Помимо этого, скоро должно было начаться это самое представление, и официантка сновала туда-сюда среди столиков, чтобы убедиться, что все заказали по две порции. Я неловко повернулся и нарочно сшиб локтем бутылку.
- Простите, - сказал я, когда она подошла ко мне. - Принесите мне вторую, ладно?
Она подняла бутылку с пола и принялась вытирать со стола. Ее белокурые волосы блестели, тело было крепким - видно, ей приходилось много работать физически.
- Так вы не хотите, чтобы кто-нибудь составил вам компанию?
- Не сейчас.
- Вот как?
- Перебьюсь как-нибудь.
- Здесь не место для неприятностей, милый, - тихо сказала она.
- А что, я похож на того, от кого могут быть неприятности?
- Много от кого могут быть неприятности. Вот от нашего хозяина - точно. Сама видела, как он для смеху нагревал зажигалкой прутья клетки с обезьянкой.
- Почему ты тогда здесь работаешь?
- Не взяли в монастырь, - ответила она и удалилась, унося поднос с напитками.
Вскоре в бар вошел накачанный мужчина, заказал бармену бутылку пива и принялся грызть арахис и болтать с одной из проституток. На нем были ковбойские сапоги лиловой замши, дорогие брюки кремового цвета, красновато-коричневая махровая майка с V-образным вырезом, а с шеи его свисала полудюжина золотых цепочек и медальонов. Свои длинные волосы он красил в светлый цвет и гладко зачесывал назад, как профессиональный борец. Он достал из кармана брюк сигареты и закурил, не переставая щелкать орешки. Меня он видеть не мог: я сидел слишком далеко, в баре царил полумрак, к тому же он не смотрел в мою сторону. Но я-то его хорошо видел, я сразу же узнал, хотя прежде никогда не видел в лицо.
У него была большая голова, бычья шея и живые зеленые глаза; когда он жевал орешки, у него очень заметно перекатывались желваки. Кожа вокруг рта была сероватой и шершавой, как наждачная бумага. Руки его были под стать всему остальному - пальцы-сосиски, запястья в узлах вен. Шлюха, с которой он разговаривал, курила сигаретку, наблюдая за отражением красного огонька в зеркале позади барной стойки; должно быть, ей хотелось казаться равнодушно-надменной, однако всякий раз, когда отвечала ему, ее голос снижался до шепота.
Его-то голос я слышал прекрасно: никогда не забуду этот гнусавый выговор; таким голосом не говорят, а приказывают. Вот и теперь он отчитывал девицу за то, что она слишком много пьет: его бар - не место, где каждая шлюха может накачиваться спиртным на халяву.
Ранее я сказал, что никакого плана у меня не было. Это не так. У каждого алкоголика всегда есть план; пусть глубоко в подсознании, он всплывет наружу, когда придет время.
Я соскользнул с обитого винилом стула. По пути я чуть было не отпил пива из бокала; в бытность пьющим я никогда не оставлял на столе недопитого. От старых привычек не так-то легко избавиться.
У входа к бильярдную я приметил прислоненный к стене кий и взял его в руки. Кий был тяжелый, сужающийся книзу. Я медленно двинулся в его сторону. Поначалу он не заметил меня, болтая с барменом и поедая арахисовые орешки. Тут взгляд его зеленых глаз остановился на моей персоне, он прищурился, словно оба его глаза соединяла некая пружинка на переносице, отряхнулся и уставился на меня.
- Ты на моей территории, ублюдок. Начинай - и ты проиграешь. Уйдешь - никто тебя не тронет.
Я молча подходил к нему все ближе и ближе. Я заметил, как изменилось выражение его глаз, он нагнулся за бутылкой, в карманах его зазвенели монетки, одна нога оперлась на подставку. Тут он понял, что уже слишком поздно, правая рука его поднялась, защищая лицо.
Это неправда, что зло - абстрактное понятие. Злодеяние всегда убийственно конкретно и от этого еще более отвратительно.
Ухватив кий двумя руками за заостренный конец, я с силой развернул его в воздухе, как бейсбольную биту; тяжелая рукоятка, тоненько свистнув, обрушилась на его переносицу. Послышался глухой удар; глаза его едва не вылезли из орбит, он рухнул на усыпанный окурками и арахисовой шелухой пол. Он лежал скрючившись, закрыв лицо руками; из-под его пальцев ручьем бежала кровь. Говорить он не мог, только дрожал всем телом. В баре воцарилась мертвая тишина; никто - ни бармен, ни проститутки, ни посетители, ни полураздетая мулатка-стриптизерша - не проронил ни звука. Застыв точно статуи, они неподвижно стояли в клубах сигаретного дыма.
