* * *
- Мистер президент, мне надо всего несколько дней, - сказал Митчелл Пейтон.
Дело происходило на верхнем этаже жилых апартаментов Белого дома. Было два часа ночи. Лэнгфорд Дженнингс сидел на диване в пижаме и халате. Пейтон - напротив, на стуле. Президент не спускал внимательного взгляда с лица директора Отдела спецопераций ЦРУ.
- Понимаю, приехав прямо к вам, я нарушил целую сотню действующих инструкций, но я встревожен, как никогда еще не был встревожен за все годы моей работы. Несколько десятков лет назад, будучи молодым человеком, я сказал моему шефу, что на президентстве разрастается злокачественная опухоль. И теперь, став пожилым, говорю то же самое. Болезнь прогрессирует, однако - нисколько в этом не сомневаюсь - заболевание держится от вас в секрете.
- Вот такие дела, доктор Пейтон! - сказал президент. Помолчав, добавил: - Невеселые дела, должен заметить. Пришлось в темпе ознакомиться с кое-какими материалами. Самуил Уинтерс дал мне ясно понять, если вы встревожены, то остальные должны пребывать в шоке. Я внимательно выслушал вас и понял, что он хотел сказать. Я в шоке, мистер Пейтон.
- А я весьма признателен своему старинному приятелю за посредничество. Я был уверен, что Уинтерс примет во мне участие, но не ожидал, что он воспримет меня всерьез.
- Он воспринял вас всерьез... А вы уверены, что рассказали мне все? Ничего не утаили?
- Я рассказал все, что мне известно, все, что удалось собрать по крупицам, хотя, к сожалению, не могу пока представить явные улики.
- Да-а-а, - протянул президент, - в этих стенах про улики, похоже, давненько ничего не говорилось...
- При всем моем уважении к вам, должен подчеркнуть, что весьма сожалею об этом. Только поэтому я здесь. Господин президент, разговор нелицеприятный, я понимаю, но вы несете ответственность за все, что происходит в стране, а на мне лежит обязанность добыть улики, свидетельствующие против вас, уж если на то пошло.
- Ценю вашу честность и порядочность, - сказал Дженнингс и наклонил голову. Помолчав, посмотрел в упор на Пейтона и произнес: - Мои противники приписывают мне невероятную живость. А что вы думаете по этому поводу? Я задаю вам этот вопрос, потому как не могу себе представить, что вы являетесь моим сторонником.
- Судя по всему, у вас богатое воображение, но я тут ни при чем.
- Стало быть, я котируюсь, но вы голосовать за меня не будете. Правильно?
- Господин президент, позвольте заметить, что у нас в стране - тайное голосование.
- Как говорится, ответ со всей прямотой, - растянул президент губы в улыбке.
- Не стану я голосовать за вас. - Пейтон вернул улыбку. - Не подхожу по интеллекту?
- О чем вы? История показывает, что зачастую ум хозяина Овального кабинета способен раствориться в море несущественных подробностей. Да и вообще на определенном уровне мощь интеллекта порою опасна. Тот, у кого голова разрывается от фактов и аргументов, теорий и идей, склонен бесконечно дебатировать сам с собой в то время, когда надо принимать решения. Нет, сэр, у меня никаких сомнений насчет вашего интеллекта. Он намного превосходит уровень, необходимый на сегодняшний день.
- В таком случае, вероятно, дело в моей философии?
- Со всей откровенностью?
- Разумеется! Мы же договорились. Видите ли, мне необходимо знать прямо сейчас, голосовать ли за вас, а не складывать потом, черт побери, все "за" и "против".
- По-моему, я вас понимаю, - сказал Пейтон, кивнув. - Ну ладно, признаюсь, ваша риторика порой действительно меня раздражает. Иногда вы поразительно сводите некоторые очень сложные вопросы к...
- Упрощенчеству? - подсказал Дженнингс.
- Сегодня мир настолько сложен и беспорядочен, как было при его сотворении, которое, однако, свершилось. Одно неверное движение, и мы опять можем оказаться в самом начале развития. Огненный шар помчится по Галактике... Время упрощенчества миновало, господин президент.
- Позвольте и мне кое-что сказать, доктор Пейтон. Попытайтесь хоть раз усложнить какие-либо проблемы во время предвыборной кампании - и вы останетесь за бортом. В вашу сторону никто и не взглянет!
- Я бы предпочел думать иначе, сэр.
- Я тоже, но не могу. Мне довелось встречать на своем веку немало блестящих, эрудированных деятелей, которые пошли ко дну, потому что описывали мир перед своими избирателями так, как его понимали, чего те не хотели слышать.
- Они пошли ко дну, потому что не годились для той роли, на которую претендовали. Эрудиция и политическая привлекательность не исключают друг друга. Когда-нибудь новое поколение политических деятелей столкнется с другим электоратом, который будет воспринимать реальность такой, какая она есть.
