Следующим документом был протокол осмотра места происшествия и трупа девочки. Так, смерть от утопления в воде, сомнений в этом нет: в дыхательных путях - ил и песок. Но при этом чистые кожные покровы, отсутствие синяков и ссадин, иными словами - следов борьбы, за исключением полосовидных кровоподтеков на нижней трети обоих предплечий, в области запястий, и ссадин кожи на фоне кровоподтеков. Одежда на трупе в порядке, не порвана, не сдвинута, даже туфли надеты на ноги, значит, ее не тащили к этому злосчастному пруду. Сама пришла.
Отложив протокол, я открыла акт судебно-медицинского исследования трупа. В том, что труп исследован на совесть, я не сомневалась, Никита Владимирович наверняка проконтролировал процесс. Ага, вот то, что меня интересует: девственность Кати не была нарушена. Правда, эксперт, производивший вскрытие, оговорился, что в силу анатомических свойств девственной плевы он допускает возможность полового сношения без нарушения ее целости. Однако ни в половых путях, ни на теле, ни на одежде трупа не было обнаружено спермы.
Значит, так: девственность не нарушена, спермы нет, одежда в целости. Исключаем сексуальную подкладку происшедшего? На пальце - тоненькое золотое колечко, в кармане - сто рублей мелкими купюрами. Тогда исключаем и корысть?
Что же остается, если все поисключать? Может, не так уж не права была прокуратура, рассматривавшая материал? Мог ведь быть несчастный случай. А могло быть и самоубийство. Ручки-то ей кто-то связывал, а потом развязал: вон, полосовидные ссадины на запястьях есть, а веревок нет. Где-то кто-то ее связывал, что-то с ней вытворял… (Где? Кто? Что?) Не нарушив при этом девственности… А на домашнюю девочку это так подействовало, что она пошла к пруду и утопилась. Я лихорадочно перевернула несколько страниц акта, ища результаты химического исследования. Ага, этилового спирта в крови не обнаружено, следов употребления наркотических веществ тоже нет… На всякий случай я вернулась к наружному исследованию трупа - нет ли повреждений кожи, говорящих о том, что девочка кололась. Ну и что, что родители считали ее непорочной; сколько угодно таких случаев, подросток наркотики глушит, через ломки прошел, уже весь синий и просвечивает, а предки все списывают на ОРЗ, авитаминоз и переутомление от занятий. Но нет, следов уколов не было, девочка упитанная, на наркоманку не похожа.
Хорошо, но если с ней кто-то что-то вытворял, и это ее довело до самоубийства, почему она пошла к пруду, а не к родителям, и не в милицию, на худой конец? Раз уж с родителями был, судя по словам Пилютина, хороший контакт, да и девочка домашняя. Такая вряд ли будет что-то страшное в себе держать, кому-нибудь расскажет.
Да, материал на самом деле оказался гораздо более запутанный, чем даже я себе представляла. Странно, что зампрокурора того района ограничился яблочком. Притащив мне такой гнилой материальчик, избавившись от такой бомбы, мог бы и на ящик ананасов раскошелиться.
Надо бы съездить на место обнаружения трупа. Ну и конечно, поговорить с родителями Кати. И с ее подружками. И с учителями. И если они не расскажут мне ничего такого, что могло бы довести Катю до пруда в лесопарке, значит, надо восстанавливать ее последние дни по минутам. Я встала и подошла к окну. Полил дождь, сбивая с веток желтые листья. Втянув голову в плечи, к дверям прокуратуры прошмыгнул друг и коллега Горчаков; карман его плаща раздувался, и судя по тому, как Горчаков бережно придерживал его рукой, там была пища - пара бубликов или пирожков, или четвертинка хлеба и триста граммов колбасы. Вот это кстати; я включила электрический чайник и достала чашки, подумав, что нуждаюсь в тайм-ауте.
Даже не заходя к себе, Лешка просунул голову в дверь моего кабинета и отряхнулся, как пес.
- Бублики или колбаса? - спросила я, выключая вскипевший чайник.
- Бублики, - отчитался Лешка и протиснулся в кабинет целиком.
