Шюман кивал, постукивая пальцами по животу. После того как закончился тот рождественский кошмар, Анника вернулась на работу в редакцию только через три месяца. Они тогда назвали это отсутствие отгулом. Придя в редакцию в начале апреля, Анника объявила, что хочет стать независимым журналистом, журналистом, проводящим самостоятельные расследования. Она выбрала терроризм, его историю и последствия. Никаких леденящих душу подробностей, никаких разоблачений, только голые факты, как репортаж с Ground Zero после 11 сентября, статьи о бомбе в финском торговом центре, интервью с выжившими в трагедии на Бали.
Фактом было то, что раньше она никогда не шла дальше самого события, не копалась в том, как развивались события потом. Теперь она хотела копнуть глубже. Вопросы были выбраны правильно, и в бой надо было бросаться здесь и сейчас.
- Это хорошо, - медленно, растягивая слова, сказал он, - из этого действительно может получиться нечто интересное. Надо стереть пыль с нашей старой национальной травмы, с угона самолета в Бультофте, взрыва в западногерманском посольстве, трагедии на площади Норрмальма…
- И с убийства Пальме, я знаю, но из всех этих событий мы меньше всего знаем о событиях на базе Ф-21.
Анника положила свои записки на колени и наклонилась вперед:
- Военное начальство повесило на всю эту историю крепкий замок, проставив на ней все возможные грифы секретности и соответствующие печати. В тот момент средства массовой информации не могли получить в Главном штабе никаких сведений, а несчастный командир флотилии кричал журналистам, что они должны с почтением относиться к государственной безопасности.
Пусть Анника этим занимается, решил он.
- Итак, что нам известно? - спросил он. - По существу?
Она покорно опустила голову и посмотрела в свои заметки, но Шюман чувствовал, что она знает наизусть все, что хочет сказать.
- В ночь с семнадцатого на восемнадцатое ноября 1969 года взорвался гидросамолет типа "Дракон". Взрыв произошел в районе дислокации базы Ф-21 недалеко от Каллаксхедена близ Лулео, - скороговоркой произнесла Анника. - Один человек скончался от ожогов.
- Это был военнослужащий, не так ли?
- Все стало известно постепенно. Да. Санитарный вертолет доставил его в клинику Упсалы, и там он неделю пребывал между жизнью и смертью, но в конце концов умер. Семье заткнули рот, и ей осталось уповать лишь на Небеса, ибо Министерство обороны так и не удосужилось выплатить компенсацию.
- И тогда так никого и не нашли?
- Полиция допросила тысячи людей. Полиция безопасности, видимо, еще больше. Были просеяны все левацкие группировки в Норрботтене до самых мелких сошек. Это оказалось очень непросто. Настоящие левые никогда не выносят сор из избы. Никто не знает, как кого зовут по-настоящему, у всех клички и прозвища.
Андерс Шюман ностальгически улыбнулся. Когда-то и сам он был известен под прозвищем Пер.
- То есть все покрыто мраком неизвестности.
- Ну, не все, разумеется, у всякого человека в группе были и близкие друзья, но, насколько я понимаю, в Лулео до сих пор есть люди, которые знают друг друга только по прозвищам, данным еще в шестидесятые годы.
Как раз когда она родилась, подумал он.
- Так кто же это сделал?
- Что?
- Взорвал самолет.
- Ну, наверное, русские. Такими были выводы военного начальства на все случаи жизни. Мы говорим о временах гонки вооружений и низшей точке холодной войны.
Он прикрыл глаза, вспоминая картины и дух того времени.
- Тогда шли ожесточенные дебаты об усилении охраны военных объектов, - напомнил он.
- Именно так. Общество, а точнее, средства массовой информации начали требовать, чтобы оборонные объекты охранялись жестче, чем железный занавес. Конечно, все это было нереально, так как требовало полного изменения оборонного законодательства. Но таково было веяние времени, и постепенно в авиационных соединениях были созданы внутренние зоны безопасности. Куча всякой ерунды - видеонаблюдение по периметру ограды, то же самое на ангарах и все подобное.
