Сон ему приснился странный - будто он в маленькой деревенской церкви, стоит на коленях рядом с Глафирой Андреевной Милинко, в руках у них свечки, и хор поет, детишки.
Пел, однако, не хор в церкви - по радио передавали концерт юных свешниковцев, "Аве Мария". Секретарь не выключила радио с вечера, Костенко всегда держал включенным, телевизор велел убрать, чтоб не отвлекал, а "Маяк" слушал постоянно, музыка ему помогала, а если передавали какую-нибудь словесную тягомотину, он отключался, пропускал мимо, он это умел, поэтому и с женой был счастлив - все двадцать пять лет.
Увидел во сне ленинградского рабочего-изобретателя Васильева. Малюсенький, худенький, с нездоровым лицом блокадника, тот рассказал Костенко, как ему прикрепили - в порядке шефства и контроля - инженера с двумя чертежниками.
"Инженер норовистый, - улыбчиво, тихо рассказывал Васильев, - что не так, сразу начинает вопить. Если б я йогой не увлекался, давно бы от его концертов инфаркт получил, так он шумит, а я небо себе представляю, облака, Баха, и он таким малюсеньким-маленьким делается, и голоса его не слышно, а уйдет - я снова на землю вернусь и спокоен, всем на удивление, словно бы никакого скандала и не было. Чертежники удивляются: "Ну и выдержка у вас". Нет у меня никакой выдержки, просто йогу знать надо, очень полезный инструментарий в век стрессов".
…Спал Костенко сорок минут. Тяжело поднявшись с дивана, сразу же подошел к телефону, позвонил в Смоленское управление:
- Аккуратно поговорите со вдовой Кротова - не посещал ли ее в этом году мужчина, возможно, в форме капитан-лейтенанта.
…Когда в девять вернулся от генерала (тот сказал, что загранпаспорт готов, билет в Берлин взят на завтрашний утренний рейс), позвонили из Смоленска:
- Кротову посещал моряк. Сказал, что был дружен с ее родственником, покойным Николаем, вместе дрались за Киев, обещал еще раз приехать в этом месяце…
…Билет на Берлин Костенко попросил сдать, поручил Тадаве позвонить Паулю Велеру, извиниться, сказать, что прилетит на днях, сейчас никак нельзя, и вызвал машину: ни самолета, ни поезда на Смоленск не было, ждать не мог, чувствовал, надо быть там как можно скорее.
РЕТРОСПЕКТИВА-VII
(Магадан)
Впервые он увидел золото в руке отца. Тот пересыпал его с ладони на ладонь - грязные серо-желтые камушки, словно с пляжа.
- Вот, гляди, - сказал тогда отец. - И запомни, сие - сила.
- А чего это? - не понял юноша.
- Не "чего", а "что". Золото. Завещаю его тебе. Продать нельзя, "торгсин" прикрыл, так что береги. До иных времен.
- До каких это "иных"?
Отец внимательно на него посмотрел, долго медлил, потом ответил:
- Много сызмальства знать будешь - помрешь не живши. Придет время - скажу. В нынешних книгах объяснений не ищи - пустое, ложь. Задают - зубри, но в голову не откладывай, не надо, зачем зазря забивать тем, что - мимо? Помни одно: у кого козу отобрали - тот о козе всю жизнь и мечтает. У кого коня увели - тот во сне своего коня видит. У кого золото отобрали - тот ждет… Постоянно, ежеминутно ждет, как бы вернуть. И в союзниках ему будет тот, кто козу потерял, тот, кто коня лишился, потому как людишек одно лишь может объединить - единая кровь и желание вернуть. В этом желании зависти еще нет, она после придет, когда козу в дом за рога притащат, коня по улице проведут, а мне в руки пригоршень золота и брильянтов отсыпят из зеленого мешка с сургучной печатью. Вот тогда тот, кто козу вернул и коня, на меня попрут! Но - дудки! Прежних уговоров не будет, тогда - круто, иначе нельзя с нашим народом, иначе в нем страха не будет, а коли страха нет - уважения не жди. У вас в учебниках пишут, что, мол, последний царь был "кровавым". Неверно это, сын. Не был он "кровавым", тряпка он был и размазня, оттого и не было в народе почтения к нему, а я вот летописи читал, как в церквах об Иоанне Грозном писали, когда он головы косил: "Заступник, писали, родимой земли, за православие страдалец и за душу народную". Так-то вот, сын. На ус мотай, но язык за зубами держи, время такое, что слушать все умеют, грамотные, и писать научились, - понял? Силу копи. И жди. Тогда никто не посмеет тебя в нос шпильнуть: "заика". Тогда все будут шапку с головы драть. И еще запомни: мужчина только тот, кто умеет мстить.
