Рённ надел очки и внимательно изучил пластмассовый значок на его белом халате. Там было указано:
- "Доктор Юэк Юкецетюрце".
- Н-да, - сказал он самому себе.
Спрятал очки и стал ждать.
VI
Палата имела пять метров в длину, три с половиной в ширину и почти четыре в высоту. Окраска была всюду почти одинаковая: потолок - грязно-белый, а оштукатуренные стены - неопределенного желто-серого цвета. Серо-белые мраморные плитки пола. Светло-серый переплет окна, такие же двери. На окне висели толстые шторы из бледно-желтого дамаста, а под ними тонкие белые хлопчатобумажные гардины. Кровать белая, пододеяльник и наволочки тоже. Тумбочка серая, стул светло-коричневый. Старая краска на мебели облупилась, а на неровных стенах пошла трещинами. Побелка на потолке отстала, местами проступили коричневые разводы - от сырости. Все было старым, но очень опрятным. На тумбочке стояла мельхиоровая ваза, а в ней семь чайных роз. Очки с футляром на пуговке, прозрачная пластмассовая коробочка с двумя маленькими белыми таблетками, небольшой белый транзистор, недоеденное яблоко и стакан, до половины наполненный светло-желтой жидкостью. На нижней полочке лежала стопка газет, четыре письма, записная книжка с линованной бумагой, блестящая шариковая ручка со штифтами четырех цветов и несколько мелких монет, точнее говоря, восемь достоинством в десять эре, две по двадцать пять и шесть в одну крону. В тумбочке было два выдвижных ящика. В верхнем лежало три уже использованных носовых платка, мыло в синей пластмассовой мыльнице, зубная паста, щетка, маленькая бутылочка с лосьоном для бритья, пакетик с таблетками от кашля и кожаный несессер со щипчиками, ножницами и пилкой для ногтей. В нижнем обнаружили бумажник, электробритву, марочный блок, две трубки, кисет с табаком и использованную открытку с изображением стокгольмской ратуши. Через прямую спинку стула было перекинуто несколько носильных вещей, как-то: серый халат из бумажной ткани, брюки того же цвета и качества и длинная, до колен, белая рубашка. Носки и кальсоны лежали на сиденье, а перед кроватью стояла пара шлепанцев. На крючке у дверей висел халат бежевого цвета.
Только один цвет в этой комнате выпадал из общей цветовой гаммы - неправдоподобно, немыслимо красный цвет.
Убитый лежал на боку, между окном и кроватью. Горло у него было перерезано с такой силой, что голова запрокинулась почти под прямым углом, левая щека была прижата к полу. Язык вывалился в зияющий разрез, а расколотая вставная челюсть торчала из рассеченных губ.
Вероятно, когда он падал навзничь, из перерезанной шейной артерии ударила мощная струя крови. Отсюда и пурпурно-красная полоса наискось через кровать, отсюда и капли крови на вазе и на тумбочке.
Рана же в подреберье объясняла, почему рубашка пропитана кровью и откуда натекла лужа, окружавшая тело. Поверхностный осмотр свидетельствовал о том, что убийца одним ударом рассек печень, желчные протоки, желудок, селезенку и солнечное сплетение, а кроме того, брюшную артерию.
Практически вся кровь вытекла из тела за какие-нибудь несколько секунд. Кожа была иссиня-белой и казалась почти прозрачной там, где она вообще была видна, то есть на лбу, частично на голенях и на ступнях.
Рана в подреберье имела двадцать пять сантиметров в длину. Края ее широко разошлись; поврежденные органы вывалились в разрез.
Практически убитый был просто-напросто разрезан пополам. Даже для людей, которые по долгу службы должны посещать места ужасных и кровавых преступлений, зрелище было из ряда вон.
