Доедая дежурное блюдо, он достал из внутреннего кармана мятый газетный лист и разложил на скатерти. Его заинтересовало это шильтигемское убийство, от которого повеяло ветром прошлого. Жертва, двадцатидвухлетняя Элизабет Винд, была убита около полуночи, когда возвращалась на велосипеде в свою деревню, расположенную в трех километрах от Шильтигема. Каждую субботу, вечером, она ездила этим путем. Тело было найдено в кустах в десятке метров от автострады. Первичный осмотр выявил ушиб черепа и три колотые раны живота, ставшие причиной смерти. Девушка не была ни изнасилована, ни раздета. Подозреваемого задержали почти сразу: Бернар Ветийе, тридцати восьми лет, холост, без определенного места жительства. Он спал у обочины и был мертвецки пьян. Жандармерия заявляет, что против Ветийе имеются веские улики, а сам он твердит, что ничего про ту ночь не помнит.
Адамберг прочел статью дважды. Он медленно качал головой, разглядывая голубой свитер с тремя окровавленными отверстиями. Нет, невозможно. Кому, как не ему, знать это. Комиссар колебался, машинально водя рукой по газете, потом вытащил телефон и набрал номер.
- Данглар?
Заместитель ответил ему с набитым ртом - он сидел у "Философов".
- Можете найти мне координаты командира жандармерии Шильтигема, департамент Нижний Рейн?
Данглар знал наизусть имена всех комиссаров полиции Франции, но с жандармским начальством дело обстояло хуже.
- Это так же срочно, как поиск Нептуна?
- Не совсем, но одного порядка.
- Я перезвоню через четверть часа.
- Во всей этой суматохе не забудьте о ремонте котла!
Адамберг допивал двойной кофе - он был гораздо хуже того, что давала их "машина-кормилица", - когда Данглар перезвонил.
- Майор Тьерри Трабельман. У вас есть чем записать номер?
Адамберг нацарапал телефон на бумажной скатерти, дождался, когда старые часы в "Кустарнике" пробили два часа, и позвонил в жандармерию Шильтигема. Майор Трабельман держался настороженно: он много слышал о комиссаре Адамберге - и плохого, и хорошего - и не знал, как себя вести.
- Я не собираюсь переходить вам дорогу, Трабельман, - успокоил его Адамберг.
- Все так говорят, и все мы знаем, чем это кончается. Жандармы делают грязную работу, а как только становится интересно, руль перехватывают полицейские.
- Мне нужно всего лишь подтверждение.
- Не знаю, что вы там себе напридумывали, комиссар, виновного мы поймали, и улик у нас достаточно.
- Вы имеете в виду Бернара Ветийе?
- Да. В пяти метрах от жертвы, в траве, мы нашли орудие убийства. Отпечатки Ветийе на рукоятке. Ни больше ни меньше. Вот так.
- Но Ветийе все отрицает? - спросил Адамберг.
- Когда мои люди взяли его, он еще был пьян в стельку. Едва на ногах держался. Его слова гроша ломаного не стоят, он помнит одно - как напивался.
- На него есть досье? Он раньше на кого-нибудь нападал?
- Нет. Но все с чего-то начинают.
- В статье говорится о трех колотых ранах. Нож?
- Шило.
Адамберг помолчал.
- Необычное орудие убийства, - прокомментировал он.
- Не сказал бы. Бездомные таскают с собой кучу хлама. Они открывают шилом консервные банки, вскрывают замки. Не морочьте себе голову, комиссар, гарантирую вам, это он.
- И последнее, майор… - Адамберг заторопился, чувствуя, что Трабельман начинает терять терпение. - Шило новое?
На другом конце воцарилось молчание.
- Как вы узнали? - с подозрением в голосе спросил Трабельман.
- Так я прав?
- Да. Но что это меняет?
Адамберг прижал кулак ко лбу и уставился на газетный снимок.
- Окажите мне любезность, Трабельман, пришлите фотографии тела - раны крупным планом.
- С чего бы мне это делать?
- Потому что я прошу вас самым почтительным образом.
