В машине Уби становился обычно разговорчивее. Таксист ему нравился. Он терпеливо выслушивал его жалобы на жизнь - ни Голубоглазый, ни Андижанец никогда этого не делали. Чемпионское, прошлое, спортивные сборы, олимпийское снаряжение отгораживали их от партнера по Белой чайхане.
За неделю поездок Константин знал об Уби все.
Как тот начинал рубщиком мяса на базаре в Янги-Йула, как сбил его е пути родной дядя - работник ГАИ, пославший в Ижевск, на курсы гаишников.
- Зачем мне это надо было!
Работать в ГАИ ему не пришлось - через три месяца был уволен по собственному желанию. В действительности за попытку изнасилования.
- Как будто она не знала, за чем шла?!
О чем только не болтают с таксистами, думая, что никогда больше не встретятся и их разговоры не будут иметь продолжений!
В чайхане Уби знали - обслужили без очереди. Он вернулся в машину минут через пять. С полиэтиленовым пакетом, наполненным лепешками. Константин мгновенно смекнул: "Уезжает кто-то один!" Лепешек было чуть больше десятка. Собственно, только это и требовалось узнать. Билеты на поезд Уби взял заранее (купе целиком). Константин знал это непосредственно от кассира, как и номер вагона. После случившегося отъезд могли отложить, и, прежде чем начать действовать, необходимо было еще раз все проверить. На этом настоял Афанасий. Через несколько минут Константин вернул бывшего рубщика мяса к гостинице.
- Счастливо… - Расплатившись, амбал крепко пожал ему руку.
"По-видимому, он, Уби, и едет!"
Через час Константин уже подъезжал к вокзалу. Радом на сиденье сидел Пай-Пай.
- …Он едет один. Купе закуплено целиком. Значит, повезет товар…
Пай-Пай спокойно курил, глядя в лобовое стекло.
На площади, против вокзала, Карпухин затормозил. Из бардачка появился завернутый в целлофан сверток.
- Тут половина… Вторая на этом месте, в одиннадцать. Я и повезу тебя домой на Хорошевку…
- Только чтобы не ждать! - Пай-Пай открыл дверцу, обернулся. - Иначе останешься без селезенки…
- Не волнуйся…
Разговаривать с Пай-Паем было одно удовольствие.
- Мне-то чего волноваться?
Через минуту Пай-Пай был уже частичкой многоликой безглавой толпы, особью огромного людского муравейника привокзальной площади. Торопливая побежка. Озабоченные лица. Шарканье тысяч пар ног. И общая боязнь пассажиров: "Не опоздать. Не потерять билет. Не оказаться "двойником" без места! Добежать! Вскочить! Сесть, лечь! Получить постель. Не быть отторгнутым железнодорожной администрацией…"
В боязливой толпе Пай-Пай наконец почувствовал прилив энергии, необходимый для его дела - безграничную власть сильного человека над слабым. Из туннеля Пай-Пай прошел к вокзалу. Сразу заметил: "Много милиции… Кого-то провожают из большого начальства? Ищут?" Пока шел, несколько раз кожей почувствовал прилипчивые взгляды.
"А пошли вы все!.."
Он достал да кармана таблетки, ссыпал в ладонь. Аптека добавила ощущение легкости. Происходившее складывалось в одну и туже знакомую комбинацию.
"Выше звезд, круче крутых яиц?"
Он миновал сквозной вестибюль, спросил у подвернувшегося носильщика:
- Где сейчас бухарские вагоны, командир?
- Душанбинский состав? В отстое… - Носилыцик махнул рукой в сторону горловины станции. - Под мост. Справа. Там увидишь…
На платформе было еще немало ментов в штатском. Пай-Пай смотрел спокойно - поверх глаз присматривающихся. Его не останавливали. Времени оставалось много. Пай-Пай потопал вдоль элеватора. Сотни голубей кружили вблизи вагонов, клевали просыпанное зерно. На станции было светло. Над платформами на невидимых нитях свисали каплевидные тарелки-светильники. Пай-Пай все дальше углублялся в грузовой двор, пока не угадал впереди парк отстоя поездов дальнего следования. За пакгаузами без признаков жизни чернели обезглавленные, без электровозов, составы, но до них было еще далеко. Вокруг лежала мертвая в эти вечерние, как и в ночные, часы охраняемая вохровцами зона товарно-материальных ценностей - миллионы рублей, воплощенные в ткани, мешки с сахаром, радиоприемники. Тысячи контейнеров, которые не в состоянии открыть голыми руками разве только ленивый… Массовая свалка ценностей ждала своих сталкеров. Но Пай-Пай шел за другим. Вскоре он был уже рядом с черным составом, пропахшим дождями и тлеющим углем.
