Майк Стоу был не только профессиональным дипломатом, обладающим необходимым для этого набором качеств, но и, безусловно, патриотом своей страны, безгранично верящим в историческую предопределенность Америки, которая только одна способна выполнять "цивилизаторскую миссию" - распространять демократические идеалы и американский политический опыт на все человечество. А для этого она должна достичь глобальной гегемонии, чтобы ни одна мировая держава не могла противостоять этому процессу. Устранение такого мощного соперника, как СССР, безусловно явилось бы, по мнению Стоу, гарантией превращения США в безраздельно господствующую в мире силу. В узком кругу он любил повторять изречение Хэлфорда Маккиндера, одного из самых выдающихся геополитиков начала века: "Тот, кто владеет Восточной Европой, владеет Сердцем Земли. Тот, кто правит Сердцем Земли, владеет Мировым островом. Тот, кто правит Мировым островом, владеет миром". "Мировым островом" Маккиндер называл Евразию, значительную часть территории которой занимал Советский Союз.
Майк Стоу полистал свою записную книжку, встал, прошел по кабинету. Несмотря на то, что окна были плотно закрыты и мерно шелестел кондиционер, нагнетающий в комнату свежий, прохладный воздух, снаружи доносился слабый гул, какие-то стуки, скрежетание и грохот. Американец подошел к окну, повернул жалюзи таким образом, чтобы хорошо было видно, что делается на улице. Вообще, подходить к окну сотрудникам посольства не рекомендовалось, во избежание каких-либо неприятностей. В Москве уже было зафиксировано несколько выстрелов в разных районах города, и служба безопасности была начеку.
Внизу, сколько хватало обзора, все было запружено народом. По Большому Девятинскому переулку, выходящему прямо к Дому Советов, двигалась толпа людей. Повсюду сооружались завалы из строительного мусора. Слева от недостроенной коробки второго корпуса посольства просматривалась территория, непосредственно прилегающая к Белому дому. И везде пестрела толпа, которая плотно окружала белоснежное здание, больше похожее на замок с гигантской овальной башней, нежели на место пребывания российских органов государственной власти. Куда ни глянь, везде виднелись трехцветные флаги, Их держали в руках, ими размахивали, как на заграничных праздничных фестивалях, они развивались над баррикадами, возведенными на подступах к нему, реяли над цементовозами и автобусами, перегораживающими дороги.
"Да, температура повышается, - размышлял Майк Стоу. - Но хватит ли ее для взрыва народного негодования, которое могло бы смести режим? Надо бы помочь русским сохранить демократию. А для этого… Для этого следует подбросить дровишек в огонь. Цинично? Да! Но политика всегда цинична! Благородная цель оправдывает любые средства! А особенно, если эта цель направлена на укрепление могущества твоей Родины".
Стоу еще немного постоял у окна, затем прикрыл жалюзи и вернулся к письменному столу. Нажав несколько кнопок на телефонном аппарате, он взял трубку:
- Дэвид, это я. Ты уже начал что-нибудь делать?
Внимательно выслушав ответ, сказал:
- Встречаемся через полчаса. Я дам тебе несколько моих контактов. Они могут быть полезны для этого дела. Договорились? О’кей!
"Теперь нельзя терять ни минуты. Ситуация может стать совершенно неуправляемой. Надо действовать! Риск, конечно. Но, как говорил великий Рузвельт, "тот, кто отказывается от свободы ради временной безопасности, не заслуживает ни свободы, ни безопасности". - Это была последняя философская мысль, посетившая Майка Стоу. Все последующие были исключительно практическими и касались только одного - как радикально повлиять на ситуацию в Москве, чтобы она необратимо развивалась в выгодном ключе. Решение было уже принято, форма его реализации определена. Дело было за самым главным - привести в действие детонатор социального взрыва. Как это сделать, знал не только Майк Стоу. Тем более что напряжение многотысячных масс на улицах Москвы неумолимо приближалось к наивысшей точке.
Все чувствовали, что должно произойти что-то такое, что выплеснет энергию толпы, и тогда… Одному Богу было известно тогда, что принесет август девяносто первого - освобождение или порабощение. Только Он и История вправе дать свое Высокое заключение о свершившимся.
Глава 4
У крайней черты
20 августа 1991 года, вечер.
Москва. Центр
Несмотря на позднее время, улицы Москвы были полны людей. То и дело навстречу Орлову попадались стайки молодежи, оживленно обсуждающей происходящее. Крепкие парни с сумками, вещмешками и пакетами в руках двигались навстречу, направляясь в сторону Садового кольца. Было много пожилых людей, которым не сиделось дома, а хотелось принять участие в животрепещущих событиях. Милиции почти не было видно, зато Андрею два раза попался военный патруль, который, впрочем, вел себя совершенно безразлично к окружающей обстановке.