- А что, канцелярия тебя уже не кормит? Разлюбила? - намекнула я на бурный производственный роман между Горчаковым и Зоей.
- Обиделась, - Лешка вздохнул.
- Обидел? - уточнила я. Горчаков возмутился.
- С чего ты взяла? Вечно ты про меня плохое думаешь. Просто она меня в выходные приглашала на собачью выставку…
- И что ты ляпнул?
- Вот сразу и ляпнул, - Лешка старательно отвел глаза, - просто спросил, в какой номинации она там заявлена.
- Ну ты и дурак. Разве можно такое говорить влюбленной женщине?
- Но я же просто пошутил. Что ж она, шуток не понимает? О, новое дельце!
Лешка протянул руку к моему столу и развернул к себе сколотые скрепкой бумаги.
- Что за Вараксин? Послушай, а что этот Вараксин у нас делает? С каких пор лесопарк на нашей территории?
- Это мне по спецпоручению, Леша.
- Что, еще одно? Ты же девочку просила оттуда…
- Это в наборе. Девочку отдали только вместе с Вараксиным.
- Сочувствую, - кивнул Лешка, не отрываясь от бумаг. - Так, бизнесмен Вараксин: огнестрельное ранение, облит бензином и подожжен. Заказняк?
Я пожала плечами.
- Еще не читала. Хочешь, бери.
- Нет уж. Тут русским языком написано - Швецовой Марии Сергеевне. Так что давай что-нибудь другое.
- Ты серьезно, Лешка? - я обрадовалась. Если Горчаков меня хоть немножко разгрузит…
- Кто ж тебе еще протянет руку помощи, кроме меня? Взятки есть? Я бы с удовольствием порасследовал. Ну, в крайнем случае, превышение власти.
- Не на базаре, - огрызнулась я, поскучнев, поскольку в моем сейфе таких элитных преступлений не водилось. - Если ты настоящий друг,
бери, что дают.
- Ладно, не злись. А что дают?
Я полезла в сейф и порылась в бумагах.
- Убийство новорожденного хочешь?
- А ты чего?
- Леш, мне психологически тяжело расследовать дела об убийствах детей.
Лешка хмыкнул.
- А сама просила девочку из лесопарка.
- Ну, девочка уже подросток. А потом, меня Пилюгин уговорил, лично меня, понимаешь? А это дело…
Горчаков внимательно посмотрел на меня.
- Кому ты гонишь, Машенция? Колись, в чем фокус, а то не возьму.
Тяжело вздохнув, я достала из сейфа листочек бумаги.
- Там указания окружной прокуратуры.
- Ага, это уже ближе к истине. И чего хотят?
- На, смотри сам.
- "Составить схему к протоколу осмотра места происшествия с указанием дорог и тропинок"… Ну и что?
- А ты дальше почитай.
Лешка вчитался и поднял на меня серьезные глаза.
- "Установить и допросить лиц, которые воспользовались этими дорогами и тропинками"… Ты меня не разыгрываешь?
- В каком смысле?
- Ну, не ты эти "указания" состряпала? Сама? В порядке розыгрыша?
- И кого же я так могла разыгрывать? Оперов?
- Да ну, брось, Машка. Правда, не розыгрыш?
- Правда. Подпись видишь? Лично заместитель Генерального прокурора подписал.
- Они чего это, серьезно?
Я развела руками.
- Ну не сам он, конечно, это изобрел, кто-то из исполнителей. А он просто подмахнул. Но хоть прочитать можно то, что подписываешь?
Горчаков снова пробежал глазами страничку с указаниями:
- "Запросить сведения в медицинских учреждениях о женщинах, состоявших на учете по беременности, срок родов которых относится к периоду зачатия трупа новорожденного ребенка"… Одну минуточку, где роды, а где зачатие?
- Ага, такое впечатление, что человек сидел, писал "за здравие", потом стакан водки хлопнул и продолжил "за упокой". Я себе даже ксерокс сделала, насчет "зачатия трупа", на память. Ну что, берешь?