- И ты хочешь туда поехать? С кем из руководства редакции ты это обсудила?
Она бросила взгляд на часы:
- С Янссоном. Дело в том, что у меня открытый билет на вечерний рейс. Я хочу встретиться с одним журналистом из "Норландстиднинген". У этого парня есть что-то новенькое по этому поводу. В пятницу он улетает в Юго-Восточную Азию и пробудет там до Рождества, поэтому дело в общем-то не терпит отлагательства. Единственное - требуется твое согласие.
Андерс Шюман почувствовал легкий укол раздражения, возможно вызванного ее самоуверенностью.
- Янссон сам не может этого сделать?
Она слегка покраснела.
- В принципе может, - ответила Анника Бенгтзон и посмотрела Шюману в глаза. - Но ты же знаешь, в чем тут дело. Он хочет твоего одобрения, чтобы обезопасить свой тыл.
Он кивнул.
Анника медленно затворила за собой дверь. Все поняв, он долго смотрел ей вслед. Она бездонный, безгранично глубокий человек, думал он. У нее отсутствует инстинкт самосохранения. Она подвергает себя таким опасностям, какие даже не приснятся нормальному человеку, не говоря о том, чтобы он смог это понять. В ней давно что-то атрофировалось, были подрублены какие-то корни, а шрамы с годами сгладились и исчезли, она стала беспощадной по отношению к миру и к самой себе. Все, что осталось, - это праведный пафос, истина, пылающая как огонь во тьме мозга. Другой она быть не может.
И это чрезвычайно опасно.
Эйфория руководства достигла пика к Рождеству, когда Бенгтзон взяла интервью у убийцы члена олимпийского комитета. В интервью были приведены потрясающие сведения. Шюман читал текст - то была подлинная сенсация. Проблема заключалась в том, что Анника-великомученица запретила публиковать интервью.
- Это было бы как раз то, чего хочет дьявол, - сказала она. - Так как интервью брала я, то имею право сказать нет.
Тогда она выиграла. Она пообещала, что если ее начнут притеснять, то всем наступит на горло. Чтобы она не утратила своего права на непогрешимость, он решил не искушать ее похвалами за прошлые заслуги и оставил все как есть.
Она не глупа, думал Андерс Шюман, и извлечет урок из неприятности.
Он встал и вернулся к столу.
Ну хорошо. Это обернется увеличением страхового пакета.
* * *
Солнечный закат окрасил салон самолета в огненно-красные тона, хотя часы показывали всего лишь два пополудни. Анника попыталась удобно втиснуться в щель сиденья, но тщетно. Толстый мужчина, сидевший рядом, все время толкал ее локтем в ребро, сопя переворачивая очередную страницу "Норландстиднинген".
Она закрыла глаза и замкнулась в себе, стараясь отвлечься от окружающего. От колыхания занавесок в проходе, от сообщений капитана о температуре за бортом и о погоде в Лулео. Пусть самолет летит со скоростью тысяча километров в час, она будет думать об удобстве облегающей тело одежды. Настроение было подавленным и злобным. Свистящий шум стал жутко раздражать. Проход между креслами казался бесконечным, тесное пространство давило на психику, мешало дышать. Перспектива нарушилась настолько, что Анника потеряла способность оценивать расстояния до ближайших предметов. Она всегда набивала синяки, оказываясь среди разных предметов. Постоянно натыкалась на мебель, стены, стоящие у обочины машины и спотыкалась о бордюры тротуаров. Казалось, все вокруг облито кислотой. Окружающие же с успехом пользовались даром, недоступным Аннике.
Но это было не опасно, она знала, что надо просто подождать немного и все вернется на круги своя, звуки станут осмысленными, краски - естественными. Все это не опасно, не опасно.
Она заставила себя отбросить ненужные мысли, отдалась покачиванию самолета, почувствовала, как падает на грудь голова. В ушах тотчас зазвучал ангельский хор.
