Чтобы получить наркотический эффект от грибов, делай так. Раздобудь грибы, содержащие псилоцибин: от них не бывает ни ломок, ни помутнения рассудка, они стоят дорого, их нелегко найти. Они обеспечивают путешествие не более чем на три часа и не наносят вреда мозгу. Наоборот, вещество поступает во все тело равномерно - как в кости, так и в поджелудочную железу и в мозг. Твои кости тоже подвергаются интоксикации, если ты ешь эти грибы. Грибы оказывают свое действие, а потом выводятся из организма, и ты остаешься цел и невредим. Однако высуши их сначала. Делай так: 6-10 часов подержи их в духовке на маленьком огне (шестидесяти градусов достаточно). Достань их из духовки: они должны походить на крекер, а не быть мягкими и губчатыми. Лучше запечатать их в пластиковые пакетики, удалив предварительно воздух: ни в коем случае нельзя принимать более пяти граммов за раз. Сложи пакетики в контейнер с герметичной крышкой. Затем заморозь. Не замораживай свежие грибы, не высушив их прежде: мороз превратит их в черную липкую жижу. В крайнем случае положи в овощное отделение холодильника, но не больше, чем на десять дней. Съешь их. Подожди. Через полчаса постарайся проявить твердость: грибы проявят свое действие. Это ты, и ничего другого. Ты вернешься из светлого сна пьяным и усталым - всего через три часа.
Можешь вернуться домой.
Лопес носил грибы в правом кармане куртки. Он заказал коктейль "Куба либре". Попросил не класть много льда. Ему налили "коку" с ромом и насыпали десяток кубиков. За стойкой работали семь человек: парни и девушки, ослепленные ярким светом. Они двигали руками, поворачивались, шевелили пальцами в медленном ритме, ускоряя жестикуляцию к концу приготовления каждого коктейля. В белых майках, бледные: четыре парня и три девушки. Краем глаза Лопес оглядел груди девушек: они не болтались, оставались неподвижными, не следовали за поворотами тел, занятых разливанием и взбалтыванием напитков. Все девицы улыбались фальшивыми улыбками. Все кивали головами в знак согласия. Лопес пересел с коктейлем подальше в тень.
Съел грибы, похожие на коричневые крекеры. Более трех часов силуэты этих обессиленных людей виделись ему смутно. Потом он встряхнулся и ушел. Домой вернулся пешком, одурелый. Проституток не было.
В половине третьего он был в постели, засыпал.
В шесть утра раздалось электрическое дребезжание чертова телефона. На улице Падуи кого-то убили.
Инспектор Давид Монторси
МИЛАН
27 ОКТЯБРЯ 1962 ГОДА
07:00
В преданиях о Бессмертных говорится, что хризантема очень редко дает красное семя с необычайными свойствами. Однажды какая-то девочка съела такое семечко "и вдруг улетела прочь, подхваченная ветром". Вскоре она "растворилась в синеве небесной тверди: первой - голова, последними - ноги".
Иоан П. Кулияно. "Странствия души"
Поле для игры в регби Джуриати в утренней миланской морозной слякоти: глубокий чан с грязью и опаловый туман. Пусто.
Ноги вязли в липкой грязи. Кое-где среди травы земля была покрыта коркой темного льда, которая трескалась под тяжестью шагов Монторси. Он с трудом двигался вперед. От земли к тому же шел пар. Семь утра, в конце концов. Милан, в конце концов.
Впереди Монторси плелся какой-то нескладный сержант (лет пятидесяти?), чертыхавшийся на каждом шагу: он скользил, грязь проникала сквозь подошвы ботинок и корежила кожу. Напоминает дерьмо. Оба тяжело дышали, один позади другого. Монторси, осторожно обходя островки травы, белой от инея, и масляные следы, оставленные полицейским, шедшим на два шага впереди, искал глазами опоры ворот, установленные на поле. Они выплывали из тумана, как белые вертикальные выгнутые стрелы. Кольцевая дорожка вокруг игрового поля: коричневая, вытоптанная, как будто выжженная земля.