- А чего, прикольно, - решил Горчаков. - Буду устанавливать лиц, воспользовавшихся дорогами и тропинками, на мой век хватит. Пусть хоть одна скотина придерется, - выполняю указания зама Генерального. Да я десять томов наработаю…
Решив служебные вопросы, Лешка быстро заглотил бублик, запил его чаем и побежал к шефу переписывать на себя дело. Уже в дверях он обернулся и спросил:
- Да, Машка, а чего с девочкой-то? За которую Пилютин просил?
- Пока непонятно, Леш, но у меня еще информации мало.
- Маньяк?
- Я ж говорю, информации мало.
- А ты его по своим версиям прокинь, зря ты, что ли, корячилась, практику обобщала?
Он хлопнул дверью, а я осталась обдумывать его предложение. Лешка имел в виду мое научно-практическое детище, типичные версии о личности преступника по делам об изнасилованиях.
- Да здесь-то изнасилования не было, - крикнула я ему вслед, но Лешка уже не услышал.
Что же все-таки приключилось с Катей Кулиш, подумала я, рассеянно листая материал. В кармане одежды девочки спокойненько лежал ученический билет, благодаря чему ее так быстро опознали. Катя ушла из дому в пятницу днем, успев только перекусить после школы (кстати, надо будет уточнить, что она ела, и сравнить с содержимым желудка трупа; может, ее угощали еще где-то). Родители обратились в милицию в субботу, но заявление об исчезновении школьницы было принято только во вторник утром, а вечером уже нашли ее труп.
Я позвонила доктору Пилютину и обрадовала тем, что дело возбудили, и оно в моем производстве.
- Никита Владимирович, мне нужно допросить родителей Кати.
- Ну, естественно, - с готовностью отозвался он. - Где вам удобно? Привести их к вам или вы заедете к ним домой?
Я секунду помолчала, обдумывая тактику. Потом решилась:
- Наверное, я к ним заеду. Заодно посмотрю Катино жилище, может, там найду что-нибудь интересное.
Мы договорились встретиться в метро в пять часов, чтобы Пилютин проводил меня к Кулишам. Положив трубку, я посмотрела на часы и спохватилась, что уже полчетвертого, скоро Гошка придет из школы, а есть ему нечего. Покидав в сумку материал по трупу и бланки протоколов, я рассудила, что поскольку мне суждено работать вечером, я с чистой совестью могу свалить с работы прямо сейчас, забежать домой, сварить ребенку любимую им гречневую кашу, а по дороге купить к ней молока.
Ввалившись домой с молоком, я споткнулась о кроссовки сорок второго размера, раскиданные по прихожей, и с грустью подумала, что первые замечания на этот счет делала еще в связи с раскиданными погремушками. Значит, Песталоцци из меня не вышло. В доме оглушительно вопила музыка, если это слово было применимо к доносившейся из музыкального центра какофонии. Мой долговязый деточка сидел у себя в комнате с гитарой в руках и блямкал по струнам, внося свой посильный вклад в какофонию. Глазау него были закрыты, на лице плавал самозабвенный восторг, и у меня язык не повернулся омрачить эти эмпиреи прозаическими претензиями про бардак.
Наконец он ударил по струнам в финальном аккорде, дождался, пока звук не растает в воздухе, и открыл глаза.
- Ой, мама! Ты уже пришла?
- Я ненадолго, покормлю тебя и убегу, - сказала я в тайной надежде, что ребенок заноет что-нибудь вроде "мамочка, не уходи, мне без тебя так скучно"….
Но ребенок безучастно ответил:
- Ага, - и снова приник к гитаре. Приходится привыкать к мысли, что мой сын уже спокойно мирится с моим отсутствием, за исключением моментов, когда надо подогреть еду, или помыть фрукты, или постирать рубашку.
Уходя, я в который раз испытала легкое беспокойство по поводу того, что иду заниматься чужими детьми, оставляя своего без материнского глазу, но это беспокойство утонуло в реве "Нирваны" и неистовых гитарных переборах. На таком фоне я со слюнявчиком в руках не смотрелась бы.
