2
У меня защемило под ложечкой. И сердце бешено заколотилось; я вдруг потеряла ощущение времени. И как-то отстранение подумала -а сколько прошло с того момента, как псих вошел в парадную? Наверное, минут пять; столько, сколько тратила обычно я сама на то, чтобы подняться на свой четвертый этаж с тяжелой сумкой и продуктами. Почему-то мне показалось, что псих, помимо своей душевной болезни, страдает еще каким-то физическим недостатком, из-за чего тащится по лестнице медленно, еле передвигая ноги. Наверное, это моя собственная психика притормозила мое ощущение времени, выстроив барьер перед паническим страхом, что вот сейчас маньяк-убийца подложит бомбу под дверь моей квартиры.
Потом выяснилось, что я тянула время, поддерживая беседу с психом, целых двадцать восемь минут.
Когда прозвучал звонок в дверь, я замерла и, по-моему, даже перестала дышать. И тем не менее, грохота на лестнице совсем не услышала в ушах так бухали сердечные толчки, что заглушали звуки окружающей среды. За эти двадцать восемь минут Горчаков успел поднять на ноги не только наших районных сыщиков, но и УБОП с ОРБ, и даже Федеральную службу безопасности, которая прислала свою антитеррористическую бригаду, на всякий случай. Для меня до сих пор остается загадкой, как им удалось так молниеносно просочиться на чердак, бесшумно спуститься в парадную, расположиться со своей амуницией этажом выше моей квартиры и рухнуть на лестничную площадку, как только террорист-самоучка поднял руку к звонку.
На этого урода посыпались толпы богатырей с автоматами, положили его на каменные ступени, пересчитали прикладами все ребра, подняли и поволокли вниз, в машину.
Но никто из них не догадался сообщить мне, что злодей взят. Я продолжала сидеть у телефона, с трубкой в руке, и умирать от страха за своих близких. Когда после продолжительного затишья раздался осторожный стук в дверь, я чуть не свалилась с дивана, и сердце, унявшееся было, снова подпрыгнуло к самому горлу. Свободной рукой я вцепилась в диванную подушку, - как в детстве у зубного врача цеплялась за ручку кресла, чтобы отвлечься от грядущей боли, - и вжалась всем организмом в диван. Как-то отстраненно, словно бы и не о себе, я подумала, что через несколько секунд все тут рванет, потому что псих, не дождавшись ответа, разозлится и подложит под дверь взрывное устройство. Конечно, неизвестно, насколько оно мощное, может, меня сразу не убьет, но квартиру разворотит, и где мы тогда будем жить?
Под дверью, между тем, заскреблись. Неужели он решил взломать квартиру? Выпустив из скрюченных пальцев край жесткой диванной подушки, я приподнялась было в направлении двери, но тут же кулем осела обратно: а что, если мои рассуждения для него не секрет, и он хочет подманить меня к выходу из квартиры, чтобы уж наверняка?..
Я прислушалась. На лестнице было тихо, но откуда-то раздавалось странное пиканье. Я не сразу поняла, что это - короткие гудки из телефонной трубки, которую я продолжала сжимать в руке. Господи, что бы это значило?!
- Маша… Маша… Открой, - раздался утробный голос из-за двери. Я почувствовала, как позвоночник пронзило тягучей болью, и у меня отнялись ноги. Вот сейчас он войдет в квартиру, а я даже не могу убежать от него. Словно в кошмарном сне, когда хочешь спастись бегством, а ноги не идут, и надо крикнуть о помощи, а горло сдавило…
- Маша, это я, Горчаков, - произнес утробный голос, и первое, что мне пришло в голову, - это что псих, как в сказке про семерых козлят, прикинулся моим другом и коллегой, чтобы усыпить мою бдительность.
- Да открой же ты, балда, - наконец рявкнули из-за двери совершенно горчаковским голосом, и я опомнилась.
Спазм в позвоночнике нехотя отпустил меня. На негнущихся ногах я поковыляла к двери, но доковыляв, перед тем, как открыть ее, все же прижалась к створке ухом.