Они добрались, потные, до кучки людей: четыре полицейских, бледная, неопрятная женщина в халате и зеленоватых сапогах, низенький коренастый мужчина в поношенной синей куртке, два медика в серых пальто и фетровых шляпах, оба с сединой в волосах, и два рабочих в белых спецовках с испачканными землей рукавами. Сержант впереди Монторси зашагал энергичнее и тяжело задышал. Все обернулись в их сторону. Монторси отчетливо увидел глаза собравшихся - и пока он пристально рассматривал их, все смущенно отводили взгляд: направо, налево, в сторону забора. На земле, у ног людей, - очень белая простыня, нелепо чистая посреди всей этой грязи. Бездыханное тело под простыней как будто шевельнулось, сведенное судорогой или охваченное дрожью.
Но это был ветер. Он сдвинул простыню, под которой угадывалось что-то короткое, угловато-округлое. Один из полицейских, белесый, плохо выбритый, посиневший от холода, шагнул вперед. Монторси рассматривал свежую грязь, покрывавшую ботинки агента. Вначале он почти не слушал. Пристально глядел на очертания предмета, прикрытого тканью, - она казалось голубоватой, светящейся.
- …около шести. Охранники стадиона Джуриати, они каждое утро ее проводят.
- Что проводят? - встряхнулся Монторси.
- Проверку, инспектор… Я уже вам сказал: охранники стадиона каждое утро, в шесть часов, начинают обходить с проверкой дорожку, саму площадку и пространство за воротами, где мы сейчас с вами находимся. Так у них заведено.
- А сегодня?
- Как я вам уже говорил, инспектор, сегодня, около шести, синьор… как вас зовут? - обратился он к коренастому мужчине в запачканной ветровке.
- Реди. Нело Реди, - откликнулся тот. - А это моя жена Франка. Она тоже сразу пришла посмотреть.
- Итак, инспектор, во избежание путаницы поясню: здесь, у стены, как раз в углу поля, с северо-восточной стороны, в 1945 году были расстреляны четырнадцать партизан. В конце войны им установили тут мемориальную доску. Вот эту.
Доска из шероховатого камня, стоит вертикально. Грязная.
- Здесь видны имена. Но дело не в доске. Кроме нее, на земле горизонтально положили мраморную плиту, подогнали ее под доску. В дар от Милана. Охранник говорит, что под камнем ничего нет. Партизан здесь не хоронили. Ничего, там должна быть земля, только земля. Так вот это здесь…
- Что здесь?
- …я как раз и говорил… именно здесь, под плитой, и нашли тело.
Монторси оглядел ямку - неглубокая. Выброшенная наружу земля застыла, образовав небольшие комки твердой грязи. На расстоянии метра косо лежала сдвинутая плита, которая должна была находиться под доской с именами. В нескольких сантиметрах от ямы дрожала на ветру простыня. Теперь дул ветер, сильный, порывистый. Монторси обернулся, оглядел поле. Туман рассеялся, трава была серая, небо разорвано на клочья низких туч, смутно похожих на кулаки. Четко вырисовывались высоченные стойки футбольных ворот. Вероятно, будет дождь.
Монторси провел рукой по волосам и ничего не почувствовал: осязание почти полностью притупилось от холода и сырого ветра. Он повернулся к охраннику:
- Это вы нашли тело?
- Ну да, да… Я иду с проверкой вдоль стены, все здесь вокруг обхожу. Она не очень высокая, можно перелезть при желании. Ну…
Правый глазу сторожа периодически косил. Из носу текла прозрачная жидкость. Одна капля испачкала полинявшую куртку.
- Ну, что вы хотите… Красть здесь нечего. Правда, здесь есть эта доска. Никогда не знаешь, что может случиться. Так вот я всегда делаю обход. Это оговорено в моем контракте, это входит в мои обязанности.