- И все?
- Я не перехвачу ваше дело, - повторил Адамберг. - Даю слово.
- Что вас беспокоит?
- Одно воспоминание из детства.
- Тогда ладно. - Трабельман сдался так неожиданно, как будто, упомянув детские воспоминания, Адамберг произнес волшебное слово.
VII
Неуловимый ремонтник прибыл наконец по назначению - как и четыре фотографии от майора Трабельмана. На одной - вид сверху, крупный план - были хорошо видны раны молодой жертвы. Адамберг теперь вполне мог сам разобраться с электронной почтой, но без помощи Данглара не знал, как увеличить изображение.
- Что это? - пробормотал капитан, садясь на стул Адамберга, к компьютеру.
- Нептун, - с кривой улыбкой ответил Адамберг. - Оставляет свой фирменный знак на синих морских волнах.
- О чем вы? - повторил Данглар.
- Вы все время задаете мне вопросы, но вам никогда не нравятся мои ответы.
- Я предпочитаю знать, с чем имею дело, - заявил Данглар.
- Три раны, оставленные Трезубцем в Шильтигеме.
- Трезубцем Нептуна? Опять ваша навязчивая идея?
- Это убийство. Девушку убили тремя ударами шила.
- Это прислал Трабельман? У него забрали дело?
- Вовсе нет.
- Что же тогда?
- Не знаю. Ничего не смогу вам сказать, пока не увижу увеличенных снимков.
Данглар нахмурился и взялся за дело. Он ненавидел это "не знаю" Адамберга, которое много раз заводило его на зыбкую почву, а иногда и прямиком в болото. Данглар опасался, что в один прекрасный день Адамберг увязнет в этой тине телом и душой.
- Я читал, что они взяли убийцу, - сказал он.
- Да. С орудием преступления и отпечатками.
- Так что вас не устраивает?
- Одно детское воспоминание.
Этот ответ не успокоил Данглара - в отличие от Трабельмана он еще больше встревожился. Данглар поставил на максимальное увеличение и запустил печать. Адамберг с жадным нетерпением следил за пыхтящей машиной. Он схватил страницу за уголок, помахал ею в воздухе и зажег лампу, чтобы рассмотреть получше. Данглар с недоумением следил за тем, как комиссар взял длинную линейку, что-то измерил, провел черту, отметил точками кровавые отверстия, начертил параллельную линию, снова измерил. Закончив, Адамберг отбросил линейку и принялся шагать по комнате с фотографией в руке. Когда комиссар обернулся, Данглар прочел на его лице удивление и боль. Данглар впервые видел эти простые человеческие чувства на невозмутимом лице Адамберга.
Комиссар достал чистую папку, вложил туда документы и аккуратно надписал: "Трезубец № 9" с вопросительным знаком. Ему необходимо съездить в Страсбург и взглянуть на тело, хоть это может затормозить подготовку командировки в Квебек. Он решил перепоручить все дела Ретанкур - она доскональнее всех знала этот проект.
- Проводите меня домой, Данглар. Если вы не увидите собственными глазами, не поймете.
Данглар сходил в свой кабинет за большим черным кожаным портфелем, который придавал ему вид то ли преподавателя английского колледжа, то ли священника "в штатском", и последовал за Адамбергом. Комиссар остановился рядом с Ретанкур.
- Мне нужно встретиться с вами в конце дня, - сказал он. - Хочу вас малость припахать.
- Конечно, шеф, - ответила Ретанкур, не поднимая глаз. - Я дежурю до полуночи.
- Прекрасно, тогда до вечера.
Адамберг был уже в коридоре, когда услышал грубый смех бригадира Фавра и его гнусавый голос.
- Он хочет ее припахать, - хихикнул Фавр. - Настал твой день, Ретанкур, цветок невинности наконец будет сорван. Наш патрон родился в Пиренеях и в горы карабкается лучше всех. Суперпрофессионал по части неприступных вершин.