Второй раз он держал в руках золото в доме Гретты, в сорок третьем, в Бохуме. Дурак, поспешил, пьяно поспешил… Бомбежки б дождаться, ее балкой придавить, все б мое было…
Третий раз он увидел золото спустя двадцать семь лет, в семидесятом, когда вез с аэродрома трех старателей. Он удивился, когда, спросив пассажиров - вполне современных, с аккуратными бородками, не старых еще людей - об их профессии, услышал в ответ:
- Старатели мы.
- Это как? - спросил Кротов, забывший к тому времени свою фамилию. Окликни его "Кротовым", не сразу б и оглянулся, и не из-за осторожности, а потому что школа была хорошей, он в "Милинко" вжился, вошел в него целиком.
- Да просто, - ответил один из старателей, - идем в "Центроприиск", заключаем договор, получаем район и стараемся.
- Ну и как? - поинтересовался Кротов. - Настарались?
- Покажем, что ль? - спросил остальных тот, что сидел с ним рядом, и, не дожидаясь ответа, достал из внутреннего кармана презерватив, наполненный серо-желтым песком.
Кротов сразу же вспомнил отца, его ладонь и камушки, которые тот пересыпал. Его тогда потрясли отцовские ладони - в жестких морщинках, но такие емкие, что, казалось, никакая сила не сможет из этой ладони золото взять.
Старатель положил презерватив, набитый золотом, на руку, подбросил - тяжело подбросил, тяжесть золота особая, она к телу льнет.
- Ну и сколько же это тянет? - спросил Кротов.
- Тянет хорошо, - ответил тот, что сидел рядом, видимо, старший.
Кротов высадил их возле "Центроприиска" и в течение трех месяцев мягко трогал вопрос о приисковиках, о том, что это такое и с чем едят. Разговаривал он с разными людьми, чаще всего малознакомыми, иногда с пассажирами, собирал информацию, никаких шагов не предпринимал, записался в клуб туристов, попросил помочь ему в разработке индивидуального маршрута, чтобы "лучше узнать родной край". Ему посоветовали присоединиться к группе, одному в здешних глухих местах рискованно. "За моей спиной фронт, доченька, - ответил он девушке в туристском обществе, - там риска было поболее, а на отдыхе хочется побыть одному, работа у меня больно гомонливая, ни минуты покоя". Отсеивал имена, подвозил людей из "Центроприиска", вышел на Петрову. Присматривался к ней - не спеша, со всех сторон: и то, как она ведет себя в магазине самообслуживания, что покупает и сколько, как выбирает продукты, как их в сумку складывает. Исследовал ее и в кино и в той столовой, куда ходили сотрудники "Центроприиска", перекинулся несколькими словами с соседями по дому - мол, хочу поменять свою квартиру на ваш район; как люди, не склочники ли, тихие или пьют, баб водят или, какие вдовые, к мужикам неравнодушны.
Маршрут ему разработали, как же ветерану не помочь, сколько их, фронтовиков-то, раз, два - и обчелся.
