- А значит? - настаивал Голицын.
- А значит, - подхватил Кузьмич брошенную ему подачу, - есть все основания подозревать, что убийство Ивановых совершено либо людьми Лагидина, либо по его заказу. И мотив просматривается: Лагидин являлся "крышей" банка "Царский", у которого был конфликт с Ивановым из-за здания в центре города.
- Прекрасно. Значит, если мы будем целенаправленно работать, то в самом ближайшем будущем раскроем сразу два тягчайших преступления? Кстати, где оперативно-поисковое дело по убийству Ивановых?
- У нас, в РУБОПе, - закивал Кузьмич.
- Таким образом, - продолжал Голицын, - если мы установим людей, которые организовали покушение на убийство Лагидина, в результате чего по чистой случайности погиб депутат Госдумы, и если будем грамотно с ними работать, они могут рассказать нам об организации убийства Ивановых. Ведь если они мстят за Иванова, значит, располагают достоверной информацией о том, что именно Лагидин стоял у истоков этого преступления. Вы согласны? - обратился он ко мне.
Я некоторое время молчала, переваривая полученную информацию и соображая, стоит ли здесь говорить о моих версиях гибели Ивановых, а потом вдруг решилась, уж больно симпатичен мне бьш Голицын и очень хотелось блеснуть перед ним своим оперативным мышлением. И заявила:
- Я не согласна.
Голицын бьш заметно удивлен, у него даже очи блеснули при этих моих словах.
- А… А что же тогда? - немного растерянно сказал он.
- Я думаю, что корни преступления лежат в семье Ивановых. Семейная версия совершенно не исследована по делу, и я собираюсь ею заняться.
- А как же телефонный звонок Лагидину после взрыва? - впервые за весь методсовет подал голос прокурор Будкин. - Куда же девать версию о мести за убийство Ивановых?
- Во-первых, версия о взрыве как мести за Ивановых совершенно нас не приближает к знанию о мотиве убийства Ивановых.
- А как же конфликт из-за здания?
- А какой смысл убивать не только Иванова, но и его жену из-за здания?
Сделка была уже совершена, и убийство Иванова ничего бы не решило. А убийство жены даже в месть не влезает. Я бы еще поняла, если бы убили только жену, а Иванова оставили в живых. Но здесь убийца входит в дом и целенаправленно ищет жену, чтобы убить, все материалы дела говорят об этом. Кроме того, мать Иванова, к которой перешел особняк, до сих пор жива. Нет, здесь какие-то личные мотивы, я бы даже сказала, семейные, и я собираюсь, по крайней мере, честно отработать эту версию. Мне она представляется наиболее перспективной.
После моего спича воцарилась мертвая тишина. Присутствующие смотрели на меня во все глаза, а я разглядывала непроницаемое лицо генерала Голицына до тех пор, пока он не встал и, громко произнеся: "Какая чушь!", покинул кабинет.
Когда стукнула дверь, я с грустью подумала: да, не удалось Артему устроиться в депо; в смысле - не удалось произвести на Голицына впечатление.
Вернее, удалось, но прямо противоположное тому, которое замышлялось.
- Что-то вы ерунду какую-то сказали, - укорил меня прокурор города, придя в себя после генеральского хлопанья дверью. - Не занимайтесь самодеятельностью, слушайте, что вам говорят старшие товарищи.
- Виноват, исправлюсь, - пробормотала я себе под нос.
- Что вы там шепчете?
- Я с вами согласна, - отчеканила я, и по глазам прокурора было видно, что он заподозрил - я над ним насмехаюсь.
Ну что ж, он был недалек от истины.
- Да уж, Сергеевна, ты загнула, - пробормотал в усы Василий Кузьмич.
- Все свободны, - сказал Дремов. - Владимир Иванович, а вы останьтесь.