С тех пор как Мартин Бек переступил порог комнаты, на лице его не дрогнул ни один мускул. Случайный наблюдатель мог бы подумать, что для него все это обычное дело. Сперва сходить с дочерью в ресторан поесть, выпить, приехать домой, повозиться с моделью клипера, лечь в постель с книгой. А потом вдруг пуститься в путь, чтобы осмотреть искромсанное тело комиссара полиции. Хуже всего, что Мартин и сам так думал. Он никогда не терял контроля над собой и своего напускного хладнокровия.
Сейчас было без десяти три часа ночи, а Мартин Бек сидел на корточках возле кровати и спокойно, оценивающим взглядом изучал труп.
- Да, это Нюман, - сказал он.
- Похоже, что так.
Рённ разбирал вещи на тумбочке. Внезапно он зевнул и в полном сознании своей вины прикрыл рот ладонью.
Мартин Бек бросил на него быстрый взгляд и спросил:
- А хронометраж у тебя хоть какой-нибудь есть?
- Есть, - ответил Рённ.
Он достал блокнот, где у него было что-то записано убористым почерком, надел очки и стал монотонно читать.
- "Сестра открыла двери в два часа десять минут. Она не видела и не слышала ничего подозрительного, а просто шла с обычным обходом, поглядеть, как себя чувствуют больные. Нюман был уже мертв. Она набрала номер полиции в два часа одиннадцать минут. Радиопатруль получил сигнал тревоги в два часа двенадцать минут. Они находились на Оденплан и ехали оттуда не то три, не то четыре минуты. В два часа семнадцать минут они доложили уголовной полиции о случившемся. Я пришел в двадцать две минуты. Позвонил тебе в двадцать девять. Ты прибыл без шестнадцати три".
Рённ взглянул на свои часы.
- Сейчас без восьми три. Когда я пришел, Нюман был мертв от силы полчаса.
- Это сказал врач?
- Нет, это я говорю. Вроде как мое заключение. По температуре тела… Свертыванию крови…
Он умолк, словно решив, что с его стороны было дерзостью делать собственные заключения.
Мартин Бек задумчиво тер переносицу большим и указательным пальцами правой руки.
- Очень быстро все произошло, - наконец проговорил он.
Рённ не отозвался. Вероятно, думал о чем-то другом. Немного спустя он заметил:
- Так ты понимаешь, почему я тебя вызвал? Не потому, что…
Он замолчал. Он явно затруднялся высказать свою мысль.
- Не почему?
- Не потому, что Нюман был полицейским комиссаром, а… вот поэтому.
Он сделал неопределенный жест в сторону трупа и сказал:
- Его попросту зарезали, как скотину.
Немного помолчав, он добавил:
- Я думаю, тот, кто его убил, был абсолютно невменяем.
Мартин Бек кивнул.
- Да, - сказал он. - Похоже на то.
VII
Мартину Беку вдруг стало как-то не по себе. Это ощущение было смутным, взялось непонятно откуда и походило на внезапную усталость, когда двадцать раз перечитываешь одно и то же место, а сам того не замечаешь.
Ему пришлось сделать некоторое усилие, чтобы прийти в себя и собрать ускользающие мысли.
Но рядом с подступающей слабостью было и что-то другое, от чего он не мог отделаться.
Это было предчувствие опасности.
Предчувствие близкого несчастья. Чего-то такого, что нужно предотвратить любой ценой. Но он не знал, что предотвращать, и уж совсем не знал как.
У него и раньше возникало такое ощущение, хотя и в очень редких случаях. Коллеги подсмеивались над его интуицией.
Служба полицейского основана на здравом смысле, отработанных навыках, упорстве и систематичности. Справедливо, что много сложных и запутанных дел удалось распутать благодаря случайности, но столь же справедливо и другое: что случайность есть понятие растяжимое и не следует ее смешивать со слепым везением. При расследовании преступления задача состоит в том, чтобы сплести из случайностей как можно более густую сеть. А уж тут опыт и усердие играют бóльшую роль, чем гениальные озарения. Хорошая память и обычный здравый смысл ценятся выше, чем блеск интеллекта.
Интуиции нет места в повседневной работе полицейского.
Интуицию даже нельзя считать одним из качеств полицейского, как астрологию или френологию нельзя считать наукой.
