- Как раз думаю об этом, - ответила Тру и выплюнула жвачку в яму, чтобы Мэри Браун стало окончательно ясно, с какой высоты придется падать (а я бы не позволила Тру столкнуть ее, говорю на всякий случай).
- Тогда давай, - сказала Мэри Браун, зажмуриваясь.
- Тебя что, совсем не волнует, столкну я тебя в яму или нет? - поразилась Тру. - Если столкну, ты наверняка умрешь и попадешь в чистилище, где будешь томиться целую вечность за все вранье, какое наговорила людям.
- Я никогда не была в кино, мне очень нужны эти билеты, и попкорн, и газировка. - Мэри Браун набрала полную грудь воздуха и долго не выдыхала. - Я отдам их только через мой труп. И я в жизни ни словечка неправды не сказала, Тру О’Мэлли.
- Вот это вранье так вранье, - хмыкнула Тру. Она посмотрела на меня, я - на нее, и мы снова уставились на Мэри Браун, которая отчего-то вдруг напомнила мне святую Жанну д’Арк. - Ладно-ладно, я просто пошутила, - засмеялась Тру и потянула Мэри Браун прочь от обрыва. - Беги, рассказывай Камбовски.
И я сразу, из-за умения читать мысли сестры, поняла, что Тру уже обдумывает новый план действий, в котором библиотекаршу ждет неожиданная концовка.
Мэри Браун отступила от Тру и поглядела на нее так, будто ничего не случилось.
- Ты знаешь, кто такая Сара Хейнеманн?
- Конечно, - ответила Тру.
Мы направились к зеленой скамейке напротив клетки с Сэмпсоном. Тру протянула нам по кусочку "Даббл-баббл", запас которых у нее, кажется, никогда не кончался.
Мэри Браун сунула резинку в рот и сказала:
- Она пропала.
- То есть как? - переспросила я, разглядывая комикс про Пуда на вкладыше в жвачку.
- А вот так. Сара пропала. Уже пару дней ее не видели, - объяснила Мэри Браун. - Папа предупредил, чтобы я не разговаривала с незнакомцами.
Я закрыла глаза, стараясь представить девочку, которую, кажется, как раз и звали Сара Хейнеманн.
- Третьеклассница со светлыми волосами на резинке, обожает играть в вышибалы?
Мэри Браун закивала:
- Живет в четырех домах от нас. Ее, наверное, похитили, совсем как меня.
Тру покосилась на меня и завела глаза. Прошлым летом Мэри Браун рассказала нам, будто ее украли цыгане, увезли ненадолго в Венгрию, заставляли носить в ушах серьги размером с хула-хуп и предсказывать будущее в палатке на пыльной обочине. В общем, вся история с Сарой Хейнеманн оказалась очередной выдумкой из тех, на какие Мэри Браун горазда. По какой-то причине, которую я не могла взять в толк, Мэри Браун обожала россказни про похищения. И про пиписьки.
- Да найдется она. Просто заблудилась, наверное. Обычное дело, - сказала я.
Но про себя решила, что если Мэри Браун говорит правду и Сару действительно украли, живой ее уже не найдут. Точно так же было и с Джуни. Сперва она исчезла, а потом у лагуны нашли мертвое тело. После похорон Джуни я немного переживала, что Тру тоже могут похитить. Бабуля отвела меня домой, вручила булочку с корицей и попросила не быть такой мнительной. Подобные убийства, вроде как с Джуни Пяцковски, случаются не чаще, чем раз в жизни. Надо сказать, бабуля редко ошибалась. Впрочем, она же то и дело повторяла: все когда-нибудь случается впервые.
- Знаете, чего б я хотела сделать? - спросила я. - Я бы выкрала Сэмпсона и вернула домой, к его семье.
Мэри Браун расхохоталась и говорит:
- Знаешь, О’Мэлли, а ты странная. Похитить гориллу и взять домой… Вот где нелепица!
И это она говорит про нелепицы.
- А по-моему, классная мысль, - возразила ей Тру. - А по дороге туда мы могли бы заехать во Францию.
Мэри Браун опять покатилась и смеялась, пока Тру не влепила ей тумака:
- Что такого смешного во Франции?
