Ему не нравилось, что Анника постоянно куда-то ездит. Не нравилось, и все. Она не слишком хорошо себя чувствовала. Он точно это знал, но когда Томас пытался говорить с ней на эту тему, она становилась холодной и замыкалась в себе. Он хотел, чтобы она всегда была рядом, чтобы все было как надо, чтобы жена была спокойна и счастлива.
После того ужасного Рождества, когда худшее уже было позади, все, как ему казалось, постепенно наладилось. Анника немного поблекла, но зато стала более собранной. Она много играла с детьми, пела и танцевала с ними, вырезала и клеила аппликации. Все свое время она посвящала попыткам объединения жителей квартала и переоборудованию кухни. Это последнее желание появилось после того, как им удалось выкупить право аренды. Мысль о том, что они смогут выкупить квартиру по цене вполовину меньше рыночной, вселила в Аннику поистине детскую радость, но, как и всегда, денег не было даже на это. Сам он к покупке относился с философским спокойствием, понимая, что деньги приходят и уходят. Но Анника не давала ему забыть о том, как он прогорел с акциями "Эрикссон".
Он бросил взгляд на духовку. Наверное, лосятина уже достаточно согрелась, но Томас не встал, чтобы достать и поставить мясо на стол.
Когда Анника снова начала работать, она стала отдаляться от него, стала отчужденной и непонятной. Иногда, во время разговора, она застывала и цепенела с открытым ртом и выражением ужаса в глазах. Когда он спрашивал, что случилось, она смотрела на него так, словно никогда прежде его не видела. От этого Томас покрывался гусиной кожей.
- Папа, у меня ничего не получается.
- Попытайся еще раз, а я сейчас приду.
Перед этой неприятностью он был совершенно бессилен. Он в последний раз посмотрел на утреннюю газету, и до него вдруг дошло, что этот журналистский труд сегодня же вечером будет выброшен на помойку и забыт.
Чувствуя свинцовую тяжесть в теле, он накрыл на стол, бросил грязную детскую одежду в стиральную машину, нарезал салат и показал Калле, как запустить компьютер.
Как только они сели обедать, явился курьер с брошюрами, которые предстояло обсудить и оценить завтра вечером.
Пока дети болтали и баловались, он читал сжатую информацию о том, как должны вести себя политики и должностные лица, если им угрожают. Он прочитал материал дважды.
Потом он подумал о Софии.
Анника заглушила мотор, остановившись перед темным подъездом редакции "Норландстиднинген". Желтый свет уличного фонаря скупо освещал панель.
В то время, когда она сидела дома, у Томаса появились возможности, которые он быстро усвоил и стал принимать как должное. В течение трех месяцев он принимал как должное все ее услуги, считал жену и детей украшениями жизни. Вечера его были свободны для тенниса и рабочих встреч, в праздники и выходные он катался на яхте и ходил на хоккей. Но с тех пор, как она вернулась на работу, Томасу опять пришлось привыкать к разделению труда. Он упрекал ее в том, что она работает под тем предлогом, что ей нужен покой и отдых. На самом деле хотел есть теплую еду, которую она бы ему подавала, и - странно - эти мысли вызывали у нее злость.
Она открыла дверь машины и вышла на неубранную улицу. С заднего сиденья она взяла сумку и компьютер.
- Пеккари? - произнесла она в микрофон домофона. - Это Бенгтзон. Мне надо обсудить с тобой одно дело.
Дверь открылась, и Анника вошла в темный и мрачный вестибюль.
Ночной редактор встретил ее на верхней площадке лестницы.
Она с удивлением вдохнула запах устоявшегося перегара и постаралась говорить тихо и медленно.
- Бенни натолкнулся на то, что ему было не положено знать, - сказала она.
Пеккари широко распахнул глаза. Кровеносные сосуды их явно взывали о помощи.
- Речь идет о Ф-21?
Анника пожала плечами.
- Пока об этом рано судить окончательно, - сказала она. - Мне надо пообщаться с Сюпом.
