Радужная, приятная, долгожданная картина стала вырисовываться перед взором Лунева: "Ликвидирую аварию, получу отпускные, заберу у бабушки Юлю и сразу же на юг, на море, к жене. Как обрадуется Вера! Целых десять дней! Будем вместе отдыхать, купаться в море, загорать…"
Радужные мечты об отдыхе на море разом потухли, как только Лунев увидел картину аварии на грузовом стволе шахты. Оборвалась гружёная клеть. Наделала много беды. Работы по восстановлению повреждённой части ствола заняли почти двое суток. Без отдыха, без перерывов. Только сменялись рабочие. За работой Лунев забыл о тревоге и не нашёл времени, чтобы позвонить матери. На третий день Лунев доложил генеральному директору о восстановлении ствола. Генеральный директор дал добро ему на отпуск на две недели.
С радостным, воодушевлённым чувством возвращался Лунев в Грушевск. По прибытии в город Лунев сразу же решил поехать к матери. По этой причине он отказался идти со всеми работавшими на ликвидации аварии людьми в ресторан. Хотя очень хотелось кушать и расслабиться.
– Пообедаю у матери, – сказал Лунев, прощаясь с товарищами возле ресторана. – Моя мама готовит очень вкусный украинский борщ. Я давно не ел её борща, – немного слукавил Лунев, чтобы отвязаться от назойливо пристающих. Не мог он сказать им о своих тревогах и переживаниях за свою любимую дочь.
Лунев заехал в объединение, получил отпускные и на служебной автомашине выехал в Зверев. Собственную автомашину Лунев ещё не имел и поэтому попросил для поездки служебную машину.
В половине второго часа дня Лунев позвонил в квартиру матери. Пока ехал к матери, у Лунева было прекрасное настроение. Счастливая улыбка не сходила с его лица. Представил, как позвонит, откроется дверь квартиры матери, увидит свою любимую дочь, любимую мать, обнимет их, крепко расцелует…
Прошла минута, может, и больше, а дверь не открывалась. Позвонил повторно. Прислушался. "Может, никого нет дома? Может, куда-то ушли?" – успел подумать Лунев и вдруг услышал шаги изнутри. "Ага, кто-то шаркает ногами. Ага, шаги приближаются к двери! Сейчас откроется! – чуть было не крикнул Лунев от радости. – По-видимому, отдыхали после обеда?" Щёлкнул замок, и дверь бесшумно открылась…
– Ой, батюшки, это ты, сынок? Здравствуй, сынок! – радостно воскликнула мать и кинулась обнимать сына и целовать.
– Здравствуй, мама! – воскликнул Лунев, взаимно обнимая и целуя мать.
– Здравствуй, сынок, здравствуй! – продолжала причитать она, и из прозрачных старческих глаз матери побежали слезы радости и счастья. – Думаю, а сама лежу, не встаю. Кто же к нам так настойчиво просится. Оказывается – это ты, сынок! Легла отдохнуть после обеда, а сама задремала. Прости уж меня, старенькую, сынок. Не ждала тебя сегодня. Думала, вы уже на юге, купаетесь в море. Что-то случилось, сынок? Ой, прости, сынок, совсем с ума вышла. Что же мы стоим у порога, проходи в комнату. Проходи! Совсем голова не соображает, – причитывала Ефросинья Егоровна, освобождая проход для сына.
Пропустив сына, она, перед тем как закрыть дверь, быстро окинула взглядом лестничную площадку, ища кого-то. Не обнаружив никого, быстро закрыла дверь и поплелась за сыном в комнату. "Юли нет! Не приехала с отцом. Значит, все ещё злится на меня!" – отметила про себя бабушка.