Тут я услышал, что крутят телефонный диск, и вышел на улицу.
На следующее утро я вернулся в Нью-Иберия, прихватив с собой мотыля, дождевых червей и другой приманки. День выдался ясный и теплый, и свободных лодок у меня практически не осталось. Все время, пока я обслуживал посетителей, стоя за прилавком, я смотрел, не покажется ли машина шерифа, но дорога была пуста. В полдень я набрал номер рабочего телефона Майноса П. Дотрива.
- Мне нужно приехать к тебе. Есть разговор.
- Нет, тебе не следует показываться в Лафайете. Я сам приеду.
- Что так?
- Не думаю, что тебя там будут рады видеть.
Через час около станции притормозил автомобиль, он припарковал его неподалеку и направился ко мне, по привычке пригнувшись на пороге магазинчика. На нем были полотняные брюки, мокасины из блестящей кожи, светло-голубая спортивная рубашка и галстук в красную и серую полоску, с ослабленным у ворота рубахи узлом.
Его коротко постриженные светлые волосы сверкали на солнце. Он огляделся и с улыбкой обратился ко мне:
- Здорово тут у тебя.
- Спасибо.
- И что тебе здесь-то не сидится?
- Что будешь - кофе или шипучку?
- Не пытайся заговорить мне зубы. Ты у нас герой дня. Я даже на работу опоздал сегодня утром, мне ночью позвонили и рассказали о незабываемом ночном представлении в баре "Джунгли". Я же говорил тебе, что мы не занимаемся подобными вещами. Наше дело - бланки заполнять, сообщать этим засранцам об их правах и убеждаться, что им дали адвоката. Слышал, крови было столько, что пришлось тряпкой вытирать.
- На меня уже есть ордер?
- Он не стал писать заявление, хотя к нему в больницу и приходил помощник шерифа.
- Он хотя бы опознал меня?
- Да этого и не надо. Одна из его проституток записала номер твоей машины. Эдди Китс не любит иметь дело с законом, так что не беспокойся, никто к тебе с наручниками не явится. Но вот с лафайетскими легавыми тебе тоже лучше не связываться. Не очень-то приятно, когда в твоем округе появляется некто и начинает лупить людей кием по переносице.
- Сами виноваты. Надо было привлечь его, когда он мне по причинному месту врезал.
- У тебя нездоровый вид.
- Я плохо спал в последнее время. Так что претензии потом, ладно?
- Ну, знаешь... Я всегда знал, что от тебя всякого можно ожидать, но такого... Ты же его чуть не убил.
* * *
В магазин вошли два рыбака и купили приманку и дюжину бутылок пива. Я ссыпал деньги в старый кассовый аппарат.
- Давай-ка прокатимся, - предложил я ему.
Я оставил станцию на Батиста, и мы с Майносом побрели к моему пикапу. Солнце так и пекло.
- Я позвонил тебе сегодня не просто так, - сказал я. - Если тебе не нравятся мои методы, мне очень жаль. Но пойми: не я искал неприятностей, они сами меня нашли. Так что не стоит отчитывать меня в моем собственном магазине, на глазах у моего помощника и покупателей.
- Тоже верно.
- Я никогда раньше так не делал. Неприятное ощущение.
- Всегда трудно играть по чужим правилам. Но если уж ты и решился врезать кому-то кием по башке, то лучшей кандидатуры, чем Эдди Китс, и не придумаешь. Помнишь, я рассказывал, что он поджег проститутку? Так в его досье есть кое-что похуже. Вот, к примеру, год назад был похищен ребенок охраняемого свидетеля. Как ты думаешь, где мы его нашли?..
- Тогда почему вы его не уберете?
Он не ответил, только уставился на негров-рыболовов, сидевших на берегу залива.
- Уж не используете ли вы его как информатора?
- Мы не используем для этих целей убийц.
- Да ладно. Для вас все средства хороши.
- Гангстеров - никогда. Наше ведомство обходится без них. - Он смотрел мне прямо в глаза, на его щеках появились красные пятна.
- Так почему бы вам тогда не упечь его за решетку?
- Ты, наверное, думаешь, что на работе мы только самолетики пускаем. Вовсе нет. Мы делаем много такого, о чем ты даже не подозреваешь. Мы не охотимся за одним человеком, наша цель - накрыть как можно больше этих подонков одни ударом. Единственный способ это сделать - заставить одних давать показания на других. Надо потерпеть.