И, однако, она существует, как ни прискорбно Беку это признавать, и в его практике бывали случаи, когда интуиция выводила его на верную дорогу.
Хотя в данном, конкретном случае его настроение можно было с таким же успехом объяснить причинами более простыми, более очевидными и более доступными.
Например, Рённ.
Мартин Бек предъявлял высокие требования к тем людям, с которыми ему приходилось работать вместе. А виноват в этом был Леннарт Колльберг, вот уже много лет его ближайший помощник, сперва при стокгольмском муниципалитете, а затем в старой уголовной, в Вестберге. Колльберг был для Мартина Бека надежнейшим напарником, а, кроме того, он был человеком, который забивал лучшие мячи, задавал наводящие вопросы и подбрасывал нужные реплики.
Но сегодня Колльберга рядом не было. Скорей всего Колльберг просто спит в своей постели, и нет сколько-нибудь уважительных причин его будить. Во-первых, это будет не по правилам, а во-вторых, оскорбительно для Рённа.
Мартин Бек ждал от Рённа каких-то действий или, по крайней мере, слов, которые показали бы, что и тот чувствует опасность. Он ждал каких-то высказываний, которые можно будет опровергнуть или, наоборот, подтвердить.
Но Рённ так ничего и не сказал.
Вместо этого он занимался своим делом спокойно и буднично. Пока что вести расследование надлежало ему, и он делал все, что от него требовалось.
Пространство под окном было огорожено веревками и вешками, подъезжали машины, включались прожекторы. Свет их прощупывал весь участок, а овальные белые пятна от полицейских фонариков прыгали по земле, как вспугнутые мальки на отмели, когда кто-нибудь войдет в воду.
Рённ просмотрел все содержимое тумбочки, так и не найдя ничего, кроме предметов личного обихода и нескольких писем в том нелепо бодряческом духе, в каком здоровые люди обычно пишут больным, у которых подозревают серьезную болезнь. Штатский персонал из пятого участка обследовал прилегающие палаты и холлы, также не найдя ничего достойного внимания.
Так что, если Мартин Бек хотел выяснить какие-нибудь особые обстоятельства, ему следовало задавать вопросы и при этом формулировать их ясно и отчетливо, чтобы между ними не возникало недоразумений.
Дело в том, что Мартин Бек и Рённ плохо срабатывались, о чем оба давно уже знали и поэтому избегали работать на пару.
Мартин Бек был не слишком высокого мнения о Рённе, последний об этом догадывался, и это немало способствовало развитию в нем комплекса неполноценности. Со своей стороны, Мартин Бек в неумении наладить контакт видел доказательство собственной слабости, и это сковывало его по рукам и ногам.
Рённ достал старую верную сумку криминалиста, закрепил кой-какие отпечатки пальцев, наложил пластик на некоторые следы в палате и за окном, то есть позаботился, чтобы детали, которые могут понадобиться в ходе следствия, не пропали от естественных причин или по чьей-то небрежности. Прежде всего это касалось следов.
Мартин Бек был простужен, как уже не в первый раз с начала года. Он чихал, сморкался, долго и надрывно кашлял, но Рённ никак не реагировал. Ни звуком. Не сказал даже "будь здоров". Правда, такие нежности были не в его духе, да и само выражение не входило в его лексикон. А мысли свои - если он при этом что-нибудь думал, - мысли свои Рённ держал при себе.
Так что понимать друг друга без слов они не умели, поэтому в какую-то минуту Мартин Бек счел себя обязанным спросить:
- Старое у них это отделение, верно?
- Верно, - ответил Рённ. - Послезавтра его освободят, то ли перестраивать собираются, то ли займут под что-то другое. А пациентов переведут в новые палаты, в главный корпус.
Мысли Мартина Бека тотчас сменили направление, и немного спустя он сказал, обращаясь больше к самому себе:
- Интересно, чем это он его чикнул, мачете или самурайским мечом?
