- Я сто первый, я сто первый, как слышите меня? Отвечайте по порядку.
Приглушенно зашуршал крохотный динамик возле воротника рубахи. Сотрудники откликнулись быстро. Как и просил Мохов, они отвечали в порядке номеров позывных.
- Объект установлен, - продолжал Мохов. - Вы все его видели. Обозначим его незатейливо, без претензий - Борода. Теперь ждем. Конец связи.
С водителем "Нивы", молодым неторопливым полноватым парнем, Мохов уже работал один раз. Было это весной. Тогда по ориентировке из Новосибирска Мохов и его группа вели наблюдение за двумя особо опасными рецидивистами, совершившими несколько квартирных грабежей. Как звали водителя, Мохов уже забыл, помнил только его фамилию - Бычков. Этот на первый взгляд нерасторопный, медлительный парень с самого начала понравился Мохову. Автомобиль он водил отменно, держался уверенно, в сложных ситуациях не терялся, несколько раз подавал такие дельные советы, что Мохов позавидовал ему. В его возрасте он был менее сообразительным. С того времени они были на "ты".
- Сколько ждать-то будем, неизвестно? - осведомился Бычков.
Мохов пожал плечами.
- Ты меня разочаровываешь, - сказал он, открывая окно. - Вопрос непрофессиональный.
- Понял, - нисколько не обиделся Бычков. - Тогда перекусим.
Он извлек из-под сиденья сверток, развернул хрустящую бумагу. Содержимое свертка оказалось весьма аппетитным. Тут были и помидоры, и редиска, и яйца, и сыр, и сырокопченая колбаса, и даже отварная картошка.
Мохов изумился.
- Да здесь на всю бригаду хватит, - заметил он.
- Жена, понимаешь. - Бычков смущенно улыбнулся. - Все боится, что я голодный останусь. Когда мы с ней гуляли еще, я тогда только-только демобилизовался, то почему-то ел без передыху, как зверюга какая. Вот она и… Ты угощайся.
- Спасибо, - Мохов с удовольствием вонзил зубы в мясистый, кроваво-алый помидор.
- Что за бандит-то, которого водим? - с набитым ртом поинтересовался Бычков. - Интересное что-нибудь, если не секрет, конечно?
- Пока не знаю. А вообще в розыске все интересно. Нет желания в сыщики перейти?
- Вообще-то есть, но боюсь, сорваться я там могу.
Мохов удивленно взглянул на Бычкова.
- Непонятно? - с ледяной усмешкой спросил тот, и лицо его враз словно заиндевело, обвисли тяжело пухлые щеки, побелели, запьянели глаза, крутые плечи напряглись, прокатились шарами мышцы под рубашкой. Облик водителя в одно мгновение так разительно изменился, что Мохов оторопел. Не он это уже был, не Бычков, а совсем другой человек, которого Мохов не знал, человек, который внушал страх, животный, необъяснимый. Понизив голос, водитель выдавил сквозь зубы (даже незаметно было, что губы разомкнулись): - Ненавижу я их всех, всех, понимаешь?! Многое человеку дозволено, многое и из недозволенного он себе сам позволяет, но есть предел, черта есть, за которую переступать нельзя, понимаешь?! А если переступил, все равно как украл, избил - смердящий ты, зловонный, стереть тебя, стереть…
И так же внезапно, как и началась, вспышка угасла, исчезла. Обмякли плечи, заалели щеки, глаза подобрели, заблестели масленисто. Бычков дернул подбородком, будто удивлялся самому себе, сказал глухо, не поворачиваясь, разглядывая капот машины:
- Извини. Как вспомню… - Что он вспомнил, Бычков не договорил, лишь махнул рукой и продолжил: - Поэтому и в розыск боюсь идти. За баранкой спокойней. И свой вклад в борьбу с ними тоже вношу. Вот так.