- Вы хотите добраться до Буббы Рока, так ведь? И поэтому собираете досье на все его окружение, а тем временем его молодчики разгуливают по округе с бейсбольными битами.
- Ничем тебя не проймешь. И вообще, зачем ты мне позвонил?
- Поговорить про Департамент по делам иммиграции.
- Послушай, я сегодня не завтракал. Давай остановимся где-нибудь и перекусим.
- Ты знаешь, что этот Монро из департамента вынюхивает что-то в окрестностях Нью-Иберия?
- Ну да, я про него слышал. Ты беспокоишься за девочку, что живет у тебя в доме?
Я ошарашенно уставился на него.
- У тебя есть удивительное свойство - все время попадаться нам на глаза. Останови-ка здесь, я правда хочу есть. Кстати, тебе придется меня угостить, я забыл дома бумажник.
Я остановился у небольшого заведения, мы уселись за деревянный столик. Негр-хозяин принес нам сэндвичи со свиной отбивной и рис с приправами.
- Так что там про департамент? - спросил Майнос.
- Я слышал, они арестовывали Ромеро и Дартеза.
- Ты-то откуда знаешь? - Он смотрел на бегавших неподалеку чернокожих ребятишек, но взгляд у него стал обеспокоенный.
- Сказал один новоорлеанский бармен.
- Не самый достоверный источник информации.
- Ничего подобного. Ты и сам прекрасно знаешь, что Дартез был связан с какими-то людьми из департамента, иначе зачем им тогда было похищать его тело?
- Что ты хочешь этим сказать?
- То, что департамент использовал этих ребят для контроля за действиями священнослужителей, способствующих незаконной переправке в страну нелегалов.
Он облокотился о крышку стола и стал наблюдать за негритятами, бросавшими бейсбольный мяч.
- А что еще твой приятель-бармен рассказывает про Ромеро?
- Больше ничего.
- А кто он, собственно, такой? Потолковать бы с ним.
- Бубба Рок спросил то же самое. Так что я полагаю, что этот парень в ближайшее время смоется из страны.
- Ну ты даешь. Теперь ты признаешься, что спровадил из города человека, обладавшего ценной информацией. Разреши спросить, как это так получается, что тебе рассказывают то, чего нам ни за что не узнать?
- Я приставил к его башке заряженный пистолет.
- А, ну да. Ты ведь многое узнал о процедуре допроса за время службы в новоорлеанском полицейском управлении.
- Тем не менее я прав, так ведь? Департамент использует их.
- Может быть, и так. Все равно это тебя не касается. Вот что. Мы, из Управления по борьбе с наркотиками, - славные ребята. Наша цель - засадить за решетку как можно больше этих подонков. Мы уважаем парней типа тебя, у которых самые благие намерения, да мозгов маловато. Но советую - не суйся в дела департамента, в особенности если у тебя в доме нелегал.
- Я смотрю, не любишь ты их.
- Мне на них наплевать. А вот тебе следует быть поаккуратней. Однажды я беседовал с высокопоставленным чиновником из службы по делам иммиграции и натурализации, в Белый дом парень метил. Так знаешь, что он мне сказал? "Если поймаете кого из департамента, чистить и жарить их вам придется самим". Так что вот.
- Звучит как очередная байка.
- Ты - прелесть, Робишо.
- Не хочу портить тебе аппетит, но тем не менее: тебе не кажется, что этот самолет затонул потому, что на борту взорвалась бомба? Кто-то хотел убить священника и бедных женщин, бежавших из Сальвадора, после той бойни, что мы там устроили.
- Так ты у нас спец по политике в Центральной Америке?
- Нет.
- Ты там вообще хоть раз был?
- Никогда.
- Ну вот и не говори глупостей.
- Ты просто не пробовал спрятаться от артобстрела в полуразрушенной деревне.
- Хватит пороть ерунду. Я тоже там был, приятель. - Кусок хлеба за его щекой напоминал напряженный желвак.
- Тогда не позволяй этим засранцам из департамента совать нос в твои дела.
Он отложил сэндвич на край тарелки, отхлебнул чая со льдом из своего стакана и задумчиво посмотрел на игравших в тени деревьев ребятишек.