Мне все равно предстояло ждать шефа, да и зарплату хотелось получить, поэтому я отказалась от услуг Василия Кузьмича и к Нателле Чвановой-Редничук решила отправиться, предварительно заехав в прокуратуру. Постепенно все участники методсовета разошлись и разъехались, а я зашла к девчонкам из милицейского отдела - потусоваться и попить чаю с печеньем. Спросив, что они слышали про увольнение Денщикова, я спровоцировала целый поток информации:
"Как, Машка, ты ничего не знаешь? Он же от жены ушел! Поселился у Татьяны Петровской и разводится. Жена бегала к Дуремару, может, его из-за этого выперли?" - "А где он работает?" - "Стажер адвоката, он там давно, оказывается, мосты наводил".
Когда я ввалилась к себе в кабинет, возвратясь из городской прокуратуры, и бросила на стол увесистый том дела о взрыве, тут же прибежал Горчаков узнать, жива ли я и насколько травмирована морально.
Я села в свое любимое рабочее кресло и, крутясь в нем то направо, то налево, сказала Лешке:
- Помнишь, что говорила наша старая адвокатеса Косова? "Поскольку прокурор очень долго убеждал всех, что аффекта там нет, я решила, что аффект там как раз и есть". Ты согласен?
Умение держать слово - одно из моих главных достоинств. Уж раз я пообещала всерьез заняться семейной версией гибели Чвановых, я не стала откладывать дело в долгий ящик. Получив зарплату и сразу почувствовав себя белым человеком (впрочем, этого чувства хватит лишь на несколько дней, оно кончится вместе с деньгами), я вышла из прокуратуры, поймала такси и отправилась к госпоже Чвановой-Редничук заниматься проверкой самой перспективной версии.
Уже подъезжая к дому, адрес которого был указан в любезно оставленной мне визитке, я почувствовала, что такой утонченной женщине, как Нателла, очень подходит жить в этом старинном особняке, каждый день входить в эту широкую парадную с круглым холлом, украшенную колоннами и изразцовой печкой, где пахнет не затхлостью, а цветами и прудом.
Поднявшись на третий этаж, я увидела, что вместо звонка в дверном углублении торчит загнутая крючком проволочка - очень изящно оформленная, благородно подернутая патиной. Я умилилась: такой конструкции звонок был в старой коммунальной квартире, где я жила в детстве. Снаружи - изящный проволочный крючочек, соединяющийся с медным колокольчиком внутри квартиры.
Дергаешь за крючочек - и внутри квартиры дергается колокольчик, бьет язычком-тычинкой о стенки медного бутончика, извещая о приходе гостей.
С теплым чувством, чуть ли не со слезами на глазах - я и не предполагала, что где-то еще остались такие колокольчики, - я подергала за медный крючок и почти сразу услышала за дверью шаги. Дверь открылась, на пороге стояла Нателла Редничук в домашнем длинном платье, почти до пят, и скажи мне сейчас кто-нибудь про ее аристократическое происхождение, - я бы не удивилась.
Она пригласила меня пройти, и я ступила в ее загадочный дом, как в Сезам, почему-то подумав, что именно здесь я найду ключик к делу, начну смотреть старые фотографии и потершиеся на сгибах конверты - и найду.
Хозяйка указала мне вешалку, стул рядом с нею и со словами: "Раздевайтесь, приводите себя в порядок", - скрылась где-то в глубине квартиры. А я, сняв куртку, стала не столько прихорашиваться, сколько вертеть головой и разглядывать каждый сантиметр этой прихожей, как будто специально дожидавшейся меня много лет, чтобы напомнить о моем детстве. Как удивительно: темный паркет квадратиками, покрытый не лаком, а самой настоящей мастикой, положенной в несколько слоев, один на другой, из-за чего паркетины и казались темными. Такой паркет был и в нашей старой квартире, его натирали специальной щеткой, которая надевалась на ногу, и моя бабушка, никогда ни минуты не отдыхавшая, приучала меня, еще дошкольницу, к труду, вручая мне тугой, остро пахнувший тюбик с мастикой, которую нужно было выдавливать на пол и растирать ножной щеткой. Мне доверяли натирать пол, и я старалась изо всех сил, и так было до тех пор, пока благосостояние нашей семьи не возросло настолько, что был куплен электрополотер с тремя круглыми щетками, весело втиравшими в паркет любую мастику. С ним легко было управляться даже постаревшей и ослабевшей бабушке, поэтому меня отлучили от тугих мастичных тюбиков и щетки с креплением на ногу, похожим на лыжное.