Мохов некоторое время молчал, раздумывая, прикидывая, что к чему, потом заговорил негромко, словно обращался сам к себе, а не к Бычкову:
- Я заметил, что с ненавистью отношусь к этим подонкам до тех пор, пока преступление не раскрыто, пока я не задержал виновного. То есть когда я вижу в нем эдакого абстрактного носителя зла. Я могу мысленно проклинать его, потому что я еще помню горе тех, кого он обокрал, ограбил, помню лицо матери, у которой он сына отнял… Но вот он задержан. Я начинаю с ним работать, копаться в нем, еще в горячке, в злобе, может быть, и вдруг через некоторое время замечаю, что отношусь к нему по-другому, понимаю уже, что преступление - это несчастье не только для потерпевшего, но и для самого преступника. Ведь он делает себя тем самым человеком, лишенным всех радостей жизни, он уже вне людей, сколько бы дружков-приятелей у него ни было, он все равно один. Нет, я не жалею его. Просто ненависти я к нему уже не испытываю… - Мохов сделал паузу, усмехнулся. - Гораздо хуже для меня другое. Если сначала я знал кого-то как человека порядочного, доброго, отзывчивого, искреннего, неглупого, а потом оказывается, что все это оболочка, маска, прикрытие, а на самом деле душонка у него мерзкая, звериная, что за милой улыбкой он прячет подленький расчет, а за благодеяниями преступление.
Он хотел еще добавить, что лучше бы все преступники были бы отвратительными на вид, вместо улыбки гаденько бы ухмылялись и словарный запас их не превышал бы десятка слов, тогда не пришлось бы ни в ком разочаровываться, поражаться многоликости человеческой натуры. И вообще работать было бы легко и просто. Но не успел, потому что зашипела рация и из миниатюрного динамика прозвучал чуть искаженный эфиром голос одного из оперативников:
- Сто первый, сто первый, я сто четвертый, как слышите меня?
- Слышу хорошо, - ответил Мохов, непроизвольно повернув голову к микрофону, хотя на улице, конечно, никогда не позволил бы себе этого сделать, чересчур заметный и характерный жест. - Что случилось?
- Он уходит. С ним еще в белой рубахе, клетчатых брюках, кавказец.
- Через главные ворота?
- Да.
- Все, я их вижу. Пошли!
Бородатый шагал торопливо, слегка вразвалку, непомерно длинные руки его, как два совершенно чуждых телу отростка, болтались по бокам, будто какой-то гигант дал бородатому поносить их на время. Рядом шел высокий сутуловатый кавказец. Видимо, один из рыночников, хотя Мохов его за прилавком не видел. Когда эти двое отдалились метров на двести, Павел повернулся к Бычкову, сказал быстро:
- Ну вот, начинается работа. Трогай. Ребята поведут их. А мы будем в арьергарде.
Примерно через квартал Борода и его спутник свернули на улицу Хабарова. Бычков подогнал машину к перекрестку, притерся к тротуару.
- Я сто первый, я сто первый. Как дела?
- Я сто третий. Пока спокойно. Топают, как на прогулке.
Прошла минута, вторая…
- Я сто второй, я сто второй! Они сели на автобус третьего маршрута. С ними сто четвертый. Подберите меня у табачного киоска на Хабарова.
Оперуполномоченный Семин был щуплый, маленький, вихрастый и совсем походил бы на мальчишку, если бы не угрюмо-печальное выражение лица и внимательный, пристальный взгляд. Он плюхнулся на сиденье, отдуваясь.
- Жарко. Давно такого лета не было.
- Какой госзнак у автобуса? - спросил Мохов, протягивая оперативнику пачку сигарет.
- Двенадцать - двадцать четыре.
Они нагнали его быстро. Бычков не рискнул подъезжать вплотную, а приткнулся в хвост к красному "Москвичу", который шел за автобусом. Возле остановки, когда автобус стал притормаживать, Бычков вслед за "Москвичом" обогнал его, чтобы через некоторое время вновь пристроиться в нескольких метрах сзади. Но этого не понадобилось.
- Я сто четвертый, на остановке "Детский городок" они вышли.
- Ну все, я пошел, - сказал Семин, вздыхая. Он открыл дверцу и раздраженно заметил: - Просто Сахара какая-то.
Некоторое время "Нива" не двигалась с места. Мохов ждал очередного сообщения. Голос Семина ворвался неожиданно. Оперативник говорил зло и отрывисто:
- Я сто второй. Они перепроверяются, свол… Слышите меня? Вернее, не они, а Борода.
- Они вас заметили? - встревожился Мохов.
