Поутру, угостившись вполне сносным завтраком в чистенькой, хоть и бедненькой гостиничной столовой ресторанного типа, мы отправились в местную милицию. Утром было уже не так страшно, как ночью, поэтому я беспрепятственно отпустила Петра Валентиновича в его номер совершить утренний туалет, да и сама без сердцебиения закрылась в санузле люкса.
Днем замок, нависший над излучиной реки, надо признать, выглядел ничуть не хуже. Погода стояла прекрасная, и мы с Петей решили прогуляться. Дежурная, чуть иронически посматривая на нас, объяснила, где милиция.
В коробицинском УВД нас проводили в кабинет, где сидели три оперативника примерно одного возраста. Они встретили нас приветливо, хотя и без ажиотажа, солидно пожали руку Петру, привстав со своих мест, церемонно поклонились мне, и в знак гостеприимства предложили обязательный чай.
Несмотря на чай, только что выпитый в гостинице, отказаться было бы неполитично, и мы уселись за шаткий журнальный столик, причем Петр Валентинович в который раз поразил меня своей предусмотрительностью, вытащив из-за пазухи и положив на столик, в качестве гостинца, коробку "Рафаэлло".
Сделав глоток чаю, я упомянула про смерть Бурова. Оперативники, конечно, уже знали об этом. Оказалось, что с Буровым работали все трое, и двое из них искренне посожалели. Однако третий, высокий мрачноватый парень, которого коллеги звали Сэм, насупился и пробормотал что-то вроде: "Бог не фраер"…
- Сэм, ты не прав, - мягко заметил ему коллега. - Как бы там ни было, Лехи Бурова нет, и светлая ему память.
- Интересно, кто ему башку проломил? - упрямо поинтересовался Сэм. - Вот кому спасибо. Народный мститель…
- Ну что ты несешь, окстись, - вступил в разговор третий опер.
- Имею право на собственное мнение, - настаивал Сэм. - Я уверен, что это он жену убил. Наша прокуратура беззубая не справилась, так хоть так он получил, что заслужил.
- А вы все-таки считаете, что это он жену убил? - поинтересовалась я.
- А больше некому, - мрачно ответил Сэм, но развить эту тему не успел, пришла секретарша и позвала его к начальнику.
После его ухода один из оперативников извинился.
- Не обращайте внимания, его тогда зациклило на Лехе. Дело прошлое, и Бурова уже в живых нету, так что можно сказать: Сэм неровно дышал к жене Бурова. Вот он и уперся, - мол, Буров из ревности Лилю замочил.
- А вы как считаете?
- Я по убийству Лили не работал, - уклонился от ответа мой собеседник, - все возможно. Но Сэм уперся в одну версию. Хотя вам все равно придется дело смотреть, раз уж вы по убийству Бурова приехали. Вот и решите сами, все там отработано или нет.
- Все не бывает отработано, - включился в беседу третий опер, по виду - явный службист. - Когда все отработано, убийство раскрывается. Лилька тогда вертелась около артистов, почему они не отработаны? Сэм зациклился на том, что труп привезли на берег реки, значит, Буров якобы ее дома убивал, и ему надо было от трупа избавляться. С таким же успехом ее могли в гостинице замочить, там тоже надо было от трупа избавляться.
- А что думает ваша прокуратура? Оба опера синхронно усмехнулись.
- А она вообще ничего не думает, - сказал службист. - Прокуратура считает, что ее прямо на речке и убили.
Чаепитие закончилось, и Петр вытащил из кармана бумажку с номером телефона, откуда по сведениям, полученным Мигулько, был звонок в мою квартиру.
- Мужики, нам надо номер пробить, не поможете?
- Наш, коробицинский? - спросил один из оперов.
Мы кивнули.
- Сейчас посмотрим.
Оба склонились над бумажкой.
- Это у моста, - сказал один. - Номер какой-то знакомый.
- Знакомый, - согласился второй, вытаскивая из стола телефонный справочник. Сверяясь с бумажкой, он быстро нашел нужную строчку.
