Поначалу он ничего особо крамольного в этом не усмотрел, ну надо так надо, мало ли для чего, и чуть сгоряча не согласился помочь, используя свои возможности и хорошие отношения с теми, кто должен был ставить подпись в договоре, но потом вдруг заволновался, когда она сказала, что принесет документы этого человека и за него распишется.
"А зачем это нужно? - стал он спрашивать. - Зачем такая таинственность?
Почему он не должен знать, что он застрахован? В голову лезут всякие нехорошие мысли!" - "Ты что, не можешь мне на слово поверить? - отвечала Татьяна. - Ну, не надо ему пока знать об этом". - "А страховой взнос? При заключении договора вносится определенная сумма, процент от стоимости договора". - "Деньги будут, более того, они будут перечислены со счета того, кто застрахован, по его поручению, им подписанному". - "Ничего не понимаю, - сопротивлялся Костенко. - Если он подпишет поручение на перечисление денег в страховую компанию, то почему бы ему самому не прийти и не подписать договор?" - "Так надо", - убеждала его Таня. Он вцепился в нее как бульдог, требуя сказать, зачем вся эта таинственность, и не удовлетворяясь отговорками о том, что, мол, меньше знаешь - крепче спишь. Он даже поставил условие, что его помощь возможна только в том случае, если она все расскажет, потому что, если с застрахованным что-то случится, все "особенности" заключения договора, типа подделанной подписи и прочего, вылезут на свет Божий. И тогда для него запахнет увольнением; кроме того, он не понимает, почему он должен соглашаться на ее предложение, ради чего? "Тебе заплатят, - сказала Татьяна. - Не пожалеешь". - "Интересно, кто? Не тот ли, кто этого человека грохнуть собирается?" - "Какой ты умный, - улыбнулась Татьяна. - У него в гороскопе написано, что на него сосулька упадет, вот жена и беспокоится, а его заранее расстраивать не хочет. Но тебе-то что до этого человека? Ты получишь свои деньги и тут же обо всем забудешь".
Тут он психанул. "Ты что, рехнулась?! - заорал он. - Ты представляешь, что будет, когда фирма выплатит страховую сумму (а речь шла ни много ни мало - о двух сотнях тысяч долларов), а потом выяснится, что я сделал липовый договор и наказал своих работодателей на очень большие деньги? Я думал, тебе нужен просто договор зачем-то, это еще можно устроить, но то, о чем ты просишь - это же преступление, хищение путем мошенничества! Если не соучастие в убийстве! Сядем вместе". Таня ему ответила, что уголовное право она в университете проходила и в дополнительных занятиях не нуждается. А нуждается в договоре, и пусть он лучше не заставляет ее применять непопулярные меры. "Таня, голубушка, - рассмеялся он, - какие же меры ты ко мне можешь применить? По голове меня стукнут в парадной? Хорошо, я буду оглядываться". После чего Таня неожиданно сбавила обороты, извинилась, сказала, что погорячилась, заворковала, заболтала его и ушла. И больше не появлялась на его пути, и даже не звонила. И он постепенно забыл о ее визите.
А через некоторое время он в бассейне познакомился с роскошной блондинкой по имени Анджела; туда-сюда, попили сока после занятий спортом в кафе спортивного комплекса, подвез ее пару раз, она таяла от нового знакомого, - так ему казалось; потом он привез ее к себе домой, и у них была такая ночь любви, что Костенко наутро мир готов был сложить к ее ногам. Дело в том (тут Владимир Дмитриевич на мгновение замялся, а потом махнул рукой и продолжал), что у него есть некоторые особенности, помешавшие ему в свое время создать семью и, кстати, послужившие причиной разрыва с Таней Петровской. Э-э, как бы это сказать… Ну, в общем… В общем, он садист. Нет, не пугайтесь, он кресты на женских спинах не вырезает, просто не получает удовольствия, если женщина не разрешит ему применить к ней насилие. Нет, ему даже плетки и наручники не нужны, он вполне обходится тем, что стукнет партнершу пару раз, расцарапает ее до крови… Короче, понятно, что найти постоянную женщину при таких особенностях сексуального бытия - большая проблема. Петровская в свое время взвилась до потолка от негодования и как только его не обзывала… Но он человек интеллигентный и не заставляет никого это терпеть. Только если женщина сама согласится. Таня Петровская очень хорошо знала об этом, очень хорошо, повторил он задумчиво. Потом встряхнулся и продолжал.