- Да что ты знаешь про Францию? - спросила Мэри Браун, даже не поморщившись.
- Между прочим, я про Францию много чего знаю.
- Ага. - И Мэри Браун соскочила с лавки, подальше от Тру.
- Французы говорят на языке любви, - сказала я, глядя на Сэмпсона.
- Oui, - прошептала Тру.
- Чего за "уви"? - растерялась Мэри Браун.
- Лучше молчи, - посоветовала ей Тру, - а то передумаю и все-таки спихну тебя в яму. - И тоже соскочила с лавки.
Тут Мэри Браун оттолкнула Тру и рванула прочь. А я схватила сестру и держала, чтобы та не сорвалась следом. Тру пыхтела, готовясь взорваться. Высвободилась, развернулась, да как заорет мне прямо в лицо:
- Ну держись, Салли О’Мэлли… твои дни сочтены!
Вечно Тру как в воду глядит. Гений, одно слово.
Глава 06
- Да это жрать нельзя! - рявкнул Холл.
Он сидел за кухонным столом, изо рта торчала сигарета, пепел сыпался на чудесные белые тарелки, для покупки которых мама целый год откладывала зеленые купоны "S&H". Нелл опять постаралась соорудить нам обед, да только макаронная запеканка с тунцом и картофельными чипсами загорела дочерна, в разогретой консервированной фасоли совсем не осталось жидкости, и даже яблочный соус был на вкус какой-то не такой.
Уже две недели мама лежала в больнице, а ведь это она у нас общалась с Холлом, так что мы втроем просто не знали, что и сказать. Я по большей части попросту старалась не пялиться на его белую майку - без рукавов, чтобы все видели татуировку МАМА на мускулистом бицепсе. Волнистые лохмы Холла выглядели точно так же, как и утром, едва он продрал глаза. От глянцевитых волосин в подмышках у Холла несло пивом, которое он хлестал.
Холл еще разок затянулся сигаретой и объявил ясно и громко, будто мы глухие:
- А я не нанимался нянчиться с вами тремя. Вы мне даже не родные.
Нелл пробормотала, что просит прощения, и собралась вымыть посуду, но только Холл ухватил ее за руку и зарычал: "Усади свою задницу обратно". Потом, правда, передумал и говорит: "Ладно, неважно, принеси мне пива", да так сильно пихнул Нелл, что та отлетела к плите, а ее нарядный сарафан задрался аж по пояс.
У меня защипало в глазах, а Тру глядела в пол, быстро-быстро облизывая губы, - она всегда так делает, когда волнуется. Наверное, опять в маминой комнате побывала: в уголках губ следы вишневой помады и легкий аромат "Вечера в Париже". Красная, точно у нее жар, Нелл одернула сарафан и распахнула холодильник. Там внутри особо ничего и нету, отыскать бутылку "Пабст Блю Риббон" совсем не сложно.
Холл сделал долгий глоток из бутылки, которую ему протянула Нелл, обтер губы ручищей и сказал:
- Знаете ли, мы с вашей мамой… - тут он громко рыгнул, - у нас давно уже не клеится, и в придачу ко всему в обувном магазине тоже дела не ахти.
- Быть не может! - прошептала Тру самым ехидным своим голосом.
Холл так быстро протянул руку над столом, что даже я не поняла, что сейчас будет, не говоря уж про Тру. А он влепил ей подзатыльник. Крепко влепил. Тру только уставилась на него сквозь волосы, которые разметались по лицу, но не сказала ни словечка. И тогда он влепил ей снова. Крепче прежнего. Если Холл собирался заставить Тру захныкать, ему следовало знать: она никогда не плачет. От удара сам Холл покачнулся вместе с табуретом и упал, да так и остался лежать на грязном рыжеватом линолеуме, всхлипывая: "Хелен… Хелен… Хелен…"
Три сестрички переглянулись, встали и вышли на крыльцо, слушали там цикад и молчали. О чем уж тут говорить. Что скажешь про мужика, с которым живешь под одной крышей, а толком его не знаешь, да и не хочешь знать, и вот он валяется на полу в кухне, повторяя имя твоей мамы. Хотя потом, уже когда фонари зажглись, Тру - ну не умеет она подолгу молчать - буркнула:
- Вот ведь мудак сраный.