Волосы, как дождь, услышала она, образ светлый и ветер летний, страх прошел, цветами вишни…
Внезапно нахлынувший страх заставил ее резко выпрямиться в кресле. От этого движения опрокинулся стоявший перед ней на столике поднос. По стене салона потек апельсиновый сок. Бешеный стук сердца так громко отдавался в голове, что заглушал шум двигателей. Толстяк что-то ей сказал, но она не поняла, что именно.
Ничто не делало ее такой робкой, как пение ангелов.
Она не возражала против ангельских голосов, если они пели ей во сне. Эти голоса баюкали ее по ночам, умиротворяли и утешали, как месса. Но с того момента, как они продолжали петь после пробуждения, Анника не испытывала ничего, кроме страшно неприятного чувства.
Она тряхнула головой, осмотрелась, протерла глаза.
Потом отодвинула сумку, чтобы сок не попал на компьютер.
Когда в разрывах между облаками появилась сплошная серо-стальная масса, самолет зашел на посадку, нырнув в водоворот мелкой ледяной крошки. Сквозь снежную бурю она с трудом разглядела полузамерзшую серость Боттенсвика, усеянного мелкими и крупными коричневыми островами.
Самолет трясло и раскачивало, ветер словно стремился разорвать машину на части.
Из самолета Анника вышла едва ли не самой последней. Она долго беспомощно топталась на месте, ожидая, пока толстяк снимет с полки вещи и с трудом натянет пальто. По пути она проскочила мимо него и, обернувшись, с удовлетворением отметила, что он застрял сзади, в очереди у стойки заказа такси.
Держа в руке ключи, она торопливо прошла мимо толпы таксистов у выхода из аэровокзала - людей в черной форме, бесстыдно окидывавших проходящих оценивающими взглядами.
Холод окатил Аннику ледяной волной, едва она вышла из здания вокзала и пошла за другими людьми, вскинув сумку повыше на плечо. Ряды темно-синих машин такси пробудили воспоминание о том, как она когда-то прилетала сюда с Анной Снапхане - по пути в Питео. Это было лет десять назад. Боже, как летит время.
Стоянка машин находилась дальше, за автобусной остановкой. Пластиковая ручка сумки с компьютером мгновенно стала ледяной. Замерзший снег скрипел, как битое стекло, заставляя пристально смотреть под ноги. Движение развеивало сомнения и страх. Она в пути, у нее есть цель, осмысленная цель. Ее машина стояла дальше всех. Для полной уверенности Анника счистила снег с номера.
Сумерки опускались на город с нескончаемой медлительностью. Они наступали, сменяя дневной свет, который зимой никогда не бывает здесь настоящим. Снегопад стирал контуры невысокого соснового леса и ограды парковки. Прищурившись, Анника наклонилась вперед и внимательно посмотрела сквозь ветровое стекло.
Лулео, Лулео, где находится этот Лулео?
Когда Анника въехала на длинный мост, ведущий в город, снегопад вдруг почти прекратился. Вдали стало видно устье реки - белое и замерзшее. Машина двигалась по мосту, за окнами мелькали мягкие силуэты арок мостовых пролетов - то взлетая вверх, то падая вниз. Город постепенно выползал из снежной мглы, вздымая к небесам черный промышленный скелет.
Металлургический завод и рудная гавань, подумала Анника.
Реакция ее на первые, появившиеся вдоль дороги дома была непосредственной и очень сильной. Это было дежавю детства. Лулео был арктическим Катринехольмом, пожалуй, лишь более холодным, более серым, более отдаленным. Низкие дома неопределенного цвета, железные крыши, каменные или кирпичные стены. Широкие ворота. На улицах редкие машины.
Найти городскую гостиницу не представило никакого труда. Она находилась на Стургатан, вплотную примыкая к ратуше. Стоянка у входа пустовала, удивленно констатировала Анника.