Весь вчерашний день Орлов провел в беготне между Домом Советов и Дзержинкой, выполняя поручения Иваненко. Нервозность в Белом доме все возрастала. Усиливались слухи о предстоящем его штурме. Введенные в город войска заняли основные московские магистрали и площади. Повсюду происходила словесная перепалка с военными, которые твердили, что выполняют приказ, но при этом заявляли, что в народ стрелять не будут, даже если им прикажут вышестоящие начальники.
СВИДЕТЕЛЬСТВО ОЧЕВИДЦА: "В середине дня мне пошли звонки из Московского управления: "Ребята, сегодня вас всех порешат! Будет штурм Белого Дома!" Когда я в очередной раз вернулся из города, кто-то из наших сказал: "А какого… ты приехал? Здесь такое!.."
(А.К. Стрельников, начальник Секретариата КГБ России).
Ельцин, понимая, что страна, по существу, находится на грани гражданской войны, обратился к военнослужащим со специальным заявлением.
ДОКУМЕНТ: "В целях недопущения эскалации конфронтации между обществом и армией, предотвращения гражданской войны, исключения неправовых, насильственных действий в отношении кого-либо, заявляю:
Лица, из числа военнослужащих и сотрудников Министерства обороны СССР, МВД СССР, КГБ СССР, втянутые в антиконституционные действия комитета по чрезвычайному положению, не будут привлекаться к ответственности за выполнение решений своих руководителей в случае немедленного и неукоснительного исполнения указов и распоряжений Президента РСФСР, постановлений Совета Министров РСФСР, иных органов и должностных лиц РСФСР.
Б. Ельцин"
Около десяти вечера через громкоговорители Дома Советов депутат Миронов обратился к "защитникам" с просьбой разобрать баррикады и пропустить к зданию парламента десять танков из Таманской дивизии, которыми командовал майор Евдокимов, перешедший на сторону российской власти.
В здании же КГБ на Дзержинке, наоборот, к ночи почти не стало заметно никакого движения, и лишь только свет в окнах "большого дома" выдавал присутствие сотрудников на своих рабочих местах. Никаких приготовлений к "боевым действиям" или "штурму", ничего такого, что можно было бы расценить как подготовку к решительной схватке с "демократами". "Штаб переворота" затаился в ожидании дальнейшего развития событий, как будто оцепенев от ужаса перед лицом растущего сопротивления.
Кому-кому, а чекистам было ясно, что события развиваются явно не по планам ГКЧП и вместо "всенародной поддержки" заговорщики все больше и больше получают "всенародный отпор". Да и с территорий шла информация, не внушающая уверенности в победе ГКЧП. Иркутск, Свердловск, Томск, Ижевск, Нижневартовск, Кемерово… - отовсюду шли сообщения об отказе в поддержке инициаторов переворота. Начальники управлений КГБ, как правило, старались уклониться от любых форм участия в создаваемых местных ГКЧП, заявляли о своей приверженности Закону, нацеливали личный состав на "отслеживание ситуации" и "предупреждение возможных провокаций".
СВИДЕТЕЛЬСТВО ОЧЕВИДЦА: "Я снова поехал в Управление правительственной связи. Моя задача заключалась в том, чтобы вступить в контакт с начальником Управления правительственной связи Бедой и убедить его, что надо включить правительственную связь Горбачеву… Эту задачу мне поставил Иваненко. Я звонил Беде через каждую минуту. Но дежурный ссылался на его занятость… Через некоторое время Беда ответил. Я ему сказал:
- Анатолий Григорьевич, нам надо с вами посоветоваться…
- О чем? - спросил он многозначительно.
- О сложившейся ситуации. Поймите, Анатолий Григорьевич, вы выполняли приказ. Но вам придется ответить за этот приказ по всей строгости закона. Все равно вы проиграете! Все равно вы капитулируете!.. У вас осталось не так много времени!
- Да, ты так думаешь?
- Я в этом уверен. У вас очень мало времени.
Я с глубоким уважением относился к Беде и понимал, что его просто втянули в это… Ведь все средства массовой информации писали только об этом - что Горбачева лишили правительственной связи! Это был самый главный вопрос… Я сказал Беде:
- Понимаете, если вы сейчас дадите команду "Включить!" - это ничего не изменит. Но это будет правильное решение. Все развивается не в вашу пользу…"
(В.Н. Бабусенко, начальник Отдела правительственной связи КГБ России).
Сотрудники Российского КГБ весь день и весь вечер названивали начальникам областных управлений, сообщая об обстановке и передавая требования Иваненко не ввязываться ни во что и не поддаваться провокации. Удивительно, но никто им в этом не мешал - аппараты ВЧ работали, как никогда, с полной нагрузкой.