- А сегодня? Вы тоже делали обход…
- Угу, а как же, и сегодня тоже. Прихожу - не сказать, чтоб очень светло. Здесь, на Джуриати, сыро. Туман опускается. И вечером тоже. Вот напасть какая… В общем, я сразу же заметил, еще издали, что плита сдвинута. Никто ее никогда не трогал с тех пор, как поставили. Мне говорили, что под ней ничего нет. Зачем же трогать, коли там ничего нет? Так, из хулиганства, чтобы вроде как надругаться? Ну, не знаю… По нынешним временам… Правда, они были партизанами. Но сюда-то зачем приходить для этого? Партизан ведь здесь нет! Тут только плита…
Монторси улыбнулся про себя. Охранник спотыкался в своем рассказе.
- В общем, прихожу я сюда, а она и впрямь выворочена. В смысле, она была приподнята, а под ней, в углу, вот здесь, свежая земля. Здесь, сказал я себе, копали и чего-то спрятали. Может, оружие. Тут-то я вас и вызвал… Плита - вещь казенная, а в договоре велено за этим следить. Для них это чуть ли не важнее, чем поле для регби…
- В котором часу?
- Что?
- Когда вы нас вызвали?
- Хм… часиков в шесть. Я начинаю без четверти шесть. Около того.
- А вы когда прибыли? - спросил он у сержанта.
- В шесть десять.
- И?..
- И откопали. Как видите, инспектор, глубоко копать не пришлось. Мы сразу же обнаружили пакет.
- Пакет…
- Да, пластиковый. Тело было в пластиковом пакете. Вон там, под простыней. Мы положили сверху простыню.
- Кто открывал пакет?
- Я лично, инспектор… - ответил полицейский.
Темные клочки щетины на подбородке не вязались со светлыми волосами - сальными, влажными, прижатыми форменной фуражкой.
- Ну и как оно выглядит? - спросил Монторси, кивком указывая на простыню.
- Синюшное. Это крохотное синюшное тельце. По-моему, младенцу нет и года. Если хотите взглянуть, инспектор… Впрочем, его уже осматривали эксперты по судебной медицине - вот эти два синьора…
Они были похожи на покойников. Два вертикально стоящих трупа в черных траурных пальто, в мокрых черных фетровых шляпах и в забрызганных грязью ботинках. Один сделал шаг вперед. Машинально пожал руку Монторси.
- Рад познакомиться, инспектор. Моя фамилия Морганти. Я заместитель доктора Арле, который обычно работает вместе с вами, с отделом расследований.
Арле он знал. Это был заведующий отделом судебной медицины. А этого никогда раньше не видел. Впрочем, эксперты судебной медицины вызывали у него отвращение. Каждый раз, как встречался с кем-нибудь из них, он вздрагивал. У этих типов все поры кожи были пропитаны смертью.
- Сколько ему? - спросил Монторси.
- Ребенку? - спросил тип из отдела судебной медицины. - Я жду вскрытия. Но, по всей видимости, от восьми месяцев до года.
- Как он умер?
- Пока рано говорить. На первый взгляд, от внутреннего кровоизлияния.
- Давно он умер?
- Я бы сказал, не более чем сутки назад. В любом случае нужно сделать вскрытие. Сейчас слишком рано говорить.
Жена сторожа видела вокруг себя какую-то пустоту. В глазах ее вдруг потемнело, и все поле утонуло в этой тьме. Трава стала черной, голова закружилась. Монторси увидел, как полотнище, будто в изнеможении, упало обратно, на пакет с телом, лишь только ветер стих на мгновение. Он снова оглянулся на дорожку и поле. На повороте напротив них стоял какой-то худой, почти рахитичный человек с белой повязкой на голове, в синем комбинезоне и наблюдал за ними.
- Кто это? - спросил Монторси у охранника.
- Арноне. Его зовут Арноне. Это один из бегунов. Он тут бегает. Приходит сюда каждое утро, - ответила женщина, голос ее похож был на хлопок, на влажный комок хлопка.
- Бегай! Бегай давай, не на что тут смотреть! - прикрикнул Монторси на человека в комбинезоне.
Тот, невероятно тощий, как будто съежился и принялся бегать. Так и бегал, время от времени оборачиваясь, чтобы поглядеть на Монторси и на остальных.