- Маш, ну я это, - проговорил Горчаков уже тише, видимо, ощутив мое присутствие с той стороны. - Его уже увезли. Не бойся.
- А все проверили? - прохрипела я и сама поразилась, куда делся голос. Я бы и в самом деле не смогла крикнуть. - Бомбы нигде нету?
- Нету вроде, - Горчаков чем-то зашелестел. -Да он и не успел бы ничего положить, его сразу взяли, только он поднялся сюда. Ты бы это видела!..
Перекрестившись, что этого не видела, я все-таки припала к глазку. Да, это Горчаков пританцовывал на лестнице перед дверью, поглаживая кнопочку звонка. Не без внутренней дрожи я ему открыла.
- А где Сашка? - спросила я еще до того, как посторониться и впустить его в дом.
- Не волнуйся ты, я ему сразу позвонил, он твоего Хрюндика перехватил и у нас дома сидит. Хочешь, набери его? - и он протянул мне свой мобильный телефон.
Я с трудом набрала нужный номер непослушными пальцами. Представляю, каких усилий стоило Горчакову утащить моего мужа подальше от места происшествия; наверняка он рвался в бой.
- Ты бы знала, чего стоило его отсюда отправить, - подтвердил Лешка. - Всеми лапами упирался, но он все-таки человек грамотный, согласился не путаться под ногами.
- Але! - крикнул в трубку родной муж после первого же гудка. - Леша, как там?!
- Саш, это я, - проблеяла я в ответ, не узнавая собственного голоса. - С Лешкиного телефона. Как вы?
- Не волнуйся, Гоша при мне, - сразу доложил супруг, догадавшись, что меня в данный момент беспокоит больше всего. - Мы тут с ума сходим… Но раз ты с Лешкиного телефона, значит, всё?.. Порядок?
Горчаков некоторое время смотрел, как я беззвучно открываю рот, силясь что-то объяснить Сашке, после чего весьма бесцеремонно отобрал у меня телефон и четко доложил моему мужу обстановку.
- В общем, давайте подгребайте, - подвел он итог. - А я Машку отвезу в отдел, все равно ей заявление писать…
Судя по дальнейшему диалогу, мой муж что-то возражал Горчакову, но я была даже рада поехать куда-нибудь с Лешкой, только бы не сидеть в квартире в ожидании домочадцев, пусть даже в Лешкиной компании. Собственный дом еще представлялся мне опасным местом, надо было отвлечься.
В РУВД, куда мы прибыли с Горчаковым под ручку, царило небывалое оживление. Еще бы, скучные будни, состоявшие из заявок о квартирных склоках и об огнестрелах в "Мерседесах", к которым личный состав управления привык уже почти как к коммунальным дебоширам, - эти скучные рутинные будни были разбавлены героическим задержанием страшного маньяка, наехавшего не на кого-нибудь, а на следователя районной прокуратуры.
По этому поводу в дежурной части клубилось, все районное начальство при полном параде, а также собрались дежурные следователи, дознаватели и эксперты. На скамейках, бросив автоматы и вытянув ноги, расположились бойцы, штурмовавшие мою лестничную клетку, двое из них писали рапорта под диктовку начальника РУВД. Одновременно начальник РУВД руководил работой дежурной части, и оперативный Дежурный бойко тарабанил по телетайпу что-то про следователя Швецову и покушение на убийство при отягчающих обстоятельствах, я даже содрогнулась. Хлопнула дверь, и в коридор влетел старый друг Синцов, слегка запыхавшийся и растрепавшийся. Оглядевшись, он выцепил опытным глазом меня и Горчакова из этой праздничной тусовки и направился к нам.
- Маша, что случилось?
- Привет, - отозвалась я слабым голосом. - А тебя-то зачем из главка вытащили?
- Ну здрасьте, - он мотнул головой, - во-первых, мне как сказали, что на тебя покушение, я сразу сорвался, а потом, маньяки - это по моей части, ты же знаешь.