Москва - Бухара…
В вагоне, который интересовал Пай-Пая, проводник был на месте - в служебке горел свет. Пай-Пай поднялся на подножку, постучал - в тамбуре показался проводник, симпатичный, с черными живыми глазами, в тренировочных брюках.
- Чего у тебя?
В парках отстоя велась обычно взаимовыгодная торговля. По преимуществу краденым.
- Можно сказать, ничего…
Пай-Пай достал несколько крупных купюр, протянул проводнику.
- Чаек найдется? - Он уже входил в вагон. - Немного отдохну! А там решим, может, доеду с тобой до Мичуринска…
Оттолкнуть сотенные, которые плыли в руки сами, проводник не смог: он был только человек!
- Заходи! - Он сунул деньги в карман. - Матрас бери, подушку. Чаек есть. А там решим. Как места будут… В общем, уедешь. Не тут, так у соседей…
Пай-Пай выбрал место по соседству с купе, в котором ехал Уби, забрался на верхнюю полку. Свет включать не стал. С мачты в глубь станции бил мощный прожектор. С полки был виден проезд к парку отстоя со стороны Дубининских въездных ворот и "пятачок" мертвой зоны непосредственно перед вагоном. Пай-Пай взглянул на часы: Лейтенант, должно быть, уже подтягивал свою Команду, готовился к очередному разгону…
Веселье в избе продолжалось. Принесли еще самогона и браги.
Омельчуку было не до праздника.
- Полковник, выходит, отправил вас сюда, а сам исчез!
Виталька, старший опер, объяснил обстоятельно:
- Путевка у него в санаторий. С завтрашнего дня… Замнач управления сначала запретил выезд, ну а Павел Михалыч к самому! Объяснил: с вами есть договоренность: "все будет о'кей!.."
Омельчук спросил глупо:
- А министерская проверка?
- Так заместители же остаются! Проверяйте на здоровье, товарищ подполковник!
"Ах, хитрец… - Остатки хмеля у Омельчука мгновенно испарились. Он уже поднимался. - Документы в Москве! А я - в Шарье! Стираю пыль с ушей!"
- Телефон тут далеко? Вызывай машину!
- Зачем вызывать? - Старший опер был идеальный партнер, о таком можно было только мечтать. Готов был ехать, искать, задерживать. Снова гулять. - Машина с нами! Пал Михалыч отдал "разъездную"! До утра!
Народ за столом сидел захмелевший. Любка и усач-дежурный по-прежнему не смотрели друг на друга и не разговаривали. Шумел телевизор. Омельчук и за ним Виталька выбрались из-за стола.
- Куда же вы! - всполошилась хозяйка. - Сейчас рыбка свежая пожарится…
- Надо, теща, - объяснил Виталька. - Работа такая!
Омельчук поблагодарил хозяйку, выскочил на крыльцо.
"Тишина! Звезды. Лес… Темнота такая - хоть глаза выколи! Как они живут тут?"
Сзади хлопнула дверь: Виталька с шофером.
- Сюда, товарищ подполковник…
Телефон оказался по соседству, дозванивались дольше, чем ехали. Трубку наконец снял дежурный на вокзале. Разговаривал с ним Виталий.
- Пал Михалыч на месте? Нет?!
У Омельчука все оборвалось внутри.
- И давно?
"Все надежды теперь на самолет… Но будет ли?! Шарья - Кострома! Кострома - Москва…" Виталька все разговаривал.
- И когда? Двадцать минут назад? - Старший опер обернулся, вернул Омельчуку жизнь. - Только-только уехал. Поехал домой - собираться… Поезд в двадцать два тридцать!