- Браво! - воскликнул Дженнингс и откинулся на спинку дивана. - Вы только что объяснили причину, по которой я предпочитаю оставаться самим собой и делать то, что делаю... Видите ли, мистер Пейтон, все правления, начиная с первых советов племени, которые лишь учились говорить, сидя у костров в своих пещерах, являются переходными периодами. С этим соглашаются даже марксисты. Утопии не существует. В глубине сознания Томас Мор, наверное, это понимал, потому что ничего не сохраняется в первозданном виде, как было на прошлой неделе, в прошлом году или в прошлом веке. Вот почему он употребил слово "утопия" - место, которого не существует. И я прав для своего времени, момент для перемен наступил, и, надеюсь, к лучшему. Если я тот самый мост, который позволит нам перешагнуть через нынешний "переходный период", то я пойду в могилу чертовски счастливым человеком, а мои критики пусть катятся ко всем чертям.
Наступила тишина. Профессор Митчелл Джарвис Пейтон смотрел на самого влиятельного в мире человека, и глаза его выдавали легкое замешательство пополам с изумлением.
- Но ведь это утверждение нестоящего эрудита! - заметил он.
- Не надо давать волю словам. Забудем это. Вы прошли, Эм-Джей. Я голосую за вас.
- Эм-Джей?
- Я же вам говорил - мне постоянно приходится набираться ума-разума и читать прорву всяческих бумаг.
- А почему я прошел? Это и личный, и профессиональный вопрос, если у меня есть право его задать.
- Потому что вы не отступили.
- В смысле?
- Вы беседовали не с фермером из Айовы Лэнгом Дженнингсом, чья семья сколотила капитал благодаря тому, что его отец купил по случаю сорок восемь тысяч акров в горах, за которые разработчики потом были готовы продать свои души. Вы говорили с человеком, который способен превратить эту планету в огненный шар. На вашем месте я бы опасался столкнуться с таким типом. И поостерегся бы говорить многое из того, что вы сказали.
- Я старался не делать ни того, ни другого и, кстати, ничего не знал о сорока восьми тысячах акров.
- А вы думаете, бедняк может когда-либо стать президентом?
- Скорее всего, нет.
- Скорее всего, никогда. Власть берут богатые либо всякие авантюристы. Но вернемся к вам, доктор Пейтон. Вы пришли сюда, как говорится, с черного хода, предложили мне совершить возмутительный поступок, санкционировать вмешательство секретных служб в личную жизнь граждан, затем в процессе разговора потребовали, чтобы я разрешил вам утаить информацию о национальной трагедии - резне, которую учинили террористы, ставящие своей задачей убийство человека, которому наша страна многим обязана. В сущности, вы попросили меня нарушить целый ряд законов, следовать которым я давал клятву. Разве не так?
- Я привел вам свои доводы, господин президент. Существует цепь обстоятельств, которая тянется от Омана до Калифорнии. Фанатики-террористы убивают ради цели, которая превосходит все другие их мотивы. Они хотят сконцентрировать внимание на себе, жаждут, чтобы заголовки газет кричали о них. А наша задача - не только их поймать, но и найти людей, стоящих за ними. Вот почему я прошу не предавать огласке факт нападения на дома Кендрика в Фэрфаксе и Меса-Верде. Если удастся посеять в рядах террористов смятение и неверие в свои силы, то в припадке ярости кто-то может совершить ошибку, скажем, пойти на контакт с кем не следует, то есть нарушит цепочку секретности. А такая цепочка наверняка существует, потому как вооруженные террористы без помех перемещаются из одного конца страны в другой, с легкостью преодолевают заслон иммиграционного контроля. Словом, мой агент отправляется с особым заданием в Сан-Диего, а лучший разведчик, работающий в Бейруте, получил от меня указание прозондировать положение дел в долине Бекаа.
- С ума можно сойти! - Дженнингс вскочил и стал мерять шагами комнату. - В голове не укладывается, что Орсон принимает во всем этом деятельное участие. Я никогда не водил с ним компанию, но ведь не сумасшедший же он! Да и к самоубийству, похоже, не склонен, - усмехнулся президент.
- Может, Боллингер в этом и не участвует, но кого-то другого наверняка привлекает власть, пусть даже власть вице-президента, и этот кто-то, возможно, лелеет надежду стать еще более могущественным.
- Пропади она пропадом, эта власть! - Лэнгфорд Дженнингс подошел к письменному столу, на котором были разбросаны бумаги. - У меня есть сведения, что некоторые лица, облеченные властью, не брезгуют ничем, но я непременно до них доберусь.
- Можете рассчитывать на мою помощь, - заметил Пейтон.