Пилютин уже ждал меня в метро, внизу у эскалатора, нервно прохаживаясь за спиной у дежурной, благо вечерняя давка еще не началась.
- Ну что, видели материалы? - с ходу поинтересовался он, хватая меня под локоть и уверенно таща на платформу.
- Никита Владимирович, вы сами труп смотрели?
- Естественно.
- Повреждения на руках - это именно следы связывания? Других вариантов быть не может?
- Каких других? - Пилютин слегка запыхался, протаскивая меня к поезду, но мы все равно не успели, двери захлопнулись перед самым нашим носом.
- Ну, может, она хваталась за что-то или ударилась, - предположила я, сама не веря в такое; в акте вскрытия четко были описаны полосовидные ссадины, охватывавшие запястья; так удариться нельзя.
- Нет, ее именно связывали, и связывали туго, так, что веревки впились, там ведь ссадины на фоне кровоподтеков. И развязали незадолго до смерти.
- Я читала, что на коже трупа могут быть отпечатки врезавшейся одежды, которые симулируют странгуляционные борозды.
- Это если труп уже гнилой, в подкожной клетчатке газы образовались, шея, скажем, раздулась, воротник на нее давит. Вот когда его разденут, след на шее можно принять за странгуляцию. А тут ничего ей на руки не давило.
Из-за шума приближающейся электрички Пилютину пришлось повысить голос. Стоявший рядом с нами мужчина косо посмотрел на него и отошел к краю платформы.
- Вы думаете, на руках - прижизненные повреждения?
- Конечно. Там реакция пошла в окружающих тканях.
- Понятно. А фамилия Вараксин вам ничего не говорит?
Это я спросила на всякий случай, но Пилютин кивнул.
- Конечно, говорит. Это труп, который нашли в том же лесопарке. Но к Кате он не имеет никакого отношения.
- Вы уверены?
- Абсолютно. Если хотите, уточните у Катиных родителей.
Катины родители оказались именно такими, какими я их представляла со слов Пилюгина. Молодые, очень красивые, до сих пор влюбленные друг в друга - это было видно невооруженным глазом. Каждый из них держался только благодаря другому. И младшей дочке - там была еще Катина младшая сестра, тринадцатилетняя Алиса. Держались они все очень хорошо. И все равно я на мгновение растерялась, выбирая верный тон: мне предстояло топтаться, как слону в посудной лавке, по больному, бередя то, что хотелось бы забыть.
Квартира была двухкомнатной, одна комната родительская; вторая, побольше, была отдана девочкам, и по соотношению занимаемой площади было понятно, что детей тут очень любят, и не приносят их интересы в жертву родительским, по принципу "взрослым нужнее". Оглядевшись в родительской комнате, я попросила разрешения взглянуть на девичий уголок.
Сопровождала меня туда Алиса, родители не пошли: мать побледнела, отец схватил ее за руку и тревожно стал заглядывать в глаза. Я их оставила на попечение Пилютина и кивнула Алисе в сторону ее комнаты. Алиса, серьезная полненькая девочка с русой косой, открыла дверь, пропустила меня вперед, а сама осталась стоять у порога. Я медленно обошла комнату, потрогала покрывала на двух тахтюшках, присела на корточки перед стеллажом с видеокассетами - ничего сатанинского, обычный подростковый набор. Алиса спокойно следила за моими перемещениями.
На стенах висели качественные фотопортреты, цветные: Алиса и Катя, смеющиеся. С лыжами в руках, в лесу с лукошками, полными грибов; на пляже. Я отметила, что обе сестры были примерно одной комплекции, но друг дружкины вещи явно не носили, у каждой в гардеробе было свое отделение с одеждой. Меня допустили даже до интимных шкафчиков с бельем и прокладками. И там все было в порядке, и ничто не указывало на тайную сексуальную жизнь старшей сестры, во всяком случае, ни вибраторов, ни плеток, ни кожаных трусов я там не обнаружила.
- Я вам приготовила Катины вещи, - тихо сказала Алиса, еле сдерживая слезы. - Вот они, на секретере. Там ее сумка, большая, с которой она ходила в школу. Книги я отдельно сложила.
