- Я много раз вам говорила, - сказала она, усаживаясь против Мозарина, - что наш научно-технический отдел может заставить говорить вещи, и это будут самые достоверные свидетели. В этом случае, Михаил Дмитриевич, спортивный костюм и шлем уличают Комарова. Я проделала все анализы, которые полагается, чтобы точно определить группу крови тренера и его жены. Теперь с полной уверенностью заявляю; на шароварах и на шлеме Комарова была кровь. Группа этой крови тождественна с группой крови его жены.
Поблагодарив Корневу, он отправился с ее заключением докладывать Градову. Тот прочитал и сказал:
- Эти улики имеют решающее значение, если их сопоставить с другими. Получилась цепь замкнутых улик, которая крепко спаяна. И ни одно звено не может быть из нее вынуто. Опровергнутое вами алиби Комарова дает основание думать, что у него было время для совершения преступления; батистовый платочек, положенный в кармашек подкинутой юбки, доказывает, что он знал, где находится убитая; разбросанная одежда Комаровой говорит о том, что он стремился к ускорению и окончанию следствия. И наконец, кровь определенной группы на спортивном костюме Комарова. Теперь мы имеем право заявить, что именно Комаров убил свою жену, прикрывшись, как щитом, бывшим романом Ольги с Румянцевым. Разумеется, нам еще неизвестно, с какой целью он это сделал. И тут, капитан, предстоит еще большая работа. Несомненно, прокурор утвердит нашу просьбу о заключении Комарова под стражу. Я сам поеду в прокуратуру. Пришлите мне дело.
- Слушаюсь, товарищ полковник! - ответил Мозарин и повернулся к двери.
- Постойте! - остановил его Градов. - А почему вы молчите о записке в лиловом пакете? Или вы уже всё решили?
- Я подозреваю, что ее писал Румянцев, - ответил Мозарин. - Скоро будет готова экспертиза. Конечно, эта записка никак не вяжется со всеми нашими выводами.
- То есть вы считаете, что художник причастен к преступлению?
- По совести, улики против него - кроме записки - очень незначительны. Он ревновал Комарову, хотел увезти на Кавказ, иногда, отчаявшись, говорил, что покончит с собой.
- Ну это громкие слова, и только слова… Да, улики мелкие и разрозненные, рассчитанные на простофиль.
- Кроме того, у Румянцева есть алиби. Известна каждая его минута в тот вечер. Хотя после "алиби" Комарова я буду сомневаться в любом алиби.
- Мой учитель полковник Аниканов утверждал: "Сомнение всегда помогает следователю", - сказал Градов, что-то быстро записывая в своем календарике. - Вам полезно запомнить одну истину, капитан: убивает тот, у кого есть на это причины. Но помните: и тот, кто способен убить!
Зазвонил телефон, Градов взял трубку. Говорил старик Мартынов с завода. Он узнал, что нашли Ольгу Комарову, и спрашивал, установили ли, кто лишил ее жизни. Градов твердо ответил, что преступник известен и с ним поступят так, как это требует закон.
- Ну хоть бы слово дочка кому-нибудь сказала! - с печалью проговорил старый рабочий. - Разве мы допустили бы ее до этого? Бедная наша Олюшка…
Положив трубку, полковник сообщил Мозарину, что утром звонил Комаров, разговаривал повышенным тоном и требовал, чтобы его приняли. Градов для виду записал номер телефона тренера и обещал его вызвать.
- Смотрел ваши письма и запросы о Комарове, - в заключение сказал полковник Мозарину. - К ним надо приложить фотографию тренера. Для военных учреждений это важно, а для родственников - тем более!
9
Старичок почерковед, сличив красно-синие линии в книжке и на записке, установил, что они тождественны по окраске и размеру. Микроскопическое исследование бумаги также показало их тождественность. Наконец, почерк на записке имеет ряд характерных признаков: слабое напряжение руки, извилистые нижние окончания штрихов, резко выраженную угловатость овалов. Теми же признаками отличался и почерк Румянцева.
Кроме того, сообщалось в заключении научно-технического отдела, на одном из чистых листов записной книжки художника эксперт Корнева, пользуясь лупой, обнаружила бесцветный вдавленный текст - "Пусть и Комаров поплачет", который оттиснулся от нажима карандашом в то время, как эти слова писались на верхней страничке. Этот текст она выявила особым фотографическим способом. При записной книжке находился химический фиолетовый карандаш, которым написали несколько строк. Эти строки и записку Корнева последовательно смачивала азотной, уксусной, серной кислотами и наблюдала одну и ту же реакцию. Химический состав карандаша Румянцева и автора записки совпадают.
Прочтя этот обличительный документ, Мозарин задумался: как мог художник, здравомыслящий человек, так открыто наводить на собственные следы? Может быть, он писал это в состоянии исступления? Или, что казалось невероятным, решил взять вину на себя? Но с какой стати? Это была тайна, которая требовала раскрытия. Иначе невозможно спокойно и уверенно продолжать следствие. Размышления капитана прервал телефонный звонок. Из бюро пропусков сообщили, что два раза приходил Румянцев и дважды Мозарин не отвечал на телефонный звонок. Сейчас гражданин Румянцев явился в третий раз. Капитан велел его пропустить.
Румянцев очень изменился: он осунулся, под глазами синели круги, лицо обросло жесткой бородой.
- Вы по поводу записной книжки? - спросил Мозарин.
- Нет, она мне не нужна, - тихо ответил Румянцев.
- Скажите, пожалуйста, - продолжал капитан, - вы не писали на отдельном листке этой книжки фразу: "Пусть и Комаров поплачет"?
- "Пусть и Комаров поплачет"? - переспросил художник и наморщил лоб. - Ах да, писал. А почему вас это интересует?
- Будьте любезны раньше ответить на мой вопрос.
- Пожалуйста! Это было в первый месяц замужества Оли. Она ни на шаг не отходила от мужа, даже редко выходила из комнаты. Нечего и говорить, что делалось со мною. От ревности и обиды я озлобился, поглупел и… нарисовал злой рисунок: Оля в образе легкомысленной дамочки бежит в раскрытые объятия какого-то человека, а в сторонке, не видя этого, стоит Комаров. В эти дни я минутами ненавидел Ольгу, она казалась мне ветреной, легко меняющей дружбу. Ненавидел Комарова… На тумбочке лежала записная книжка. Я взял ее и во всю страницу написал эти слова, злорадствуя и мысленно желая, чтобы Ольга обманула Комарова. Теперь я сознаю, как это было глупо… и мелко… даже подло… Дайте-ка мне книжку! - Румянцев протянул руку.
- Погодите! - остановил его капитан. - Кто видел эту запись в вашей книжке?
- Думаю, никто. Я послал рисунок Оле, под которым позже написал: "Пусть и Комаров поплачет"!
- А кто, кроме Комаровой, видел ваш рисунок?
- Мужу она не показывала.
- Это вам точно известно?
- Ну конечно. Иначе Петр не промолчал бы. А вот тетка Оли видела шарж. Я помню, она еще встретила меня на улице и стала бранить: как я смел издеваться над чистой любовью ее племянницы!
- Кто заходил в вашу комнату, когда вас не было дома?
- Соседка, Анна Ильинична. Этой зимой и Комаров.
- А он-то почему заходил?
- Когда я жил с ним, еще до его женитьбы, мы сложились и купили комод. В своих ящиках он хранил спортивные вещи. После женитьбы он не унес их к себе, иногда заходил даже в мое отсутствие, чтобы взять из комода ту или иную вещь.
- Где находилась записная книжка?
- Она все время лежала в комоде. Я ею не пользовался. Она очень толстая. Ее неудобно носить в кармане.
- Я вынужден оставить записную книжку у себя, - сказал Мозарин. - Она приобщается к делу.
- Пожалуйста, - ответил Румянцев и тихо добавил: - Я сегодня видел Олю. У меня сердце разрывается, поверьте… Вам известно, кто этот… этот зверь?
- Да!
- И он сознался? - еще тише спросил Румянцев.
- Нет еще!
- Простите! - пробормотал художник, судорожно дернулся и еле слышно произнес: - Можно идти?
Мозарин подписал пропуск. Художник пошел, еле передвигая ноги, спохватился, что забыл шапку. Взяв ее, он вторично сказал: "Простите!" - и вышел из комнаты.
Опять у Мозарина осталось то же впечатление, что и после первого допроса Румянцева: свидетель странно вел себя, может быть, утаивал важные для следствия показания. Капитан послал повестку тетке Ольги Комаровой, просил ее явиться завтра утром.
Мозарин пошел было в столовую Управления, но вспомнил об утреннем телефонном разговоре с матерью и сказал Байковой, что съездит домой.
Часа через два, возвращаясь в троллейбусе на службу, капитан снова и снова обдумывал, как провести допрос Комарова. Прежде всего это будет психологическая разведка. Она покажет, как воспримет тренер тот или иной вопрос, как он владеет собой и умеет ли вовремя найтись. Это подскажет, как вести допрос дальше. Главное - не давать волю своим чувствам, вовремя сдержать себя. И, пожалуй, надо притвориться простодушным и доверчивым: пусть Комаров думает, что Мозарин - молодой, неопытный следователь. Пусть Комаров вволю лжет, не надо ему мешать. Именно ложные показания и изобличат его.
Капитан набрал номер телефона, который дал ему Градов, и вызвал тренера. Тот сказал, что немедленно выезжает, и добавил, что его могли бы пригласить и раньше. Мозарин по его вызывающему тону почувствовал: преступник будет держать себя нагло.
Комаров, войдя в комнату, снял меховую куртку, бросил на стул, положил сверху кепи и сел. Он был в спортивном костюме из синей байки. Мозарин заметил, что шаровары потерты и на локтях заплаты. Значит, он умышленно надел этот костюм!
- Я прежде всего вынужден протестовать! - внушительно сказал Комаров. - Вы нашли мою жену, товарищ Мозарин! Вы были обязаны в первую очередь известить меня, меня!
- Я послал вам повестку, - спокойно ответил капитан, - но оказалось, что вы уехали в больницу.
- Хотел уехать. А вот сижу, работаю. Просвета не вижу. И потом, разве вы, специалисты своего дела, не могли разыскать меня?
- У нас тоже много работы, гражданин Комаров. Но, конечно, так или иначе - мы вручили бы вам повестку.
- Ну хорошо, - продолжал тренер, меняя тон. - А виновный, надеюсь, арестован?
"Вот как! Сразу берет быка за рога", - подумал Мозарин и уверенно объявил:
- Сегодня возьмем преступника под стражу.
- Прошу извинения, товарищ Мозарин. Как ваше имя, отчество? - Комаров заметно оживился.
- Михаил Дмитриевич, - ответил капитан.
- А вы, Михаил Дмитриевич, не скажете мне имя этого негодяя? Это не человек в коричневой шубе?
- Не имею права оглашать сведения, Петр Иванович, - ответил Мозарин, - но обещаю: вы первый узнаете, кто убийца вашей жены.
- А все-таки, Михаил Дмитриевич, затянули вы с его арестом.
- Нет, Петр Иванович! Дело очень сложное, надо иметь крепкие доказательства
- А вы их не имели?
- Теперь все доказательства налицо, но… не выяснены кое-какие мелочи, а ведь надо все выяснить до конца. Сообщаю это вам доверительно.
"Кажется, понемножку успокаивается", - подумал капитан.
- Разумеется! - подхватил тренер, кладя руки на колени. - Может быть, я помешал вам своим приходом? Ведь вам, - он почти усмехнулся, - надо выяснить кое-какие мелочи…
- Нет, что вы, Петр Иванович, - возразил Мозарин. - Наоборот, я думаю воспользоваться тем, что вы пришли.
- Сделайте одолжение, Михаил Дмитриевич.
Капитан медлил, постукивая пальцами по столу. Боясь расстроить тренера, он мягко спросил:
- Вы могли бы опознать одежду вашей жены?
- Да. А что?
Мозарин встал, подошел к шкафу, достал коричневую юбку Ольги Комаровой и положил ее на стол.
- Можете удостоверить, что это ее вещь?
Тренер посмотрел на юбку, пощупал материю и пожал плечами.
- Я помню, что полтора года назад жена шила себе костюм из такого материала. Но это материал очень ходовой. Фасон тоже обычный. Право, не знаю, как и ответить на ваш вопрос. Точно подтвердить, что эта юбка моей жены, не могу. - Он легким движением положил ее на место. - А где вы ее взяли?
"Играет неплохо", - подумал капитан и вслух сказал:
- На территории Покровского-Стрешнева.
- И больше там никаких вещей не нашли?
- А разве там должны быть и другие вещи? - быстро спросил Мозарин и поглядел в глаза Комарову.
- Не понимаю вашего вопроса, Михаил Дмитриевич, - учтиво ответил Комаров, смотря в глаза капитану. - Может быть, другие вещи я мог бы опознать точнее.
- Я хотел сказать, - пояснил офицер, - разве в Покровском-Стрешневе часто разбрасывают вещи?
- Ну откуда мне знать, Михаил Дмитриевич! - проговорил тренер, успокаиваясь. - Я ведь по горло занят спортом, гимнастикой…
- Погодите, - остановил его Мозарин, как будто что-то припоминая, - там нашли еще один предмет.
Капитан снова подошел к шкафу, вынул батистовый платочек и, не сводя глаз с Комарова, положил его на стол. Тренер взял платочек в руки, посмотрел на метку. Лицо его было спокойно.
- Это платок моей жены, - сказал он.
- Где она его носила, Петр Иванович?
- По большей части в нагрудном кармашке жакетки. Вот так, Михаил Дмитриевич! - И тренер сунул платочек в кармашек своей спортивной куртки.
- А зачем вы положили этот платочек в карман юбки? - спросил капитан тем же тоном.
- Я?! - воскликнул Комаров, настораживаясь. - Положил?
- А кто же, по-вашему? - строго спросил офицер и чуточку подался вперед. - Кто?
- Оля положила. Она шла к тетке в поселок. Был мороз. Она надела беличью шубу и не жакет, а вязаную кофточку. Уходя, взяла этот платок из кармана жакетки. Положила в карман юбки. Так я полагаю…
- Но этот платочек пропал из вашего шкафа как раз после исчезновения вашей жены.
- Чепуха!
- Нет, не чепуха. Комаров! - проговорил Мозарин. - Не чепуха! - Он снова быстро подошел к шкафу, вынул оттуда шлем и спортивные шаровары Комарова. - Ведь вы не станете отрицать, что это ваши вещи?
- Нет, не стану, - ответил тренер. - Я носил их полтора года назад. А с тех пор ношу костюм, который вы видите на мне.
- В этом костюме, а не в том, какой надет на вас, вы отправились в клуб имени Калинина?
- Нет! - почти закричал Комаров.
- Вы просили Анну Ильиничну этот костюм выстирать?
- Нет! - уже закричал тренер и тут же поправился: - Да. Просил. Он слежался в шкафу. Я хотел его подарить школьным ребятам.
- Неправду говорите! - резко сказал капитан, чувствуя, что преступник вот-вот сдастся. - Вы просили его выстирать потому, что на нем была кровь.
- Кровь? - переспросил Комаров и, как бы защищаясь, поднял руки. - Это моя кровь! Я в нем четыре года ездил на лыжах, на коньках. Не раз падал и разбивался.
Мозарин выхватил из ящика стола анализ пятен на спортивном костюме и шлеме Комарова, положил его перед тренером.
- Разбивались вы, а на костюме кровь вашей жены!
- Кровь Оли? - Комаров, потеряв самообладание, театрально схватился за голову. - Товарищ Мозарин! А не мог ли кто-нибудь, когда я ушел с женой, воспользоваться моим костюмом? Мы не запирали шкафа, а комнату всегда оставляли открытой.
- Комаров, вы плохо играете! - решительно произнес Мозарин, поднял трубку с рычага и, набрав номер комендатуры, вызвал к себе дежурного. Потом достал из папки ордер на задержание тренера и положил его на стол.
- Это возмутительно! - закричал Комаров, прочитав ордер. - Я не мог этого сделать! Я был в РОНО, в клубе, на лыжной…
- Где и сколько времени вы были, все точно проверено! - перебил его капитан. - Вы могли успеть это сделать.
- Нет! - снова закричал тренер. - Нет!.. - ударил он себя кулаком в грудь.
- Уведите задержанного! - приказал Мозарин возникшему в дверях дежурному.
…Только одна фраза Комарова осталась в памяти капитана: кто-то мог надеть его спортивный костюм, лежавший в шкафу. Без сомнения, тренер намекал на Румянцева. Но мог ли художник переодеться и догнать Ольгу Комарову? Правда, она заходила к своей подруге Кате Новиковой, но Катя и соседка Полина Ивановна видели Ольгу не с художником, а с человеком в коричневой шубе…
Докладывая Градову о заключении под стражу Комарова, Мозарин не стал подробно останавливаться на этом заявлении тренера, а решил предварительно все продумать сам. Зная, что предыдущую ночь капитан провел на службе, Градов предложил ему после допроса поехать домой и отдохнуть.
…Поздней ночью Румянцев позвонил полковнику Градову из телефонной будки бюро пропусков и попросил принять его по неотложному вопросу. Полковник предложил художнику прийти утром к Мозарину, но Румянцев настаивал на своем. Градов приказал выдать ему пропуск. Через несколько минут художник вошел в кабинет. Он тяжело дышал, глаза его бегали из стороны в сторону.
- Я совсем измучился, товарищ полковник! - сдавленным голосом проговорил он. - Я больше не могу! Я должен сознаться…
10
Румянцев положил шапку на стол, сунул в нее свой пропуск и тяжело опустился в кресло. Теперь при свете настольной лампы полковник заметил, что лицо Румянцева залито нездоровой бледностью. Темно-синяя жилка как бы вздыхала под кожей на его виске.
По тому, как художник говорил, - словно книгу читал, без лишних слов, - Градов понял: Румянцев долго носил в себе что-то и не может больше молчать. Не было оснований сомневаться в том, что он говорил правду, одну правду.
… Случилось это за день до отъезда Комарова в командировку, рассказывал он. Художник приготовил очередной рисунок для газеты, пошел на станцию, но по дороге вспомнил, что забыл выключить электрическую плитку. Он повернул обратно. Открыв дверь и войдя в коридор, он услыхал громкие голоса. Ольга говорила Комарову: "Или сам пойди и расскажи все о Семене Семеновиче, или я пойду и заявлю, что он - темная личность!" Комаров закричал: "Ты хочешь погубить меня!" До слуха художника донесся шум сдвигаемой мебели, потом крик Ольги. Румянцев рванул ручку двери и вбежал в комнату. Заламывая руки молодой женщине, разъяренный Комаров кричал, что убьет ее, если она посмеет хоть слово сказать о Семене Семеновиче. Едва тренер увидел Румянцева, как бросился на него и схватил за горло. "Подслушиваешь? - орал он. - Хочешь засадить меня, а себе взять Олю?!" У художника помутилось в глазах - он захрипел, но Ольга, собрав все силы, стала звать на помощь. Тогда тренер отпустил Румянцева.
- А соседка спала? - спросил Градов.
- Нет, она была в гостях.
- Вы говорите, что это случилось накануне отъезда Комарова в командировку? А точнее?
- Третьего декабря, вечером, между девятью и десятью часами, - ответил художник и, высказывая мучившую его догадку, прибавил: - А на следующий день к вечеру Оля пошла в поселок и не вернулась.
- Почему вы раньше ничего не сказали нам?
- Я думал, верил, что Оля жива. Может быть, решила удрать от Комарова, уехать куда-нибудь и оттуда написать товарищу Мартынову.
- Как же она могла уехать, не предупредив никого? Ни на службе, ни тетку, ни вас?
- Меня она предупредила. Утром четвертого декабря я встретил ее на кухне. Там никого не было. У Оли глаза опухли от слез. Я стал утешать ее. Она сказала, что ошиблась в Комарове и ее долг заявить о нем. Она объяснила, что вечером якобы пойдет к тетке, а на самом деле свернет на станцию, сядет в поезд и уедет к подруге. Оттуда она напишет обо всем подробное письмо товарищу Мартынову.
- Она сказала вам, к какой подруге поедет?