…Ох, как же он мандражил, когда шел в военкомат в сорок пятом, чтобы стать на учет. Два билета купил заранее - один на самолет, другой на пароход, понимая при этом, что все равно возьмут, если только решат копать. Но какой им смысл копать? Устроился он в совхоз, шофера ни одного не было, весь парк им отладил - две "полуторки" и "виллис". Характеристику ему написали на двух страницах.
Ох, как же он вздрогнул, когда пришла вторая открытка - он уж тогда в город перебрался, надо было затеряться, в совхозе не затеряешься, да он там и не жил, он туда приезжал на автобусе: снял жилье в городе, в общежитии, конспирацию блюл.
Тогда он снова купил два билета, подъехал на такси - на своей машине, - пистолет засунул за пояс: в случае чего буду отстреливаться, только б уйти, затаюсь, удачу ждать стану.
Вызвали его, оказывается, для того, чтобы медаль вручить - "За двадцатилетие победы" над фашизмом.
…В маршруте - с лодочкой, спиннингом и фотоаппаратом - он провел два месяца, привез карту путешествия, записей показывать не стал - к чему оставлять почерк?
А уж после этого подкатился к Петровой: очкарик, вроде Розки, как бабочка на огонь подлетит.
Подлетела, точно.
Играл он беспроигрышно, высчитав для себя стереотип женского характера - поклонение силе. Приучить к своей силе, исподволь, не спеша, она тогда без моей силы с ума сойдет, кошка…
Наблюдая за Петровой, он подсчитал, что в магазине она тратит от семидесяти копеек до рубля в день. Зарплату ее он уже знал: сто шестьдесят, плюс выслуга, плюс северные - на круг выходило двести семьдесят. Копит. А если копит - значит, о будущем думает, серьезный человек, а такой ни в чулок свои тысячи не сунет да и в кассу навряд ли понесет, слишком много получится за десять лет. Значит - вкладывает. Во что? Она ж в "Центроприиске", а мне теперь этот "Центроприиск" как топографическая карта известен и понятен: они ж районы дают старателям, они знают, где богатые жилами места, а где отработки. Старателям - отработки, золотоносные места берегут для государства, там прииски будут ставить.
…Кротов ввел новую свою подругу в раж, приручил, а потом - жах! - и на полтора месяца в тундру: "Любовь к родному краю, дорогая, ничего не поделаешь, терпи и надейся, вернусь, рыбки привезу соленой, а если повезет - постараюсь, может, золотишка тебе к ногам положу, сережки с него сделаешь и колечко…"
Когда вернулся, когда приникла она к нему, когда он увидал ее счастливое лицо, залитое слезами, понял: теперь с ней можно делать все что угодно, она - готова. Раньше-то про нее говорили: "Кремень, а не человек, мужик в юбке". Ничего, переломится. Гретта тоже была вроде Гиммлера, а потом сама в тюрьму ходила: "Отпустите".
Кротов смотрел на счастливое лицо Анны, залитое слезами, гладил по голове, по плечам: увел в комнату, уважил, а потом, затянувшись горькой "казбечиной", вздохнул:
- Рыбки я тебе привез, а вот золотишка без твоей помощи не найти мне. Ты на этой земле одинокая - кто у тебя кроме тетки? - и я один, как перст. Если не нам вместе, кому же? Ты мне к следующему году - торопиться не надо, время от нас не уйдет - карты посмотри в сейфе у ваших изыскателей, а? Смоги их посмотреть, ладно? И расскажи, какие они - на кальке ли, на ватмане; фото с них делать или надо перечерчивать…
Женщина не отвечала - прижималась только, головой о плечо терлась - кошка, одно слово…
Через год он привез сорок три грамма золота. Взвешивали на особых весах. Несколько деталей принесла Петрова, остальное собрал он, Кротов.
А через семь лет он хранил в тайнике у нее в квартире пятьсот двадцать граммов.