Так вот, Анджела не просто ему все это позволила, - она просила его об этом. Она кричала, чтобы он ударил ее, чтобы царапал и кусал, чтобы делал все, что ему хочется. Он был на седьмом небе и не верил своему счастью. Если бы не нужно было идти на работу, он бы так и не вставал с постели, но чувство долга пересилило. Они договорились встретиться вечером, и он с нетерпением вечера ждал. Тем более что у него так давно не было женщины, и вот наконец он нашел свой идеал.
Но Анджела вечером не появилась. Он ждал, что она позвонит, но она не звонила. Он пошел в бассейн, в надежде снова встретить ее там, но и там ее не было. Он с ужасом осознал, что не удосужился выяснить ни ее фамилию, ни адрес, ни номер телефона, ни чем она занимается. Еще несколько дней он ждал, надеясь все меньше и меньше, а потом окончательно впал в уныние, уверившись в том, что и эту девушку отпугнули его сексуальные пристрастия.
И пребывал он в унынии до тех пор, пока к нему домой не заявились трое крепких ребят; открывая дверь, он даже не спросил кто, - так внезапно всколыхнулось в нем желание, чтобы за дверью стояла Анджела, что он поторопился распахнуть дверь. На площадке перед квартирой стояли трое мужчин, один из которых махнул перед его носом каким-то красным удостоверением, после чего все трое, оттеснив его с порога, вошли в квартиру, сбили его с ног и пнули по почкам. А потом один из них - тот, который с удостоверением, - сообщил, что Костенко зверски изнасиловал едва знакомую девушку и что срок наказания за это - до десяти лет; Костенко юрист, ему не надо долго объяснять, что бывает с теми, кто совершает такие отвратительные преступления. Во время этого разговора он лежал на полу в прихожей, а визитеры стояли над ним, и перед его носом маячили их тяжелые ботинки. Он понял, что объяснять им что-то бесполезно; решил проявить покорность и спросил, сколько девушка хочет. Они удивились, вернее, удивление выразил только тот, который говорил с ним, - явный лидер. Двое других в течение всего визита молчали как рыбы. Так вот, лидер издевательски продемонстрировал удивление гнусным предложением гнусного насильника. "Ты что же думаешь, ублюдок, мы торговаться сюда пришли? - ласково поинтересовался он.
- Сейчас в камеру поедешь, войдешь туда мальчиком, а выйдешь девочкой, это я тебе обещаю. И чтобы я ни про каких адвокатов не слышал, адвокаты по ночам не работают".
После этого человек с удостоверением кивнул своим спутникам, и те подхватили Костенко под мышки и поставили на ноги. Один снял с вешалки куртку, проверил карманы и надел куртку на Костенко, а лидер грозно спросил, где паспорт. Костенко указал на стоящий на стуле в прихожей портфель, где лежал не только его паспорт, но и бумажник, с тоской заранее прощаясь с содержимым бумажника. Но гости, к его удивлению, аккуратно открыли "кейс" и извлекли оттуда паспорт, не обратив на бумажник ни малейшего внимания, что еще больше расстроило хозяина: если тремя минутами раньше у него теплилась слабая надежда на то, что это все-таки частные лица, Анджелины дружки, пришедшие по-быстрому "бабок срубить", то сейчас их отказ от денег убедил Костенко, что это менты.
"Послушайте, можно мне поговорить с Анджелой? - попытался он воззвать к гостям.
- Может, мы все объясним друг другу? Я не знал, что чем-то обидел ее…" Но его не стали слушать. "В машину!" - скомандовал старший, и его повели вниз по лестнице, посадили в машину без номеров.