– Ты, сынок, располагайся. Небось устал на работе. Приляг, отдохни! Я пойду на кухню, накрою на стол. Наверное, с утра ничего не ел? Я знаю тебя. Все о работе печёшься. Вижу, похудел. Хотя я тебя сегодня не ждала. Но чуяло моё сердце, и сварила борщ. Он ещё горячий. Твой любимый! Ты немного отдохни, сынок. Я быстро! – не останавливаясь, на радостях тараторила Ефросинья Егоровна и старческой походкой, сутулясь, еле-еле передвигая ноги, направилась в кухню.
Лунев сел на диван, и невольно взгляд его упал на спину матери. Жалость и тревога за мать всколыхнули всю его внутренность: "Как будто целую вечность не видел её, – мысленно отметил он. Всего десять дней прошло, как он приезжал с Верой поздравить её с семидесятилетием. – Совсем постарела за эти дни. Вон волосы совсем седые, почти белые стали. А лицо, когда-то красивое, теперь покрылось множеством морщинок. Появилась сутулость. Вся сгорбилась. Еле ноги передвигает…"
– Ты, сынок, по делу или просто так, проведать меня? – услышал Николай голос матери, доносивший из кухни. Вопрос матери застал его врасплох. От неожиданности он растерялся и не сразу сообразил, что ответить. У него на лице появилось выражение удивления и странный взгляд. "Почему мать спрашивает, почему приехал? Что, она не знает, что приехал за Юлей? Юля должна была сказать ей, что отец приедет за ней, как только вернётся из командировки…"
– Ты что, сынок, заснул? – прозвучал голос матери повторно. Николай, собираясь ответить матери, направил свой взор в сторону кухни. В этот момент в дверях кухни показалась Ефросинья Егоровна.
– А я думала, ты заснул, раз не отзываешься. Ты, оказывается, не спишь. Почему ты тогда молчишь, сынок? Тебе что, нездоровится?
– Мама, где Юля? Она что, гулять ушла, дома нет? – спросил Николай, пристально уставившись глазами на мать. – Я, собственно, приехал за ней. Мне дали двухнедельный отпуск. Вера уже несколько дней как уехала в санаторий, в Сочи. Я обещал ей приехать к ней с Юлей, как только вернусь из командировки. Вот и я приехал за ней, чтобы забрать её.
Закончив говорить, Николай стал ждать ответа. Теперь молчала мать. Снова Николай удивился. "Почему молчит мать?" – мелькнула мысль у Николая.
– Почему молчишь, мама? Куда она ушла, скажи, я сейчас же поеду за ней. Она у Игоря? Я мигом к ним.
Ефросинья Егоровна, услышав вопрос сына о дочери, опешила, оцепенела, странно вытаращив глаза, тупо уставилась на Николая. Она онемела, её как будто парализовало, не могла произнести ни одного слова. Одеревенел язык. Она стала терять сознание.
Николай внимательно посмотрел на мать, и его поразило её лицо, своей мертвенной, без кровинки бледностью. Ему показалось, что она стала ниже ростом.
– Мама, что с тобой? Тебе плохо? – успел произнести Николай и тут только заметил, что она медленно падает. Он мгновенно подскочил к матери, быстро схватил её на руки и отнёс на диван. Бережно опустил на диван и кинулся к шкафу, где обычно мать хранила лекарства. Нашёл нужное лекарство и бегом в кухню за водой. Налил быстро в стакан воды и бегом же к матери. Насильно сунул таблетку ей в рот и заставил глотнуть воды.
"Ничего не понимаю, – мысленно стал рассуждать Николай. – Почему вдруг стало плохо матери, когда спросил про Юлю? Что с дочерью? Что с ней случилось?". Вопросы огнём сверили его мозг. Мысли путались. Он плохо стал соображать. "Так я скоро сам с ума сойду. Надо держать себя в руках. Очнись!". Немного успокоившись, Николай пристально посмотрел в неподвижное бледное лицо матери, и ему вдруг показалось, что вместо лица матери, он видит перед собой образ свой дочери. В тот же миг, как в поезде, у него больно заныло сердце. "Что это со мной? Неужели с ума схожу?" – задал себе вопрос, Николай. Резко тряхнул головой и снова посмотрел на мать.