- Он всегда уходит с работы ровно в пять.
- Но он же не умер, - возразила Анника.
Пеккари усадил ее за стол в отделе писем. Анника поставила на стол ноутбук и осторожно расчистила место, сдвинув в сторону груду писем. Она сразу позвонила в полицию и узнала, что комиссар Сюп действительно ушел домой ровно в семнадцать ноль-ноль.
- Как его зовут по имени? - спросила Анника у дежурного.
Удивленный полицейский не смог ей ответить.
- Я сам не знаю, если честно сказать.
Он громко обратился к кому-то сидевшему в том же помещении:
- Хёрни, как зовут нашего Сюпа помимо Сюпа?
В ответ послышалось какое-то невнятное бормотание.
- В списках личного состава он значится, как Л. Г.
С редакционного телефона она позвонила по 118–118 и обнаружила, что номер блокирован. Помнится, то же самое они делали в "Катринехольмскурир" - некоторые звонки были слишком дорогими для редакции. Она отсоединила телефонный шнур от аппарата и включила провод в гнездо своего компьютера, потом нажала клавишу ноль для выхода в телефонную линию и подключилась к серверу "Квельспрессен".
Через домашнюю страницу Телии она смогла сразу же убедиться, что в телефонных справочниках Лулео, Ронео, Питео, Будена, Каликса и Эльвсбюна нет абонента Сюпа с инициалами Л. Г. Наверное, он давно не менял регистрацию номера, подумала Анника и набрала фамилию в поисковой строке.
Там нашелся Сюп, Ларс-Гуннар, 1941 года рождения. Родился в Лулео, на улице Кронвеген.
Вернувшись на страницу Телии, Анника вписала Кронвеген в поисковое окно адресов и нашла двух абонентов. Некто Айно Сюп имел два номера, зарегистрированные по адресу Кронвеген, 19. Она отсоединила шнур от компьютера и снова подключила его к телефону.
В этот момент зазвонил мобильный телефон, и Анника схватилась за голову.
- Я чертовски занята, - сказала она Анне Степхане. - Или почему, ты думаешь, я тебе не звоню?
- Что-что? - не поняла Анна.
- Где ты? - спросила Анника.
В трубке что-то шумело и трещало.
- Алло! - кричала Анна. - Алло? Ты опять во что-то впуталась?
Анника произнесла тихо и раздельно:
- Я нашла убийцу журналиста. Позвони мне в двенадцать, если не будешь спать.
Она отключилась и набрала первый из номеров Айно Сюпа, но попала на факс. По второму номеру Анника попала точно по адресу.
- Значит, вы тоже из тех, кто не стесняется звонить даже домой, - сказал комиссар, не проявив, однако, особого раздражения.
Как Бенни Экланд, подумала Анника, закрыла глаза и произнесла:
- Скажите, "вольво", который вы нашли в Рудной гавани, был марки V70? Машина желтого цвета?
В трубке послышались включенные на полную гром - кость телевизионные новости, потом звук стал тише.
- Теперь вы меня заинтриговали, - сказал комиссар, не отвечая на вопрос по существу.
- Это не утечка, - поспешила уточнить Анника. - Я поговорила с возможным свидетелем. Мои данные верны?
- Я не могу это комментировать.
- А если не для протокола?
- Можно я поменяю телефон?
Он отключился. Прошла целая вечность, прежде чем трубка снова ожила. На этот раз телевизионного фона не было.
- Можете ознакомиться у дежурного с записями в журнале заявлений в полицию в Бергнэсете за четверг, - сказал он.
- Но это соответствует действительности?
Молчание комиссара подтверждало уверенность Анники.
- Теперь я хочу, чтобы вы мне что-нибудь рассказали, - сказал Сюп.
Она помедлила, но только для вида. Без комментариев комиссара ей не обойтись.
