- Никому, - прошептала она. - Вернее, государству. Это квартира моих родителей, они уже умерли. Квартира неприватизированная. А у Андрона есть жилплощадь.
- Вы ни с кем не судитесь? Никому не должны денег?
- Что вы! Нет!
- Дети у вас есть?
- Нету, - тихо ответила она, опустив голову. Но вдруг подняла ее и умоляюще посмотрела на меня. - Я никому ничего не должна, не представляю, чего можно от меня добиваться… таким способом…
- Татьяна Викторовна, а как в театре? Вы ведь ведущая актриса?
- Ну… Можно и так сказать.
- Может быть, кто-то хочет выжить вас из театра? Или просто подвинуть?
Может, вы кому-то дорогу перешли?
- Да нет же, - сказала она почти с отчаянием. - У нас в театре все очень милые люди. Я всех люблю.
- Но может быть, вас не все любят?
- Может быть, - неожиданно твердо ответила она. - Но такими способами никто из наших действовать не будет. Вы мне поможете? - ее голос дрогнул.
- Татьяна Викторовна… - Я помолчала, потому что мне нечего было ей сказать. - Вынуждена вас огорчить, но прокуратура здесь бессильна. Не исключено, что это звонит кто-нибудь из ваших поклонников. Узнал телефон по справочному, а поговорить с вами не решается, вот и молчит.
- Что же мне делать?
- Поставьте на телефон определитель номера.
- И…что?
- Если выясните, кто звонит… - тут я замолчала. Даже если она выяснит, кто звонит, что дальше? Максимум, что могут сделать прокуратура и милиция, это вызвать нахала и строго с ним поговорить. И отпустить, потому что в нашем уголовном кодексе не предусмотрена ответственность за такие действия. Да что там говорить, даже по административному кодексу его не наказать. - Если выясните, кто звонит, попросите ваших знакомых поговорить с этим человеком.
Пусть ему объяснят, что он ведет себя не правильно.
- И… это все?
- Татьяна Викторовна, к сожалению, все. Наше законодательство не позволяет привлекать к ответственности за такие поступки.
Она опустила голову и стала водить пальцем по горошинкам на подоле платья.
Потом вздохнула и встала.
- Спасибо, что выслушали меня, - промолвила она еле слышно. Я развела руками.
- Я бы и рада помочь вам, но не представляю, как это можно сделать. Может быть, если вы определите, кто звонит, вы и сами разберетесь с этим человеком.
По крайней мере, поймете, что ему нужно.
- Спасибо, - еще раз повторила она, повернулась и вышла из кабинета.
Я стала бесцельно перелистывать журнал приема, а перед глазами у меня стояло миловидное лицо актрисы Климановой. Неужели она и вправду не долечилась?
Одна в пустой квартире, наверняка все время думает о бывшем муже, которого, похоже, до сих пор любит; так действительно можно свихнуться. Но развить эту мысль мне не дали. На этот раз стук в дверь был решительным, не успела я ответить, как в дверь протиснулась крупная дама и объявила, что ей нужно поговорить с дежурным прокурором.
- Садитесь, пожалуйста, - пригласила я. Дама осталась стоять.
- Мне нужно поговорить с дежурным прокурором, - настаивала она.
- Я вас слушаю.
- Я вам должна рассказывать?
- Ну да.
- Хорошо.
Она наконец присела.
- Видите ли, у меня дело государственной важности. У меня по стенам от соседей давно уже течет серная кислота. К этому я уже привыкла, дома хожу в защитном противохимическом костюме и респираторе. Но сегодня утром я выпила стакан кефира и обнаружила, что это не кефир.
- А что? - поинтересовалась я.
- А серная кислота в чистом виде. Хорошо, что я не допила литровую упаковку…
Утром следующего дня ко мне заглянула Лариска, чтобы узнать, как прошел прием.
- Ларис, как я выгляжу? - спросила я, оторвавшись от постановления о назначении экспертизы.
Лариска честно вгляделась в мое утомленное лицо.
- Да не страшнее, чем обычно, - наконец ответила она.