- А вы где остановились, ребята? - спросил он, подняв на нас глаза от справочника.
- В гостинице "Ковчег", :
- ответила я.
- Так вот это телефон "Ковчега". Там и ищите.
Сэм в кабинет так и не вернулся. Двое его коллег еще посожалели насчет Бурова.
- Надо же, судьба какая, - сказал один, - сначала жена, потом он сам…
Второй вздохнул.
- Да, просто не верится. Еще в субботу виделись, а в понедельник уже узнали, что его в живых нет.
- Как в субботу виделись? - мы с Петром переглянулись.
- Вы были в Питере? - спросил оперативника Петр.
- Да нет, Буров сюда приезжал.
- Когда? - спросили мы с Петром в один голос.
Оперативник задумался, вспоминая.
- Да после обеда он приехал.
- А зачем приезжал? - поинтересовалась я.
- Не сказал, а я не спрашивал. Мало ли, надо человеку…
- А сколько он тут пробыл?
- Он у меня взял ключ от кабинета, попросил разрешения переночевать тут. В воскресенье, в два часа он мне ключ домой занес, и сказал, что поехал назад.
Я застонала.
- А он ничего не рассказывал? Не упоминал знакомых? Не говорил про убийство жены?
Оперативник отрицательно покачал головой.
Выйдя из милиции, мы с Петром устроили небольшое совещание. Было понятно, что наш путь так или иначе лежит в прокуратуру, нужно было знакомиться с делом об убийстве Буровой. Петя предложил разделиться: мне идти в прокуратуру, а сам он поработает в гостинице, раз уж все ниточки тянутся туда. Или оттуда.
Скрепя сердце, я согласилась, хотя в душе страшно не хотела с Петей расставаться. Он проводил меня до прокуратуры, сдал на руки прокурору, который тоже бросился поить меня чаем, а сам отбыл в гостиницу, пообещав забрать меня отсюда в три часа дня.
Прокурор с большим удовольствием выслушал все наши городские сплетни, мы поделились взглядами на политику Генеральной прокуратуры, в том числе и кадровую, после чего он пригласил своего старшего следователя, у которого в производстве находилось дело Буровой.
Старший следователь, которого хаяли опера, оказался пожилым и невозмутимым. Он был в форме, а это уже определенный показатель. Узнав, что я приехала из Питера посмотреть дело об убийстве Буровой, восторга он не проявил, но, в принципе, отнесся к этому вполне спокойно.
Он привел меня в свой кабинет, предложил чаю, от которого я отказалась, содрогаясь, после чего вытащил из сейфа бутылку коньяка и поставил на стол две хрустальные стопочки.
- Тогда, может, глоточек? - спросил он.
Я отказалась так деликатно, как только могла. Хозяин кабинета не обиделся, одну стопочку убрал, а вторую наполнил до краев и смачно выпил.
- Теперь можно и о деле поговорить, - сказал он, спрятал бутылку в сейф, и оттуда же вытащил не слишком толстое дело.
- Сначала читать будете, или прежде поговорим? - уточнил он.
Я минуту поколебалась, потом решила, что вначале прочитаю дело, а потом выслушаю, какие там подводные камни.
Следователь усадил меня за свой стол, и сказал, что сам пойдет на химкомбинат, ему там надо изъять какие-то бумажки.
Опять я остаюсь одна, поежилась я, но деваться было некуда.
Хозяин ушел, а я раскрыла дело. Ну что ж, версия о причастности к убийству мужа Буровой была отработана на совесть, надо отдать должное Сэму. В дело были даже подшиты результаты оперативных мероприятий - прослушивания телефонных разговоров Бурова, и справка о внутрикамерной разработке его, пока тот сидел в ИВС. Более того, дело начиналось - и это меня поразило в самое сердце - с аккуратно подшитого плана расследования, где были обозначены основания подозревать в преступлении мужа погибшей. Ревность - вот основной мотив.