- Спасибо, но сначала давайте разберемся с одним весьма любопытным обстоятельством. Вы сказали, что двое - он и она - когда-то познакомились на Ближнем Востоке, а затем, спустя несколько лет, она оказалась там, где вы никак не ожидали ее обнаружить.
- Совершенно верно! За этой женщиной тянется шлейф недобросовестной финансовой игры по-крупному. И не про-изойди в ее жизни кардинальные перемены, она вряд ли прельстилась бы весьма скромной ролью в политической игре, весьма отдалившей ее от получения баснословных доходов.
- Короче говоря, появляется Эндрю Ванвландерен, рубаха-парень, бодрячок и весельчак, прибирает Ардис к рукам и устраивает ее на работу в аппарат Орсона. У меня вопрос. Зачем ему это понадобилось?
- Насколько я могу судить, ему надо, чтобы она была звеном той цепочки, о которой я упоминал. А я хотел бы от вас услышать ответ на свой вопрос, господин президент!
- Господин президент, господин президент... - повторил Дженнингс с раздражением и покачал головой. - Не застревает ли эта пара слов, как кость, у вас в горле?
- Не понял... - вскинул брови Пейтон.
- Чего тут не понять? Явились ко мне в час ночи с немыслимым сценарием, стали давить на меня, подбивая на совершение подсудного преступления. Когда я задал пару вопросов, вы заявили, что, во-первых, не станете за меня голосовать, во-вторых, что я все упрощаю, в-третьих, что порядочные люди среди моих предков встречались, но вот я...
- Я никогда не говорил этого, господин президент.
- Не говорили, но подразумевали.
- Откуда вы это взяли? Вы просили меня быть откровенным. Если бы я считал...
- Не оправдывайтесь, доктор Пейтон, не надо! Между прочим, моя жена и дочь обожают делать мне замечания, но они гораздо сдержаннее вас.
- Если я вас обидел, прошу прощения...
- Не просите, не надо...
- Хорошо, не буду, только подпишите вот этот документ, - Пейтон достал из кармана листок бумаги, - где говорится о неразглашении в средствах массовой информации событий, имевших место в связи с терактами.
- Ладно, подпишу. Но, по-моему, это противозаконно.
- Ничего подобного, господин президент! Когда в 1947 году создавалось Центральное разведывательное управление, по Закону о национальной безопасности, принятому конгрессом, оговаривалось, что в случае национального кризиса ЦРУ имеет право на чрезвычайные меры.
- Правильно, но не навеки же... Должен быть указан срок, - сказал президент, перебирая на столе бумаги.
- Разумеется, не навеки! Я прошу всего пять дней, - сказал Пейтон, протягивая документ на подпись президенту.
- Я подпишу, - сказал Дженнингс. Взяв бумагу, он протянул Пейтону листок, который нашел у себя на столе. - Пока буду подписывать, прочтите вот это. Правда, на прочтение требуется немало времени, как на большинство компьютерных распечаток из пресс-бюро. Эта поступила ко мне сегодня днем.
- Что это?
- Анализ будущей кампании по выдвижению конгрессмена Эвана Кендрика на выборную должность вице-президента. В июне состоится съезд партии в Чикаго, где его внесут в списки для голосования.
- Интересно! Позвольте ознакомиться. - Пейтон протянул руку.
- Я так и думал, что вас это заинтересует, - произнес Дженнингс, вручая распечатку директору Отдела спецопераций. - Мне было любопытно, воспримете ли вы это так же серьезно, как Самуил Уинтерс воспринял вас?
- Воспринимаю весьма серьезно, - ответил Пейтон, пробегая глазами распечатку.
- Между прочим, мои люди из пресс-бюро говорят, что он может пройти... - заметил президент, не сводя взгляда со своего гостя. - Кендрик взлетит высоко и быстро. Уже на следующей неделе семь серьезных газет Среднего Запада начнут раскручивать его имя. Три из них имеют собственные радио и телестанции в густонаселенных штатах Северного и Северо-восточного центров. Уже подготовлены аудио- и видеокассеты с прошлогодними выступлениями конгрессмена.
- Но чья это инициатива? Я в распечатке не нахожу отсыла.
- И не найдете! Все идет из Чикаго, из штаб-квартиры республиканцев.
- Невероятно.
- Почему же? Конгрессмен приобрел популярность. Вокруг него образовалось своеобразное электрическое поле - он как бы излучает уверенность и силу. Поэтому он в состоянии быстро и высоко взлететь, как говорят мои люди. Окружение Орсона Боллингера, которое я считал своим, пожалуй, получит коллективную отставку.
- Сомневаюсь, господин президент, - заметил Пейтон. - Окружение Боллингера насквозь коррумпировано, а потому опасно.
- Вы меня обескуражили, доктор Пейтон. Я-то думал, вы скажете нечто вроде: "Элементарно, Ватсон".