- Я не в этом смысле. Очень молодо или все-таки нет?
- Маша, - осторожно проговорила Кочетова, - это на тебя вчерашний прием так подействовал? Если бы ты молодо выглядела, я бы тебе сказала.
- Спасибо, Ларисочка, - засмеялась я. - Кто мне еще правду скажет? Но я не об этом.
- А о чем? - разочаровалась Лариска.
- Вчера пришла тетенька с серной кислотой…
- А-а, Тороповец у тебя была! Как у нее дела, она еще держится?
- Держится, вчера гады ей в кефир кислоты налили.
Лариска улыбнулась.
- Но я это к чему, - продолжила я, поскольку это меня вчера весьма задело.
- Она пришла и спрашивает - где дежурный прокурор? Я ей предлагаю мне рассказать про свои проблемы; она повздыхала, и согласилась. Рассказала свою леденящую душу историю, а потом спрашивает: ну, а теперь я наконец могу пройти к дежурному прокурору? А я все-таки сидела в форме, между прочим, с майорскими погонами, и выгляжу я, как ты любезно заметила, на свои.
- Не обижайся, - утешила меня Лариска. - Она привыкла ко мне ходить, а других она и за прокуроров не считает. Даже если бы вчера шеф на приеме сидел, она и ему бы что-нибудь ввернула, лишь бы ее до меня допустили. Ну, а еще чего хорошего было?
- Была настоящая артистка. Татьяна Климанова.
- Ну да?! - задохнулась от зависти Лариска. - Ну почему ко мне ходит Тороповец, а к тебе артистки?
- Ну, тебе грех жаловаться, у тебя был писатель Латковский. Между прочим, ее бывший муж.
- Кого? Тороповец? - испугалась Лариска.
- Климановой, естественно.
- А-а. А чего ей надо?
- Ее кто-то преследует. Звонит ночами, ходит над головой.
- Понятно. Привет от мадам Тороповец. Может, их познакомить? А ты мне, кстати, книжку принесла?
- Принесла.
- Отлично, - обрадовалась Лариска. - А то сегодня процесс такой нудный, по недвижимости. Пока свидетелей допрашиваем, я хоть почитаю, а то засну.
Лариска умчалась в суд, а я еще немного поразмышляла над проблемами артистки Климановой. То, что она рассказала, было подозрительно похоже на историю про сердце в кулаке от писателя Латковского. Правда, я книжку читала уже давно, но помню, что героине так же звонили по ночам. Сначала молча, а потом стали говорить какую-то фразу; что-то вроде "тебя никто не любит, ты должна умереть". Если у нее головушка пошаливает, может, после съемок фильма она перестала отличать художественный вымысел от действительности?
Но как следует обдумать проблемы актрисы Климановой мне не дали. Открылась дверь и вошел прокурор. Он задумчиво оглядел мой кабинет, подошел к бетонной глыбе и потрогал ржавую арматуру.
- Как у вас строительное дело, двигается? - спросил он, не отводя глаз от вешдока.
- Назначаю экспертизу, - вздохнула я.
Шеф прекрасно знает, что я ненавижу всякие экономические и технические расследования, старается их мне не поручать, но раз уж я выезжала на место несчастного случая… Да и у Горчакова экономические дела уже в сейф не влезают, он все ноет, что некоторым хорошо - убийства любой дурак расследовать может, а ты попробуй докажи какое-нибудь остроумное хищение!.. Впрочем, он прибедняется. Работай он в банке или на производстве, давно уже был бы крупной шишкой и греб деньги лопатой. Он такие заковыристые хищения разматывал, что меня грызет зависть; но это надо иметь определенный склад ума. До сих пор у нас на следовательских занятиях, которые раз в месяц проводит городская прокуратура, вспоминают его старое дело по хищению коньяка на винзаводе. Тогда сотрудники отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности (вот как давно это было) пришли с материалами грандиозной разработки, но в недоумении: они полгода следили за коньячной мафией, которая не только тырила коньяк с подъездных путей винзавода, но и наладила канал сбыта ворованного коньяка через магазин. Опера вычислили всех, все задокументировали, но дело было не возбудить по одной простой причине - не было ущерба.