Мы с Горчаковым понятливо кивнули, синхронно, как китайские болванчики. Я знала. Синцов действительно был главный по маньякам всех цветов и фасонов. Еще ни один маньяк, попавший к нему в лапы, не устоял, кололись все, даже на те эпизоды преступной деятельности, о которых уголовному розыску еще не было известно. При этом Синцов еще ни одного маньяка, насколько мне было известно, пальцем не тронул. Зато разговаривал разговоры - часами. А то и днями, и неделями, если требовалось; кормил шоколадными батончиками, слушал про детские воспоминания, в общем, становился лучшим другом, а порой и нянькой.
Как-то я поздно ночью, дежуря по городу, вернулась в ГУВД с очередного выезда и по дороге в свою дежурную каморку заглянула к нему в кабинет, даже не надеясь застать его в такой час, просто так толкнула его дверь. Синцов оказался на месте, он прикладывал мокрое полотенце к воспаленному уху какого-то невнятного субъекта, сидевшего посреди кабинета на стуле, спиной ко мне. На мой недоуменный взгляд Андрей незаметно приложил палец к губам, и я тихонько прикрыла дверь. А Синцов через десять минут нарисовался в нашей дежурной каморке с пакетиком чая и, присев на край койки, объяснил, что я имела счастье лицезреть очередного задержанного маньяка, который пока разговаривать не хотел, в связи с чем был удостоен знакомством с замом начальника Управления уголовного розыска. Тот, энергичный молодой подполковник, с ходу засветил задержанному по уху и очень удивился, что подозреваемый после этого замкнулся и так и не начал отвечать на вопросы.
Дождавшись, когда нетерпеливый подполковник удалится к себе, Синцов сбегал в туалет, намочил полотенце и оказал задержанному первую помощь, приговаривая про себя, что с этим контингентом так нельзя, их надо аккуратно, не торопясь, окучивать, пока в глазах не зажжется жажда контакта. Моему вопросу, откуда у него, Синцова, столько терпения - окучивать этих презренных маньяков, с упорством золотоискателя дожидаясь от них крупиц правдивых показании, - Андрей удивился.
- А разве у тебя по-другому? - спросил он. - Ты ведь тоже по крупицам собираешь. Экспертизы там всякие, вещественные доказательства исследуешь…
- Ну ты сравнил. Одно дело - копаться в вещдоках, и совсем другое - залезать в душу маньяку.
- А то ты не залезаешь.
- Бывает, залезаю, - согласилась я. - Только избирательно. Я вот насильников не люблю, и с ними у меня контакта не бывает.
- А как же? - он с недоумением уставился на меня.
- А вот так. Расследую дело, и все. Назначаю экспертизы, предъявляю обвинение, подшиваю в корочку…
- И по душам не разговариваешь? - Не-а. Мне их душа неинтересна. Синцов пожал плечами. По его лицу было видно, что мыслями он погружен в своего маньяка - как там он.
- Ведь если знаешь, что он сотворил, возникает только одно желание, удушить его медленно и печально, - продолжала я. Если честно, я тогда устала после выезда, и у меня просто было плохое настроение. - А ты с ним сюсюкаешься…
- Да, - как-то неуверенно согласился Синцов. - Хочется удушить. Но потом. А сначала я про это забываю, одно только помню: что он мне должен все рассказать.
- А что этот, плюгавый, с мокрым ухом, сделал? - вскользь поинтересовалась я.
- Что? - рассеянно повторил Синцов. - Да трех девчонок убил. И закопал. Двух мы нашли, а где третья, пока не знаем. Но он скажет…
В конце концов так оно и вышло; но это уже совсем другая история.
А в этот раз Синцов взволнованно меня расспрашивал, сочувствовал, негодовал, а сам уже нетерпеливо косился в сторону лестницы, ведущей к отделу уголовного розыска, где наши опера трудились над задержанным. Наконец он почувствовал, что приличия соблюдены, и приплясывая, понесся по лестнице на третий этаж.
- Дорвался, - задумчиво произнес ему вслед Горчаков.