Подойдя к секретеру, я перебрала стопку книг: в основном это были учебники, но затесались и две модные художественные книжонки, правда, не сексуально-садистский авангард, а вполне пуританские. Тетради, пенал, школьный дневник-Катя действительно хорошо училась.
- Алиса, - я обернулась к девочке, - а…
- Нет, - ответила обстоятельная круглощекая Алиса, даже не дослушав, - личного дневника у Кати не было. Я бы знала. Но после… - она помолчала и даже на секунду закрыла глаза, но быстро справилась с собой, - в общем, после вторника я все равно поискала. Есть только записная книжка.
Записная книжка лежала рядом с учебниками.
- Я ее заберу, хорошо?
Алиса пожала плечами.
- Конечно, вы же следователь.
- А ты всех знаешь, кто здесь записан?
- Нет, что вы.
- Нам с тобой придется сесть и проверить каждое имя. А Катины подружки всех ее кавалеров знают?
- Наверное… Я их спрашивала, но они тоже не представляют, что могло с Катей случиться.
- Алиса, а что ты сама думаешь? Куда она пошла в тот день?
Губы у Алисы задрожали, и, как она ни крепилась, слезы все равно полились по круглым щекам. Она заплакала, уже не сдерживаясь, давясь слезами.
- Я не знаю, я на музыке была… Пришла домой, а ее нет…
Я подошла к ней и погладила ее по плечу. Алиса всхлипнула и затихла.
- Алиса, твоя сестра была спокойной? Уравновешенной? Или импульсивной?
- Нет, она была очень спокойная. Она была для меня идеалом…
- Мне тоже показалось, что она была спокойной. А скрытная она была, или рассказала бы тебе, если с ней что-то неладно?
- Да, рассказала бы. Мы с ней советовались, она мне помогала, но иногда и я ей советы давала.
Я улыбнулась; в конце концов, у сестер была такая незначительная разница в возрасте, что Алиса вполне могла давать советы старшей. А при ее рассудительности эти советы могли быть очень дельными.
- Значит, если не рассказала, то не успела.
Алиса кивнула.
- Значит, если что-то с ней произошло, то в тот самый день, когда она пропала. Алиса, если ты вспомнишь или узнаешь что-то необычное, что касается твоей сестры, или вообще что было в этот день, расскажи мне, хорошо?
По глазам Алисы было видно, что она и так постоянно перебирает про себя все, что касается ее сестры. Конечно, ее нужно допрашивать как следует, подробно, и не здесь, а в прокуратуре, в официальной обстановке. Хоть она и обстоятельная девочка, здесь она все время будет путаться мыслями и отвлекаться.
Я вернулась к Катиным родителям. Они тоже не пролили много света на то, что произошло с их дочерью. Но я особо и не надеялась. Похоже было, что разгадка лежит именно в последнем дне ее жизни. Что-то такое с ней было, о чем она рассказала бы родителям и Алиске, если бы успела.
Договорившись, что Алиса придет ко мне в прокуратуру, я стала прощаться. Родители вышли в прихожую, подали мне плащ, Пилютин на правах старого друга дома, все тут знающего, уже открывал сложный замок, когда из-за папиной спины выдвинулась Алиса и проговорила:
- Я только одну необычную вещь вспомнила. У нее колготки были другие, когда ее нашли.
- В каком смысле другие? - я резко повернулась к девочке, и родители вместе с Пилютиным тоже уставились на Алису.
- Я тоже ездила с папой и мамой в этот лесопарк, где Катю нашли. На ней были другие колготки. Она ушла из дому в черных, а там, в пруду… - девочка содрогнулась, - на ней были светлые.
- Телесные, - машинально поправила ее мать.
- Алиса, а может, она после школы переоделась? - я еще не верила в то, что это обстоятельство имеет хоть какое-нибудь значение.
- Нет, - Алиса упрямо покачала головой. - Я точно знаю. Тех черных колготок, в которых она ушла, дома нет. Я везде проверила, даже в стиральной машине.