Заметив, что мать пришла в себя, Николай, нежно глядя на неё, как можно более ласковым, любящим голосом спросил:
– Мама, как ты себя чувствуешь? Тебе лучше?
– Спасибо, сынок. Мне уже лучше. Ты за меня не переживай. Я уже старая. Пожила на свете…
– Мама, мама, перестань! Зачем ты так! Рано ещё туда. Внука нашего ты должна ещё нянчить. Выброси все дурное из головы. Ты не одна. Мы у тебя есть. – Николай, заметив, что матери стало лучше, сказал: – Мама, ты не волнуйся, разговаривай спокойно. Скажи, почему ты так расстроилась, когда спросил про Юлю? Почему её нет дома? Что-то случилось с ней? Ты, мама, говори как есть. Поссорились, что ли?
Ефросинья Егоровна удивлённо, но в то же время нежно посмотрела на Николая и слабым голосом проговорила:
– Она разве не дома?
– Я, мама, три дня тому назад вернулся из командировки. Её дома не было. Мама, почему она должна быть дома? Она должна была ждать меня тут, у тебя. Я с ней так договорился, когда она отправлялась к тебе. Юля разве не говорила тебе? Странно! Мама, почему ты снова молчишь? Можешь, в конце концов, объяснить мне, что у вас произошло?
– Ка-ак не-ет д-дома? – неожиданно страшно заикаясь, встревоженным голосом проговорила мать. – О-она в ч-четверг у-уехала д-домой. С-сегодня ч-четвертый д-день, к-как у-ушла от м-меня…
Услышав такую новость от матери, Николай резко изменился в лице. Он весь задрожал. Кровь ударила ему в голову и застучала в висках. Он резко вскочил со стула. Побледневшее лицо дрогнуло, обезумевшие глаза забегали по комнате и на какое-то мгновенье остановились на лице матери, и, не сдержав себя, он выкрикнул:
– Мама, почему Юля уехала?! Почему она уехала, не дождавшись меня?!
Тревога за дочь заполнила все тело Николая, и он, как дикий обезумевший зверь, забегал по комнате. Вдруг он резко остановился возле матери. Бледное лицо матери, её закрытые глаза вмиг отрезвили его. "Опомнись! Что ты делаешь, безумец, успокойся! – резануло у него в голове. – Ты своим поведением ещё больше боли страдания причинишь матери. Сердце матери может не выдержать! Остановись!". Николай через силу сделал несколько глубоких вдохов и выдохов и, почувствовав успокоение, обращаясь к матери, сказал:
– Ты прости меня, мама, что я так глупо, необдуманно повёл себя. Нервы сдали, прости! Давай поговорим спокойно. Хорошо?
– Хорошо, сынок, – уже спокойно, без заикания отозвалась слабым голосом мать. – Давай поговорим. – Любящие глаза матери уставились на сына. Мать положила свою покрытую морщинками руку на руку сына и, нежно гладя, произнесла: – Ты тоже, сынок, прости меня, старую, выжившую из ума. Как-то глупо, без злого умысла все вышло. В тот день, это было в четверг, когда Юля ушла от меня, мы малость повздорили. Ты не думай, сынок, мы не ругались, нет. Может, мне не стоило вмешиваться. Я думала, так будет лучше.
Душа-то болит. Я ведь переживаю за неё, беспокоюсь. Юля ушла вечером гулять, после шести часов…
– Мама, извини, что перебиваю тебя, скажи, с кем Юля ушла гулять? Она тебе говорила?
– Конечно, говорила. С кем же, с Игорем. Игорь приходил к нам. Они вместе уходили гулять. Так вот, в последний вечер Юля поздно пришла с прогулки.
– В котором часу она пришла?
