
– Знаете, как-то все фальшиво, – задумчиво произнес Поремский. – Санек, ты почувствовал?
– Нас явно вели, – ответил Курбатов, – причем профессионально.
– Вывод? – произнес Елагин.
– Тайны бургундского двора. Обратно возвращаться – можно крупно нарваться, не зная всех подводных течений. Есть предложение завалиться вечерком к Турецкому на хату, – предложил Елагин.
– Хорошая идея, но лучше поехали сейчас, – сказал Поремский. – Быть может, застанем кого. У него дочка должна из школы вернуться. Она-то должна знать, как найти папу.
– Идет.
Выйдя из метро "Парк культуры", стосковавшиеся по столице следователи пешком прошлись по Фрунзенской набережной до дома Турецкого. Поднялись на шестой этаж. Поремский нажал на звонок.
– Кто там? – спросил детский голос.
– Дядю Володю помнишь? – ответил Порем–ский. – Которого Александр Борисович после прилета из Германии встретил в аэропорту и затащил к себе в гости.
– А, безнадежно устаревший красавчик? – узнала радостно девочка. – Сейчас.
Дверь открылась. Друзья увидели симпатичную девчонку лет тринадцати. Она озорным взглядом обвела незваных гостей и скомандовала:
– У нас коридор разделен на стерильную зону и нестерильную. Разуваться здесь. Вот эту черту переступать чистой ногой. Мыть руки и можно проходить в комнату.
Повернулась и вышла.
– А дочку Борисович сделал ювелирно. Я думаю, стоит подождать три-четыре годика, – произнес Курбатов.
– Ты видел взгляд? – шепнул Рюрик. – Мне как-то стало не по себе. Она же оценивала нас как мужчин.
– Сейчас поймете, как кого она вас оценивала, – произнес улыбавшийся Поремский.
Вошли в комнату. Сели на диван. Вышла уже переодевшаяся радостная девочка. Она оглядела гостей и произнесла:
– С Володей мы знакомы. Меня зовут Нина.
– Александр.
– Рюрик.
– Рюрик? Ну не хотите называть настоящее имя, не надо. В конце концов, мы живем в свободной стране и каждый имеет право называться как хочет. Александр, вы не могли бы стать вот здесь? И принять позу дискобола?
С недоумением Курбатов встал и согнулся.
– Так, ниже, – скомандовала она, – и правую руку назад сильней. Отлично. Вы так четыре минуты выдержите? Или здоровье не позволяет?
– Смотря с какой целью, – чувствуя подвох, ответил Курбатов.
– Самой благородной. У нас на следующей неделе просмотр, а у меня не хватает двадцати набросков, – вздохнула Нина. – Вы такой колоритный типаж!
Девочка, протянув руку, взяла планшет с зафиксированным листом бумаги. Вынула из деревянной коробочки кусок сангины и принялась рисовать. Через пару минут произнесла:
– Можете расслабиться.
– Взглянуть можно? – взмолился сгорающий от любопытства Курбатов.
– Пожалуйста.
– Ну ничего себе! – воскликнул Рюрик.
– Похож, похож, – констатировал Поремский.
– Мне кажется, я несколько стройнее? – возразил Курбатов.
– На данном этапе нас учат изображать людей такими, какие они есть на самом деле. Это потом можно будет изображать их красивей. Между прочим, у человека всегда самооценка завышена. Он, когда подходит к зеркалу, невольно выпрямляется, втягивает живот и делает умное лицо. И фиксирует этот образ в подсознании.
– Дитя, откуда столь глубокие познания психологии? – спросил Курбатов.
– Не забывайте, кто у меня папа! Он иногда берет меня на оперативные выезды. Ну и в художественной школе, конечно, рассказывают. Владимир, присядьте на корточки. Да нет, не на носочках, а на полную ступню, как на этапе, когда выдается свободная минута, знаете?
Поремский открыл рот. Курбатов прыснул. Раздался звонок. Девочка убежала на кухню. Был слышен голос:
– Да, конечно, папочка. В автобусе приставали два маньяка. Причем один настойчиво требовал предъявить билетик. У аптеки перешагнула через наркомана. Грабители поджидали в подъезде. А в лифте я поднималась с самым настоящим людоедом. Пока открывала дверь, ворвались три бомжа и заявили, что отныне будут жить у нас. Не веришь? Послушай! Ребят, кто-нибудь подойдите. Папа на проводе.
Поремский подскочил и, взяв трубку, произнес:
– Добрый день, Александр Борисович.
– А где остальные?
– Со мной, – ответил Владимир.
– Вы почему не явились? – продолжал задавать вопросы Турецкий. – Что вы там делаете?
– Мы уже побывали в одиннадцать ноль-ноль у некого Казанского.