- Минутку, Данглар. - Остановив своего заместителя, Адамберг вернулся в зал. Данглар пошел следом. Комиссар направился прямиком к столу Фавра. Наступила гробовая тишина. Адамберг толкнул металлический стол и резко опрокинул его. По полу рассыпались бумаги, рапорты, диапозитивы. Фавр, державший в руке стаканчик кофе, замер. Адамберг пнул ногой стул, и бригадир рухнул на пол, залив рубашку кофе.
- Возьмите свои слова обратно, Фавр, извинитесь и скажите, что сожалеете. Я жду.
"Ну надо же", - сказал себе Данглар, проведя ладонью по глазам. Адамберг напоминал натянутый лук. За последние два дня комиссар выказал больше чувств, чем за все годы их совместной работы.
- Я жду, - повторил Адамберг.
Фавр приподнялся на локтях, пытаясь сохранить остатки достоинства перед коллегами, которые подтягивались к эпицентру схватки. Только Ретанкур, постоянная мишень его жестоких шуток, не пошевелилась, но папки перебирать перестала.
- Взять обратно что? - рявкнул Фавр. - Правду? Что я такого сказал? Что вы классный ходок? А разве это не так?
- Я жду, Фавр, - снова произнес Адамберг.
- Черта с два! - Фавр начал подниматься.
Адамберг вырвал у Данглара черный портфель, выхватил оттуда полную бутылку и грохнул ее о металлическую ножку стола. Брызги стекла и вина разлетелись во все стороны. Он шагнул к Фавру, сжимая в руке отбитое горлышко. Данглар хотел оттащить комиссара, но Фавр выхватил револьвер и направил его на Адамберга. Все окаменели, переводя взгляд с бригадира, осмелившегося направить оружие на шефа, на комиссара, который за год выходил из себя всего дважды. Каждый лихорадочно искал способ разрулить ситуацию, надеясь в душе, что Адамберг обретет привычное равновесие, бросит осколок бутылки и удалится, пожав плечами.
- Убери эту дурацкую полицейскую игрушку, - сказал Адамберг.
Фавр с вызовом откинул револьвер, а Адамберг опустил бутылку. У него возникло неприятное чувство: ситуация была смехотворная. К тому же он не мог понять, на чьей стороне преимущество. Он разжал пальцы. Бригадир, нашарив на полу донце бутылки с острыми зазубренными краями, с остервенением метнул его в Адамберга и чисто, словно лезвием, порезал комиссару левую руку.
Фавра силой усадили на стул, прижали к спинке. Люди смотрели на комиссара, ожидая его реакции на новый поворот событий. Адамберг жестом остановил Эсталера, схватившегося за телефонную трубку.
- Рана неглубокая, Эсталер, - произнес он спокойным голосом, прижимая руку к телу. - Позовите нашего судмедэксперта, он прекрасно справится.
Адамберг сделал знак Мордану и протянул ему бутылочное горлышко.
- Мордан, положите в пластиковый пакет уличающее меня вещественное доказательство. Попытка устрашения подчиненного. Подберите "магнум" и донце бутылки. Это вещественные доказательства, свидетельствующие против Фавра, не имевшего намерения… - Адамберг провел рукой по волосам, подбирая слова.
- Еще как имевшего! - закричал Фавр.
- Заткнись, - рявкнул на него Ноэль. - Не усложняй, ты и так вляпался.
Адамберг удивился. Обычно Ноэль одобрительно улыбался грязным шуткам коллеги, но, видно, его попустительство имело пределы.
- Не покушавшегося на мою жизнь, - продолжил Адамберг, знаком велев Жюстену записывать. - Причина конфликта - оскорбления, нанесенные бригадиром Жозефом Фавром лейтенанту Виолетте Ретанкур, а также клеветнические утверждения.
Адамберг поднял голову, считая, сколько сотрудников находится в зале.
- При двенадцати свидетелях, - добавил он.
Вуазне усадил Адамберга и обнажил его левую руку, чтобы перевязать.
- Ход столкновения, - устало продолжил Адамберг, - замечание со стороны высшего по званию, физические действия и запугивание, не угрожавшие ни здоровью, ни безопасности бригадира Фавра.
