- За Людмилой, правда, немножко ухаживал Юрий Сергеевич Петухов. Он, по-моему, даже собирался делать ей предложение, но… Мы не считаем нужным вмешиваться в личную жизнь дочери…
Она вдруг сделала плачущее лицо.
- Боже, кто способен руководить детьми двадцатого века! Они так самостоятельны…
Прохоров готов был рассмеяться. "Немножко ухаживал Юрий Сергеевич" - это значило, что приходил каждый вечер; "Собирался делать предложение" - значило, что технорук и Людмила решили пожениться; "Мы не вмешиваемся в интимную жизнь дочери" - это значило, что жестокой рукой направляли ее поступки. Конечно, жена Гасилова не догадывалась о том, что Столетов мог услышать в телефоне ее диктующий голос, но она, если бы дала себе труд подумать, если бы на секунду потеряла вальяжность, могла бы сообразить, что ее наглая ложь позволяла Прохорову получать правдивые сведения, так как ему надо было только отнимать отовсюду частицу "не". Не говорила - значит, говорила, не думала - значит, думала, не любила - значит, любила.
- Ах, как врут календари! - печально сказал Прохоров и поглядел женщине на кончик носа. - Думаю, что и Юрий Сергеевич лжет, когда говорит о том, что именно вы, Лидия Михайловна, сказали: "Евгений Столетов не может быть мужем моей дочери. Он никогда не сделает карьеры, и поэтому моя дочь будет всю жизнь лишена материального благополучия!"
- И это ложь! - по инерции быстро ответила женщина. - Юрий Сергеевич, наверное, как-то не так понял меня…
Прохоров действовал в чрезвычайной обстановке молниеносно.
- А какие слова Юрий Сергеевич мог истолковать превратно? - спросил он энергично. - Первую часть вашей фразы или вторую?
Ее лицо вытянулось, посерело. Ей ли было тягаться с капитаном Прохоровым, придумавшим в момент озарения наглую ложь с фразой, якобы переданной ему техноруком? А уж разделение предполагаемой фразы на первую и вторую части вызвало у Гасиловой такое замешательство, что он с наслаждением потребовал:
- Отвечайте, пожалуйста, Лидия Михайловна!
Она смятенно пробормотала:
- Но ведь Женя действительно всегда ссорится с начальством, не умеет ладить с людьми…
Прохоров спокойно огляделся. Было жарко и душно, пыльно и желто; было обыкновенно. Сидел на заборе помертвевший от зноя петух, валялись ногами вверх куры. "Надо быть умеренным!" - подумал Прохоров. Если в чем и таилась опасность этой женщины, так это в обыкновенности.
- Спасибо, Лидия Михайловна! - вежливо поблагодарил Прохоров. - Технорук Петухов с начальством не ссорится, и, несомненно, ваша дочь будет ходить с брильянтовым перстнем на пальце… Спасибо! Огромное вам спасибо!
Гасилова стояла перед капитаном уголовного розыска с постаревшими губами. Она не могла еще понять, чем опасно ее нечаянное признание, но чувствовала приближение катастрофы, у нее было такое ощущение, словно кто-то в разбойную темную полночь подпиливал несущие столбы ее дома. Надо было защищаться, но она не знала от чего, надо было бороться с уличным собеседником, но она не знала, как бороться с человеком, который глядел на нее сейчас грустно и жалеюще.
- Как вы думаете, - спросил Прохоров, - технорук Петухов любит вашу дочь?
Она, кажется, уже поняла, что произошло невозможное, дикое, ужасное, как кошмарный сон; в безмятежное благополучие ее дома входило то, о чем женщина только читала и слышала, - комнаты следователя, зарешеченные окна, необходимость расписываться в конце каждой страницы.
На них уже обращали внимание. Стояла на крыльце соседнего дома прислушивающаяся старуха, женщины, возвращавшиеся из орсовского магазина, нарочно замедляли шаги, мелькали смутные лица за геранями на подоконниках.
- Это допрос! - вдруг жестко произнес Прохоров. - Примерно девятнадцатого-двадцатого апреля вам стало известно от Алены Юрьевны Брыль, что будущий муж вашей дочери Петухов посещает Анну Лукьяненок. Почему вы не сообщили об этом дочери?
Он сам чувствовал, что страшен непонятностью, грустью, всезнанием, выбором улицы, как места для допроса. А ведь на самом деле как все неожиданно и страшно… Десять минут назад куплена банлоновая кофточка, небрежно брошена в пляжную сумку коврига теплого хлеба, видна уже крыша родного дома, а она стоит возле человека в мешковатом костюме, оказавшегося капитаном уголовного розыска и задающего такие вопросы, от которых немеют кончики пальцев.