- Ни тем, ни другим, - ответил Рённ, вернувшийся в эту минуту со двора. - Мы обнаружили орудие убийства. Оно лежит в саду в четырех метрах от окна.
Они вышли посмотреть.
При ослепительном свете прожектора Мартин Бек увидел на земле орудие убийства с широким клинком.
- Штык, - сказал Мартин Бек.
- Вот именно. От карабина системы "маузер".
Карабин шестимиллиметрового калибра был типичным военным оружием. Раньше им широко пользовались, главным образом в артиллерии и кавалерии. Теперь этот образец устарел и вычеркнут из интендантских списков.
Все лезвие было покрыто запекшейся кровью.
- А можно закрепить отпечатки пальцев на такой рукоятке?
Рённ пожал плечами.
Каждое слово из него надо было вытягивать клещами, ну, если не клещами, то, во всяком случае, путем словесного нажима.
- Оставишь его лежать до утра?
- Да, - ответил Рённ. - Так, пожалуй, разумнее.
- Я бы поговорил с семьей Нюмана, и чем скорей, тем лучше. Как ты думаешь, удобно беспокоить его жену в такую рань?
- Думаю, что удобно, - ответил Рённ без особой уверенности.
- Так или иначе, без этого не обойдешься. Поедешь со мной?
Рённ пробормотал что-то неразборчивое.
- Ты о чем? - спросил Бек, сморкаясь.
- Фотографа сюда надо, - ответил Рённ. - Непременно.
Казалось, ему все это до смерти надоело.
VIII
Рённ пошел к машине, сел на водительское место и подождал Мартина Бека, который взял на себя неприятную миссию позвонить вдове.
- Ты что ей сказал? - спросил он, когда Мартин Бек сел рядом.
- Я только сказал, что ее муж умер. Судя по всему, у него была серьезная болезнь, и мой звонок не явился для нее полной неожиданностью. Хотя она не могла понять, при чем тут полиция.
- Ну и как она? Потрясена?
- Само собой. Она хотела схватить первое попавшееся такси и ехать в больницу. Я передал трубку врачу, надеюсь, ему удастся уговорить ее никуда покамест не ехать.
- Правильно сделал. Вот если она его увидит, она и впрямь будет потрясена. Хватит и того, что ей придется выслушать наш рассказ.
Рённ ехал по Далагатан в сторону Оденгатан, то есть в северном направлении. Перед стоматологическим институтом стоял черный "фольксваген". Рённ кивком указал на него и промолвил:
- Мало ему поставить машину где не положено, так еще и на тротуар залез. Его счастье, что мы не из автоинспекции.
- Вдобавок он был пьян, иначе бы этого не сделал, - сказал Мартин Бек.
- Или она, - возразил Рённ. - Даже наверняка это была женщина. А уж женщина за рулем…
- Типичный образчик шаблонного мышления. Услышала бы тебя моя дочь. Она бы тебе прочитала лекцию.
Машина свернула на Оденгатан, мимо церкви Густава Вазы и Оденплан. На стоянке было два такси со знаком "свободен", а перед светофором у Городской библиотеки желтая подметальная машина с оранжевой мигалкой на крыше дожидалась свободного проезда.
Мартин Бек и Рённ ехали молча. Возле Свеавеген они обогнали подметальную машину, которая с ревом уползала за угол; у Высшего коммерческого училища они повернули налево, на Кунгсгатан.
- Ах, черт подери! - вдруг с сердцем сказал Мартин.
- Да, - сказал Рённ.
И снова в машине воцарилось молчание. Когда они пересекли Биргерярлсгатан, Рённ сбавил скорость и начал искать нужный номер. Отворилась калитка напротив Гражданского училища, из нее высунулся молодой человек и поглядел в их сторону. Не давая калитке закрыться, он ждал, пока они ставили машину и переходили улицу.
Подойдя поближе, они увидели, что молодой человек гораздо моложе, чем казался издали.
Ростом он вымахал почти с Мартина Бека, но лет ему можно было дать от силы пятнадцать.
- Меня зовут Стефан, - сказал он. - Мама ждет вас.