По делу были допрошены две соседки Буровых, одна из которых заявила, что видела, как однажды Буров ударил жену (Буров, кстати, на допросе это категорически отрицал и объяснял показания соседки оговором - он сажал ее младшего сына, и теперь она мстит). На допросе целая полемика разгорелась: следователь его спрашивал, почему в таком случае соседка говорит об одном факте нанесения побоев; уж если мстить, то говорила бы про то, что Буров систематически избивал жену. Буров отвечал, что это легко проверить. Если муж систематически бьет жену, то скрыть это невозможно. А про единичный случай можно наврать безнаказанно.
Алиби у Бурова не было. Но в то же время не было и прямых улик, указывающих на его причастность к убийству. Видимо, и задержал его следователь под нажимом оперативника, уверявшего, что через трое суток у них будет весь расклад через камеру. Но это не оправдалось, и Буров был отпущен без предъявления обвинения.
Но эта версия - о том, что убийца муж - и впрямь была единственной. Были допрошены сослуживцы Лилии Буровой по гостинице, было установлено, что, закончив работу, она ушла из гостиницы, но домой не пришла (это - из показаний Бурова, других свидетельств тому, что Лилия не дошла до дому, не было), а наутро ее труп обнаружили на берегу речки. Однако ни словом в деле не упоминалось о присутствии в то время в Коробицине съемочной группы, и вот это уже было странно, особенно в свете той информации, которую я получила от актрисы Райской: убитая тесно общалась с Климановой, менялась с ней платьями, и в подаренном актрисой платье была в тот день. Да, кстати: помнится, Райская даже сказала, что ее допрашивали.. Где же тогда протокол допроса?
Конечно, я допускала, что съемочная группа была отработана оперативными мероприятиями, а следователь просто не стал возиться с заведомо пустыми допросами. Но странно было то, что упоминания про съемочную группу и про близость горничной Буровой к актерам, по крайней мере, к одной актрисе, отсутствуют и в показаниях работников гостиницы.
Но что удивило меня больше - это то, что и сам Буров ни словом об этом не обмолвился. И это могло объясняться либо тем, что он просто не знал об этом, а значит, не так уж безоблачно он жил с Лилей, либо тем, что не придавал этому значения, во что мне мало верилось. Кто-то другой мог без души раскрывать это преступление, но сам муж, при условии, что он сотрудник уголовного розыска…
Да еще если учесть, что его самого подозревали в убийстве. Тут сам Бог велел цепляться за каждую мелочь.
А в плане расследования почему нет других версий?
Я вернулась к первой странице и перечитала план. Нет, о возможной причастности к убийству кого-либо из постояльцев гостиницы даже не упоминалось.
Но так не бывает. Бывает так: следователь полностью профнепригоден, и дело представляет собой набор случайных фактов, никак не систематизированных. А если из допросов, запросов и постановлений видно, что следователь не осел, и более того, что он целенаправленно отрабатывает какой-то вариант, и делает это на совесть, - значит, отработка других версий почему-то не входит в его планы.
Допустим, сначала он был во власти одной версии, да и оперативники настаивали.
Но ведь-версия о причастности Бурова не подтвердилась. Почему бы в таком случае не начать работать по другим?
Вернулся следователь, дыша ароматами химкомбинатовской столовой. И я прямо спросила его, почему встало расследование.
Следователь помялся, пряча глаза, а потом шумно вздохнул и решился.
- Конечно, знал я про актеров. И все знали. Только не велели нам соваться.
- Кто не велел?
- А это вы у прокурора спросите. Кто-то ему из Москвы звонил.
- Из Москвы? - удивилась я. - А не из Питера?
- Нет, из Москвы. Из Генеральной. Попросили уважаемых людей не трогать, чтоб даже не упоминались.
Я задумалась.
- А вас это не насторожило? Раз просят, значит, у кого-то рыло в пуху?
- Возможно. Но мне до пенсии доработать надо.
- А сколько вам осталось?