- Этого я не скажу, господин президент.
- Раз уж я собираюсь подписать ваш документ, то, наверное, имею право знать, чем все-таки вызвана его необходимость?
- Имеете полное право, господин президент! Люди Боллингера узнали, что Эван Кендрик не сегодня-завтра потеснит их вице-президента, поэтому они довольно успешно подначивают палестинских террористов, чтобы те его убили. Но мы их выследим и обезвредим.
- Вы уверены?
- Да. Пять дней моратория на публикацию в прессе материалов о терактах, думаю, вполне достаточно.
- Почему-то у меня такое чувство, будто я стою перед гильотиной.
- Это неверное предчувствие, господин президент. Американский народ никогда не допустит, чтобы ваша голова слетела с плеч.
- Народу свойственно ошибаться, - заметил президент. - К тому же история изобилует примерами, когда вину за свои ошибки народ перекладывает на плечи руководителей.
- Ваша подпись на этом документе - тоже часть истории. К слову сказать, бывают случаи, когда руководитель страны не обязан советоваться с народом. Тем более, что предвидение и здравый смысл - два основных краеугольных камня в фундаменте политической ориентации любого руководителя, - сказал Митчелл Пейтон с расстановкой.
* * *
Снег валил хлопьями, и поэтому свет от уличных фонарей вдоль дороги, бегущей по берегу озера, отражался крошечными бликами на потолке комнаты в отеле "Дрейк".
Было начало третьего. Светловолосый мужчина спал крепким сном. Дыхание у него было ровным и глубоким. Когда раздался телефонный звонок, он вскочил, опустил ноги на пол и схватил трубку.
- Да? - сказал Милош Варак таким голосом, словно вовсе не спал.
- У нас проблема, - сказал Самуил Уинтерс.
- Хотите обсудить?
- Да. Но только предельно лаконично.
- Согласен. Итак, в чем проблема? Когда и где?
- Примерно семь часов назад. Нечто ужасное. Штат Вирджиния...
- Нападение?
- Да. Массированное. Огромные потери.
- Икар? - вскрикнул Варак.
- Его там не было. Не было его и в горах, где тоже была предпринята попытка. Не удалась.
- Эммануил Вайнграсс? - спросил Варак. - Стал мишенью? Я знал, что это случится.
- Если знали, почему не предупредили?
- Позже, сэр... Я вернулся из пригорода Чикаго в половине первого...
- Там все идет по плану?
- Даже опережает его. Почему нет сообщений?
- Это нецелесообразно.
- Тогда как вы об этом узнали?
- Человек, которому я доверяю, по моей протекции поехал прямо в шестнадцатую сотню. Поняли?
- Понял.
Милош Варак с облегчением вздохнул. Самуил Уинтерс точно не предатель дела "Инвер Брасс". Но кто тогда?
- Сэр, необходимо, повторяю, необходимо завтра всем встретиться. Как можно раньше. В течение светового дня.
- Хорошо, но почему?
- Есть некто, кого не должно быть. Вообще...
- Вы уверены?
- Уверен.
* * *
В Калифорнии было половина пятого утра, на востоке Соединенных Штатов - ровно половина восьмого.
Эндрю Ванвландерен сидел в своем бархатном кресле, устремив неподвижный взгляд в пространство прямо перед собой. Время от времени он покачивался. Внезапно в припадке ярости Эндрю Ванвландерен схватил стакан с тяжелым дном и швырнул его туда, где стоял телевизор. Затем он обвел взглядом свой отделанный красным деревом кабинет и свалился на пушистый белый ковер. Но бешенство не отступило. Приподнявшись на локте, Ванвландерен дотянулся до мраморной пепельницы на журнальном столике, схватил ее и с силой запустил в экран работающего телевизора.
Выпуклое стекло раскололось, телевизор взорвался. Повалил дым... Ванвландерен бессильно замычал, пытаясь дрожащими губами произнести какие-то слова.
Через секунду из спальни примчалась его жена.
- Что с тобой? - закричала она.
- Новости... Круглосуточный канал... Нет! Ничего! - рычал он хриплым голосом. Лицо и шея у него налились кровью, жилы на лбу и на висках вздулись. - Что? Что случилось? Я заплатил им ровно два миллиона! - Неожиданно Ванвландерен вскочил. Глаза у него расширились. Руки дрожали... Он сделал пару судорожных пассов ладонями, словно пытался раздвинуть завесу из воздуха, и вдруг грузно повалился на пол. Короткий вскрик - и он затих навеки.
Ардис Воджак-Монро-Фразье-Пайк-Ванвландерен шагнула к мужу. Остановилась... Лицо у нее побледнело и покрылось испариной.
- Ах ты, сукин сын! - прошептала она. - Как ты мог так поступить со мной? Что же ты со мной не посоветовался?