- Ты никогда не задумывался, что с тобой пьяным легче, чем с трезвым? - спросил он. - Прости, я не то хотел сказать. Я тут вспомнил, что у меня в кармане рубашки завалялась кое-какая мелочь. Так что я сам заплачу за обед. Нет-нет, не настаивай. Встреча с тобой - одно удовольствие.
* * *
В церкви было темно, прохладно и пахло камнем, воском, водой и благовониями. Сквозь приоткрытую боковую дверь был виден сад, где мальчишкой вместе с другими ребятами я участвовал в крестном ходе в Великую Страстную пятницу. Как сейчас помню залитый солнцем сад, аккуратно подстриженную лужайку и клумбы желтых и пурпурных роз. В глубине сада в искусственном гротике журчал водопад и стояло каменное распятие.
Я вошел в исповедальню и стал ждать священника. Мы с ним знали друг друга уже двадцать два года, и я ценил его участие в бедах простых людей и за это прощал все - и его всепрощение, и нежелание осудить, - как он в свою очередь охотно отпускал мои немудреные грехи. Наконец он появился: это был крупный широкоплечий мужчина с круглой головой и бычьей шеей. В исповедальне стоял маленький настольный вентилятор с резиновыми лопастями, и ветерок слегка шевелил его волосы.
Я рассказал ему про Эдди Китса. Все: и то, как я набросился на него, как ударил кием по переносице, как он лежал на грязном полу, закрыв лицо руками, а между его пальцев сочилась кровь.
С минуту он молчал.
- Ты желал смерти этого человека?
- Нет.
- Уверен?
- Да.
- Ты бы смог сделать так еще раз?
- Нет, если он оставит меня в покое.
- Тогда забудь.
Я продолжал смотреть на него.
- Тебя все еще что-то беспокоит, Дейв?
- Да.
- Ты во всем признался. Не пытайся судить о том, правильно ты поступил или нет. Что сделано, то сделано. Пускай ты поступил дурно, но ведь это он тебя спровоцировал. Этот человек угрожал твоей жене. Неужели Всевышний не поймет тебя?
- Я сделал это не потому.
- Почему же?
- Я поступил так потому, что хотел напиться. Я все время хотел напиться, аж все нутро горело.
- Не знаю, что и сказать.
Я отворил боковую дверь и вышел в сад. Там пахло розами и цветущими деревьями, журчал водопад. Я присел на каменную скамью возле гротика и уставился на носки своих ботинок.
* * *
Вернувшись домой, я застал Энни в огороде; стоя на коленях, она пропалывала грядки с помидорами, бросая сорняки в ведро. На ней были джинсы и майка, ноги ее были босы, на лице выступили капельки пота. В то утро, еще в постели, я рассказал ей про Эдди Китса. Она ничего не ответила, только молча поднялась с кровати и отправилась на кухню готовить завтрак.
- Почему бы тебе не свозить Алафэр к своим канзасским родственникам? - спросил я, держа в руке стакан чая со льдом.
- С чего это? - На меня она не смотрела.
- Из-за этого Китса.
- Думаешь, он вернется?
- Не знаю. Иногда их достаточно припугнуть, и они отстанут, но, как будет в этот раз, я не знаю. Но рисковать не хочу.
Она набрала пригоршню сорняков и бросила их в ведро, лоб ее был испачкан землей.
- А пораньше нельзя было сказать? - Она по-прежнему не смотрела в мою сторону.
- Прости. Но тем не менее я все равно хочу, чтобы вы с Алафэр уехали.
- Не хочу показаться напыщенной, Дейв, но я никогда не принимаю решений касательно меня или моей семьи из-за подобных людей.
- Энни, это серьезно.
- Конечно. Для тебя. Ты пытаешься строить из себя крутого полицейского, да семья мешает. Вот ты и решил сплавить нас подальше от Луизианы.
- По меньшей мере, подумай об этом.
- А я уже подумала. Сегодня утром. Целых пять секунд. Даже не думай. - Она прошествовала мимо меня с полным ведром, подошла к овражку на краю участка и вытряхнула туда сорняки.
Вернувшись, она несколько минут серьезно смотрела на меня, потом вдруг рассмеялась.
- Дейв, это уже чересчур. По крайней мере, мог бы предложить нам съездить в Билокси или Гальвестон. Помнишь, что ты сказал, когда посетил Канзас? "Пожалуй, это единственное место в Америке, которому атомная война пошла бы на пользу". И после этого ты хочешь меня туда отправить?
- Ну ладно, поезжайте в Билокси.
- Не выйдет, сладенький. - Она направилась па задний двор, воинственно помахивая ведром взад-вперед.