Стены прихожей, оклеенные не моющимися европейскими, а самыми что ни на есть застойными, правда, очень чистыми и аккуратными, бордовыми с еле заметной золотой насечкой обоями, и висящее рядом с вешалкой большое овальное зеркало в тяжелой раме тоже как будто появилось из моего детства. У нас тоже было точно такое зеркало, потерянное позже при переезде, - может, довоенное, а может, и дореволюционное, со слегка затуманившейся поверхностью, которое делало заглядывавших в него женщин красавицами с матовой гладкой кожей и глубокими глазами, а мужчин значительными и строгими. Сейчас такое зеркало в моей жизни осталось только у моей парикмахерши, которая принимает клиентов у себя дома и причесывает их как раз перед таким зеркалом. И я всегда говорю ей, как мне нравится ее зеркало - в нем я всегда хорошо выгляжу, даже в папильотках или с мокрыми волосами, когда до прически еще далеко. А она довольно смеется и рассказывает, что многие предлагают ей заменить или отреставрировать зеркало, но она отказывается, потому что оно живое, в нем аура, и оно знает, как и кого отражать.
За мной в прихожую пришла Редничук и отвела меня в комнату, которая была логическим продолжением прихожей: высокие потолки, старые, но чистые обои, тяжелые портьеры с кистями, такой же паркет, потемневший от многих слоев мастики (интересно, кто здесь натирает пол, подумала я), на стене слегка покосившаяся картина в простой, но явно старинной раме, в которой я с удивлением узнала "Княжну Тараканову", погибающую в крепости во время наводнения, и не удержалась, чтобы не спросить, чья это такая хорошая копия Флавицкого.
- Это его копия, авторская, под рамой есть его подпись, - странно посмотрев на меня, ответила хозяйка.
И я подумала, что, наверное, мое любопытство слишком бросается в глаза, это неприлично, поэтому я решила объяснить хозяйке свой интерес к ее интерьеру.
- Извините, Нателла, если я кажусь вам слишком любопытной. Я как будто в детство попала, наша старая квартира была именно такой - и пол, и стены, и зеркало, только у нас висел не Флавицкий, а Левитан.
Она усмехнулась.
- Вам, наверное, кажется странной такая обстановка. Но это не потому, что руки не доходят или денег не хватает. Как вы понимаете, я могла бы тут все поменять, но не хочу. Здесь ведь жили еще мои родители. Конечно, не все мои знакомые адекватно реагируют на такие причуды, только я уже вышла из возраста, когда мнение окружающих имеет какое-то значение, - она снова усмехнулась. - Но не подумайте, что я оправдываюсь. Вы знаете, я уже могу себе очень многое позволить, например не делать европейского ремонта.
- Ну что вы, - искренне сказала я. - Вот с этим, - я обвела рукой комнату, - никакой евроремонт не сравнится. Здесь во всем дух времени. Можно купить шикарную квартиру и отделать ее по последнему слову, но дух времени не купишь.
- Я сразу почувствовала в вас что-то такое, не свойственное современным чиновникам, - медленно сказала она. - Вы ведь родились здесь, в Петербурге?
- И не в первом поколении, в паспорте у меня место рождения - Ленинград.
- У меня здесь бывали даже художники, которые не помнили автора "Княжны Таракановой", - так же усмехаясь, продолжила она, глядя на меня в упор, но, несмотря на ее дружелюбность и явное расположение ко мне, мне стало почему-то не по себе под ее взглядом. - А кто ваши родители, Мария Сергеевна? - вопрос был задан очень легко, по-светски, без напряжения.
- Оба инженеры, с техническим образованием. Но у меня в семье и отец, и дед хорошо рисовали, дед предпочитал акварель, а отец и маслом писал.