Я поддакнула. Начальник РУВД уже намекнул мне, что от меня тоже потребуется заявление, и я в уме прокручивала правовые определения деяния задержанного. Получалось не очень утешительно: мне уже было известно, что никаких предметов, изъятых из гражданского оборота, при нем не нашли. И в разговоре со мной по телефону он хоть и упоминал, что ему придется меня уничтожить, но говорил это крайне доброжелательным тоном, вежливо, и даже сочувственно. Поэтому покушение на убийство следователя прокуратуры Швецовой ему не пришить даже при большом уважении к Швецовой лично и ко всей прокуратуре в целом. Не говоря уже о том, что его умственная полноценность, а значит, вменяемость вызывала ба-альшие сомнения…
Хлопнула дверь, и в управление деловым шагом вошел наш новый прокурор района, в новенькой прокурорской форме, которая сидела на его плечистой мужественной фигуре неплохо. Да и вообще внешностью его бог не обидел; беда была в том, что его лицо с правильными чертами не имело никакого выражения. А может, это я придираюсь к нему, потому что не могу простить, что он занял место нашего обожаемого шефа, Владимира Ивановича, Правда, ухватив краем глаза сложную гримасу на лице друга и коллеги Горчакова, я поняла, что в своих эмоциях не одинока.
Прокурор между тем безошибочно определил местонахождение начальника РУВД, - видимо, по концентрации каких-то специфических начальственных флюидов, поскольку из коридора полковника Тубасова видно не было, и завернув в закуток дежурной части, долго и подробно с ним здоровался. Мы с Горчаковым переминались по другую сторону стеклянной перегородки, отделявшей дежурку от внешнего мира, и обменивались саркастическими замечаниями на тему поведения прокурора. Мимо нас-то - своих сотрудников - он прошел с бесстрастным видом, хотя вообще оказался здесь в такой час только из-за происшествия, случившегося со мной.
- Вот увидишь, сейчас поручкается с Тубасовым и придет выяснять, во сколько я с работы отвалила, - тихо сказала я Горчакову, и он согласно кивнул.
- И про меня тоже не забудет. Надо же, в кои-то веки поддался на твою провокацию, ушел пораньше, и на тебе! - в голосе Лешки слышалась горечь.
- Да ладно, ты-то можешь наврать, что сидел на рабочем месте.
- Да? - Горчаков с сомнением покачал головой. - А если он после шести по кабинетам шлялся? С инспекцией?
- Скажешь, что в туалет вышел. Да что я тебя учу…
Наконец прокурор вышел из дежурки в коридор и удостоил нас с Лешкой своим вниманием.
- Мария Сергеевна, вы во сколько с работы ушли? - начал он с места в карьер, сурово сдвинув брови.
- Как рабочий день кончился, так и ушла, - вяло ответила я. Совершенно не хотелось с ним собачиться, отстаивая свое конституционное право на отдых.
- Плохо, - констатировал прокурор. - Вы забыли, что рабочий день у: нас ненормированный?
Мы с Горчаковым молчали, слушая, что будет дальше.
- Я в курсе того, что с вами произошло, - продолжал он. - Напишите рапорт на мое имя. И вы, - обратился он к Горчакову, умудрившись даже не посмотреть при этом в его сторону. Укажите в рапорте, где вы были после восемнадцати.
- Зачем это? - возмутился Лешка. Я пихнула его в бок.
- Объясню, - тем не менее счел нужным ответить прокурор. - Вы ушли с работы так рано, не поставив меня в известность…
Горчаков недоуменно поднял брови. Безнадежно глядя за спину начальника, я увидела, как сверху спустились начальник убойного отдела Костя Мигулько с опером того же отдела; направившись было ко мне, они притормозили, разглядев рядом со мной прокурора района. Подмигнув мне, Костя достал пачку сигарет, и они с оперативником с наслаждением закурили, о чем-то тихо переговариваясь.
Понятно: в первом приближении они ситуацию с психом уже раскрутили и уступили место Синцову, который взялся за задержанного более плотно. Получив передышку, они пришли поделиться информацией со мной, но деликатно выжидали, пока я закончу разговор со своим начальником. Сейчас главное - не мешать Синцову, он что-нибудь из него выкрутит, пока псих еще тепленький после шокирующего захвата автоматчиками в камуфляже.