При сдаче коньяка на винзавод ни разу не выявили недостачи, хотя "бэхам" доподлинно было известно, что из конкретной цистерны слито и продано ровно пятьсот литров. Они уже и своих ревизоров посылали, не доверяя заводским. Хоть ты тресни - не только количество коньяка соответствовало документации, но и сам коньяк не был разбавлен.
Горчаков думал неделю, после чего предложил операм осмотреть пустую цистерну, когда из нее уже слили коньяк. Скептически ухмыляясь, "бэхи" организовали осмотр, и нашли на дне цистерны кучку презервативов. Ну и что? - спросили они Лешку. Лешка аккуратно собрал презервативы в коробочку и взял тайм-аут еще на неделю. После чего объяснил сотрудникам ОБХСС механизм хищения, и его гипотеза блестяще подтвердилась, когда расхитители были арестованы и во всем сознались, рассчитывая на снисхождение.
Оказалось, что после того, как из цистерны сливали коньяк, предназначавшийся на "левую" продажу, трудолюбивые проводники наполняли водой ровно двести пятьдесят презервативов, в каждый влезало по два литра.
Закручивали их, как воздушные шарики, и бросали в цистерну. На заводе ревизоры брали из цистерны пробы коньяка и удостоверяли его полное соответствие ГОСТу; а потом коньяк сливался в емкости винзавода. Поскольку слив происходил под давлением, презервативы лопались, вода смешивалась с коньяком, и по количеству коньяка у ревизоров претензий тоже не возникало. Я потом долго колола Лешку, как он догадался. Он отвечал, что для начала сосчитал презервативы, а потом сопоставил их количество с литражом похищенного коньяка. Не зря же презервативы в цистерне валялись, объяснял он ход своих мыслей.
- О чем задумались? - меланхолически поинтересовался шеф, поглаживая ржавую арматуру вещдока.
- Об успехах коллег, - честно призналась я, мучаясь при мысли о своей однобокости. Шеф как будто прочитал мои мысли.
- Завидуете Горчакову, что он хозяйственные дела щелкает, как орешки? Не завидуйте, каждому свое. Помните, что Козьма Прутков говорил: "Специалист подобен флюсу". В том смысле, что односторонний. Ваша специфика - насильственные преступления, вот и занимайтесь ими. Закончите свое строительное дело, больше вам хозяйственных давать не буду. Да, я чего зашел-то? Эту дуру, - он опять погладил ржавые рога, - унесите в камеру вещдоков. Завтра проверка из городской приедет. А у нас такой бардак в кабинетах.
- Владимир Иванович, как же я ее утащу? - взмолилась я. - Мне с трудом ее сюда четыре человека приперли, ее же не подвинуть.
- Попросите Горчакова, - пожал плечами шеф, - милицейские следователи с делами придут, я их тоже пришлю помочь. Некрасиво. У Горчакова вон тоже гитара стоит. Спрашиваю, что это, - врет, что вещдок. Мне бы хоть не врал, я все ваши вещдоки наперечет знаю.
Я отвела глаза. Горчаков действительно решил на старости лет научиться играть на гитаре и пристроился к тому же учителю, которого посещает мой сын.
Гитару на день варенья подарила ему наша завканцелярией Зоя, в знак преданной любви. Домой он ее притащить не может, не вызвав жениного пристрастного допроса, вот и хранит инструмент в кабинете, оправдываясь тем, что это вещдок.
Довод беспроигрышный, вещественным доказательством может быть все, что угодно.
- Давайте-ка прямо сейчас организуем, - шеф не дал мне расслабиться. - Позовите Алексея Евгеньевича, Зоя откроет камеру вещдоков, сразу и оттащим.
Вздохнув, я стукнула в стену. В соседнем кабинете послышалась возня, звук шагов, - наверняка Зойка вспорхнула с колен своего ненаглядного следователя Горчакова и прикинулась исполняющей служебные обязанности. Потом хлопнула его дверь, и в дверном проеме моего кабинета показалась круглая физиономия Лешки.