- Думаю, что нет, но работать тяжело, оглядываются на каждом шагу. Они идут к универмагу.
Универмаг выстроили недавно. Проектировали его молодые архитекторы из Новосибирска. С виду он напоминал огромный кубической формы аквариум, набитый мелкой рыбешкой, потому что уже издалека можно было различить за стеклами беспорядочно двигающихся по четырем этажам универмага покупателей. Горожане так и называли магазин - Аквариум. Мохов знал, что человеку опытному, знающему универмаг и прилегающие к нему улицы города, уйти в Аквариуме от наблюдения было не так трудно. Вечером универмаг всегда ломился от людей, в нем имелось много потайных уголков, где, переждав немного, преследуемый мог, затерявшись в толпе, уйти через один из четырех выходов. Если Борода заметил, что его "ведут", то его действия сейчас были вполне оправданными.
- Нет худа без добра, - ни к кому не обращаясь, заметил Мохов. - Раз он перепроверяется, значит, сомнений нет, мы попали в цвет. - Он усмехнулся. - Смотри-ка, стихами заговорил.
- Я сто второй. Они вошли в универмаг.
- Вас понял, - Мохов кивнул Бычкову. - Давай к Аквариуму.
- Я сто второй, он опять перепроверился и весьма примитивно, - в голосе Семина Мохов уловил усмешку. - Вошел в магазин и сразу вышел. Сейчас снова двинул обратно.
- Второй с ним?
- Как привязанный.
- Ты осторожно смотри.
- На том стоим.
День угасал. Небо порозовело. Стены, окна домов приобрели красноватый оттенок. Свежий ветер играючи уносил духоту.
Шли минуты, оперативники молчали. Но вот зашелестела рация.
- Ты видишь его? - Это был голос Семина. Оперативники переговаривались между собой.
- Нет, - Мохов уловил в голосе сто третьего растерянность.
- Потеряли?! - вмешался он.
- Я сто третий. Как в воду канул.
Мохов со злостью хлопнул по приборному щитку, словно он был в чем-то виноват.
- Осторожней, - буркнул Бычков.
- Ищите, ищите, - Мохов с трудом сдерживал себя.
- Кавказец пошел к выходу, почти бежит.
- Давай за ним, - приказал Мохов, - а сто четвертый пусть Ищет. Сто четвертый, слышишь меня?
- Слышу, - невесело отозвался инспектор.
- Где ты видел его последний раз?
- На первом этаже, возле бижутерии.
- Я сейчас подойду, а ты ищи его по залу, ищи!
Мохов открыл дверцу, бросил Бычкову уже с тротуара:
- Жди!
Чтобы не привлекать внимания, он старался идти медленно. Неспешный шаг удавался с трудом. Последние метры до магазина он почти бежал. Он втерся в толпу и с милой улыбкой, мягко расталкивая покупателей, направился к секции бижутерии. Две хорошенькие девушки-продавщицы едва успевали отвечать на вопросы, выдавать товар и выписывать чеки. Лица у них были посеревшие, измученные, но держались они хорошо.
Мохов протиснулся к прилавку, изобразил на лице самую свою обаятельную улыбку и окликнул одну из девушек. Она мазнула по нему взглядом, но ничего не ответила. Наверное, ей не нравились усатые. Мохов повторил попытку. Девушка вновь взглянула на него. И взгляд ее задержался. Густые немодные брови изумленно поползли вверх. Забыв о покупателях, она приблизилась к Мохову и почему-то шепотом произнесла:
- Что с вами?
Мохов обернулся, он не понял, к кому обращается продавщица.
- Ведь вы Мохов? - все так же шепотом спросила она.
Мохов машинально кивнул.
- Я вас знаю, - продолжала девушка. - Вы мужа моего на работу устраивали, Елкина. Только вы теперь с усами. Вам не идет.
Мохов улыбнулся облегченно. Бывшего вора Митю Елкина он действительно устраивал на работу. Вот что значит женский глаз. Несмотря на все маскировочные ухищрения, продавщица узнала его и даже оценила: "Вам не идет".