Адамберг замолчал, сцепив зубы, пока Вуазне зажимал тампоном кровоточивший порез.
- Бригадир использовал служебное оружие и острый предмет - осколок стекла, - которым была нанесена небольшая рана. Остальное вам известно, закончите рапорт и направьте его в отдел внутренних расследований. Не забудьте сфотографировать комнату.
Жюстен встал и подошел к комиссару.
- Что насчет бутылки? - прошептал он. - Напишем, что вы достали ее из сумки Данглара?
- Укажите, что я взял ее с этого стола.
- И как мы объясним присутствие бутылки белого вина в помещении отдела в три пятнадцать пополудни?
- В обед мы отмечали отъезд в Квебек, - предложил версию Адамберг.
- Правильно. - Жюстен облегченно вздохнул. - Отличная мысль.
- Что с Фавром? - спросил Ноэль.
- Он будет отстранен от работы, у него заберут табельное оружие. Пусть судья решает, что это было - нападение или самооборона. Посмотрим, когда я вернусь.
Адамберг встал.
- Вы потеряли много крови, комиссар, - сказал Вуазне.
- Не беспокойтесь, я уже иду к нашему патологу.
Он вышел, опираясь на руку Данглара, оставив своих сотрудников в состоянии полной прострации.
VIII
Адамберг вернулся домой, напичканный антибиотиками и болеутолящими - на этом настоял судмедэксперт Ромен, наложив на рану шесть швов.
Левая рука онемела от новокаина, и он с трудом открыл шкаф, чтобы достать коробку с архивом, лежавшую на дне вместе со старой обувью, пришлось звать на помощь Данглара. Тот поставил коробку на низкий столик, и они сели работать.
- Вытряхните ее, Данглар. Простите, но я недееспособен.
- Какого черта вы разбили бутылку?
- Вы защищаете этого типа?
- Фавр - редкостный говнюк. Но, согласитесь, вы его спровоцировали. Это его стиль - не ваш.
- Значит, с подобными негодяями мой стиль меняется.
- Почему вы просто не поставили его на место, как в прошлый раз?
Адамберг махнул рукой.
- Напряжение? - осторожно предположил Данглар. - Нептун?
- Возможно.
Данглар вынул из коробки восемь папок и разложил их на столе. На каждой было написано одно слово "Трезубец", разными были только номера - от 1 до 8.
- Давайте поговорим о бутылке в вашем портфеле. Все заходит слишком далеко.
- Это не ваше дело, комиссар, - ответил Данглар словами комиссара.
Адамберг не стал спорить.
- Кроме того, я дал обет, - добавил Данглар.
Он не признался, что, произнося слова клятвы, прикоснулся к хвостику на берете.
- Если вернусь из Квебека живым, не буду пить больше стакана за раз.
- Вы вернетесь, потому что я буду держать нить. Так что можете начинать прямо сейчас.
Данглар вяло кивнул. В безумии последних часов он забыл, что Адамберг пообещал ему "держать самолет", но теперь больше верил в ниточку, когда-то державшую помпон, чем в комиссара. Интересно, подумал он, срезанный помпон защищает так же надежно, как целый? Не такая же ли это фикция, как мужская сила евнуха?
- Данглар, я расскажу вам историю. Будьте терпеливы, история долгая, она длилась четырнадцать лет. Все началось, когда мне было десять лет, достигло кульминации, когда мне было восемнадцать, и длилось до тридцати двух. Не забывайте, Данглар, мои рассказы убаюкивают слушателей.
- Сегодня вероятность этого ничтожна, - сказал Данглар, поднимаясь. - У вас есть какая-нибудь выпивка? События сегодняшнего дня потрясли меня.
- Есть джин, в шкафчике, на кухне, стоит за оливковым маслом.
Данглар вернулся со стаканом и тяжелой глиняной бутылкой, налил себе и тут же отставил бутылку.
- Начинаю исполнять обет, - пояснил он. - Один стакан.
- Поосторожнее, крепость - сорок четыре градуса.
- Важно намерение, жест.
- Тогда другое дело.