- Восемь месяцев. Куда я подамся, если меня из прокуратуры вышвырнут?
- Так уж и вышвырнут, - усомнилась я.
- Да, вот так и вышвырнут. Вам в больших городах хорошо. А у нас, по сути, большая деревня. У меня приусадебного хозяйства нету, так что даже на рынок торговать не пойду. Только на комбинат юристом идти, так там все вакансии на сто лет вперед забиты, дети и внуки нынешних юристов в очереди стоят.
- А вы сами-то что думаете, при делах съемочная группа?
- Уж не знаю, при делах или нет, - неожиданно сварливо сказал следователь, - а то, что вели себя тут, как скоты, это точно. Водку жрали, порядок нарушали, весь город переполошили, это точно. В гостинице перекрестились, когда они наконец съехали.
Я полистала дело. Вот почему оно такое тоненькое. Могло быть повнушительней, если бы не звонок из Москвы.
- А вы для себя не пытались выяснить про съемочную группу? Что за отношения у Буровой были с ними?
- Я вообще-то Пилю знал еще при жизни, - вздохнул следователь. - Шустрая была девушка, очень общительная. И очень принципиальная. Правду-матку резала, никого не стеснялась. У меня вообще-то первая версия была - что-то она разнюхала там в гостинице, и за это ее убрали. Чтобы рот не раскрывала. Но там люди-то прозрачные, в "Ковчеге". Кому это надо было? Вроде у них все нормально в бизнесе.
- А вы не думали, что раз она так тесно общалась с актерами, то могла что-то узнать про них?
- Да думал я, - уныло признался следователь. Чувствовалось, что ему стыдно. - А что такого она могла узнать? Актеры приехали и уехали. А Лилька анонимок писать бы не стала, да и кого теперь этим удивишь, что люди в пьяном безобразии валяются и с чужими женами спят?
- А что ж сам Буров-то? - спросила я. - Ладно, вы там в гостинице не копали, но он-то наверняка из всех душу вынул…
- Эх, - махнул следователь рукой. - Его туда и на порог не пустили.
- Вот как?
- Ну да. Сначала Самохин поработал, оперативник наш, всем в гостинице рассказал, что Буров - главный подозреваемый. А потом, я думаю, им тоже намекнули, чтобы они держали рот на замке.
- Последний вопрос, - сказала я. - Место убийства. Берег речки, или ее туда привезли?
Следователь как-то странно посмотрел на меня. Он явно колебался - сдавать ли мне все свои секреты, или это для него плохо кончится? Потом решился. Открыл сейф и бросил передо мной фотографии.
- Что это? - я повертела снимки в руках, не сразу разобравшись, где верх, где низ.
- Я же не ишак. Как бы меня милиция наша ни поливала, я двадцать лет следователем работаю, кое-что понимаю. Вот это - следы волочения. Трусы валялись в трех метрах, туфли были сброшены - так это ее тащили. Никакие это не следы сексуального насилия. А тащили, знаете, откуда?
- Откуда? - послушно перепросила я. Следователь ткнул пальцем в фотографии.
- Там берег песчаный. А вечером влажно было. Следы там остались - любо-дорого.
- Следы? Чьи?
- Следы машины. Это снимки следов. А я сгоряча сделал слепки отпечатков протектора. Потом, когда дело чистил, убрал их к себе в сейф. А разбить рука не поднялась.
Он распахнул нижнее отделение допотопного сейфа и показал на газетный сверток. Из свертка торчали характерные края шершавой гипсовой заливки.
- А протокол осмотра вы что, переписали?
- Переписал, - кивнул он.
- А как же криминалист?
- Какой криминалист? У нас тут не столица. Я сам и фотографирую, и слепки делаю. Да и трупы, бывает, сам осматриваю.
- Где у вас почта? - спросила я, разглядывая снимки следов протектора.