- Какая машина? - прервала я его.
- Черная БМВ.
- А кто сел за руль?
- За рулем сидел какой-то человек, я его не рассмотрел.
"Братец Сиротинского, - подумала я. - Тот как раз на черной БМВ ко мне приезжал".
Костенко стал рассказывать дальше. Его посадили на заднее сиденье, между двумя молчаливыми товарищами, а командир сел рядом с водителем. Машина действительно подъехала к Управлению милиции, его ввели в Управление, провели мимо дежурной части и доставили в какой-то кабинет, где сидел и что-то писал молодой парень в прокурорской форме. Когда Костенко посадили перед этим парнем, на столе он увидел заявление от имени Анджелы; поскольку он краем глаза читал заявление, лежащее вверх ногами по отношению к нему, фамилию Анджелы он не разобрал.
Разговор с прокурорским работником был коротким. Он представился следователем прокуратуры, предъявил Костенко уже написанный протокол задержания его на трое суток по подозрению в совершении изнасилования и с надеждой спросил: "Без адвоката показаний давать не будете?" - "Конечно, нет, - завопил обрадованный Костенко, насколько он мог испытывать радость в его положении. - Прошу предоставить адвоката!" - "Хорошо, - равнодушно ответил прокурорский работник, - утром я приду к вам с адвокатом, - и, сняв трубку местной связи, проговорил:
- Забирайте, я его в ИВС оформил". Дождавшись, когда в кабинет войдут двое молчаливых мужчин, сопровождавших Костенко в милицию, следователь собрал свои бумаги и вышел.
- Надеюсь, вы понимаете, что я переживал в тот момент? Я был близок к самоубийству, - сказал мне Костенко, опять начиная трястись.
А дальше начиналось самое интересное. В дверь кабинета постучали, и один из молчаливых стражей вышел, а через некоторое время вышел и второй. Зато вместо них в кабинет зашла Таня Петровская. "Привет, Володька, - сказала она как ни в чем не бывало. - Я тут мимо проходила, услышала, что у тебя проблемы…" - "А ты кого-нибудь тут знаешь?" - поинтересовался Костенко, еле шевеля пересохшими губами и уже предвидя ответ. Танечка мило улыбнулась: "А что, нужно походатайствовать за тебя?" - "Нужно", - кивнул он, вложив в это коротенькое слово всю душу и машинально отметив, что она даже не спросила, за что его сюда привезли. Она некоторое время молчала, разглядывая Костенко, и, как сказал он мне, - похоже, оценивала степень его испуга. Видимо, удовлетворившись этой степенью, Таня проговорила: "Ладно, я за тебя попрошу, хотя мне это дорого будет стоить. Но уж и ты мне не отказывай, когда я тебя попрошу, хорошо?" Он опять кивнул, и Таня вышла из кабинета, а его стражи заняли свои места рядом с ним. Через некоторое время снова произошла смена караула, - мужики вышли, Татьяна зашла, села, закурила и сказала: "Ты знаешь, доказательств на тебя - море, эта девушка вся избитая, она обращалась к доктору, у нее мазочки взяли, там наверняка твоя сперма, и одежда у нее порвана. Чтобы тебя отмазать, это будет очень дорого стоить". Она затянулась и выжидательно посмотрела на Костенко. "Я на все согласен", - торопливо подтвердил он. "Умница", - похвалила его Таня. Она поднялась и вышла из кабинета, а вернувшиеся тут же молчаливые стражи, ни слова не говоря, отвели его по лестнице вниз и выпустили на улицу, где у входа в управление стоял и курил их командир.
"До свиданья", - вежливо попрощался он. Совершенно подавленный и разбитый, Костенко пошел прочь от милиции, все еще не веря в относительно счастливое избавление; то. что у него попросят за это избавление, казалось ему таким далеким, а изолятор временного содержания - вот он, за спиной.