После того, как я с ним провела серию воспитательных лекций на тему "Как соблюдать конспирацию, крутя романы на работе", он не выходит из своего кабинета, не удостоверившись, что щеки не испачканы помадой, а рубашка заправлена в штаны.
При мыслях о бурной личной жизни своего друга и коллеги я тихонько вздохнула. Мне, может, тоже хочется любви и ласки; и, смею надеяться, я - не последний человек на этой земле, который любви достоин. Однако ситуация такова, что мы выбираем, и нас выбирают, и это часто не совпадает. Я знаю как минимум двоих человек, чье счастье я могла бы составить; фокус в том, что они, прекрасные физически и духовно люди, - отнюдь не герои моего романа.
Единственный человек, с которым я бы хотела прожить остаток жизни, ведет себя кое-как и, похоже, ждет, пока я брошусь ему на шею со словами "Вернись, я все прощу". А мне хочется, чтобы это он бросился на колени с теми же словами. А организовывать кофе в коечку, говоря образно, мне уже надоело.
Вот и сидим со своими амбициями в обнимку, я и судебно-медицинский эксперт Стеценко. Ведь отчетливо понимаю, что люблю только его, и кроме него, мне никто не нужен, а злость на его непонятливость мешает сделать то, что нужно бы сделать в данной ситуации. А что ему мешает - одному Богу известно. Скорее всего, привычка к существованию по инерции: жизнь такая напряженная, что некогда оглянуться, и подсознательно верится в то, что все само собой устроится. Эх!..
Под чутким руководством шефа Горчаков подошел к бетонной глыбе и оценил фронт работ. Попытался покачать глыбу за арматурные рога, но потерпел неудачу и удивился. Потянул за арматурину сильнее, глыба и не подумала шевельнуться.
Горчаков разозлился и напрягся. Лучше бы он этого не делал. Рванув изо всех сил на себя железный прут, торчащий из глыбы, он неожиданно сдвинул ее с места, но поскользнулся и повис на арматурине. Вот этого глыба уже не выдержала. Она медленно перевалилась со своей точки опоры, а дальше мы с шефом, раскрыв рты, наблюдали, как ноги Горчакова взлетели к окну, и он со всего размаху шмякнулся на пол, а на него неторопливо улеглась бетонная глыба. Самое интересное, что заорал Лешка не сразу. По-моему, первой заорала я…
Глыбу с Горчакова удалось снять усилиями троих милицейских следователей.
Когда его извлекли из-под рокового куска плиты, уже второй раз замеченного в членовредительстве, орать он уже не мог и только хрипел. Нога явно была сломана, что подтвердила приехавшая "скорая". Горчакова погрузили на носилки и увезли. Заливавшаяся слезами Зоя была выделена в сопровождение; шеф, судя по жалкому выражению лица и прерывистым вздохам, явно чувствовал себя убийцей. Он так и стоял возле моего окошка, наблюдая за отъездом "скорой помощи", и барабанил пальцами по подоконнику. А потом присел напротив меня, и мы обменялись взглядами, которые могли значить только одно: все дела следователя Горчакова отныне переходят в мое производство. Сейф, набитый "экономикой", теперь весь в моем распоряжении; и как только этот факт отпечатался в моем сознании, мне немедленно захотелось если не повеситься, то по крайней мере уволиться.
Повздыхав и побарабанив пальцами по столу, шеф тяжело поднялся и вышел, так и не сказав ни слова. А что было говорить? Ну хорошо, дела на прекращение Лешка, возможно, отпишет сам, когда придет в себя. Привезу ему все хозяйство в больницу. А живые дела? По которым надо активно допрашивать, назначать экспертизы и ездить в тюрьму? Я со своим-то валом еле справляюсь, а если на меня навесить еще и чужие долги… Это надо про себя забыть вообще, а ведь у меня несовершеннолетний бэби в переходном возрасте, за которым глаз да глаз. Да еще у него день рождения на этой неделе…
Притащившись вечером домой не в лучшем настроении, я ни о чем не могла думать, кроме как о совмещении двойной следственной нагрузки с предстоящим днем рождения моего сыночка, поскольку он уже намекал мне, что хочет пригласить ни больше, ни меньше - полкласса, именно этой числовой категорией он оперировал.