На почте мне удалось отправить по фототелеграфу выцарапанные у следователя снимки в наш криминалистический отдел, Гене Федорчуку. Оттуда же я позвонила ему и предупредила, что он получит фотографии, которые надо сравнить с отпечатками шин, изъятыми при осмотре места обнаружения трупа Бурова. Косте Мигулько я тоже позвонила. Не вдаваясь в рассказы про ночное происшествие, я попросила его срочно переправить Федорчуку отпечатки протекторов от парадной, где нашли труп Бурова. Конечно, надежда призрачная, но я привыкла, что если есть два однотипных объекта, их надо сопоставить. Чем черт не шутит. И еще об одном я попросила Костю, - на всякий случай. Он очень удивился, но обещал выполнить мою просьбу, и мы договорились созвониться завтра. После того, как мы попрощались, Костя спохватился, что не сказал мне важной вещи: в квартиру Климановой тоже звонили из Коробицина, во всяком случае, в последний раз. С того же телефона.
- Вы там установили, чей телефон? - спросил Мигулько.
- Отчасти. Телефон гостиницы.
- Ну, пусть Петр поработает. Удачи.
Я тоже спохватилась и спросила, говорил ли он с постовыми, которые задержали окровавленного менеджера из "Бест-ойла".
- Говорил. Действительно, им наколку дал мужик на белой "десятке", номер они, конечно, не запомнили.
- Но мужика-то хоть запомнили?
- Смутно.
- Опознают?
- Не уверены.
- Черт!
К трем часам я вернулась к зданию прокуратуры. Петр Валентинович уже маячил там с озабоченным выражением лица. Увидев меня, он просветлел. Понятно было, что он за меня боялся. Мы присели на лавочку, и я рассказала ему про коллизии следствия.
- Я понял, что там что-то не то. Они явно не хотят говорить. Мы еще с вами посоветуемся, как из них что-то вытащить…
- Петя, мы же на "ты", - напомнила я ему.
Он опять заалелся, как маков цвет.
- Хорошо, - послушно сказал он, - я попробую. Мы с тобой обсудим, как их разговорить. Но я пока проверил другое.
- Петя, я говорила с Мигулько, он сказал, что Климановой тоже звонили из гостиницы "Ковчег".
- Да, вот я как раз это и проверял. Ночью, когда тебе звонили, коммутатор ведь был отключен.
- Да.
- Но звонки были.
- Да.
- Какой вывод?
- Вывод? - повторила я. - Значит, звонили не через коммутатор.
- А как?
- Петя, я не знаю. У меня технический кретинизм.
- Как-то напрямую подключились к кабелю.
- Интересно, кто это делает и зачем.
- Я пока нашел только одну кандидатуру. - Петя протянул мне какую-то бумагу. - Это список работников гостиницы и людей, которые так или иначе гостиницу обслуживают.
- Ага! - я сразу нашла в списке данные работника АТС, закрепленного за гостиницей. - Телефонный мастер вполне мог подключиться напрямую к кабелю. И звонить мне в номер, и даже в Петербург. Но фамилия его и имя, хоть и были достаточно необычными, - Опорос Михей Николаевич, - ничего мне не сказали. Если это действительно он звонил, то зачем?
- Зачем ему это делать, Петя? - повторила я уже вслух.
- Пока не знаю, - вдумчиво ответил Петр Валентинович. - Надо изучить его личность. А пока мы, знаете, что сделаем?
- Что?
- Пойдем пообедаем. А из ресторана позвоним Михею Николаевичу. Я тут присмотрел чудный ресторанчик, называется "Белый шиповник". Я тебя приглашаю.
Ресторанчик действительно был чудный. Он находился прямо на берегу реки, стилизован был под охотничий домик, увитый белым шиповником. В обеденном зале на стенах висели картины, изображающие псовую охоту, а над камином располагались два портрета - мужской и женский, изображающие, надо думать, беглую графиню и ее любовника. Тем более, что мужчина, запечатленный на портрете, был одет в гвардейскую форму. И внешне кого-то мне напоминал. А может, мне это казалось.