- Послушайте, - сказал Мохов, перегибаясь через прилавок. - Это очень важно. Здесь у вас крутился один парень с бородой, в кепке. Мне почему-то кажется, что он пошел вон туда, - Мохов указал на дверь, которая находилась за спиной у девушки. Там размещались подсобные помещения.
Мохов рассуждал просто. Борода не мог исчезнуть из поля зрения оперативника, если бы от галантереи, вновь направился в зал. Секция располагалась в углу, и покинуть ее незаметно было бы невозможно. Значит, он в зал не выходил.
- Был такой парень, - подтвердила продавщица. - Он попросил пройти к заведующей по личному вопросу. А что? - В глазах у девушки промелькнул испуг.
Но последних ее слов Мохов уже не слышал. Он отбежал в сторону, обогнул прилавок, и влетел в дверь. Комната, ещё комната, коридор. Лестница. Вход в подвал. Коридоры в подвале широкие, ярко освещенные. Можно на автокарах кататься. Почему здесь так пусто? И спросить не у кого, где этот чертов Борода. Ладно, вперед, к выходу! Он наверняка искал выход. Дверь, снова дверь. Потянуло свежим воздухом. Значит, выход близко. Так и есть, вот он. Возле двери скучал мужик с лицом лилипута. Мохов стремительно вынул удостоверение.
- Парень в кепке, с бородой не выходил?
Мужик почмокал губами и ничего не ответил. Мохов наклонился к самому его лицу и зловеще проговорил:
- Я тебя спрашиваю, приятель, спрашиваю вежливо и учтиво. Если не хочешь отвечать, пойдешь со мной.
- А чего эта, - мужик замахал руками, - я того, не понял, во… А то как, проходил, проходил. Из дворика нашего вышел и напрямки побежал.
Мохов выскочил во двор универмага, из двора в тихий темный переулок. Город он знал хорошо. И этот переулок тоже. К центру города Борода не пойдет. Глупо. Значит, к реке, а там в тайгу. Но вряд ли он знает проходные дворы. Через них к реке можно выйти в два раза быстрее. Мохов нырнул в узкий проход между домами. Маленький уютный дворик с песочницами. В песочницах копошатся дети, на лавочке неподалеку мамы и бабушки - они изумленно вытаращились на бегущего. Кто-то визгливо выкрикнул: "Не зашиби детей, хулиган!" От следующего переулка дворик отделен небольшим забором. Не беда. Мохов ловко перемахнул забор. Там еще один двор. Этот попроще, холодный и мрачный, как колодец. Дальше улица, длинная и в гору. Ничего, когда-то он неплохо бегал. Раз-два, раз-два, ах, черт, надо бросать курить, раз… Теперь налево. Еще двор, а за ним тот самый переулок, по которому должен идти Борода, он просто обязан по нему идти, иначе зачем столько усилий?
Он столкнулся с Бородой нос к носу. Выскочив из двора, даже задел его плечом и по инерции сделал еще несколько шагов. Бородатый сразу все понял. Он рванулся что есть силы по переулку. Но бегал он плохо и неумело. Через минуту Мохов был в десяти метрах от него. И тогда Борода обернулся, в руках у него был обрез. Как он достал и откуда, Мохов не видел. Грянул выстрел. Грохот его гулко пробежался по переулку. Мохов шарахнулся в сторону и с удивлением отметил, что даже не ранен. Он выдернул из кобуры пистолет и крикнул:
- Не шевелись, убью, - и выстрелил в воздух.
Борода ошалело посмотрел на него и медленно опустил обрез. Мохов перевел дыхание и отер пот со лба.
- Брось обрез, - вполголоса сказал он. - Ко мне, сюда, ближе!
Борода неохотно приподнял руку с оружием, чтобы якобы бросить подальше, и Мохов нутром, спинным мозгом ощутил, что он сейчас выстрелит из второго ствола. Он дернулся вбок и, падая, нажал курок. Два выстрела громыхнули почти одновременно. Только Мохов был невредим, а Борода перегнулся пополам и тяжело рухнул на бок. Мохов приподнялся и сплюнул, выругавшись.
Пуля пробила Бороде грудную клетку и застряла в легком. Но у него был железный организм, и он не умер. "Его здоровья хватило бы на полдесятка таких, как мы с вами, - сказал Мохову доктор в больнице. - Будем надеяться, что дня через три он придет в сознание".