- Алена Брыль - сплетница! - приглушенным голосом сказала Лидия Михайловна. - Я ей не поверила…
- Резонно! - согласился Прохоров. - Но тогда возникает вопрос, почему Алена Брыль сочла необходимым сообщить именно вам о Петухове? Если между вашей дочерью и техноруком не было ничего связующего, отчего же Алена Брыль обращается к вам? Это первый вопрос… Второй таков: что вы ответили Алене Брыль и что сделали при этом?
Боже мой! Чего хотел от нее этот человек с мальчишеским хохолком на макушке крупной головы? Он приехал в Сосновку для того, чтобы выяснить причины смерти Евгения Столетова, но почему он сказал ей, Лидии Михайловне Гасиловой: "Это допрос!" Какое отношение к смерти Столетова могла иметь Лидия Михайловна? Почему ее муж с появлением в Сосновке этого человека потерял покой - ходит по кабинету, не присаживается, не останавливается, чтобы посмотреть на разноцветных лошадей?
- Что я сказала Алене Брыль? - прошептала Гасилова. - Я не помню, что сказала ей…
- Тоже возможно, - мирно согласился Прохоров. - Но вы не могли забыть про мельхиоровые сережки… Кстати, Алена Брыль выплатила уже полную их стоимость?
Лидия Михайловна сосредоточенно помолчала.
- Я не вижу ничего плохого в том, что продала Алене Брыль сережки, которые давно нравились ей, - наконец сказала она. - Я только не понимаю, почему вы спрашиваете об этом…
- Ну, это просто! - с хлебосольной улыбкой ответил Прохоров. - Вы ей продали сережки по сниженной цене для того, чтобы она не рассказала Людмиле о визитах Петухова к Анне Лукьяненок. Вы купили молчание - вот в чем суть вопроса.
Жена мастера Гасилова к этому времени растеряла не только вальяжность и выражение превосходства на белокожем лице, но и осанка у нее переменилась. Вялая, расслабленная, постаревшая женщина стояла на сосновской улице и просительно смотрела на капитана уголовного розыска.
- Мне надо идти, товарищ Прохоров! - тихо сказала жена мастера Гасилова. - Я опаздываю…
- Ради бога! - сказал он. - Ради бога!
Женщина удалялась, ее пляжная сумка потеряла разноцветность, а Прохоров все стоял на прежнем месте и думал о том, каким несчастным человеком был бы Евгений Столетов, если бы женился на Людмиле Гасиловой. Потом Прохоров тихонечко пошел по улице, продолжая размышлять и сравнивать… Людмила - Соня - Анна…
- Дяденька Прохоров! - услышал он мальчишеский голос и обнаружил себя сидящим на низкой скамейке возле палисадника незнакомого дома. - Дяденька Прохоров!
Дяденька Прохоров, оказывается, не только сидел в задумчивой, отдыхающей позе, а успел снять пиджак и галстук, тщательно запрятаться в тень и даже обмахиваться прочитанной областной газетой.
- Дяденька Прохоров…
Перед капитаном стоял пилипенковский поклонник Слава Веретенников - малец лет десяти. Он вечно вертелся возле младшего лейтенанта, выполнял его мелкие распоряжения и был такой же важный, как сам Пилипенко. Сейчас Славка тяжело дышал, но босые ноги на земле держал строго - пятки вместе, носки врозь. Подбежав к Прохорову, он приложил руку к потрепанной кепке и вообще вел себя соответственно.
- Вольно! - сказал Прохоров и вдруг подумал: "Я, наверное, несправедлив к Пилипенко! Он просто-напросто хороший работник. Молодой, старательный, гордящийся своим милицейским положением".
- Дядя Прохоров, вам записка от дяди Пилипенко…
С тремя синтаксическими и одной орфографической ошибками было написано: "Товарищ капитан! Кондуктор Акимов дал показания. Я уехал на лесосеку для проверки сведений товарища Лузгиной. Вернусь, как было приказано, к семи ноль-ноль.
Младший лейтенант Ром Пилипенко.
Сообщаю также, что из города "Ракетой" прибыл парторг товарищ Голубинь. Состояние здоровья их супруги хорошее".
- Дяденька Пилипенко еще велели передать дяденьке капитану, что не надо ехать в район. Дядя Бойченко из комсомола сам приехал. Он ждет… - Славка запнулся, но закончил бойко: - Он ждет товарища капитана в служебном расположении…
Под командой Пилипенко находились мальчишки и постарше Славки. За незаконной торговлей - раньше времени - спиртными напитками наблюдали восьмиклассники под руководством солидного Баранова, соблюдением противопожарных мер ведали подростки, расхаживающие в старых медных касках, порядком в поселковом клубе занимались почти взрослые люди - десятиклассники.