"Эй, - раздалось за спиной, и Костенко, вздрогнув, остановился. - А паспорт тебе завтра принесут".
Излишне говорить, что паспорт на следующий день ему принесла на работу Таня и что он без звука оформил договор страхования, по которому спустя два месяца фирма выплатила двести тысяч долларов семье погибшего. С тех пор прошел год, и больше у него ничего не просили, но каждое утро, просыпаясь, он трясется от страха и ждет, что к нему снова придут за таким же договором или потащат опять в камеру… Или что эта афера вскроется, и тогда лучше не думать о последствиях.
Распереживавшись вконец, он махнул рукой на стеснительность и даже поведал мне, что отношения с женщинами для него теперь закрытая тема.
- Вы представляете, что они со мной сделали?! - горько спрашивал он. - Я импотент в двадцать семь лет.
"Да у тебя и до этого было что-то не в порядке, так что не удивительно", - подумала я, но вслух этого не сказала.
- Моя карьера под угрозой, - продолжал он. - Если кому-нибудь станет об этом известно, мне лучше самому уволиться и уехать в другой город. Я сам не знаю, зачем я вам все это рассказал, теперь мне прямая дорога в тюрьму.
- Не знаю, утешит вас, или нет, сознание того, что у вас есть товарищи по несчастью. Один из них отдал десять тысяч долларов без гарантий, что это не повторится, - сказала я Костенко. - Дело на него так и лежит в районной прокуратуре и в любой момент может быть реанимировано. Скажите мне, как выглядел следователь, оформивший на вас протокол задержания?
- Вы знаете, я его не запомнил и, встреть сейчас на улице, не узнал бы.
Единственное, что мне бросилось в глаза, - это то, что форма на нем была с прокурорскими погонами, но не синяя, как обычно, а серая. Так бывает?
- Бывает, - кивнула я.
Нам однажды выдали не синий материал на форму, а серый. Все из него себе нашили цивильных платьев и костюмов, и только Игорь Денщиков сделал форменную "двойку", поскольку именно в тот год аттестовался и страстно желал носить форму. Больше ни у кого в прокуратуре серой формы не было.
- А человека с удостоверением, который вел с вами переговоры, вы узнаете?
- Вряд ли, - подумав, ответил Костенко. - Времени много прошло, да и вообще я их всех помню как в тумане, так я был напуган.
- Боюсь, что вас элементарно развели. Ни в милиции, ни в прокуратуре никакого дела на вас не было, роль следователя играл знакомый тех людей, что приезжали за вами. А китель ему одолжили. Владимир Дмитриевич, у меня остался еще один вопрос, самый неприятный…
- На кого был договор? - поднял на меня Костенко совершенно затравленные глаза. - Я не могу вам этого сказать. Я знал, что вы это спросите, но если я отвечу, я могу тут же увольняться. В лучшем случае.
- Но вы ведь понимаете, что это элементарно устанавливается: я посмотрю те договоры, которые были заключены в сентябре прошлого года, и рано или поздно найду договор, по которому выплачено двести тысяч в связи со смертью застрахованного. Только будет ли довольно ваше руководство, если я приду к вам в фирму шмон устраивать, да еще и на вас сошлюсь?
- Во-первых, такой договор не один, их несколько, - с трудом проговорил Костенко. - А во-вторых, лучше позже, чем раньше. А в третьих… В третьих, в соответствии со статьей пятьдесят первой Конституции Российской Федерации, вы не вправе меня заставить свидетельствовать против себя.
- Может быть, вы скажете это хотя бы неофициально, не для протокола?
- А что это меняет? Раз вы будете располагать этой информацией, не имеет значения, занесете вы ее в протокол или нет. Да ведь вы сами, помнится, совсем недавно говорили, что мы с вами общаемся только официально; какое же может быть "не для протокола"? - подкусил он меня. - Расценивайте это как хотите, но я вам не скажу, на кого был договор.