Эксперт-криминалист, приехавший на место схватки, снял с пальцев Бороды отпечатки, составил дактоформулу и утром связался с зональным и союзным информационными центрами. Ответа ждали к обеду.
Грузин был тоже задержан и сразу же по приезде в отдел допрошен. Он признал, что Борода предлагал ему пушнину и весьма дешево.
После пятиминутки начальник уголовного розыска попросил Мохова задержаться. Приподнявшись было, Мохов снова опустился в кресло и закинул ногу на ногу. Симонов неодобрительно покосился на него. Мохов едва заметно усмехнулся, но ногу убрал. Симонов любил порядок и строгую дисциплину, будь его воля, он бы всех оперативников постриг бы под полубокс. Поэтому перед оперативкой или пятиминуткой сотрудники старательно приглаживали волосы, застегивали пиджаки на все пуговицы и перед входом в кабинет придавали лицам строгое, деловое выражение. Мохова все это забавляло, и иной раз он специально приходил на пятиминутку без галстука и, словно забывшись, разваливался на стуле или в кресле. Реакция Симонова была мгновенной. Он останавливался перед Моховым, в упор смотрел на него, и желваки злобно перекатывались на его скулах. Не потому Мохов выкидывал эти фортели, что ненавидел Симонова, наоборот, он и все сотрудники любили Симонова беззаветно, уважали его, как никого другого, потому что сыщиком он был превосходным, и другого начальника себе не желали. Просто Мохов хотел, чтобы Симонов понял, что порой он ведет себя просто карикатурно, и из-за этого над ним втихую посмеиваются.
Симонов сидел за столом прямо, аккуратно сложив руки, как первоклассник на первом уроке. Он молчал некоторое время; потом сказал, болезненно поморщившись:
- Перепиши рапорт более подробно, в деталях. Почему его чуть не упустили, почему ты перестрелку на улице устроил.
- Так куда подробнее?.. - удивился Мохов.
- Повторяю, перепиши рапорт. - Симонов упорно не глядел на Павла. - Посоветуйся с Семиным и Петуховым, как лучше это сделать. Все причины объясните аргументированно. - Начальник розыска откашлялся и добавил с деланным равнодушием: - Я-то вообще понимаю, что большой вины тут твоей нет, но в области недовольны, что в городе пальбу затеяли. Сейчас, слава богу, не двадцатые годы.
Мохов непонимающе уставился на Симонова.
- Получается, что я должен был себя под пули подставлять, - голос Мохова дрожал. - Стреляй, мол, мил человек, а я тебе тем временем приемы самбо показывать буду. Зачем же мне тогда пистолет доверили?
- Я тебе в третий раз говорю. В первом твоем рапорте - простая констатация фактов. Перепиши его более подробно, с железной аргументацией, что и почему. Неужели ты никак не поймешь?
- Хорошо. - Мохов невесело усмехнулся и дернул подбородком. - Разрешите идти?
- Иди.
Выйти Мохов не успел. В кабинет без стука влетел Пикалов. В руках он держал лист бумаги. Симонов зло посмотрел на него и хотел было уже что-то сказать, но сдержался.
- Ответ из информационного центра МВД пришел. - Пикалов торжествующе помахал бумагой. - Аристов Василий Миронович, сорок шестого года рождения, ранее судимый. В настоящее время разыскивается за крупную кражу из универмага. Я помню эту ориентировку. Мы тогда вместе с розыскниками из внутренних войск отрабатывали его связи в городе, потому что поиск по горячим следам ничего не дал…
- Чему ты радуешься? - оборвал Пикалова Симонов. Он был явно расстроен. - Час от часу не легче. У нас под носом бандит с обрезом ходит, а мы ни черта не знаем об этом. - Стиснув зубы, он неприязненно смотрел на оперативников. - Если за такое отношение к работе меня вместе с вами уволят из органов, это будет справедливо.
Мохов и Пикалов стояли, вытянувшись в струнку, как на строевом смотру.
- Я уверен, что в городе он совсем недавно, - осторожно заметил Мохов. - Иначе мы бы знали о нем. Не сомневаюсь, что он сам подтвердит это, когда придет в сознание.