- Ты чего вылупился, Славка? - сердито спросил Прохоров. - Ты почему не дышишь?
- У меня насморк…
- В такую-то жару?
- Я перекупался…
- Тогда ты свободен!
- Есть, товарищ капитан!
5
Второй секретарь райкома ВЛКСМ Бойченко был с головы до ног современен. Высокий рост, широкие плечи, узкие бедра, спортивная походка, каштановый цвет длинных волос, чемодан в руках - все это было из арсенала начала семидесятых годов, а форма чемодана чуточку опережала медленное-медленное сосновское время. Чемодан был черным, плоским, из числа тех чемоданов-папок, которые только недавно появились в обращении. Кирилл Бойченко наверняка привез чемодан из столицы. Шагая по улице, второй секретарь райкома комсомола чемоданом не взмахивал, его жесты были сдержанные, хотя ничего официального, учрежденческого в его внешности и в походке не чувствовалось.
- Называйте меня Кириллом, - попросил Бойченко после того, как вошел в кабинет и обменялся с Прохоровым крепким рукопожатием. - Так принято в комсомоле…
В черных легких брюках, в белой рубашке, ловкий в движениях, он походил на Женьку и его друзей - чуточку насмешливая улыбка, свобода в обращении, здоровая спортивность. Кириллу Бойченко отчего-то не мешал полуденный зной, в нем чувствовалась свежесть человека строгих житейских устоев, уверенность в том, что происходящее правильно, целесообразно и необходимо. Кирилл Бойченко сел на стул с таким видом, точно встреча с капитаном уголовного розыска была давно запрограммирована, хотя он узнал о желании Прохорова встретиться пятнадцать минут назад.
- Я слышал о вас, Александр Матвеевич! - сказал Кирилл. - Только вчера мы говорили о знаменитом капитане Прохорове.
Это, конечно, была не лесть, а открытое выражение доверия, словно Кирилл сказал: "Вы хороши на своем месте, капитан, мы - на своем, так давайте работать!" В нем вообще было сильным деловое начало, все было приспособлено к деятельности - одежда, чемоданчик, манеры, голос.
- Нам потребуется часа два, не больше, - задумчиво сказал Прохоров. - Еще утром я собирался ехать в район, чтобы встретиться с вами… А гора сама пришла к Магомету.
Уплатив за "знаменитого капитана", Прохоров почувствовал себя свободно.
- Меня интересует комсомольская деятельность Евгения Столетова, - сказал он. - Почему его выбрали секретарем? Это первый вопрос. А второй таков: знал ли райком комсомола о конфликте Гасилов - комсомольская организация лесопункта?
Прохоров перебрал в памяти анкету Кирилла Бойченко. Родился в сорок пятом году в семье московского инженера-химика; мать - журналистка; окончил факультет журналистики Московского университета, был назначен в областную газету сибирского города, после года работы в отделе писем увлекся комсомольскими делами - два года был инструктором обкома комсомола, потом решил перебраться в район, мотивировав это так: "Хочу начать с первооснов". Был известен как человек общительный, спокойный, твердый в отстаивании собственной точки зрения.
Сейчас Кирилл Бойченко сосредоточенно раздумывал, с чего начать, и по нему было видно, что оба вопроса были нелегкими, и Прохоров понимал, что Кирилла торопить не следует - ему сейчас было так же трудно, как за письменным столом, когда на чистом листе бумаги стоял только заголовок.
Пока Кирилл сосредоточенно молчал, Прохоров определился в пространстве и времени - было без пяти минут три. Полчаса назад приехал из лесосеки участковый Пилипенко, сообщил, что он, участковый инспектор, договорился с машинистом паровоза, который пообещал придерживаться той же скорости возле проселочной дороги на хутор, что была протокольно зафиксирована двадцать второго мая. Потом Пилипенко сказал: "Метеорологические условия будут полностью соответствовать условиям двадцать второго мая. Этот вопрос, товарищ капитан, я увязал с отчимом погибшего Столетова…"
Местонахождение Прохорова в пространстве выглядело так: за окном потихоньку приходила в себя от жары Сосновка. Река Обь беззвучно и плавно текла к Ледовитому океану, несла на себе быстрый от одиночества буксирный пароход, а лодки рыбаков уже понемногу выбирались из тайных браконьерских мест, чтобы полавливать запрещенное - осетров и тайменей. На небе упрямо не существовало ни облака, ни тучи, и от этого оно казалось темным, низким.