Комната была с видом на Норботтенский театр и городскую бухту. Бесцветная полоса голубовато-серой реки поглощала весь и без того скудный свет. Анника повернулась спиной к окнам, подвинула компьютер к двери туалета, извлекла из сумки зубную щетку и положила туда лишнюю одежду.
Потом она села за письменный стол и с гостиничного телефона позвонила в "Норландстиднинген". Анника слушала длинные гудки около двух минут. Она уже собралась вешать трубку, когда из нее раздался недовольный женский голос.
- Мне нужен Бенни Экланд, - сказала Анника и посмотрела в окно.
На улице стало совсем темно. Женщина на несколько секунд замолчала.
- Алло, - нетерпеливо произнесла она. - Мне нужен Бенни Экланд. Он на месте? Алло?
- Алло, - негромко отозвалась женщина.
- Мы договорились о встрече на этой неделе. Меня зовут Анника Бенгтзон, - сказала она и принялась рыться в сумке в поисках ручки.
- Так вы ничего не слышали? - поинтересовалась женщина на противоположном конце провода.
- Что именно? - спросила Анника, доставая свои записи.
- Бенни умер. Мы узнали об этом сегодня утром.
Поначалу Анника едва не расхохоталась, но потом решила, что шутка не слишком удачна, и разозлилась.
- Что за ерунда? - сказала она.
- Мы и сами пока точно не знаем, что произошло, - глухо произнесла женщина. - Ясно только, что какой-то несчастный случай. Мы все в шоке.
Анника застыла на месте, держа в одной руке свои заметки, а в другой - трубку и ручку, и тупо пялилась на свое отражение в оконном стекле. На мгновение ей показалось, что она стала невесомой и вот-вот оторвется от пола.
- Алло, - снова заговорила женщина в трубке. - Вы не хотите поговорить с кем-нибудь другим?
- Я… очень сожалею, - произнесла Анника, с трудом сглотнув несуществующую слюну. - Как это случилось?
- Я не знаю. - Женщина теперь почти плакала. - Мне надо ответить по другому телефону, я вынуждена закончить разговор. У нас сегодня был страшный день, страшный день…
В трубке снова, на этот раз окончательно, наступила тишина. Анника опустилась на кровать и некоторое время сидела, испытывая внезапно нахлынувшую дурноту. В ящике ночного столика лежал телефонный справочник Лулео. Анника нашла номер полиции и позвонила в справочную.
- С журналистом, да? - нервно переспросил дежурный офицер, услышав вопрос Анники о том, что случилось с Бенни Экландом. - Это произошло где-то в Свартэстадене, за городом. Поговорите с Сюпом из криминального отдела.
Набрав номер, она принялась ждать, прикрыв ладонью глаза. Вокруг слышались обычные гостиничные звуки: в трубах журчала вода, с кухни доносился шум вентилятора. Из соседнего номера, где смотрели кабельное телевидение, доносились страстные вопли бурного полового акта.
Комиссар Сюп из криминального отдела был, видимо, в том возрасте и достиг той степени опытности, когда ничто уже не может вывести из равновесия и потрясти до глубины души.
- Неприятная история, - сказал он и тяжело вздохнул. - За последние двадцать лет я разговаривал с Экландом, наверное, каждый день. Он звонил мне постоянно, говорил всегда язвительно, раздраженно, как больной. Постоянно находилось что-то, о чем он хотел знать больше других, всегда-то ему надо было докопаться до сути, всегда он подозревал, что мы о чем-то умолчали. "Слушай, Сюп, - говорил он обычно, - почему я не знаю того, почему мне неизвестно то-то и то-то, или чем вы там целыми днями занимаетесь в своем управлении, просиживаете там свои задницы…"
Комиссар Сюп тихо рассмеялся, отвлекшись от печали забавным воспоминанием. Анника провела рукой по лбу, прислушалась к донесшемуся из-за стены актерскому воплю, призванному обозначать оргазм в немецких порнофильмах, ожидая, когда собеседник продолжит рассказ.
- Без него будет пусто, - сказал наконец Сюп.