Нелл сыпанула "Пшеничку" в две миски, развела остатками молока. И встала к раковине надраивать тарелки с прошлого ужина, потому что дух от завядших кусков тунца шел не особо приятный.
- У мамы что-то еще не ладится, кроме желчного пузыря. Я вчера хотела вам сказать, но потом…
Тру подняла голову от миски и говорит:
- Что с ней опять не так? - упрямо, с раздражением, и раз - ложку хлопьев в рот.
Я люблю Тру всем сердцем, но готова признать: временами, если припечет, она умеет вредничать похлеще мамы.
- Доктор Салливан дал мне вот это. - Нелл обтерла руки о шорты и выдвинула табурет рядом со мной. Мы смотрели, как она вытаскивает клочок бумаги из кармашка блузки и разглаживает на столе.
Гепатит.
- Это болезнь, из-за которой воняет во рту? - спросила Тру. - Мне Вилли рассказывал. Он сказал, ею болеет доктор Салливан, и…
- Нет же, глупая! - вскинулась Нелл. - Та болезнь называется галитоз.
Меня впечатлило, что Нелл это знает. А может, просто все выдумала, чтобы мы с Тру опять почувствовали себя дурочками. Как раз в ее духе.
- Доктор Салливан говорит, гепатит - это болезнь маминой печени, - голос у Нелл вдруг сделался неразборчивым, - и это плохо.
Она убежала в свою спальню и хлопнула дверью. У Нелл собственная комната, ей не надо ютиться вдвоем с кем-то, как нам с Тру. Если бы мне захотелось перечислить, кого в нашей семье любят больше, я бы вручила Нелл первый приз. За ней - Тру с небольшим отрывом, а я… в общем, было во мне нечто такое, что заставляло маму грустить, глядя на меня. Я порой ловила на себе этот ее печальный взгляд, уж и не знаю отчего. Из-за моего воображения, наверное.
Уже после разговора о гепатите - может, с неделю спустя - Нелл сказала, что здоровье у мамы совсем пошатнулось. Теперь она подхватила болезнь под названием стафилококковая инфекция , и это очень скверная болячка. Гораздо хуже, чем можно подумать. Даже мне, с моим воображением, бесполезно стараться. Нелл просто плакала и плакала - до тех пор, пока Тру не заявилась к ней в спальню, не стукнула кулаком и не посоветовала заткнуться к чертовой бабушке.
Мама провела в больнице Святого Иосифа почти весь июнь. Похоже, она могла пропустить и празднование Четвертого июля. Жуткая досада, ведь однажды я слыхала, как мама говорит лучшей своей подруге, миссис Бетти Каллаган, что ей стоило назвать Тру "Петардой", вот до чего наша мама любила Четвертое июля.
К тому времени Холл по большей части перестал являться домой. А Нелл стала раздражать Тру - настолько, что та, едва завидев сестру в белой блузе и кожаных туфлях, сразу заводила пластинку про Элвиса… Элвиса… Элвиса. Я-то считала, что Нелл ничего. Не фонтан, конечно. Но я старалась не забывать папины слова: в мире есть сестры и похуже, чем наша Нелл. Хотя Тру бывала сыта ею по горло - до такой степени, что начинала гоняться за Нелл по всему дому, ловила где-нибудь и, поднеся к губам зубную щетку, как микрофон, принималась горланить "Ты не кто иная, как охотничья собака" - опять и опять, пока Нелл не теряла терпение и не давала ей хорошего щелбана. Тогда мне приходилось успокаивать Тру, а потом дарить что-нибудь ценное вроде любимого стеклянного шарика с металлическим блеском внутри, чтобы та пообещала, что не станет пытаться придушить Нелл во сне.
Тем утром, когда Нелл рассказала нам про мамину стафилококковую инфекцию, я решила, что неплохо бы сходить в церковь и немного помолиться, - хоть и считала, что Бог давно оглох и не слыхал ни единого слова из тех, что я ему наговорила. Нелл не захотела пойти со мной, потому что спешила в "Автомастерскую Филларда" на встречу со своим парнем, Эдди Каллаганом, который там работает, а библиотекарше миссис Каллаган доводится сыном.