– Во втором часу ночи. На следующий день, то есть в четверг. Когда она выспалась, она обычно вставала часов в одиннадцать дня. Мы сидели за столом, разговаривали. Дёрнуло же меня сказать, что нехорошо молодой девчонке в таком юном возрасте гулять долго в ночное время. Моё замечание почему-то не понравилось ей. Она резко поднялась из-за стола, психанула, кинула на меня гневный, рассерженный взгляд и недовольным, раздражённым тоном заявила, что она сейчас же уедет домой!
Я никогда не ожидала от неё такой выходки, такой агрессивной реакции. Ну, думаю, психанула, рассердилась и в порыве возбуждённости, не подумав, сказала, что уедет. Успокоится, и все пройдёт. Но Юля решила по-своему. Я, конечно, очень пожалела, что сделала замечание. Я извинилась, просила, уговаривала, умоляла, но все было напрасно. Она не реагировала на мои просьбы. Как будто бес в неё вселился. Откуда у неё такая жестокость появилась? Ранее такой черты я у неё не замечала. Не стала со мной разговаривать. На все мои просьбы, мольбы, уговоры отвечала гневным, ненавидящим взглядом. В первом часу дня она взяла лёгкую сумочку и, не прощаясь со мной, ушла. Юля ведь мне не говорила, что ты приедешь за ней. Если бы я знала, что ты должен приехать за ней, может, как-то уговорила её. Я все же надеялась, что она одумается и вернётся, но она не вернулась. Вечером, часов в девять, убедившись, что Юля не вернулась, я решила позвонить вам. С междугородной станции мне ответили, что не могут дозвониться. Я подумала: наверное, дома никого нет. Ушли куда-нибудь. Решила позвонить утром. Утром стала звонить, но мой телефон почему-то молчал. Гудков в трубке не было. Я несколько раз пыталась, но телефон молчал. Он и сейчас молчит. Что случилось с ним, я не знаю.
Когда Юля ушла, у меня душа разболелась. Не находила себе места. Не могла никак успокоиться. Сердце ноет. Ругаю себя, виню. Все думки только о ней: доехала, как доехала, не случилось чего? Стараюсь успокоить себя, ничего не получается. Вся извелась. Тут ещё телефон молчит. Решила: раз не могу дозвониться, поеду сама к вам. Решила поехать на электричке, идущей в пять часов вечера.
Уже собралась, оставалось открыть дверь. Подхожу к двери – вдруг как кольнёт в пояснице. Ни дышать, ни шевельнуться. Кое-как добралась до кровати: где ползком, где на четвереньках. Благо, было что кушать. Только сегодня поднялась на ноги. Утром сходила кое-как на рынок. Купила продукты, овощи. Сварила борщ и легла отдохнуть. Вдруг твой звонок…
Ефросинья Егоровна, устав, перестала говорить. Вдруг она обратила внимание на лицо сына. Её удивило его лицо, которое было белее белой стены комнаты, а глаза выражали невыносимую боль, горе, растерянность и безысходность. Её охватил страх за сына.
И чтобы как-то успокоить его и смягчить боль и страдания, ласковым голосом проговорила:
– Сынок, может, Юля находится у какой-то подруги, – ты не узнавал? Приехала домой, дома никого нет, решила побыть у подруги, пока ты вернёшься?
Николай, слушая мать, становился все мрачнее. Вдруг страшные мысли пронзили весь его мозг. Смертельный страх сковал все его существо. Он был почти на грани срыва. Но ласковый голос родной матери как-то успокоил его, и он пробормотал:
– Нет, мама. Насколько я знаю, у Юли нет близкой подруги. У неё как-то не сложилось с подругами. Она не появлялась в квартире. Соседка, у которой я оставил ключ от квартиры, ничего мне не сказала. Если бы Юля пришла к ней за ключом, то она сообщила бы мне об этом…
Мать и сын, пораженные внезапно возникшей страшной догадкой и охваченные тревогой и страхом, с ужасом посмотрели друг на друга и поняли без слов, что с их девчонкой случилось что-то страшное…
* * *
Понедельник – мой первый рабочий день после отпуска. Хотя какой же он первый? Если здраво рассудить и посчитать на пальцах, как ни пытайся обмануть себя, получается – второй. Это, конечно, неофициально. Но как бы там ни было, если подумать, разве можно отбросить или вычеркнуть из моей жизни вчерашний, особенный, незабываемый день? Разве не рабочий день был у меня? Я считаю, это был самый настоящий, насыщенный интересными событиями, я бы добавил – тяжёлый и трудный день, который останется в моей памяти до конца моей жизни. У кого-то, может, возникнет другое мнение, но это уже не имеет никакого значения.