Сила.
И тогда-то они вылетели в Ригу, к брату Анны…
…А брат оказался тряпкой. Но Анна работала как надо. А работу надо отмечать, как же иначе. Ночью - само собой, а если придумать что для дня - навек запомнит, бабы показуху любят…
Перед вылетом из Риги надел очки, зашел с нею в ювелирный, вроде б полюбоваться: спросил, что нравится ей; ответила, разглядев все, что было под стеклом: "Вот этот изумруд".
Отсчитал тысячу триста, взял колечко, надел на палец.
Лицо ее в тот миг понравилось Кротову впервые и по-настоящему: закаменело ее лицо, словно бы рубленное по камню, только в глазах слезы…
Кротову уже привезли в управление. За ее домом было поставлено наблюдение. Допрос проводил Костенко - по форме, предупредив об ответственности за дачу ложных показаний.
"Костенко. - Скажите, пожалуйста, отчего вы, филолог по образованию, не работаете в школе и никогда там не работали, а трудитесь в сфере торговли?
Кротова. - Я не понимаю, зачем меня сюда привезли? Если есть недостача, меня обязаны ознакомить с документами ревизии, которая - во всяком случае официально - не проводилась. А на ваш вопрос отвечаю: вся наша семья занималась ювелирным делом. Покойный муж - человек по натуре ревнивый - поставил условием нашей супружеской жизни, чтобы я работала вместе с ним, была все время рядом. Он был начальником секции, я - заместителем, потом он стал заведующим, я - начальником секции драгоценных камней.
Костенко. - Вас доставили сюда не в качестве обвиняемой, а как свидетеля, это ответ на ваш первый вопрос. С данными ревизии, если в ней возникнет необходимость, вы будете ознакомлены заблаговременно, это ответ на ваш второй вопрос. Удовлетворены?
Кротова. - Да. Спасибо.
Костенко. - От кого пошла ваша семейная традиция? Я имею в виду ваши слова, что вся семья занималась ювелирным делом.
Кротова. - Отец мужа был ювелиром. Дед, которого я не знала, тоже. Кажется, и прадед.
Костенко. - В Смоленске была ювелирная торговля Юркиных. Какое отношение имели к ней ваш муж и его отец?
Кротова. - Юркина - родня по мужниной линии.
Костенко. - Какова судьба Юркиной?
Кротова. - Она уехала за границу в 1921 году.
Костенко. - Одна?
Кротова. - Не знаю. Об этом у нас никогда не говорили.
Костенко. - Куда уехала?
Кротова. - Я же говорю, это была закрытая тема. Я сама узнала об этом в начале шестидесятых годов, когда родственники за границей перестали быть… ну опасными, что ли…
Костенко. - После смерти мужа вы ни с кем не связали свою судьбу?
Кротова. - У меня дети… Дочери пятнадцать, это может ее травмировать… Сын уже взрослый, ему двадцать, он бы меня понял… Но девочка любила отца, вы понимаете, каково ей будет видеть в доме другого мужчину.
Костенко. - Простите за вопрос: у вас есть друг?
Кротова. - Да.
Костенко. - Можете назвать его имя?
Кротова. - Да. Он вдовец, так что я не нанесу ущерба его репутации. Это Розин Лев Павлович.
Костенко. - Чем он занимается?
Кротова. - Военврач в отставке.
Костенко. - Спасибо. Теперь расскажите, пожалуйста, по какому поводу к вам приезжал однополчанин Николая Кротова?
Кротова. - Никакого повода… Расспрашивал, что у меня сохранилось от Коли, я ответила, что не помню, кажется, есть, давно не перебирала письма и альбомы.
Костенко. - Дальше…
Кротова. - Он сказал, что Коля вроде герой, про него документы ищут… Назавтра снова позвонил, пригласил в кафе, добро рассказал про Колю, говорил интересно, потом я почувствовала его интерес ко мне как к женщине. Я дала ему понять, что этого… Ну, словом, я дала ему понять… Тогда он переключился на разговор о моей профессии.