Омельчук понял, что родился в сорочке. С его подачи Виталька заговорил с дежурным круто:
- Подполковник Омелъчук сегодня уезжает. Он тут, рядом. Обстоятельства изменились. Завтра ему с утра в министерство. Значит, так… Закажи билет, чтобы с начальником вместе… - Виталька дублировал энергичный стиль московского проверяющего. - Чтобы им поговорить дорогой… И еще! Сейчас позвони начальнику. Пусть велит печатать акт проверки. Подполковник приедет к поезду - подпишет. Все!
Старший опер дождался ответного: "Вас понял!", положил трубку.
- Чего, товарищ подполковник? Время есть! Может, к теще вернемся? На посошок? А по дороге Любу отвезем…
- Да нет! - Омельчук отказался: слишком большой был искус. Особенно Любка! - Поехали!
- А акт проверки? Это же долго!
Омельчук усмехнулся:
- Перепечатают со старого! Двадцать минут работы…
Лейтенант и Штрок - в полном облачении, вооруженные - уже были на месте, во дворе спортивного комплекса над оврагом. Черную "Волгу" со штырем антенны, с престижными моссоветовскими номерами пригонял персональный шофер одного из деятелей, тоже входивший в Команду. Было уже темно. У домов жильцы прогуливали невидимых под деревьями собак. В спортивном зале горел свет, там еще шли тренировки.
- Зайдем? - предложил Штрок. После колонии ни он, ни Лейтенант так ни разу и не надели боксерские перчатки.
- Как хочешь…
На ринге работали юниоры. В отличие от младшей группы у юниоров не было форы. Они уже вступали в жизнь и даже на тренировочных спаррингах работали с максимальной нагрузкой.
Лейтенант взглянул на часы: "Пора выезжать…"
За воротами прозвучал клаксон.
- Приехал…
В последнюю секунду из зала выскочил тренер.
- Звони своему другу! Ну, этому… - Он понизил голос. - Из сорок девятого! Просил, чтобы срочно с ним связался…
- Я позвоню из автомата…
Тренер был немолод. Свое первенство Союза выиграл лет двадцать назад, с того времени ни сам, ни ученики его ни разу не поднялись на пьедестал. Недовольное начальство постоянно намекало: готовить надо олимпийскую смену, а не жэковскую шпану. Тренер все знал про своих бывших учеников.
- Смотри не забудь! - У него не поворачивался язык назвать его Лейтенантом. - Позвони!
- Непременно.
Лейтенант и Штрок прошли к припаркованной у ворот черной "Волге". Водитель персональной машины - громкоголосый, шумливый, "без царя в голове" - их зычно приветствовал.
- По вашему приказанию… - На "персоналыцике" была армейская пятнистая форма с кобурой на поясе.
- Вольно… - скомандовал Штрок. Лейтенант вообще не отреагировал.
- Смотри: новые права! - "Персоналыцик" достал документ. - "Без права проверки!" Ни одна милиция не подойдет!
- Откуда?
- Шеф сделал!
- Чего не бывает!
"Персоналыцика" не принимали всерьез. Деятель, которого он обслуживал, смотрел сквозь пальцы на то, что его шофер после работы не сразу ставит машину. Главное же состояло в том, что "персональщик" числился на учете в районном психоневродиспансере и справку о своей психической и неврологической полноценности попросту купил. То, что он до сих пор никого не угрохал, не загремел в тюрьму или Казанскую психиатрическую, объяснялось чистым везением.
- У телефонов-автоматов остановишь… - Лейтенант был хмур.
- Есть, товарищ начальник!
Лейтенант и Штрок разместились в машине. Кабана на этот раз не было - он ехал с Константином-таксистом и Хабиби в качестве быка. После спектакля с покупателями Штрок должен был пересесть в такси к Хабиби, а Кабан в наручниках в роли задержанного при попытке к бегству уголовника переходил в машину Лейтенанта. "Персональщик" повел свою "Волгу" аккуратно, применительно к рельефу здешних мест.
Было поздно.
Несмотря на темноту, еще гуляли дети, выбегали на дорогу.