Я призадумалась. Если он не врет и таких договоров было несколько, то чего я добьюсь, перелопатив всю фирму? Установить, самим ли субъектом договора подписаны бумаги, я вряд ли установлю. А что еще? Допрашивать родственников, наследников страховой суммы? Если они сами его и пришили, то так они мне и скажут правду! Разве только посмотреть, кого из них явно грохнули? Но с чего я взяла, что грохнули его явно? Может, наоборот, грибочками отравился или мушка шпанская укусила… Но без этого-то не обойтись… Ладно, придумаем что-нибудь вместе с Лешкой потом.
- И что теперь? - Костенко напряженно смотрел на меня. - Что, мне место искать?
- Господи, да идите вы в адвокаты. Причем прямо сейчас, пока скандал не разразился. Увольняйтесь и переходите, думаю, что вас с удовольствием возьмут.
Ну, подождете вы пару месяцев решения президиума, с голоду не умрете ведь? Вот протокол, читайте и подписывайте.
Костенко стал внимательно читать протокол, не нашел, к чему придраться, я указала в нем даже его ссылку на статью 51 Конституции Российской Федерации, подписал, косясь на диктофон, и я отпустила его зализывать раны. Хоть он и проходил в университете уголовное право, как сам сказал, а также уголовный процесс, он и не вспомнил, что факт применения звукозаписи должен быть отмечен в протоколе, да и звукозапись по окончании допроса дается для прослушивания, и протокол должен заканчиваться фразой о том, что не имеется претензий к фонограмме; или, наоборот, имеются претензии, как получится. Костенко ушел, думая, что все, что он говорил, записано не только в протокол, но и на пленку.
Может быть, это его остановит, когда он захочет изменить показания. Я вытащила вилку диктофонного шнура из розетки и убрала неработающий агрегат в сейф.
Костенко давно ушел, а я все пыталась понять, жалко мне его или нет. Да, именно так все и должно было быть; им надо было с чего-то начать, а потом они усовершенствовали схему. Сделав один раз такую подставу с женщиной, пострадавшей от сексуального извращенца, они наверняка поняли, что так можно кого-то очень легко и на деньги развести. Явно эта мысль пришла в голову Денщикову в тот момент, когда Костенко - их первая жертва - предложил откупиться от них. Я отдала должное преступному гению Игоря Денщикова, который сумел красиво, выкрутиться, когда на последнем (мне известном) эпизоде шантажа нарвался на отставного контрразведчика Скородумова.
А вопрос, жалко мне Костенко или нет, я так для себя и не решила. Но не так уж много времени мне было на это отпущено: дверь с треском распахнулась, в кабинет сначала влетел огромный бумажный пакет, веревка на котором лопнула в момент соприкосновения с полом, а вслед за пакетом вошел, мрачнее тучи, Кораблев. Я оторопела от такого шумного явления оперуполномоченного Кораблева и растерянно ждала объяснений.
- Что это, Леня? Что ты себе позволяешь?
- Негодяи! - мрачно возвестил Леня, у него это выходило как "негодзяи".
- Кто перед тобой провинился?
- Негодзяи! Сидят на складе, от жиру пухнут, на моей форме наживаются!
Он поддал ногой пакет, который от этого и вовсе рассыпался. Из него вывалилась форменная милицейская одежда - брюки, рубашка, галстук, ботинки, еще что-то.
- Ленька, а фуражка где?
Я вышла из-за стола и присела на корточки перед развалившимся пакетом.
- Вот я и говорю - негодзяи! Прихожу за формой, они мне все это в пакет навязывают и еще фуражку суют. Я говорю им - на кой мне сдалась ваша фуражка, уже девать некуда эти фуражки, все равно не ношу, солить мне их, что ли? А эта дура жирная мне знаете, что отвечает? Нет, вы представляете, что она мне отвечает?!
- Ну что, что, Леня, не томи!
- Я ей говорю, зачем мне фуражка? А она говорит, как зачем? А на гроб положить? У-уродина!
- А зачем ты у меня посреди кабинета все это развалил?
- Со злости, неужели непонятно?