Костенко. - То есть?
Кротова. - Сказал, что к старости, когда вышел в отставку, начал…
Костенко. - Он был в форме?
Кротова. - Да.
Костенко. - Сколько звезд было на погонах?
Кротова. - Две больших. Как у Льва Павловича.
Костенко. - А не четыре маленьких?
Кротова. - Нет, нет. Лев Павлович был военврачом, я знаю, что такое капитан второго ранга…
Костенко. - Сколько лет Льву Павловичу?
Кротова. - А что?
Костенко. - Интересуюсь, когда он вышел в отставку?
Кротова. - Я не помню… Давно уже… Ему шестьдесят восемь…
Костенко. - Простите, что перебил…
Кротова. - О чем же я?
Костенко. - Не вы, а он… Переключился на разговор о вашей профессии, о его отставке, старости, о том, что он начал…
Кротова. - Ну да! Вспомнила! Он сказал, что ездит в Коктебель, собирает там полудрагоценные камни: агат, аметист. Набрал уже много, получил в наследство от покойной жены золото, спрашивал, где можно огранить камни, нельзя ли это сделать у нас - при торге есть мастерская по ремонту ювелирных изделий…
Костенко. - Вы отказали ему?
Кротова. - Нет, отчего же, я обещала помочь…
Костенко. - Дальше…
Кротова. - Когда я почувствовала его интерес ко мне как женщине, все стало плохо. Я дала ему понять, что мне это неприятно. Это был неловкий момент… Но потом снова все было вполне пристойно.
Костенко. - Сколько времени надо ждать записи на ремонт золотых изделий в вашей мастерской?
Кротова. - Да никакой записи. Просто ребята медленно работают, они не на хозрасчете, а на твердом окладе, а я если попрошу - сделают сразу же.
Костенко. - И огранят камень, и оправят в золото?
Кротова. - Конечно.
Костенко. - Это разрешено законом?
Кротова. - Если человек предъявляет паспорт, чего же в этом предосудительного? К нам многие приходят ремонтировать драгоценности, мы у всех требуем паспорт, а там прописка, номер отделения милиции - чего ж больше? Так можно всех заподозрить…
Костенко. - Это - упаси бог, это не надо. А вы документ капитана не посмотрели?
Кротова. - Это неудобно… Если бы он сдал товар в мастерскую, я бы, конечно, проверила документы - даже у однополчанина покойного родственника…
Костенко. - В магазин вы с ним вместе заходили?
Кротова. - Да. Он проводил меня на работу, посмотрел наши изделия…
Костенко. - Те, которые на витрине? Или вы показали ему некоторые вещи, не пошедшие еще на прилавок?
Кротова. - Вы что, следите за мной?
Костенко. - Нет. Я просто смотрю на вас. И вижу, что вы волнуетесь. А волнуется тот человек, который чего-то недоговаривает. Я хочу понять, что вы скрываете?
Кротова. - Ах, ничего я не скрываю! Я работаю в торговле тридцать лет, прекрасно знаю тех людей из ОБХСС, которые курируют нашу ветвь, у меня никогда не было трений с вашей организацией.
Костенко. - Скажите, а как удобнее транспортировать золото? В песке, слитках или изделиях?
Кротова. - В слитках. Вы имеете в виду промышленную транспортировку?
Костенко. - В формах транспортировки я не силен. Я сыщик, а не хозяйственник. А был у вас никакой не однополчанин Кротова, а убийца, который трупы топором рубит…
Кротова. - Вы это говорите серьезно?
Костенко. - Вполне.
Кротова. - Господи… Я действительно показала ему несколько платиновых колец с бриллиантами, которые мы еще не пустили на прилавок, ждем конца квартала, бережем для выполнения плана…