Зловонные контейнеры лежали прямо на мостовой. Взрытый однажды зимой с корыстной поспешностью асфальт дыбился еще с прошлого года.
"Чистый Гарлем!.."
У булочной, рядом с телефоном-автоматом, "персональщик" притормозил. Лейтенант вышел, набрал номер. Разыскник 49-го оказался на месте. Он сразу узнал звонившего. Начали как бы с шуточного:
- Все наезжаешь?
- А что делать бандиту!
"И в самом деле!.." От цеховиков и теневой экономики кормилось начальство, от мелочевников - спекулянтов цветами, от катал-наперстников - постовые милиционеры.
Юмор иссяк уже на второй реплике - все представлялось слишком серьезным.
- Тут тобой интересуются!
- Кто же?
- Железнодорожная милиция! Ей нужен Пай-Пай…
"Так и есть!.." - подумал Лейтенант.
- Первый раз слышу…
- Смотри! Можешь проиграть!
- На меня есть заявления?
- Нет.
- Тогда это ее проблемы!
- С тобой могут разобраться! Контора не хочет крови! Начальник розыска сказал, чтобы я предупредил тебя!
"Урван" - удлиненный шведский "рафик" замер как вкопанный. Трое - сидевшие на переднем сиденье - нагнулись. Водила - толстый огромный вьетнамец, хлопнул дверцей, буром попер на мента.
- Доебаться больше не до кого, инспектор?!
Игумнов стоял на трассе один.
К ночи жара не спала.
Разделенные узкой полосой, в шесть рядов, с аэродромным ревом, обдирая горячий гудрон, слепя фарами, рядом двигался стремительный автотранспортный поток.
Бакланов должен был вот-вот появиться с Цукановым и кем-то из оперев - доставить их с Бутовского поста ГАИ.
На Игумнове были его, Бакланова, фуражка и куртка, он козырнул небрежно.
- Документы, пожалуйста…
- Никто бутылку не ставит?! А, старшой?
Разбирались без свидетелей.
В районе Битцевского лесопарка скоростняк пересекал клубничные поля. Тут и днем было безлюдно.
- С меня ты все равно не поимеешь, старшой! Запомни! - Вьетнамец готов был вмазать мента в асфальт.
Из "Урвана" показались еще двое - обманчиво щуплые, неслышные, в мягких кроссовках. Встали по обе стороны, у капота.
- …А полезешь - и ты уже бедный! Прямо сейчас!
Бакланова что-то задерживало.
Низко над лесом показались огни. Очередной лайнер взлетел с Домодедова и направлялся на юг, равномерно мигая мощным световым оперением. Шум самолета был едва слышен за гулом трассы. Над пустынным теперь клубничным полем вдали сторожа пускали ракеты. Автопоток не поредел. Игумнов знал воскресный ночной расклад: "В машинах, главным образом, парочки… Почти все поддаты… Едут из загорода. Одна рука - на руле, другая - на спутнице. Никто не поможет!"
- Документы!
- Или не с той ноги встал?! А, старшой?!
До того как Игумнов тормознул, серебристый "Урван" шел по своей полосе без превышения скорости, не создавая аварийной обстановки ни для встречного, ни для бокового транспорта. Инспектор дернул ее вроде без видимых причин. По собственному капризу. Вьетнамец уже впрямую лечил Игумнова:
- …Тут недавно одного настырного… Да ты слышал наверняка!..
Двое у машины все еще стояли, не шевелясь, безмолвные, как тени.
- Потом по частям еле собрали…
В разборке с глазу на глаз, ночью, на шоссе, нередко терялись границы дозволенного, слова шли до последней - крайней и опасной черты.
- А что стало с теми двумя, которые его развалили? В курсе?
Игумнов поискал в карманах: Бакланов всегда держал там про запас пару-тройку жевательных пластин.
Следовало почаще вбивать это в буйные головы. Убийство мента не сходит с рук его убийцам - только сообща контора защищает свои жизни. Так было в любой стране. "Право, основанное на обычае!"
Он договорил:
- Когда завтра мои товарищи будут тебя задерживать… как думаешь, какой выстрел будет в тебя, какой вверх? Второй? Первый? Кто докажет…
- Твое счастье, что я трезв, мент!