- Мы должны были с ним встретиться, - сказала Анника, - нам надо было согласовать кое-какие материалы. Отчего он умер?
- Результаты вскрытия пока неизвестны, поэтому я не стану говорить относительно окончательной причины смерти.
Медлительная осторожность полицейского подстегнула нетерпение Анники.
- Но все же, что конкретно произошло? Его застрелили, нанесли смертельный удар тяжелым предметом, зарезали?
Комиссар снова тяжело вздохнул:
- Все же мне кажется, что надо подождать с умозаключениями. Мы думаем, что его сбила машина.
- Дорожно-транспортное происшествие? Его сбили насмерть?
- Да, его, скорее всего, сбил автомобиль, ехавший с высокой скоростью. Мы нашли угнанный "вольво" в Мальмхамне с характерными повреждениями корпуса. Думаем, что это тот самый автомобиль.
Анника шагнула к сумке, наклонилась и вытащила из нее блокнот.
- Когда вы будете знать это наверняка?
- Мы занялись этим делом вчера вечером. Сейчас им занимаются эксперты. Значит, завтра или в четверг.
Анника сидела на кровати, пытаясь делать заметки в лежащем на коленях блокноте, который все время мялся и выскальзывал из-под ручки.
- Известно ли вам, в котором часу это произошло?
- Приблизительно с вечера воскресенья до раннего утра понедельника. Говорят, что вечером в воскресенье он был в городском пабе, а потом, видимо, пошел на автобусную остановку, чтобы ехать домой.
- Он жил в…
- В Свартэстадене. Думаю, что там он и родился.
Ручка перестала писать. Анника, сильно нажимая, принялась чертить в блокноте круги, пока ручка снова не заработала.
- Когда его нашли и кто?
- Нашли его под забором около Мальмваллена, возле завода. Он, видимо, отлетел к забору, как выброшенная рукавица. Какой-то парень шел со смены и позвонил в полицию. Это было рано утром.
- И у вас нет никаких сведений о предполагаемом угонщике?
- Автомобиль угнали в субботу в Бергнэсете, и мы, разумеется, собрали на месте происшествия вещественные доказательства…
Комиссар Сюп замолчал, и Анника принялась лихорадочно записывать. Старый козел за стенкой переключился на МТБ.
- Что вы сами об этом думаете? - негромко спросила она наконец.
- Это наркоман, - в том же тоне ответил полицейский. - Не ссылайтесь на меня. Сейчас версия такова: было скользко, водитель не справился с управлением, сбил пешехода и скрылся с места происшествия. Но мы его возьмем, будьте уверены.
Анника прислушалась к голосам на том конце провода. Люди, работавшие в управлении, постоянно окликали комиссара.
- Еще один, последний, вопрос, - сказала Анника. - Работали вы в Лулео в ноябре 1969 года?
- Да, я достаточно стар и мог бы работать там. Но я пропустил взрыв на Ф-21. В то время я служил в Стокгольме. Меня перевели сюда только в мае 1970 года.
Она вытаскивала из сумки пуховик и перчатки, когда зазвонил мобильный телефон. На дисплее отобразился скрытый номер. Альтернатив было три: редакция, Томас или Анна Снапхане.
Она поколебалась, потом нажала кнопку ответа и зажмурилась.
- Я сижу в своей конторе, как в оперативном штабе, на стуле из IKEA, - сказала Анна, - и сейчас кладу ноги на стол начальника. Ты где?
Анника почувствовала, как опустились ее напряженные плечи. Какое облегчение - никакой работы, никаких требований, никаких претензий.
- В Лулео. Ты хочешь сказать, что стрижешь купоны со своей новой конторы?
- Да, теперь у меня дверь с табличкой и все такое. Сейчас я веду разговор по новому телефону. Как тебе такой номер?
- Он слишком таинственный, - сказала Анника и бросила на пол пуховик и перчатки. - Что говорит твой доктор?
Подруга на другом конце провода глубоко вздохнула.