Сказав это, я сама на себя удивилась: уже давно я взяла за правило не рассказывать никаких подробностей своей жизни людям, с которыми меня сводит уголовное дело, независимо от их процессуального положения. Это опасно; люди, которые сегодня по-дружески заглядывают тебе в глаза и говорят комплименты, завтра могут написать на тебя чудовищную клевету, а для придания правдоподобности своим обвинениям привести подлинные факты твоей биографии, тобою же сдуру любезно сообщенные. Но тут же я нашла себе оправдание - бдительность утрачена из-за необычной обстановки, словно я провалилась во времени на тридцать лет назад, в те дни, когда папа рисовал мне на каждый день рождения настоящие открытки с белками и зайцами, державшими подарки для меня; а мама, с высоким лбом и горделивой осанкой, заставляла проходящих мимо мужчин оглядываться ей вслед, и меня, малявку, уже тогда распирало от гордости, пьянил ее женский успех; а бабушка даже в будние дни подавала к обеду гуся в яблоках или запеченную телятину, хотя не так уж много получали мои родители-инженеры, но на еде никогда не экономили, это было у нас не принято. И сейчас, когда я веду собственное хозяйство, мне никак не понять, каким образом ухитрялась бабушка на коммунальной кухне, деля конфорки на плите с соседкой и моя посуду в тазике из-за отсутствия централизованной горячей воды, готовить, почти каждые выходные, пиры на двадцать человек, с салатами, тушеной уткой и пирогами с капустой; с пирожковыми и подкладочными (под суповую) тарелками, хрусталем и мельхиором. Мне не понять, но аромат такого бытия я все-таки вынесла из своего детства, и образ моей бабушки витает надо мной, когда я колдую у своей собственной плиты, готовя по ее рецепту картофельные котлеты с грибным соусом, или коврижку с орехами, или зеленые щи, в тарелке которых, как завершающий мазок в натюрморте, должна плавать половинка крутого яйца желтком вверх.
Стараюсь, как могу, и мне кажется, что мои друзья любят бывать у меня и тянутся к моему дому, как когда-то тянулись к нашему дому друзья моих родителей…
Нателла не мешала мне предаваться воспоминаниям, только внимательно следила за выражением моего лица, и по-моему, оно ей нравилось. Заметив, что я вернулась в реальность из тех дней, она мягко спросила, что я предпочитаю - чай, кофе или какао.
- Спасибо, - смущенно отказалась я, - я ничего не буду, не утруждайтесь.
- Навязывать я вам не буду, - спокойно отозвалась она, - но если захотите выпить чайку или кофейку, скажите, хорошо?
Я кивнула.
- Где вам будет удобнее - здесь или в кабинете? - спросила хозяйка, доставая из ящичка старинного буфета (почти такого же, как тот, что стоял у нас когда-то) большой конверт, из которого торчали уголки фотографий, и еще один конверт с какими-то бумагами.
- Можно, я посмотрю их здесь, на диване?
- Конечно, пожалуйста. Извините, что все это россыпью, но я не люблю альбомов и очень редко смотрю фотографии, а уж показывать - вообще никому не показываю. Я вам нужна буду?
- А вы хотите уйти?
- Я там на кухне вожусь, так что, если я вам понадоблюсь, крикните. С вашего позволения, если не требуется моего ежесекундного присутствия. - Последние слова она произнесла слегка насмешливо, но, впрочем, вполне доброжелательно и вышла, оставив меня наедине с историей своей семьи.
Перед тем как высыпать фотографии из конверта на диван, я еще раз обвела глазами комнату и подумала: как странно, что она не взяла к себе жить внуков.
Конечно, ее резоны заслуживают внимания - у нее устоявшийся образ жизни, присутствие здесь детей создаст неудобства и ей, и им; но дух этой квартиры, так удивительно напомнивший мне дух моего детского жилища, заставлял меня думать, что она должна была поступить иначе…
Как я люблю рассматривать старые, еще черно-белые снимки!