- Я начну с того, что Евгений Столетов был яркой личностью, - сказал наконец Кирилл Бойченко. - Он был так оригинален, что в райкоме комсомола кое-кто был против его кандидатуры в секретари…
Он помолчал, как бы давая Прохорову время обдумать сказанное, и когда ему показалось, что собеседник способен понять и последующее, неторопливо продолжил:
- Это не похвальба, Александр Матвеевич, но самым горячим поклонником Столетова был я, курирующий организацию лесопункта. А сошлись мы с Евгением на литературе… Вы читали "Над пропастью во ржи" Селинджера?
- Читал. А что?
- Мы с Евгением однажды целый вечер говорили о ней. Вот с этого и началась дружба…
Черт возьми, что происходило в Сосновке и ее окрестностях! Только за год, подсчитал в уме Прохоров, шесть сельчан побывали в заграничных туристских поездках, девятнадцатилетний Генка Попов свободно говорил на английском, начальник лесопункта изобретал трактор, парторг Голубинь, имея уже одно высшее образование, заочно учился на историческом факультете педагогического института, тракторист и секретарь райкома сошлись на Селинджере.
Когда Прохорову было столько же лет, сколько сейчас Кириллу Бойченко, председатель их колхоза имел четырехклассное образование, секретарь райкома ВЛКСМ ходил в драном полупальто и спрашивал Прохорова: "Я с тобой уже поздоровкался?", заграница казалась далекой, как луна, слово "синекура" никто не знал, из американских писателей был известен только Теодор Драйзер; в районном центре бегало всего два легковых автомобиля марки М-1 - первого секретаря райкома и начальника райотдела КГБ… Подумать только, что это было немного больше двадцати лет тому назад!
- Селинджеровские утки потрясли Женю, - продолжал Кирилл. - Вы помните: в окружении Холдена Колфилда не нашлось человека, который мог бы ответить на вопрос подростка: "Где зимуют утки, когда замерзает пруд в центральном парке Нью-Йорка?" Женя сказал: "Хочется, чтобы был всегда человек, отвечающий на вопрос: где они зимуют?"
В Кирилле, пожалуй, все-таки чувствовался Московский университет с его оттенком академичности, аристократизмом последних лет, огромной информированностью студентов и, по мнению Прохорова, отставанием от жизни. Будучи выпускником юридического факультета Томского университета, Прохоров относился к московским коллегам с корпоративной отстраненностью.
- Меня подкупали в Столетове искренность, честность, работоспособность, умение быть верным в дружбе, - продолжал Бойченко. - Он был настоящим комсомольцем, но в силу оригинальности своего характера зачастую совершал необдуманные поступки, и его ошибки некоторым мешали увидеть достоинства Евгения, а они, несомненно, перекрывали его недостатки.
Кирилл вынул пачку сигарет с фильтром, повертел ее в пальцах, неторопливо распечатал целлофановую обертку.
- Много курите! - сказал Прохоров. - Полдень, а вы распечатываете свежую пачку.
- Это первая! - в ответ улыбнулся Кирилл, и капитан Прохоров сразу же подумал о том, что если человек с утра носит при себе сигареты, но не распечатывает их, то о нем можно думать как о человеке умеренных страстей. В Кирилле, наверное, жил тот легкий налет рационализма, который был свойствен некоторым парням из комсомольского руководства. Капитан Прохоров, собственно, ничего не имел против того, что ребята склада Кирилла Бойченко к жизни подходят с научными мерками, умеют и учатся раскладывать действительность по социальным полочкам - сам Прохоров этим занимался с утра до вечера, но иногда при виде строгих костюмов и модных галстуков комсомольских вожаков элегически вздыхал по гимнастерке и телогрейке.
- Поставим точки над "и"! - сказал Кирилл. - Я поддерживал Столетова потому, что он мне казался типом комсомольца семидесятых годов. И для меня, конечно, не прошел бесследно инцидент с лектором Реутовым. Мне его впоследствии ставили в упрек…
Прохоров насторожился.
- Это, вероятно, произошло после того, как райком получил выписку из протокола собрания?
- Естественно! - ответил Кирилл. - Мне откровенно говорили: "Что посеешь, то и пожнешь… Тебя же предупреждали насчет Столетова…" Видимо, такой же упрек слышал в райкоме партии парторг участка Голубинь.
Они помолчали, потом Прохоров попросил:
- Расскажите об отчетно-выборном собрании, Кирилл. Оно, кажется, было в октябре…
- Собрание, пожалуй, было обыкновенным и состоялось действительно в октябре, - ответил Бойченко. - Большинство проголосовало за Евгения Столетова, а вот перед собранием Евгению был дан жестокий урок. Его вызвал для беседы парторг лесопункта Голубинь. В его кабинет мы вошли вместе с Женей. Парторг Голубинь сидел за маленьким письменным столом…