Мне больше всего нравилась церковь Богоматери Доброй Надежды, при ней была воскресная школа, а еще она в шести кварталах, и сестры О’Мэлли могут дотопать туда на своих двоих. Правда, идти нужно мимо дома Жирняя Эла Молинари, отчего у меня вечно портилось настроение, ведь Тру мало что так любила, как встать напротив его выкрашенного желтым дома и громко объявить: "Жирняй Эл говняшку съел!" Она по-всякому его обзывала: то итальяшкой, то макаронником, то говорила, у него спагетти вместо мозгов, а то еще, если совсем на взводе, затянет песню Гарри Белафонте под названием "Дайо", только пела она по-другому: "Жирняйо… жирняйо".
Она даже не сомневалась, что прошлым летом именно Жирняй Эл угнал ее велосипед, и до сих пор рвала и метала. Заставить ее прекратить мне нипочем не удавалось, хотя - Бог и папа мне свидетели - старалась я как могла, но только все кончалось тем, что Жирняй Эл гнался за нами полдороги в школу, угрожая убить, если только поймает, да только зря грозился: у него правая нога кривая из-за палимилита . Впрочем, мог и догнать. И я всегда говорила Тру: "Что ты станешь делать, если он тебя поймает? У него же ножик есть".
Тру начинала смеяться, и смеялась долго, а в глазах у нее появлялось дикое выражение, будто наплевать ей, догонит ее Жирняй Эл или нет. Меня это беспокоило. Почти каждый день я жалела, что рядом нет папы, он бы заставил сестру угомониться, а не то, похоже, этот дикий блеск в глазах не доведет Тру до добра.
В то утро сестра плелась сзади, слегка дуясь: я объявила, что нынче не в настроении убегать от Жирняя Эла, так что послушалась бы Тру маму и вела себя как следует. Она шла, пиная перед собой камешек, - любила так делать, когда думала о чем-то, - а потом спросила тихонько, так что я едва расслышала:
- Ей ведь станет лучше, правда, Сэл?
Я не стала оборачиваться: тогда уж Тру разозлилась бы всерьез. Она терпеть не может, когда на нее смотрят в те минуты, когда она бросает "насвистывать в темноте". Я сообразила, что значит это выражение, приглядевшись к деталям. Все-таки артерии у бабули и не думали твердеть. Мама и Тру и впрямь были двумя горошинами в стручке - обе старательно делали вид, будто все в порядке, хотя дела шли так себе.
- Ага, у нее все будет хорошо, - сказала я, не оглядываясь, а сама задумалась: если не будет - что тогда? Мы с Тру так и будем жить с Холлом и Нелл? Или, может, переберемся к бабуле и дядюшке Полу? Ну, тогда Тру точно не обрадуется.
- А вдруг умрет, что мы станем делать? - Тру пнула камень посильнее, и тот проскочил мимо меня. - Думаешь, нас отправят в приют?
Каждый год незадолго до Рождества наш скаутский отряд навещал сиротский приют на Лисбон-стрит, названный в честь святого Иуды, который был святым покровителем безнадежно больных. Кто-то совершил жестокий поступок, назвав так приют: каково там живется бедным сироткам? Мы пели им хорал "Что это за Дитя?" и дарили подарки вроде открыток, завернутых в зеленую бумагу и перевязанных красными ленточками. Я все это терпеть не могла. Не могла стоять и смотреть на бедных детишек, у которых ни мамы, ни папы и вообще никого, кому они были бы не по фигу.
- Ни за что! - ответила я. - Не будем мы жить в приюте, никогда. Обещаю.
У дома Пяцковски Тру остановилась. Двор весь зарос травой, дом будто вот-вот рассыплется, а рядом с крыльцом валяется гипсовый Иисус. Мало кто видел мистера и миссис Пяцковски после похорон Джуди.
- Наверное, это почти самое плохое, что может случиться. Быть убитой вот так, - сказала Тру.
Притихнув, мы зашагали дальше. Я шла и размышляла, что с человеком может, наверное, случиться и что-нибудь похуже.