– А, тогда понятно, – произнес Турецкий. – Буду через полтора часа. Постарайтесь продержаться. Сами виноваты.
Когда через час с небольшим Александр Борисович Турецкий перешагнул порог собственного дома, его взору представилось следующее зрелище: Поремский, раздетый по пояс, позировал, играя мускулатурой с переливающимися синяками и ссадинами. Курбатов в наушниках тоскливо прослушивал очередной диск "Мумий-Тролля". Елагин покорно чистил картошку. Все они несказанно обрадовались возвращению отца. Дочь была немедленно под крики: "Свободу попугаям!" – загнана в свою комнату, а мужики сели на кухне. Вкратце рассказали свои злоключения и про посещение Генеральной прокуратуры. Турецкий выслушал. Затем полез в "дипломат". Вынул бутылку виски. Разлил и произнес:
– Ну, с этим мы как-нибудь разберемся. А сейчас – за первое дело.
Все, кроме Поремского, выпили. Закусили. Затем Турецкий произнес:
– Ладно, пусть здесь все остается. Вернемся – продолжим. Пойдем в мой кабинет.
В кабинете он разложил бумаги и фотографии. Рассказал, при каких обстоятельствах произошло убийство. Затем определил основные направления, по которым предстояло работать:
– Разрабатываем три основные линии. Саша, ты берешь на себя институт. Володя, прокатишься по родственникам, соседям, друзьям, знакомым. Рюрик, пока со своим криминалистическим нюхом изучишь все улики, вещдоки, проработаешь почерк преступников. Что меня настораживает? С чего бы господину Казанскому ставить палки в колеса именно по этому делу? Чтобы лишний раз ткнуть меня носом в дерьмо? Ради этого сомнительного удовольствия вряд ли. Сдается, заказ. А может, ошибаюсь. Я координирую дело по сотовому. Вот вам подключенные аппараты. Разговоры только полунамеками. Ну, все. Вперед, орлы! Да, Володя, ключи от служебной квартиры. После успешного завершения дела получите лично от мэра по "двушке". Если вопросов нет, пойдем пообщаемся. Я ж вас сто лет не видел!
На выходе из кабинета следователей поджидало маленькое симпатичное чудовище. Скрестив руки на груди, оно произнесло:
– Папа, помнишь проигранное желание?
– Ну? – настороженно спросил Турецкий.
– Я теряюсь, – закатив глаза, произнесла дочь. – Столько всего хочется. Ладно, я назову три, а ты выбери по своему вкусу: пирсинг на пупке, тату на лопатке, концерт Ильи Лагутенко в Олимпийском.
– Сколько стоит билет? – уточнил отец.
– Пятьсот рублей в танцующий партер!
– Куда?
– Согласна за триста в последние ряды, – быстро пошла на компромисс Нина.
– Ну ладно, – вздохнул Турецкий.
– И ты отпустишь меня одну в этот рассадник разврата? – снова задала девочка провокационный вопрос.
– Нинка!
– Пусть дядя Саша со мной сходит. Он один разбирается в современной музыке, – уточнила вторую часть своих требований девочка.
Глава 2
След призрака
Майор Скрипка был на оперативной работе уже пятнадцать лет. Он давно поднялся над тем уровнем квалификации, когда допускают ошибки. Это где-нибудь в глухом медвежьем углу, где убийство происходит раз в несколько лет, можно что-то просмотреть, забыть. Москва же такой роскоши не позволяла.
Поэтому, когда через два дня после проведения оперативных мероприятий на него вышел сам начальник МУРа генерал Грязнов и попросил еще раз выехать на место с представителем следственной части Генеральной прокуратуры, воспринял это с некоторым налетом личной обиды.
Созвонившись с человеком со странным именем Рюрик Елагин и договорившись о встрече у дома Жбановского в десять утра, он прибыл пораньше. У дома профессора была разбита небольшая детская площадка. Стояло несколько лавочек. На одной из них он и расположился, смешавшись с собачниками, дедушками, выгуливающими внуков, и просто любителями почитать прессу на свежем воздухе.
Без пятнадцати появился немного нескладный молодой человек чуть выше среднего роста. Сутуловатые плечи создавали впечатление слегка удлиненных рук. Он постоянно отбрасывал пятерней со лба длинные, слегка вьющиеся темно-русые волосы.
Парень внезапно остановился и, задумавшись, замер на месте. Уставился в невидимую точку, словно пытался что-то вспомнить. "Не он", – отметил про себя опытный опер. Однако молодой человек вышел из оцепенения и направился прямо к Скрипке. Подойдя, поправил непослушный чуб и, протянув руку, произнес:
– Елагин. Мы с вами уже созванивались.
– Майор Скрипка, – удивленно произнес оперативник, воздерживаясь от лишних вопросов и внимательно глядя в голубые глаза. – Вот здесь все и произошло.