- Я беседовала с человеком, - заговорила Анника, - который видел, как Бенни Экланд был сбит машиной на Шеппергатан в Свартэстадене, между Мефосом и Сандгатан. Желтый автомобиль марки "Вольво-V70" стоял у въезда на футбольное поле, двигателем к улице. За рулем сидел один мужчина. Больше в машине никого не было. Когда Бенни Экланд, шатаясь, прошел мимо автомобиля, водитель включил двигатель, выкатился на улицу и на полной скорости погнался за Экландом. Мой свидетель утверждает, что Экланд пытался уйти от машины, отбежав сначала на одну сторону улицы, а потом на другую, но автомобиль упорно и целенаправленно следовал за ним и сбил приблизительно на середине дороги.
- Господи, - пробормотал комиссар.
- На самом деле все было еще хуже, - продолжала Анника. - Машина ударила Экланда дважды. Его тело описало в воздухе дугу и упало на проезжую часть. Машина затормозила, сдала назад и переехала сначала тело, а потом голову. После того как машина, двинувшись вперед, еще раз переехала голову, из машины вышел водитель и оттащил труп к забору футбольного поля. Там он оставил тело и поехал в сторону… как ее… Шёфартсгатан, к Рудной гавани. Какие повреждения были на автомобиле?
- Перед капота и ветровое стекло, - без колебаний ответил Сюп.
- Вам следовало бы заподозрить, что это не обычный случайный наезд. Череп был расколот на мелкие части, позвоночник сломан в нескольких местах, а внутренние органы буквально превращены в месиво.
- Совершенно верно, вскрытие сделали сегодня днем, оно подтверждает ваши слова. Значит, есть человек, который все это видел?
- Свидетель просит, чтобы его имя не разглашалось.
- Вы не можете повлиять на этого человека, убедить его пойти на контакт с нами?
- Я уже пыталась сделать, что могла, но охотно попытаюсь еще раз.
- Если данные свидетеля подтвердятся, а скорее всего, так и будет, это значит, что мы имеем дело с умышленным убийством.
Анника записала эти слова на компьютер.
- Вы не припомните прямо сейчас, что такого мог написать Бенни Экланд в последнее время, что навлекло на него смертельную угрозу?
- Экланд никогда не стеснялся писать о самых противоречивых и неприятных вещах, так что здесь нет ничего странного и необычного. Но в данной ситуации мои преждевременные комментарии являются нарушением служебного долга. Если показания свидетеля соответствуют действительности, тогда, естественно, мы будем открыто рассматривать все возможные мотивы убийства.
- Вы сами будете вести расследование?
- Нет, но я буду осуществлять связи с прессой, поэтому обращаться вам надо будет все же ко мне. Вести расследование будет по-прежнему Андерссон из прокуратуры, но она теперь так погрязла в изучении законов, что, наверное, пока об этом не знает.
Закончив разговор с комиссаром, Анника пошла в редакцию. В тесной комнатке, буквально пропитанной статическим электричеством, за длинным столом сидели осоловевшие редакторы с бледными лицами и бегающими глазами.
- Нам надо поговорить, - сказала Анника ночному редактору.
Крупный высокий мужчина с удивительным проворством встал из-за стола и повел Аннику через помещения редакции в отдел спорта, где открыл дверь в чуланчик, служивший, очевидно, курительной комнатой. Анника осталась стоять в дверях, так как, несмотря на проникающий в щели сквозняк, в комнатушке стояло невероятное зловоние. Пеккари закурил сигарету и закашлялся.
- Девять лет не курил, а сегодня утром опять начал, - сказал он. - Закрой дверь.
Анника переступила порог и искоса взглянула на потолок. Дверь она оставила полуоткрытой. Стены, казалось, навалились на нее, было нечем дышать.
- Так в чем дело? - спросил Пеккари и выпустил против ветра струю дыма.
- Бенни был убит, - сказала Анника, почувствовав, как сильно забилось ее сердце. - У меня есть свидетель, который видел, как это случилось. Полиция признает, что найденные ею улики подтверждают слова свидетеля. По меньшей мере пока. Может быть, выйдем отсюда?