Ночью Орлов со Стрельниковым пару раз выезжали в город для ознакомления с обстановкой. И всякий раз за ними следовала машина наружного наблюдения. Иногда им казалось, что на ближайшем перекрестке их задержат военные или милиция и спросят: "Что вы делаете на улицах в столь поздний час?" Но, проезжая мимо одетых в бронежилеты солдат и милиционеров, они убеждались, что тем нет никакого дела до них.
Однако, как это ни странно, гораздо опаснее для них были встречи со всякого рода "защитниками демократии", которые в каждом сотруднике КГБ видели преступника. Вот они бы не стали разбираться, кто перед ними - представители Союзного или Российского КГБ. Чекисты - и этим было все сказано! Подстрекаемая газетами ненависть к "кагэбэшникам" сделала свое черное дело, и теперь многие, очень многие считали именно Комитет ответственным за все беды и, уж конечно, за случившееся девятнадцатого августа.
Андрей вспомнил, как был смазан их с Олей семейный праздник, когда они пригласили на новоселье своих родственников и сослуживцев. Как всегда, Орловы готовились встретить теперь уже в новой квартире близких и друзей. Они слишком долго ждали этой квартиры, радость переполняла их. Ее было так много, что хотелось поделиться со всеми, и конечно же, в первую очередь со своими.
Но получилось вовсе не так, как думалось. После первых же тостов за столом возник, как это часто бывает, разговор о политике. И тут двоюродного брата Андрея Женю как прорвало. Он стал клеймить позором чекистов, этих "душителей свободы", которые превратили страну в "общество стукачей". Еще недавно член партии, активно работающий в заводском парткоме, он вдруг превратился в ярого антикоммуниста, борца против "тоталитарного режима".
- Вы, именно вы, чекисты, отвечаете за то, что мои дети должны жить в этой стране как быдло! А я… я этого не хочу!
Лео Альфредович Выйме, начальник Орлова, человек очень уравновешенный и по натуре спокойный, с удивлением и даже каким-то изумлением смотрел на Женю, время от времени поглядывая на Андрея и как бы спрашивая его: "Мне ответить?" Наверное, ему, генералу КГБ, прошедшему большой жизненный путь, было унизительно выслушивать все это от какого-то малознакомого и, по всей видимости, ограниченного человека.
Но ответил Жене другой сослуживец Орлова - Виктор Георгиевич Третьяков, слывший в центральном аппарате КГБ одним из лучших аналитиков, на счету которого была не одна сотня документов, подготовленных для Политбюро и лично Генерального секретаря ЦК КПСС. Высокий, симпатичный, с пышной копной седеющих волос, знающий себе цену человек, он был известным скептиком и непримиримым критиком разрушительного курса Горбачева. Он никогда не пропускал колкости в свой адрес и всегда умел достойно ответить.
ИНФОРМАЦИЯ: "Он разведчик и контрразведчик, журналист и стряпчий, юрист и аналитик, остроумный собеседник и серьезный человек, молчун и говорун… одновременно… Он мог на равных, с достоинством говорить с руководителем любого ранга, звания и должности…
Третьяков - неординарный человек. Наверное, большинство разведчиков неординарные личности, у них профессия такая…"
(А.Ф. Яровой о В.Г. Третьякове. "Прощай, КГБ". Москва, 2001 год).
Виктор Георгиевич, обращаясь к Жене, резко сказал:
- Да это вы… такие, как вы, тащите страну в пропасть. Вмиг перекрасились, побросали партбилеты, а теперь хотите развалить великую державу! Ваш Ельцин…
- Виктор, остановись! - попытался урезонить коллегу Лео Альфредович. Но куда там! Если Виктор Георгиевич вступал в словесную схватку, уже никто не мог остановить его.
- Ваш Ельцин приведет страну к гибели! Еще вспомните! Демократы! Да чекисты во сто крат больше демократы, чем вы!
Женя побледнел, затем поднялся со своего места, будто собирался вступить не в словесную, а в настоящую схватку. Глаза его горели, ладони сжались в кулаки.
- Да вас, чекистов… Вы утопили страну в крови! Вас будут судить еще…
- Правильно! - подал голос еще один родственник. - Коммунистов будут вешать на столбах!
Туг уж не выдержал Лео Альфредович. Всегда спокойный и чуть флегматичный, он тоже поднялся со своего места, будто его вызвали на дуэль и он готовился произвести выстрел из пистолета.
- Вы, молодой человек, не соображаете, что говорите! К сожалению, именно из-за таких невежественных людей, как вы, демократия у нас может приобрести самые извращенные формы!