Рюрик оглядел место происшествия. Сюда он пришел бы, даже если бы ему поручили и другую линию. Ему важно было понаблюдать самому. Все ведь осталось на месте. Эти деревья, кусты, газоны, дом, лавочки, асфальт. Все они – безмолвные свидетели. Вот и он сейчас присоединился к ним. Стараясь не показаться смешным, он аккуратно прислонился к березе.
Елагина не зря прозвали мечтателем. Воображение постоянно рисовало события, о которых он узнавал. Быть может, это не фантазии, а нечто иное? Но Рюрик ясно увидел картину.
Двое молодых рабочих в зеленой униформе растягивают строительный скотч. Вешают заранее приготовленную табличку. Затем долбят ломами асфальт...
Он решил проверить версию и начал задавать вопросы:
– Что выяснили насчет канавы?
– Никаких плановых или аварийных работ ДЭЗом не проводилось, – начал отчет майор.
– Извините. Значит, заказ? – перебил его Елагин, запуская руку в заросшую крупными кудрями голову.
– Выходит, что так. Местные жители видели двоих молодых людей в желто-зеленых комбинезонах около восьми вечера. Бабушки-старушки обеспокоились возможностью остаться без света. Работавшие разъяснили, что повредился проходящий здесь телеграфный кабель. Ответ их успокоил.
– Обратили внимание, не телефонный, не телевизионный и не электрический? Ответ был заранее подготовлен, чтобы у подозрительных стариков отбить всяческое любопытство! – порадовался Елагин тому, что противостоять приходится умному противнику. – Ничего, что я иногда буду по ходу рассказа бросать реплики?
– Да нет. Информация у меня в голове. Затем само убийство.
– Подождите. А куда они относили инструмент?
– Этого свидетели вспомнить не смогли, – развел руками опер.
– Есть кто-нибудь под рукой? Мне бы поговорить, – произнес Елагин.
– Ну, пойдем. Может, чего вспомнит, – без особого энтузиазма согласился майор.
Он повел следователя к белому девятиэтажному зданию, стоявшему под углом девяносто градусов относительно башни, в которой проживал Жбановский. Поднявшись на третий этаж, позвонил. Открывший дверь маленький высохший мужчина сразу узнал майора, что порадовало больше Рюрика. Он хорошо знал, во что превращается допрос склеротика.
– А, это вы? – проскрипел тот, открывая дверь. – Мне кажется, я все, что помнил, рассказал.
– Дурень ты дурень. Молчал бы. Теперь затаскают! – послышался голос из глубины квартиры.
Как бы не желая, чтобы его услышали посторонние, он вышел и прикрыл дверь.
– Простите, ради бога, за беспокойство. Это товарищ из прокуратуры. Ему важно самому услышать ваши показания, – извиняясь произнес Скрипка.
– Я бывший сотрудник милиции. На пенсии, делать нечего. Вот и поглядываю за порядком. Знаете, достаточно просто присматриваться ко всяким незнакомцам и уже несколько квартирных краж в нашем районе предотвратил. Сначала мне показалось подозрительным, что двое молодых мужчин в зеленой униформе начали долбить асфальт у соседнего дома в восемь вечера. А когда выяснилось, что просто ищут кабель, интерес к ним пропал. Вот и все. Закончили и ушли.
– А инструмент они откуда брали? – спросил Елагин.
– Не знаю. С собой, наверное, принесли, – ответил пенсионер.
– Давайте попробуем вместе, – предложил Рюрик. – Они долбили асфальт ломами. Так?
– Да.
– Затем, когда он разбит, один, который помоложе, убегает и уносит два тяжелых лома? Второй в это время покуривает на лавочке.
– Да-да, припоминаю. Он еще окурок так взял, ну как шелбаны пацаны отпускают, и выстрелил им, не потушив. Так и до пожара недалеко. А урна вот под боком.
– Вы место сможете вспомнить?
– Еще бы! Важная улика, – довольно произнес свидетель.
– Дальше. Напарник возвращается с двумя штыковыми лопатами.
– Нет, совковыми!
– Отлично. Копается канава. Инструмент вновь относится куда-нибудь в автомобиль. Его не видно, но он должен находиться неподалеку. Конечно, это не иномарка.
– "Жигули", и судя по инвентарю, скорей всего "четверка", – высказал предположение майор. – Вы не могли бы одеться и пройти с нами?
Пенсионер обул мягкие парусиновые туфли и повел их за собой. После недолгих поисков было обнаружено несколько окурков. Их тут же запечатали в полиэтиленовый пакет. Затем Елагин попросил подождать его на лавочке и принялся, словно гончая, носиться по окрестностям дома.
Наконец он вернулся и произнес: