Это был бы подарок судьбы. Я так и сказала Андрею, потому что трястись час в электричке у меня сегодня не было сил. Мы договорились, что вечером он заедет за мной на работу, Стас и я отдали ему листочек с нашими данными, и он ушел.
– Значит, Хохлов и Боценко? – повторила я, сидя за столом в кабинете у Стаса (в надежде, что к его телефону еще не успели подключиться) и набирая номер канцелярии вице-губернатора.
Когда мне ответил вежливый женский голос, я представилась и попросила соединить меня с Николаем Ивановичем.
– К сожалению, Николай Иванович сейчас в Законодательном собрании. Что ему передать?
– Передайте, пожалуйста, что я жду его звонка.
– Обязательно передам, – заверила меня сотрудница канцелярии вице-губернатора.
Через десять минут Стас, которого я попросила посидеть "на телефоне" в моем кабинете, прибежал за мной и, явно волнуясь, сказал:
– Мария Сергеевна, там вице-губернатор звонит!
Я взяла трубку, и тот же приятный женский голос зажурчал:
– Мария Сергеевна? Соединяю с Николаем Ивановичем Заболоцким.
– Алло! – в динамике раздался не менее приятный мужской голос. – Мария Сергеевна? Рад тебя слышать, когда мы увидимся?
– Чем скорее, тем лучше, Коля, у меня беда, мне нужно с тобой поговорить.
– Я могу сейчас приехать на полчасика, ты будешь на месте?
– Ну конечно, ради такого высокого гостя я все отложу!
– Договорились.
Положив трубку, я попросила Стаса сходить в магазин за приличным кофе. Но даже самый дорогой кофе не мог скрасить убогого впечатления от наших битых чашек. Не могу понять почему, но в прокуратуре хорошая посуда долго не живет. Сколько мельхиоровых ложек растворилось в безднах нашей конторы, сколько приличных стаканов и чашек, принесенных из дома, бесследно исчезло, путешествуя из кабинета в кабинет! Я, со своим гуманитарным образованием, разобраться в этом феномене так и не смогла. Остается уповать на закон сохранения материи, сформулированный когда-то батюшкой Ломоносовым, и утешаться тем, что раз здесь убавилось, то в другом месте обязательно прибавится. Знать бы только, где это другое место… Вот и пришлось купить дешевенькие чашечки из пластмассы. Коллеги одобрили, а вот люди пришлые, особенно из тех, кто ведет возвышенный образ жизни, содрогаются.
Когда одну мою профессиональную удачу широко растиражировали по всем программам телевидения, мне неожиданно позвонил человек, который учился со мной вместе до третьего класса. Сказал, что увидел меня по телевизору, испытал тоску по детским годам и решил со мной встретиться. Я предложила ему приехать ко мне на работу и соответственно подготовилась: кофе, вкусное печенье и пластмассовые чашечки, тогда еще новые. С моей точки зрения, все выглядело очень авантажно. Когда бывший одноклассник вошел в кабинет, я поняла, что теперь он из другого социального слоя. Дорогой костюм, дорогая стрижка, дорогой парфюм, безумно дорогой букет, который он мне преподнес… Я ему предложила выпить кофе, он сел к столу, осторожно взял чашечку, оглядел со всех сторон и жалостливо сказал: "Это вы все время так? Какой кошмар…"
Так что придется вице-губернатору тоже в очередной раз пережить кошмар соприкосновения с суровой действительностью, но ничего, ему полезно будет на полчасика окунуться в простую жизнь.
Стас вернулся с самым дорогим кофе, который только нашел в окрестных магазинах, я попросила у него разрешения принять гостя в его кабинете, и гость не замедлил явиться. Два интеллигентного вида телохранителя остались в коридоре, а вице-губернатор вошел и самым душевным образом меня поприветствовал.
– Маша, я смотрю на тебя и поражаюсь: как ты в этом сумасшедшем доме умудряешься так прекрасно выглядеть? Все-таки ты очень красивый человек! – сказал он, целуя меня в щечку.
– Спасибо, Коля. Кофе будешь?
– Не откажусь! Что у тебя стряслось?
– Я развожусь с Игорем.
Мы подробно обсудили случившееся, но я, естественно, рассказала ситуацию, повлекшую разрыв, только в двух словах, упомянув лишь о беспочвенной ревности.
– Жалко мне Игоря, ему плохо придется, он небось уже раскаивается. – Сказав это, Коля испытующе посмотрел на меня.
– Мне тоже его жалко, поверь, и намного больше, чем тебе.
– Да, расстроила ты меня. Но я надеюсь, на наших с тобой взаимоотношениях это не отразится?
– Да нет, конечно.
– Ну ладно, не буду больше бередить твои душевные раны. Я ведь тоже хотел с тобой увидеться, по делу. Можно?
– Можно, можно, я еще вполне адекватна.
– Маша, – посерьезнел вице-губернатор, – я хочу тебя попросить об одном одолжении: не примешь ли ты к производству дело об убийстве Хапланда?
Я усмехнулась.
– Нет, Коля, спасибо за доверие, но я предпочитаю держаться подальше от высокой политики. Там, как я слышала, уже комитет работает?
– Да, создана межведомственная бригада – МВД, прокуратура, ФСБ, но возглавляет ее, неофициально конечно, полковник Арсенов. Он, кстати, спрашивал у меня твои координаты, что-то ему было нужно от тебя.
"Очень интересно, – подумала я, – полковник Арсенов отвлекается от расследования убийства века на второй день после его совершения и озабочен каким-то изъятым удостоверением?"
– Вы виделись?
– Да, он передал от тебя привет, очень приятный мужчина.
– Маша, а почему ты не хочешь принять участие в расследовании?
– Ты забываешь, что я рядовой следователь районной прокуратуры.
– Ну, не надо прибедняться! Твою фамилию весь город знает. Опыт у тебя огромный, соответствующий…
– Коля, я могу только повторить – спасибо за доверие, но я убеждена, что в бригаде специалисты не хуже меня, и я им ничем полезной быть не смогу. К тому же там ведь уже выработано основное направление расследования?
– Да, основная версия – убийство на почве личных отношений. Конечно, его деловые контакты проверяются, но оперативным путем, силами ФСБ.
– Ну вот видишь; так что это фарс, а не расследование. Более того, осмелюсь предположить, что убийство Хапланда будет раскрыто через пять-шесть месяцев, чтобы общественность еще не успела забыть об этом страшном преступлении и чтобы был выдержан приличествующий срок для демонстрации профессиональных возможностей ФСБ. Думаю, что убийцей окажется шизофреник со стажем, которому Хапланд в прошлом году в трамвае наступил на ногу, и тот затаил на него злобу.
По тому, как Заболоцкий насупился, я поняла, что меня занесло не туда.
– Извини, Коля, я так неуклюже пошутила. Мне все сейчас кажется в черном свете. Ты ведь понимаешь…
Коля оттаял.
– Конечно, Машенька, я понимаю. Значит, отказываешься?
– Не сердись, но там и без меня прекрасно справятся. Да и район как я брошу? У нас же Горчаков уходит на повышение, мне просто шефа жалко: я же одна дееспособная остаюсь. Коленька, если ты не смертельно на меня обиделся за мои неудачные шутки, могу я у тебя попросить содействия в одном служебном вопросе? Ты же с Асташиным, прокурором города, общаешься? Не мог бы ты намекнуть ему, чтобы он передал в наш район два дельца? Одно из другого района, а второе из следственной части. На их плечах теперь и Хапланд, они будут только рады отдать. А у меня кое-что вырисовывается по этим делам, было бы любопытно. А, Коля, поможешь?
– Ну что ж, жаль, что ты не хочешь помочь в расследовании актуального преступления. Но, несмотря на то что ты мне в моей просьбе отказала, я не буду брать реванш. Я тебе позвоню, напиши, какие дела тебя интересуют.
Вышколенные мальчики в коридоре молча вскочили и двинулись – один впереди шефа, другой замыкая шествие. Вице-губернатор, не оборачиваясь, прошел по коридору и скрылся за дверью, ведущей на лестницу. Как и не бывало его, только немытая чашка из-под кофе напоминала о визите небожителя на землю.
На душе было так худо, что хотелось броситься на пол, кататься, выть и стучать кулаками. Вместо этого я набрала номер телефона и сразу услышала веселый голос Горюнова:
– Я весь ухо, говорите!
– Здравствуй, Толик! – неоригинально ответила я на такое оригинальное приветствие.
Голос тут же поскучнел:
– Привет. Слушай, я занят немного, я тебе перезвоню, – и тут же отбой.
До конца дня он так и не перезвонил. Без пяти шесть я позвонила Машке, предупредить, что еду на дачу и не знаю, когда вернусь.
– Представляешь, Маха, Горюнов-то прячется от меня.
– А ты что думала? До него небось слух дошел, что ты теперь женщина свободная, он и испугался, что ты на него права предъявишь. А у него жена и двое детей.
– Если честно, то мне даже думать о нем противно.
– А зачем звонила?
– Сама не знаю. Все-таки любовник…
– Бывший, Маша, бывший, – жестко сказала подруга.
В дверь просунулась голова Синцова:
– Карета подана!
Каретой оказалась светло-зеленая "ауди", дверцу которой Синцов галантно распахнул передо мной.
– Откуда такая роскошь? – поинтересовалась я.
– Приятель одолжил. Говори куда.
Я объяснила Андрею, как ехать ко мне на дачу, и мы лихо понеслись за город, обгоняя всех остальных, едущих в этом направлении. Когда скорость выбилась за пределы моих представлений о безопасности, я робко пискнула, но Синцов, не глядя на меня, только пробормотал: "Держись, Маша!" и вырулил на тротуар, по которому поехал, не снижая скорости, чтобы обойти пробку из вереницы машин. Прохожие рассыпались в стороны. Наконец мы выскочили на пригородное шоссе, и мой пульс потихоньку пришел в норму. Я доложила Андрею, что о передаче дел в наш район позаботилась, и тут у меня мелькнула мысль, которая не давала мне покоя весь день.
– Послушай, – медленно начала я, – дело Шермушенко мы тоже в общую кучу?..
– Ну, в общем, да, – ответил он, не отрывая взгляда от дороги. – У меня такое впечатление, что его удостоверение получено как документ прикрытия.
– Шермушенко ведь был прописан в доме семь по улице Чащина…
– Может быть.
– А мы со Стасом в субботу выезжали на такой интересный труп, в лесу закопанный: явный бомжара, только разодетый как денди лондонский, и что интересно, тоже из дома семь по улице Чащина… Может, и это дело забрать? С ним будет легче: все-таки он на нашей территории был прописан, и тот район его с радостью нам спихнет. Мне почему-то кажется, что это не случайное совпадение, во всяком случае, проверить надо… Слушай, нам не сюда!
– Я знаю, – ответил Синцов, заворачивая в какой-то дачный поселок.
Мы подъехали к дому рядом с шоссе, Андрей остановил машину, вышел и открыл дверцу с моей стороны. Потом вошел в калитку, из дома выглянул парень в черной футболке и джинсах, в котором я, правда не сразу, узнала оперативника, работавшего с нами на закопанном трупе.
– Андрюша! – завопил он на все окрестности. – Наконец-то! Ну проходи, проходи! Да еще и не один! Как я рад вас видеть!
Не переставая бурно изливать радость по поводу нашего приезда, парень раскинул руки, навалился на Андрея, который стал хлопать его по спине. Обнявшись, они пошли в дом, и мне ничего не оставалось, как следовать за ними.
В доме они замолчали, деловито прошли к окну напротив двери, хозяин выглянул в окно, потом бесшумно выпрыгнул на мягкую травку, огляделся и, прошептав: "Чисто!", помог выбраться мне, а за мной вылез Андрей. Хозяин знаками велел нам пригнуться, и мы гуськом, согнувшись так, чтобы нас не было видно через окна с той стороны дома, где осталась машина, прошли вдоль всего строения, потом мимо огромной теплицы с огурцами, потом за сарай и через соседний участок вышли на параллельную улицу.
Хозяин передал Андрею ключи и показал на раздолбанные "Жигули", в которые мы с Андреем сели. Андрей стал заводить машину, а наш проводник, так же согнувшись в три погибели, вернулся в дом, и оттуда сразу же грянула музыка.
– Нич-чего не понимаю! – с интонацией братьев Колобков призналась я.
– Я же тебе говорил, что не совсем я по уши деревянный, – укоризненно заявил Андрей. – Мы с тобой вписались в серьезную тему, и чем все это может закончиться, одному Богу известно. Мы под колпаком; и неужели я их приведу к тебе на дачу, где у тебя ребенок?! Надеюсь, что мы от них оторвались. Костя должен принять меры, чтобы усыпить их бдительность. Поехали!
– Я с этим парнем выезжала в субботу на того самого закопанного, – сообщила я Андрею.
Он тут же повернулся ко мне со словами:
– Это удачно! Костику можно доверять, а если труп на его земле, он сможет нам помочь, не привлекая внимания. Он честный парень, а честных осталось так мало, что меня порой охватывает отчаяние. Поверишь, иногда боюсь коллегам что-нибудь рассказывать, а начальству – и подавно; кругом враги, и не подумай, что у меня мания преследования. Просто в милиции остались либо сумасшедшие фанатики, которых дустом посыпь, а они все равно будут работать, да еще и за вход приплачивать, либо ребята с коммерческим мышлением, которым все равно, на чем деньги делать. Ну, еще осколки застойной милиции, которые по инерции до пенсии дорабатывают. А про вашу гнилую контору даже говорить не хочется.
– Да у нас то же самое. Когда зональному прокурору дело по его запросу отправляешь, не знаешь, кто его читать будет – он или адвокат обвиняемого. Или еще лучше: у меня дело по обвинению профессионального киллера, он еще и наркоман, поэтому он и заказчика вломил по самое "не балуйся". А заказчик – человек со связями. Звонит мне тут мой бывший коллега, а ныне адвокат, и осторожненько так интересуется, не собираемся ли изменить этому заказчику меру пресечения. "Понимаешь, – говорит он мне, – человеку обещают решить вопрос о его освобождении через городскую прокуратуру, он уже начал деньги собирать, и немалые, но хочет быть уверенным, что заплатит деньги действительно за услугу, а не за случайность". Представляешь, какая наглость? Они еще уточняют, давать ли взятку! Еще бы письменный запрос прислали: "В связи с намерением дать взятку сообщите о планах следствия, чтобы не пропали деньги"!
А на следующий день звонит зональный и ставит в известность, что не усматривает оснований для продления срока содержания под стражей. Ну и что, что убийство? Если тебе городская прокуратура откажет в продлении срока, куда ты пойдешь? В Генеральную? Только поезд уже ушел, клиент уже на свободе.
И ваши тоже хороши. У нас в прокуратуре лежит материал на возбуждение: два владельца булочной поссорились и стали делить имущество, а пять на два не делится, как Лиса Алиса говорила, поэтому забили "стрелку" и приехали на нее с "крышами". Представляешь, к месту встречи подъезжают две милицейские машины, из одной вылезает первый бизнесмен, за ним "крыша" – патрульно-постовая служба, а из другой второй бизмесмен и его "крыша" – овошники. Хорошо, стрелять не начали.
– Как, кстати, этот ваш мальчик, стажер? Ему действительно можно доверять? Или он нам все провалит? – поинтересовался Андрей.
– Ну, в душу не залезешь, и пуд соли я с ним еще не съела, но похоже, что с ним все в порядке. Производит впечатление честного парня. Андрей, а я, по-твоему, честный человек? Раз ты согласился со мной работать?
– Да, думаю, что ты честный человек, – медленно ответил Андрей, и я пошутила:
– Мне что, обидеться, что ты так долго думал?
– Я не долго думал, а веско и уверенно отвечал. Единственное, что меня в тебе не устраивает, это твои отношения с Горюновым. Он плохой человек и тебя не стоит.
Я покраснела.
– Андрюша, это ты как дуэнья меня опекаешь или считаешь, что он может делу повредить?
– Конечно, если бы мы вместе не работали, меня бы твои сердечные привязанности не волновали, но Горюнов – негодяй и в интимной обстановке может что-нибудь из тебя выудить, какую-нибудь информацию.
– Успокойся, Горюнов уже в прошлом. А кстати, насчет Горюнова: ты ведь знаешь, что я изменяла мужу с ним. Какой же я после этого честный человек?
– Ну, Маша, это перебор. Я знаю, что ты взяток не берешь, информацию не продаешь, в разводки не вписываешься, ментов не презираешь. А с кем ты спишь, волнует меня только в аспекте работы по делу. Твоя женская честность меня абсолютно не трогает…
– То есть ты считаешь, что бывает честность – и женская честность? Осетрина второй свежести? Я могу изменять мужу направо и налево, но это не умаляет моих профессиональных достоинств? Так? Или, по-твоему, честь и совесть – качества для мужчин? А курица не птица?
– Что ты ко мне пристала? Я же сказал, что считаю тебя честным человеком. Что ты прямо как с цепи сорвалась?!
– Плохо мне, понимаешь?! И я пытаюсь для себя решить вопрос – могу я своему ребенку в глаза смотреть или нет. Можно ли быть хорошей матерью и изменять мужу. Можно?
– Не знаю, не думал. В конце концов, это личное дело каждого.
– Ты понимаешь, мой муж, когда мы с ним познакомились, мне доказывал, что если один из супругов изменяет, то виноват тот, кому изменяют. И еще говорил, что лучше жениться на интересной женщине, на которую обращают внимание другие мужики, чем на дурнушке, с которой хоть спокойно, но скучно. Иными словами, что лучше есть торт вдвоем, чем дерьмо в одиночку. А как только на мне женился, стал рассуждать с точностью до наоборот. Мой ребеночек как-то слушал-слушал его претензии ко мне – для кого я постриглась, зачем я на даче крашусь, – потом сказал: "Папа, я понял – ты хочешь, чтобы мама не ухаживала за собой, но хорошо выглядела, и чтобы на нее все смотрели, но никто не обращал внимания!" А еще знаешь, как он сказал однажды? Муж как-то за обедом до меня докапывался, докапывался, все ему не так, пока Бегемотик ему строго не заявил: "Папа, что ты все маму ругаешь? Раз женился на ней, то терпи!" Честное слово!
– Слушай, а почему Бегемотик?
– А, это старая история. Когда ему исполнилось полтора года, я вышла на работу, и в первый же день звонит плачущая мать, говорит, что ребенок проглотил кусок стекла. Я все бросаю, прыгаю в такси, мчусь домой.
В кресле лежит мать в полуобмороке, напившись валидола с реланиумом, а моя деточка спокойно играет на полу. Мать, едва оклемавшись, рассказывает, что разбилось блюдце и, пока она ходила за веником, ребенок съел осколок. Спрашиваю какой, мать показывает размеры куда больше всего блюдца. "Скорая помощь" уже вызвана… Я, пока ждала врачей, стала собирать осколки на пластилин, чтобы понять, какого не хватает. Оказалось, все до единого осколки в наличии. Спрашиваю ребенка: "Ты глотал кусок блюдца?" – "Глотал", – отвечает он и честными глазами на меня смотрит. "Зачем?" – спрашиваю. А он мне с гордостью говорит: "Потому что я бегемот!"
Тут у меня очень своевременно полились из глаз слезы, но мы уже подъехали к даче. Я сдавленным голосом попросила Андрея остановиться и выскочила из машины.
– Машенька? Вот уж не ждали! – радостно приветствовала меня мама, поднимаясь на крылечко с тазиком выстиранных ребенкиных вещичек. – Что это ты – плачешь?
Когда я поведала ей о печальных событиях, радости от моего приезда как не бывало. Мать поджала губы, помолчала, потом сказала своим жутким тоном (в жизни она не повысила на меня голос, но когда злилась, начинала говорить таким голосом, что у меня поджилки тряслись, и я на все была готова, лишь бы она со мной так не разговаривала):
– Ну что ж, дочь, ты человек взрослый, тебе жить. Только я тебя больше знать не хочу. Бедный Игорь терпел твои выходки, а ты плюнула ему в душу… Иди попрощайся с ребенком и уезжай, не могу тебя больше видеть. Пока…