- А вы хотите этой демократии? - уже не говорил, а кричал Женя. - Вы для себя уже устроили хорошую жизнь! Пайки там всякие… Персональные машины!
- Женя, прекрати! - раздался крик Оли. - Прекратите спор! Эта чертова политика! Хватит! Лучше идите покурите.
- И правда, пойдем покурим! - примирительно сказал Андрей.
Все с облегчением восприняли это предложение и поспешили выйти из-за стола, пока словесная баталия не переросла в потасовку.
Больше политические проблемы за столом не обсуждались, но вечер был испорчен и настроение у всех заметно упало. Сослуживцы вскоре заторопились по домам и ушли еще до чая, а родственники, отведав испеченные Олей и бабушкой пироги, покинули квартиру Орловых где-то уже в десятом часу.
СТАТЬЯ: "…Гранитная громада КГБ… не пускает нас в будущее… Вся их цель - существовать для себя и подавлять всякое движение в народе. Этому ЧК-КГБ с его кровавой 70-летней злодейской историей - нет уже ни оправдания, ни права на существование…"
(А.И. Солженицын. "Как нам обустроить Россию". "Комсомольская правда", 18 сентября 1990 года).
СВИДЕТЕЛЬСТВО ОЧЕВИДЦА: "Насколько умело действовали радикальные демократы - они ополчили весь народ против чекистов… Я приезжаю в деревню, встречаюсь со знакомым егерем… Он сидит напротив меня, вдруг хватает нож, стучит им по столу и кричит:
- Вы, с…, всегда против народа выступали!
- Да я-то тут при чем? - говорю ему.
- Так ты же кагэбэшник! А НКВД и КГБ - это одно и то же!
Зная меня, он вдруг ко мне как к врагу стал относиться. Вот ведь как настроили людей. Здесь и средства массовой информации постарались…"
(Ю.И. Скобелев, помощник начальника Десятого отдела КГБ СССР).
ИНФОРМАЦИЯ: "Помню, как-то один из совестливых депутатов стал честно рассказывать об отсутствии привилегий у работников органов государственной безопасности. Для оперативных сотрудников была смешной даже постановка этого вопроса. Только круглый дурак, а скорее, провокатор мог серьезно обсуждать эту проблему. Руководство КГБ СССР в ту пору могло бы организовать экскурсию для депутатов, желающих посетить наши столовые. Мы бы скинулись по рублю, чтобы накормить парадных избранников. Вряд ли после этого им захотелось бы еще раз отведать таких "разносолов"…"
(И.И. Леган, старший инспектор Инспекторского управления КГБ СССР. "КГБ - ФСБ: взгляд изнутри". Москва, 2001 год).
Все это Орлов вспомнил вчера, когда они колесили со Стрельниковым по улицам ночной Москвы, с опаской проезжая мимо перегораживающих улицы толп возбужденных людей.
Ночью сотрудники Российского КГБ практически не спали. По домам были отпущены только женщины, мужчины же, расположившись в кабинете Иваненко, смотрели телевизор, слушали радио и время от времени звонили по телефону, чтобы узнать, как развивается обстановка в регионах.
Наутро, наскоро побрившись безопасной бритвой, которую предусмотрительно взял вчера, попив пустого чая, так как буфет еще не работал, Орлов помчался в Белый дом. Попасть в него двадцатого августа было уже гораздо сложнее, чем накануне. Людей вокруг было море, и, в отличие от предшествующего дня, организованы они были гораздо лучше. Вокруг Дома Советов образовались три линии обороны: с внешней стороны - "живое кольцо", о котором в кабинете Бурбулиса рассказывал Андрею шахтер; средняя линия, сформированная из боевых отрядов, сведенных в "сотни"; внутренняя линия обороны в составе милицейской охраны, вооруженной табельным оружием.
Орлову удалось пройти в Белый дом только благодаря тому, что его уже знали милиционеры, несущие службу на посту у двадцатого подъезда. Правда, опять, еще на подходе к зданию, его чуть было не избили, увидев удостоверение сотрудника КГБ, которое он вынужден был предъявить каким-то малым с повязками на рукавах.
Президент России Ельцин издал Указ о принятии на себя функций Верховного Главнокомандующего Вооруженными Силами СССР и пообещал всем военнослужащим, сотрудникам органов внутренних дел и госбезопасности, которые приняли участие в перевороте, не привлекать их к ответственности, если они будут выполнять распоряжения российских властей. Вице-президент Руцкой призвал офицеров и солдат "переходить на сторону законно избранных народом органов власти", а назначенный накануне председателем Комитета по оборонным вопросам генерал-полковник Кобец издал приказ, признающий казачество в качестве реальной боевой единицы.