Игумнов оставил карманы баклановской куртки: жвачки в ней не было.
- И твое счастье тоже. Между прочим!
Вьетнамец достал документы.
- Вот! Права, доверенность…
Двое у капота оставались неподвижны.
Игумнов раскрыл паспорт.
"Нгуен Куанг"… - имя говорило о многом - по кличке Свинья. Нгуен не раз упоминался в ориентировках как один из наиболее дерзких в группировке. Кличку он получил у себя в Хошимине, где когда-то работал в мясной лавке.
- Все равно - ничего мне не сделаешь! - Нгуен-Свинья понемногу уступал. - В чем мое нарушение, мент?
- Да я тебе сотню найду… - Игумнов изъяснялся в обычной крутой манере инспектора-линейщика. - Аптека есть?
- Нет.
- А приобрести? Не судьба? - Они поменялись ролями. - Знак временной остановки!
- Этот есть! В кузове…
У капота негромко свистнули - предупреждали! От Москвы, разбрасывая круги тревожного огня над кабиной, шла патрульная машина.
- Ладно! Твоя взяла! - Нгуен-Свинья достал пачку денег. - Вот и ящик коньяка приплыл… Держи, старшой! Мы поехали!
Он потянулся за паспортом, но Игумнов убрал руку.
Цель его была как раз - не допустить "Урван" с боевиками Афанасия в Москву.
"Предупредить скорую на расправу воровскую разборку! Мы еще пока не могильщики!"
- Показывай кузов!
Патрульная уже разворачивалась прямо на разделе. Транспорт двигался сплошняком, но Бакланову уже уступали позиции. Оперативный уполномоченный - вчерашний курсант, приехавший с инспектором, бегом пересек автостраду; пузатый зам Игумнова застрял на разделительной полосе. Нгуен-Свинья обернулся, что-то крикнул своим спутникам - похожий на подростка вьетнамец выдернул руку из куртки, в потоке машин что-то негромко брякнуло о гудрон - нож!
- Руки на капот! Быстро! - Игумнов выхватил "Макаров".
Свинья не умел легко поворачиваться, Игумнов помог - толкнул к машине, одновременно провел ладонью вокруг талии и в промежности. Свинья был без оружия. Похожие на подростков вьетнамцы впереди подняли руки, потом, подумав, оперлись о капот "Урвана".
- Ноги шире! - Оперуполномоченный ногой оттащил кроссовку вьетнамца на нужное расстояние.
Теперь уже подошла и патрульная. Бакланов успешно преодолел сложный фарватер.
- Вот и я.
У обоих вьетнамцев ничего не нашлось, кроме денег. Валюту, видимо, они благополучно выбросили еще раньше. Нгуен-Свинья наконец открыл кузов - дверца была не сзади, а сбоку, рядом с дверцей водителя, Нгуен попросту откатил ее в сторону.
- Свет…
- Освещение барахлит, старшой…
- А ты говорил: "Исправный транспорт…"
Бакланов посветил фонариком: запаска, ящик излюбленного вьетнамцами "метиза" - то ли дуршлаги, то ли кастрюли…
- Дай мне фонарик…
Игумнов поднялся в кузов. Изнутри послышался стук. Что-то металлическое загремело о днище. Минуты через три показался Игумнов.
- Вот… - В руке он держал пистолет. - "Беретта", вторая модель.
- Везет тебе… - заметил Нгуен. - Другие за него отдали пятьсот зеленых. А к тебе даром пришел…
Было ясно, что привязать Свинье пистолет не удастся: нет ни свидетелей, ни понятых.
- Считай, что военный трофей!
"Урван" припарковали у поста ГАИ - требовалось разобраться с вьетнамцами.
"Нгуен-Свинья, может оказаться, знает Пай-Пая…"
Проверить это самому Игумнову не пришлось - улучив момент, Цуканов шепнул:
- Качан пьяный подзалетел в тридцать шестое. Он и младший инспектор сидели в "Цветах Галиции"… Ну и результат!
- Откуда известно?
- Карпец позвонил! Ему удалось слинять…
Надо было ехать.