- Вот именно. Куда вы вечно лезете?
- Туда, куда не следует, как и вы. Все, что случается в этой жизни, неизбежно кончается, но след остается.
- Это точно, - согласился Данглар.
Дав заместителю насладиться первыми глотками, Адамберг начал рассказывать.
- В моей родной деревне, в Пиренеях, жил старик, которого мы, мальчишки, называли Сеньором. Взрослые обращались к нему по должности и имени - судья Фюльжанс. Он жил один в "Крепости" - огромной усадьбе с парком за высокой каменной оградой. Он ни с кем не общался и не разговаривал, ненавидел детей, и мы его страшно боялись. По вечерам мы подсматривали, как он в выгуливает в лесу своих собак - двух огромных мастифов. Каким он был, спросите вы, вернее, каким казался десятилетнему мальчишке? Старым, очень высоким, с зачесанными назад седыми волосами, с невероятно ухоженными руками - ни у кого больше в деревне таких не было, в дорогущей одежде. "Можно подумать, он каждый вечер ходит в оперу", - говорил наш кюре, которому по долгу службы полагалось быть снисходительным. Судья Фюльжанс носил светлые рубашки, изысканные галстуки, темные костюмы и - в зависимости от времени года - короткий плащ или длинное пальто из серого или черного драпа.
- Аферист? Или позер?
- Нет, Данглар, холодный, как морской угорь, человек. Когда он приходил в деревню, сидевшие на скамейках старики приветствовали его почтительным шепотом, а на площади смолкали разговоры. Это было даже не уважение, а ослепление, массовый гипноз. Судья Фюльжанс шествовал, оставляя у себя за спиной толпу рабов, как корабль оставляет за собой пенный след и уходит все дальше в море. Можно было вообразить, что он все еще вершит правосудие, сидя на каменной скамье, а пиренейские бедняки пресмыкаются у его ног. Главным чувством был страх. Судью боялись все - взрослые, дети, старики. И никто не мог объяснить почему. Моя мать не разрешала нам ходить в "Крепость", но мы, конечно, каждый вечер мерились храбростью - кто осмелится подойти ближе. Хуже всего было то, что судья Фюльжанс - несмотря на свой возраст - был очень красив. Старухи любили повторять шепотом, надеясь, что Бог их не накажет, что он дьявольски хорош.
- Воображение двенадцатилетнего ребенка?
Здоровой рукой Адамберг достал из папки две черно-белые фотографии, наклонился и кинул их на колени Данглару:
- Взгляните сами, старина.
Данглар рассмотрел фотографии судьи - вполоборота и в профиль - и тихонько присвистнул.
- Красив? Производит впечатление? - спросил Адамберг.
- Еще какое, - подтвердил Данглар, возвращая снимки в папку.
- И при всем при том - холостяк. Одинокий ворон. Таким был этот человек. Мальчишки годами доставали его. По субботам бросали ему вызов: кто выковыривал камни из стены, кто исписывал ворота всякими глупостями, кто бросал в его сад разную дрянь - консервные банки, дохлых жаб, ворон со вспоротым животом. Таковы мальчики в маленьких деревнях, Данглар, таким был я. Некоторые ребята из нашей шайки вставляли горящую сигарету в рот жабе, она "затягивалась" раза три-четыре и взрывалась, как петарда, так что кишки разлетались в разные стороны. А я смотрел. Вы не устали?
- Нет, - сказал Данглар, сделав маленький глоточек джина, и вид у него при этом был постный.
Адамберг мог не волноваться - его заместитель себя не обидел, налил стакан до краев.
- Нет, - повторил Данглар, - продолжайте.
- Никто ничего не знал ни о его прошлом, ни о семье. Всем было известно одно - когда-то он был судьей. И очень могущественным, сохранившим свое влияние и после отставки. Жанно, один из заводил нашей компании…
- Простите, - перебил озабоченный Данглар, - жаба действительно взрывалась, или это фигура речи?
- Действительно. Раздувалась до размеров небольшой дыни и внезапно лопалась. На чем я остановился, Данглар?
- На Жанно.