Они поднялись вслед за ним на второй этаж, где одна дверь была приотворена. Через гардеробную и холл мальчик провел их в комнату.
- Пойду за мамой, - пробормотал он и вернулся в холл.
Озираясь по сторонам, Мартин Бек и Рённ стояли посреди комнаты. Комната выглядела очень нарядно. В дальнем ее конце было устроено подобие гостиной из мебели сороковых годов - дивана, в тон ему трех кресел светлого лакированного дерева с пестрой кретоновой обивкой и, наконец, овального стола того же дерева. На столе лежала белая кружевная салфетка и стояла хрустальная ваза с красными тюльпанами. Оба окна гостиной выходили на улицу, за белыми тюлевыми гардинами стояли в ряд ухоженные растения в горшках. Одна из коротких стен была закрыта книжными полками красного дерева. Они частью были заставлены книгами в кожаных переплетах, а частью - сувенирами и всякими украшениями. Маленькие полированные горки с хрусталем и серебром стояли тут и там, черное пианино довершало меблировку. На пианино выстроились семейные портреты в рамках. На стенах висело несколько натюрмортов и пейзажей в резных позолоченных рамах, с потолка свисала хрустальная люстра, а под ногами лежал пурпурно-красный восточный ковер.
Мартин Бек досконально изучил комнату, слушая приближающиеся шаги. Рённ тем временем подошел к книжной полке и с явным неодобрением разглядывал медный олений колокольчик, одна сторона которого была украшена пестрой картинкой, изображающей карликовую березку, оленя и лопаря, и надписью "Арьеплуг" витиеватыми красными буквами.
Фру Нюман вошла в комнату вместе с сыном. На ней было черное шерстяное платье, черные чулки и туфли. В руках она сжимала белый носовой платок. Глаза у нее были заплаканные.
Мартин Бек и Рённ назвали себя. Судя по всему, она никогда не слышала их имен.
- Садитесь, пожалуйста, - сказала она и опустилась в одно из пестрых кресел.
Когда мужчины тоже сели, она посмотрела на них с отчаянием.
- Что же все-таки случилось? - спросила она слишком высоким голосом.
Рённ достал носовой платок и начал вдумчиво, со знанием дела прочищать свой красный нос. Но Мартин Бек и не ждал от него большой помощи.
- Если у вас есть дома что-нибудь успокоительное, ну, какие-нибудь таблетки, мне думается, вам следовало бы принять одну или две, - начал он.
Мальчик, сидевший на стуле перед пианино, встал.
- У папы есть… Есть коробочка мепробамата в ванной, в аптечке. Принести?
Мартин Бек кивнул, мальчик пошел в ванную и вернулся с таблетками и со стаканом воды. Мартин Бек взглянул на этикетку, высыпал две таблетки в крышку коробочки, фру Нюман послушно приняла их и запила глотком воды.
- Благодарю, - сказала она. - А теперь будьте так любезны, объясните мне цель своего визита. Стиг мертв, и мы не в силах что-либо здесь изменить - ни вы, ни я.
Она прижала платок к губам и произнесла придушенным голосом:
- Почему мне не разрешили приехать к нему? В конце концов, это мой муж. Что они с ним сделали? Этот доктор… он такой странный…
Сын подошел к матери, сел на подлокотник ее кресла и обнял ее за плечи.
Мартин Бек повернулся так, чтобы сидеть лицом к лицу с женщиной, бросил взгляд на Рённа, помалкивавшего в уголке дивана, и сказал:
- Фру Нюман! Ваш муж умер не от болезни. Кто-то пробрался к нему в палату и убил его.
Женщина воззрилась на Мартина, и он увидел, что прошло несколько секунд, прежде чем до нее дошел смысл его слов. Она опустила руку со стиснутым в ней носовым платком, прижала ее к груди, побледнела.
- Убил? Его кто-то убил? Ничего не понимаю.
У мальчика побелели крылья носа, он еще крепче обхватил плечи матери.
- Кто? - спросила она.