Ночной редактор посмотрел на Аннику как на призрака, зажав в кулаке не донесенную до рта сигарету.
- Ну, пожалуйста! - Анника была не в силах больше ждать. Она распахнула дверь и шагнула в коридор.
Она прошла в дальний угол отдела спорта и обнаружила там одиноко сидевшего за компьютером редактора.
- Привет, - сказала Анника.
- Привет, - ответил мужчина и снова склонился к монитору.
- Убит? - прошептал ей в ухо подошедший Пеккари. - Ты что, смеешься надо мной?
- Вовсе нет. Я напишу статью, ты ее опубликуешь, причем без купюр, и не сольешь в ТТ. Вот что мы сделаем.
- Зачем тебе впутываться в это дело?
- Коллективная ответственность, знаешь ли, - сказала Анника и сосредоточенно пощупала свой пульс. - К тому же это не противоречие, мы же не конкуренты, мы просто дополняем друг друга.
- Я поручу это дело нашему вечернему корреспонденту, - возразил ночной редактор.
- Нет, - отрезала Анника, - это мое дело, и ты мне поможешь.
Он задумчиво посмотрел на Аннику.
- Ты сошла с ума, - констатировал он.
- Я знаю, - согласилась Анника и направилась к своему компьютеру.
12 ноября, четверг
Анна Снапхане проснулась с тупой болью в голове. В глазах мелькали ослепительные звездочки, во рту словно кошки нагадили. Откуда-то из-под кровати доносился невыносимый шум. Мозг начал наобум образовывать самые разные - по большей части ошибочные и неудачные - связи, пока наконец не пришел к заключению, что это звонит телефон. Рука, действуя как вполне самостоятельный организм, принялась шарить под кроватью, нащупала провод и извлекла на свет божий звонящий аппарат. Со стоном Анна поднесла трубку к уху.
- Ты видела газету? - спросила Анника с противоположного конца провода. - По-моему, это совсем не умно. Так, во всяком случае, мне кажется сегодня. Или это было не умно вчера?
Голос Анники отдавался в голове странным эхом - как будто между внутренним ухом и слуховым центром кто-то установил стеклянную мембрану.
- Что? - переспросила Анна, и ее хриплый голос эхом отскочил от потолка.
- "Паулу с поп-фабрики принудили к оральному сексу", - прочла Анника своим раздвоенным голосом.
Анна Снапхане попыталась сесть.
- Кого?
- Я уже ничего не понимаю в нашей идеологии, - сказала Анника. - Я раскопала убийство журналиста, возможно связанное с терроризмом, мы единственные, кто этим занимается, - и что происходит? Все утро "Эхо" и телевидение говорят о Бенни Экланде, ссылаясь на нас, и что мы сами делаем? Пишем о каком-то дурацком отсосе!
Анна сдалась и снова упала на подушку, прикрывая рукой глаза. Сердце стучало как паровой молот, все тело было покрыто противным липким потом. От безотчетного страха крутило в животе.
Последний стакан был лишним, смутно подумала она.
- Анна?
В ответ раздался надсадный кашель.
- Который час?
- Одиннадцатый час. Я уже съездила в этот чертов музей на военно-воздушной базе, а ты, свеженькая, как старый верный муж, сторожишь дом? Я тут попала как кур в ощип.
Анна даже не старалась ничего понять, она сознавала только, что ей плохо. Опять плохо.
- Все так ужасно и грустно, - согласилась она.
- Ты придешь сегодня вечером?
Анна несколько раз провела ладонью по лбу, попыталась вспомнить, что вообще происходит, но безуспешно.
- Может быть, мы созвонимся позже? Я сейчас не в…
- Я буду дома после пяти.
Трубка с глухим звоном упала на пол. Анна осторожно открыла глаза и заставила себя посмотреть на пустое место рядом.
Его не было и больше не будет.
Она взглянула на потолок, потом вбок, потом перевела взгляд на окно. Вспомнила его запах, его смех, его сердитые морщины.
Это была сделка. Они обо всем договорились.