Перемигиваясь с начальником убойного отдела, я отвлеклась от прокурора, который как раз закончил разъяснять Горчакову порочность его ухода о работы сразу после окончания рабочего дня. Горчаков, слава богу, молчал; оправдываться тем, что время вне стен прокуратуры он провел не без пользы, организовав войсковую операцию по спасению коллеги от неминуемой смерти, было бессмысленно.
Разделавшись с Лешкой, прокурор обратил свое высочайшее внимание на меня.
- Вы, надеюсь, поняли, - строго сказал он, -что о возбуждении уголовного дела не может быть и речи. Я поговорил с начальником РУВД, все выяснил. Оружия никакого при нем не нашли, он просто шел к вам поговорить. Тем более, что вы сами его пригласили, - он значительно посмотрел на меня.
Краем глаза я заметила, что при этих словах Лешка напрягся и потемнел лицом. Я примирительно погладила его по рукаву, не сводя преданного взгляда с прокурора.
- Так что состава преступления в действиях этого… - прокурор на секунду замялся, вспоминая фамилию, задержанного, - этого Иванова не усматривается.
Я покорно молчала, слушая гладкую речь прокурора, а вот Горчаков все-таки взорвался.
- Значит, сама его пригласила, да?! - рявкнул он. - Состава не усматривается?! Приперся домой к следователю, угрожал ее взорвать или сжечь, и в этом состава нет?! Нет состава, получается?
Прокурор даже не вздрогнул, он спокойно смотрел на Горчакова ничего не выражающими глазами:
- Он не имел при себе ни взрывчатых веществ, ни оружия, и его высказывания носили демонстративный характер.
- Значит, нет состава покушения на убийство? - не унимался Горчаков. - А как насчет угрозы убийством?
- Угроза убийством реального характера не носила, и у вас, - прокурор глянул на меня, - не было оснований опасаться ее исполнения.
Юридически возразить против этого мне было нечего, хотя воспоминания о том, что я пережила, слушая по телефону откровения гражданина Иванова и ожидая его визита, до сих пор не давали расслабиться области солнечного сплетения.
- А как насчет хулиганства? - заикнулся Горчаков.
- Хулиганство, - прокурор бесстрастно начал излагать формулировку диспозиции соответствующей статьи Уголовного кодекса, - это грубое нарушение общественного порядка, выражающее явное неуважение к обществу…
- Все ясно, - невежливо прервал его Горчаков, хватая меня за руку и поворачиваясь спиной к непосредственному начальнику, - мы с тобой, Швецова, не общество, а так, слякоть.
- Я здесь не усматриваю даже состава административного правонарушения, - подтвердил прокурор, - и содержание субъекта в управлении внутренних дел более трех часов незаконно, я уже напомнил об этом начальнику управления. Личность его установлена, так что оснований ограничивать его свободу нет.
Горчаков истерически хохотнул:
- Личность установлена?! Поняла, Машка? Значит, Иванов этот - личность с правами. А мы с тобой, Швецова, тля без прав!
Мы с ним продолжали стоять спиной к начальнику. Я думала о своем - вспоминала, как несколько лет назад выезжала в коммунальную квартиру на труп сорокалетней женщины; они там всей квартирой боролись против местного дебошира, который всем отравлял жизнь, а она была самой активной, написала заявление в милицию, там возбудили дело и негодяя арестовали. Он просидел четыре благословенных для соседей месяца, а когда дело поступило в суд, тетушка-судья изменила ему меру пресечения на подписку о невыезде. Он освободился, пришел домой, постучал в дверь той самой соседке, и когда она, ничего не подозревая, открыла ему, всадил ей в живот тридцатисантиметровый клинок кухонного ножа. Она умерла сразу, на глазах у зятя и беременной дочери. Когда я допрашивала негодяя, меня больше всего поразило, что он был абсолютно трезв, то есть совершил это в здравом уме и твердой памяти. Интересно, судья хоть угрызения совести испытала, узнав об этом?..