Инспектор Гвидо Лопес
МИЛАН
23 МАРТА 2001
06:30
Ты вывел алкоголь из своего тела. Нарастил мышцы. Изучил руководства по криптографии. Молитва тебя научила, кого ненавидеть и кого прощать. Ты повержен, но способен на все.
Джеймс Элрой. "Американский таблоид"
Мертвец на улице Падуи. Последние остатки дурмана от грибочков развеялись во сне, но Лопес все еще чувствовал себя отупевшим. На улице было темно, и он не мог понять, идет ли дождь, или нет. Он даже не позавтракал.
Чтобы добраться до улицы Падуи, ему потребовалось три четверти часа. Все еще моросил дождь. Тротуар и асфальт были матовыми и кое-где поблескивали; скользко: колеса машины плохо слушались, руль двигался легко, словно бы его отсоединили от механизма управления, - казалось, будто плывешь на корабле. Несмотря на ранний час, движение было очень плотным. Увидев на первой же площади затор (нескончаемый поток машин: вмятины, грязные кузова, включенные красные огни, запотевшие ветровые стекла, табачный дым, идущий через щели приоткрытых на толщину пальца окошек), Лопес решил пробраться боковыми улочками; останавливаться у знаков "стоп" было невозможно: зернистый асфальт стал скользким из-за мелкого докучливого дождя. На заднем стекле - сплошной конденсат: система подогрева не работала.
Через полчаса добрался до плошади Лорето: ремонтные работы. Новый затор. Целых восемь постовых в полном бездействии: переговариваются между собой.
Улица Падуи. Лопес въехал на полосу, отведенную для автобусов, шедших к Лорето; опять пробка. Тогда он не выдержал, вынул наружу руку с проблесковым маячком и освободил себе коридор; автомобильные гудки будто сошли с ума.
Улица Падуи, 53. Две полицейские машины, две гражданские, карета "скорой помощи". Лопес бросил машину наполовину на тротуаре, наполовину на мостовой, другим приходилось делать дугу, чтобы не врезаться в ее помятый багажник.
Тот человек лежал на спине как раз возле дома 53, в двух метрах от подъезда. Темно-зеленая непромокаемая куртка пропиталась влагой, рука, белая, холодная, покрытая мелкими каплями, неподвижная, сжимала ремень черной сумки. Его убили выстрелами в голову, с близкого расстояния. Стреляли дважды. Гримаса ужаса исказила широкое лицо, слегка приоткрытый рот обнажал два ряда мелких желтых плотно стиснутых зубов, глаза - две черные горизонтальные щелки, в месте пулевого отверстия, с торчащими изнутри осколками и волокнами плоти, все посинело и набухло, вокруг кожа завернулась складками, как у толстокожего животного.
Над трупом склонился Джордже Калимани. В последнее время пути их редко пересекались, его и Калимани. Их осталось пятеро под началом капитана Сантовито, в отделе расследований на улице Фатебенефрателли. Свежих сил больше не поступало, возникали также проблемы с ордерами. Было совершенно очевидно, что ему уготовано, отделу расследований. Его судьба была связана с разбирательствами начала девяностых годов, такова была политика Сантовито, шефа отдела: контакт с судебными властями, доносы, неофициальные сведения и незаконное прослушивание в обмен на бездействие, рука руку моет, а Сантовито при этом пытался, опираясь на прокуратуру, совершить большой скачок, заняться другими делами, используя давление на политиков, кадровые перестановки, "взяткократов". Теперь, когда все было кончено, не только Сантовито, но и всему отделу расследований, как, впрочем, и миланской прокуратуре, пообломали рога, все открытые счета решено было закрыть, а поплатился Сантовито, поплатилась прокуратура, поплатилась вся бригада. Калимани отправили на задворки, все реже и реже они с Лопесом занимались одними и теми же делами. Изредка они пересекались на четвертом этаже, на Фатебенефрателли, здоровались, выпивали по чашечке кофе. "Мерзкая работа", - говорили они друг другу…
- Привет, Джорджо, - поздоровался Лопес.
У Калимани волосы вымокли от дождя, лоб был разделен горизонтально на три равные части двумя совершенно одинаковыми морщинами: должно быть, он тут уже давно.