После мессы пол-округи высыпало на церковную лужайку, и я слышала, как миссис Каллаган, лучшая мамина подруга с незапамятных пор, грустно так сказала миссис Бюшам:
- Наконец-то Хелен может побыть в покое.
На что миссис Бюшам ответила:
- Я слыхала, Холл стал встречаться с Рози Раггинс.
Подслушивать, конечно, нехорошо, но мне никто-никто не говорил, что маме становится лучше, а мне позарез надо было выяснить, как она, чтобы подготовиться на тот случай, если все пойдет не так. Из слов миссис Каллаган я поняла, что мама, возможно, умирает: разве на папином надгробном камне не написано "Покойся с миром"? И что там миссис Бюшам говорила про Холла? Это означало, наверное, что он запал на Рози Раггинс.
Миссис Каллаган повернулась, увидала нас и явно удивилась:
- О, сестрички О’Мэлли, привет!
Я глядела на церковное крыльцо за голыми ногами миссис Каллаган. У нее на лодыжке тонкий золотой браслет, а еще она порой расстегивала слишком много пуговок на блузке. Бабуля рассказывала, что мама и миссис Каллаган были в молодости те еще дикие кошки, покуда жили в соседних домах через улицу от пекарни.
Миссис Каллаган нагнулась ко мне и спросила:
- У вас все хорошо, Салли?
Я старалась не заплакать, хотя в глазах вовсю щипало: миссис Каллаган пахла совсем как мама, и готова спорить, на завтраки она готовит своим детям яичницу-глазунью.
- Чудесно, миссис Каллаган, - ответила я ей. - Холл просто замечательно заботится о нас. Мама ведь скоро поправится, правда?
Миссис Каллаган сказала:
- Видишь ли, мой отец очень болен, он лежит в ветеранском госпитале, поэтому я не так часто ходила проведать Хелен, как мне бы хотелось, но я не сомневаюсь, что у нее…
Тут она и сама заплакала. Я просто не могла этого вынести - и Тру, видимо, тоже, потому что сестра дернула меня за руку, и мы обе нырнули в толпу.
Глава 07
Я наврала миссис Каллаган с три короба на случай, если та пойдет навестить маму в больнице, - ну, чтобы она не сильно маму расстроила. А правда в том, что Холл вовсе не так уж шикарно о нас заботился. Мы с Тру дома даже и не ели почти ничего, потому что Холл круглыми сутками напивался в "Боулинге Джербака". Так что миссис Бюшам, наверное, правду сказала, что он встречался с Рози Раггинс, а как с ней разминуться, если та была официанткой и разносила там напитки. А наша Нелл сильно занята своим Эдди, так что готовить для нас даже не собиралась. И это нас устраивало, потому что тут, к несчастью, я вынуждена согласиться с Холлом, один-единственный разочек: стряпня нашей сестры все-таки была несъедобна. Кроме того, Нелл постоянно твердила, будто собирается поступить на курсы красоты, и теперь проводила немало времени, разводя лосьон "Тони Пермс" на нашей кухне, отчего там стало вонять похуже, чем в туалете на автозаправке. Стараниями Нелл половина девушек в нашем квартале теперь выглядят так, будто дружно ткнули пальцы в электрическую розетку.
Есть, впрочем, хотелось, да так, что Тру пришлось выдумать очередной знаменитый план, и мы стали заглядывать к знакомым незадолго до обеда. Вчера мы ели у О’Хара, хотя пир не задался. Ну не люблю я печенку, сколько бекона на нее ни сложи. Так что сегодня мы пошли в гости к Быстрюге Сьюзи Фацио, потому что кормят у них лучше всех в городе. Фацио были нормальными итальянцами, не то что Молинари. Тру говорила, это потому, что Фацио родом из итальянского города под названием вроде Пицца, а Молинари из какой-то другой части Италии, не такой вкусной.
Всего там жили десять Фацио плюс их общая Нана, что по-итальянски значит "бабушка". В общем, я не думаю, что кто-то из них заметил, как мы с Тру достали себе из шкафчика над раковиной по тарелке и придвинули кухонные стулья к тому краю стола, где уже сидела Быстрюга Сьюзи. В кухне всегда пахло чесноком, Нана щедро крошила его во все блюда без разбора.