Мне кажется, что на них все более веселые и непринужденные, чем на мгновенных поляроидных фото или кодаковских цветных картинках. Здесь, в конверте, преобладали как раз такие, черно-белые фотографии, и в принципе я вполне разобралась в их хронологии.
Детские снимки Нателлы, она с родителями. В детстве она, конечно, была очаровашечкой. Ее фото в юности; она на показах в качестве модели, модное закулисье, полуголые девушки не в фокусе - похоже, что снимали в шутку, неожиданно для моделей. Какой-то пикник на берегу озера: бутылки, гитары, шашлыки - вид издалека. Большая цветная фотография, сделанная во Дворце бракосочетания; Нателла в очень красивом наряде, ослепительно улыбающаяся, рядом с симпатичным молодым человеком, держащим под руку хорошенькую сияющую невесту в платье с кринолином. Наверное, свадьба сына. В этом ворохе обязательных для любой жизни исторических вех мое внимание привлекли две фотографии: одна - гроб, в котором лежит мужчина с неумело заретушированной раной на виске, она явственно видна даже на черно-белом снимке; у изголовья - очень красивая женщина в черном кружевном платке, наброшенном на светлые волосы, и рядом с ней очень похожая на нее маленькая Нателла. Обе не смотрят в объектив.
И вторая: снимок сзади - Нателла в обнимку с каким-то мужчиной, она обернулась к снимавшему, а мужчина нет; лица его не видно, но фигурой его Бог не обидел; весна или лето, она в легком платье, на которое наброшен мужской пиджак, а он в брюках и рубашке. Нателла смеется, придерживая рукой сползающий пиджак. Эта фотография заинтересовала меня фоном: парочка снята в движении, они направляются к чрезвычайно знакомому мне зданию - нашему Районному управлению внутренних дел. На здании висит транспарант с текстом: "55 лет Великому Октябрю!" Значит, Нателле на этом снимке двадцать шесть лет, машинально подсчитала я. Других фотографий, на которых Нателла была бы снята с мужчиной, я не нашла. И фотографий вместе с сыном - тоже.
Из конверта с бумагами я вытащила пожелтевший Нателлин аттестат о среднем образовании; одни пятерки. Странно, что она не стала поступать в институт, хотя, по всему судя, она себя на сто процентов реализовала как модель, а потом как бизнес-леди; ну и зачем ей тогда высшее образование?
Нашелся там еще конверт без письма, тоже очень старый, с адресом Нателлы, нацарапанным аккуратным старческим почерком, и обратным московским адресом, от Богунец Алевтины Аркадьевны. Свидетельство о смерти отца Нателлы - Редничука Ивана Аркадьевича, род смерти - убийство. Я тихо переписала себе в записную книжку московский адрес и данные свидетельства о смерти. Повертела в руках еще один старый конверт, фамилия адресата на нем была стерта, но адрес остался:
"Учреждение… (две большие буквы дробь трехзначное число)". На штемпеле дата неразборчива, а год виден отчетливо - 1971. Индекс учреждения, по-простому исправительной колонии, я тоже переписала себе. Потом громко позвала:
- Нателла!
Она вошла сразу, вытирая руки белым льняным полотенцем с красной вышивкой по краям.
- Я закончила, - сказала я ей. - Вы разрешите мне на пару дней взять все фотографии? Они могут мне пригодиться. Через два дня я их верну.
Она секунду помедлила с ответом, потом проговорила:
- Конечно, ради Бога.
Я собрала фотографии в конверт, положила конверт в сумку, и мы распрощались, договорившись, что через два дня я созвонюсь с ней и мы поедем в квартиру ее сына - посмотреть архив там.
Конечно, я могла бы взять только те три фотографии, которые меня заинтересовали, - снимок у гроба мужчины, Нателлу в обнимку с молодым человеком возле нашего РУВД и свадебную фотографию ее сына, но мне почему-то не хотелось раньше времени ей показывать, что именно меня заинтересовало, поскольку я намерена была покопаться как раз в этих периодах жизни Нателлы Редничук.