- Вот и ты наконец, - сказал он Лопесу.
- Пробки были.
Уже шел сильный дождь - крупные, тяжелые капли.
- Никогда не видал такого дождя весной.
- А на высоте больше тысячи метров - снег идет, подморозило.
Калимани понадобилось несколько секунд, чтобы подняться и дать воде стечь со спины. Он отряхнулся, молча посмотрел на Лопеса.
- Ну и?..
- Ничего.
- Кто это?
- Никаких документов.
Здрасьте вам! Накануне нашли труп какого-то приезжего: то ли сенегальца, то ли пакистанца, то ли индуса - так и не выяснили. В самом центре, без документов. Убили выстрелом в рот - может, сводили счеты. Дело, вероятно, сдали в архив: без документов обычно ничего нельзя сделать.
- Когда это случилось? - спросил Лопес.
- Незадолго до шести.
- Насколько незадолго?
- Ненамного. Позвонили без пятнадцати шесть. Через десять минут мы были здесь.
- Кто звонил?
- Ты не поверишь. - Он смеялся, Калимани.
- Кто?
- Какой-то марокканец. Он испугался.
- У него есть вид на жительство?
- Есть.
- Потому-то и испугался.
- Да, вот именно.
Лопес молчал. Калимани старался встряхнуться, он был бледный от холода; Лопес тоже чувствовал, что побледнел, а на улице Падуи был ледяной холод и темнота - у нее всегда такой колорит, у улицы Падуи: сырые дома, даже когда жарко, а пустые стены домов, прилепившиеся сбоку к огромному зданию казарм, на месте запланированной многоэтажки, были сейчас покрыты большими вертикальными пятнами плесени, напоминая громадные баки, внутри которых, казалось, спрятан какой-нибудь скелет.
- Как поступим? - спросил Лопес.
Поступили они следующим образом: Калимани последовал за трупом в морг больницы, поскольку в морге отдела судебной медицины не было места, чтобы присутствовать на первичном обследовании тела, осмотреть одежду и по возможности забрать отчет о вскрытии. Лопес же решил остаться, чтобы выяснить предварительные результаты осмотра места преступления и попытаться понять, откуда взялся и куда направлялся убитый мужчина, - он представил себе, как тот встает на ноги, весь белый, с темным пятном свернувшейся, но еще не засохшей крови, залившей глаз, прежде чем упасть на носилки, неподвижный, обмякший, но уже окоченевший. Калимани неуверенно закрыл заднюю дверцу машины "скорой помощи", и та уехала, включив сирену. Полицейские разогнали с места преступления многочисленных зевак и теперь тщательно обследовали каждый квадратный метр, медленно, осторожно, словно кроты или животные, собирающиеся рыть нору. Лопес решил не противиться этой формальности и тоже осмотреть землю: кусочки металла, следы, голубиный помет на обледеневшей поверхности потрескавшегося цемента, обертки от жвачек, почерневшие, выцветшие, высохшие и снова намоченные и расплющенные дождем, красная пластмассовая пробка.
Он наклонился, начал осматривать вместе с другими агентами те два квадратных метра, где недавно еще лежало тело, - и ничего не нашел.
Маура Монторси
МИЛАН
27 ОКТЯБРЯ 1962
08:40
У тебя, малышка, прекрасная белая кожа и мягкие волосы.
Джеймс М. Кейн.
"Почтальон всегда звонит дважды"
Когда позвонили из полицейского управления, уже светало. Маура Монторси привыкла к этим внезапным звонкам. Нет, на самом деле так и не привыкла. Давид спешно ушел. Как обычно, он не сказал ей, в чем дело. Она снова заснула. Проснулась в восемь, сварила кофе.
Она изменяла Давиду уже четыре месяца, а он ничего не замечал. Она забеременела и не знала, от кого. Может, от Давида. Может, от Луки.
Лука не был женат. Ей - двадцать шесть лет, Луке - тридцать. Работал он в области финансов, она не поняла хорошенько, что именно это была за работа. Через неделю после знакомства она легла с ним в постель. Ей показалось, что она занимается любовью впервые в жизни.