Прекрасный ребенок, раздельное проживание, идеальное сочетание свободы и ответственности. Никаких долгов, никаких требований - просто уважение и взаимопонимание. У него была своя квартира, своя неделя с девочкой, но они вместе проводили вечера, праздники, Рождество и дни рождения.
Она исполнила свою часть договора, не стала искать нормального мужчину вместо него.
И вот теперь он ушел, перенес свою моногамию на другую даму со шведского телевидения, там нашел совместное проживание и истинную любовь.
Будь она другой - маленькой подружкой, безвредной блондинкой, сладкой и незлобивой, - все сложилось бы иначе, думала Анна. "Он выбрал ту женщину, потому что у меня не было того, чем обладает она". Но они похожи, даже внешне. Мало того, у нее почти такая же работа.
Это был обман вдвойне, и тем горше чувствовала себя Анна.
У нее все было в порядке, все на месте, даже при поверхностном взгляде. Она была хороша своими жизненными установками, своей преданностью.
От жалости к себе в глазах вскипели злые слезы. Она остановила их усилием воли.
Он не стоит ее слез.
Анника до боли стиснула зубы.
Она и не думала улыбаться, во всяком случае этому чертовому идиотскому приоритету, валявшемуся на ночном столике. Было такое чувство, что она оказалась на вторых ролях, даже хуже. Девять лет назад она еще не понимала связи вещей, ей были извинительны ошибочные суждения, и она внимала руководству, стараясь понять все, как нужно. В словах руководителей был скрыт какой-то высший смысл, и она слушала. Она была преисполнена уважения и готовности учиться, не была самоуверенной и постоянно занималась самокритикой, как и многие свежеиспеченные выпускники университетов.
Но теперь она понимала все, и эта приобретенная с годами мудрость наполняла ее чувством парализующей беспомощности.
Иногда ей казалось, что все упирается исключительно в деньги.
Например, выгодно продавать наркотики, а собственники газеты точно так же продают новости.
В иные дни она чувствовала себя лучше, она усвоила связь вещей: коммерциализация гарантировала свободу высказываний и демократию, газета делается на потребу читателей, и это должно быть во главе угла, если мы хотим и дальше спокойно издавать газету.
Она слегка ослабила пальцы, судорожно обхватившие руль, заставила себя расслабиться. База Ф-21 растаяла за спиной, Анника выехала на прямой участок, ведущий к главной магистрали. Она набрала короткий номер полицейского управления. Телефон комиссара Сюпа был занят, и звонок Анники был отложен.
"Хороша я или нет, не играет никакой роли", - думала Анника. Горечь не исчезала. Мысли не уходили, она не могла остановить этот поток: истина никому не интересна, интересна только химера, которую можно сотворить.
Чтобы перестать жалеть себя, она снова позвонила в управление и пустилась в пустой разговор с дежурным телефонистом коммутатора.
- Вся штука в том, - сказал телефонист, - что вам надо просто подождать, и соединение произойдет, как только освободится линия. Подождите, - посоветовал он. - Комиссар скоро закончит предыдущий разговор.
Анника повисла в неведомом цифровом пространстве. Слава богу, в нем было тихо. Электронное исполнение "К Элизе" было бы уже лишним и переполнило бы чашу ее терпения.
Она успела сделать круг по Бергнэсету, когда в трубке раздался щелчок. Пришла наконец ее очередь.
- Мои безграничные извинения и такая же благодарность, - сказал комиссар Сюп. - В семь часов утра нам позвонила мама Линуса Густафссона и сказала, что это ее сын был тем свидетелем, о котором сегодня написала "Норландстиднинген". Она рассказала, как уговаривала мальчика пообщаться с полицейскими или со взрослыми о том, что он видел, и очень рада, что все так получилось. Парень был сам не свой с воскресной ночи. Он перестал есть, боялся ходить в школу…
Анника ощутила что-то вроде облегчения.
- Приятно слышать, - сказала она. - Как вы отнеслись к его рассказу?