То есть к задаче поиска подарка на взыскательный вкус продвинутого шестиклассника, да еще и в денежных рамках следовательской зарплаты, добавилась задача организации празднества. Праздновать Хрюндик собирался дома, и на мой вопрос, что от меня требуется, немного помялся.
- Ма, у меня, собственно, две проблемы.
- Ну-ка, ну-ка.
Ребенок потупился.
- Ну-у.. В общем: куда деть тебя и мебель.
Я развеселилась.
- Со мной-то попроще, а вот с мебелью…
- Нельзя ее вынести на лестницу?
Я развеселилась еще больше.
- Ну, спасибо, что не на помойку. Может, просто к стене сдвинем?
- Ну, давай к стене, - покладисто согласился ребенок. - А ты, перед тем, как уходить, нам приготовь бутерброды, большой торт, и вазы убери.
- Боишься, что разобьете? - спросила я, вспомнив рассказ горчаковской жены про день рождения старшей дочери: "пришли старшеклассники, лицом и статью - вылитые питекантропы, устроили пляски и кирпичными задами все ручки с мебели посшибали"…
- На всякий случай лучше убрать, - озабоченно пояснил ребенок. - Да, и еще: деньги в доме есть?
- Немножко есть, а что?
- Лучше тоже убери.
- Что, не доверяешь друзьям? - удивилась я.
- На всякий случай, от греха подальше, - веско сказал Хрюндик, и я в который раз подивилась, как я по-детски безалаберна, и как он по-взрослому предусмотрителен.
- Ладно, пуся моя, все сделаю. Стол накрою, вазы приберу, деньги спрячу, а сама отвалю, - заверила я свое ненаглядное чадо. Хоть по телефону он уже басит, на вид - дитя дитем. - Скажи-ка мне, моя птичка, а девочки будут?
- Конечно.
Но мне этого было мало, хотелось развить тему.
- А будет девочка, которая тебе нравится?
- Такой девочки нет, - сказал сыночек, как отрезал.
Оснований сомневаться в его искренности у меня не было, но отсутствие у него интереса к женщинам меня беспокоило. Разведопрос продолжился.
- Тебе что, никто не нравится? - пристала я к нему, как банный лист.
- Никто.
- У вас что, в классе нет интересных девочек? Симпатичных, умненьких, с изюминкой? - мне, конечно, хотелось верить, что избранница моего сына, если уж мне суждено терпеть какую-то избранницу, будет именно такой. Как минимум, симпатичной, и с изюминкой.
- Почему, есть, - пожал плечами мой отпрыск. - Только мне никто не нравится.
- Неужели ты еще ни в кого не влюблялся? - поразилась я. Сколько себя помню, влюбленность была моим хроническим состоянием, с пяти лет начиная.
Сын снисходительно посмотрел на меня.
- Мне просто жалко тратить на это время, - пояснил он, и я рассмеялась.
- Хрюшечка моя, "это", если придет, тебя не спросит. "Это" всегда происходит помимо твоей воли, ты просто в один прекрасный момент поймешь, что влюбился, и все. Хочешь ты, или не хочешь тратить время.
- Да? - расстроился бэби.
- Да, - подтвердила я на основании своего многолетнего опыта, и вдруг вспомнила актрису Климанову. Она жила с мужем, любила его. Муж от нее ушел.
Наверняка было так, а не иначе, поскольку она его до сих пор любит, мучается без него, и при таких условиях сама от него не ушла бы. Вроде бы надо забыть Латковского, а не получается, аж в клинику неврозов попала. О разводе с Латковским она говорила, как о факте, который уже нельзя изменить, но сердце отказывалось этот факт признавать.