Сутки – вчерашние, пролетели как один миг. Вот я уже по пути на работу. Как я сдал девчонку в руки врачей, прошли сутки, а мне ничего неизвестно о ней. Как она? Пришла ли в себя? А что, если вдруг…
"Нет, нет! Выкинь подобную мысль из головы!" – мысленно выругал себя. Сегодня непременно выберу время и проведаю её. Да, не забыть ещё пригласить с собой эксперта-криминалиста. Нужно сфотографировать девчонку для объявления её в розыск и снять отпечатки пальцев. Если на днях она не придёт в себя, её надо будет объявить в розыск.
Может, всё же звонили мне из больницы? Если звонили, то меня с женой не было дома. Если она пришла в себя, должны сообщить в дежурную часть. Придя в отдел, я точно узнаю, звонили или нет. А если звонка не было, то можно предполагать, что девчонка до сих пор находится в бессознательном состоянии. Придёт ли она в себя? Когда это случится? Это, вероятно, одному богу известно. А что делать, если даже очнётся, а память не восстановится? Да, история архисложная!
Что мы конкретно имеем на данный момент, кроме самой потерпевшей с признаками изнасилования и черепной раной на затылочной части головы? Вот и всё! Никаких документов, указывающих на её личность. Кто она? Как её фамилия, имя? Место проживания? И самое загадочное – как она попала в то ущелье? Никаких следов и улик. Даже признаков присутствия людей. Одни вопросы. Непонятно, где произошло само событие.
Где искать это место? Мест на реке Кундрючьей сотни, а должно быть одно-единственное. Её могли привезти из другого места, бросить туда, где мы обнаружили. Место глухое, безлюдное, удобное и очень надёжное. Никакой ниточки, никакой зацепки. С чего начинать?
За размышлением над загадочной историей я не заметил, как очутился возле отдела. Мысленно представил себе: вот зайду в отдел, и десятки глаз сотрудников будут устремлены на меня с интересующими вопросами. Каждый попытается первым подойти ко мне и первым задать вопрос. Дежурный по отделу, по всей видимости, успел информировать многих сотрудников о найденной девчонке. Иначе не может быть! Как же, такой исключительный, неправдоподобный, уникальный случай! За многие годы работы в следствии мне самому впервые пришлось столкнуться с подобным случаем. Много было разных интересных случаев, но такого случая не было.
Раскрыв рты, забыв о своих ежедневных обязанностях, целыми часами будут слушать мой рассказ. День будет весёлый и насыщенный! Я так размечался, что ничего не заметил, что творится вокруг.
Возле отдела, как ни было странно, я не встретил ни одного сотрудника. Это явление удивило меня.
Как обычно, повседневно, в утренние часы, возле отдела всегда многолюдно. Кто курит, кто знакомого встретил или просто так стоят, разговаривают. Обмениваются новостями. А тут вдруг – пустота! Никого!
Удивительно! С десятками вопросов в голове я зашёл в отдел. И тут никого, пусто! В здании отдела тишина, как будто сегодня не рабочий день. Ни одной души.
"Ничего не понимаю!" – с таким вопросом я направился по коридору к своему кабинету. В коридоре тоже никого. От удивления моя голова перестала соображать. С разочарованным, непонимающим чувством я подошёл к двери кабинета. Стоя возле кабинета, я стал размышлять: "Почему нет людей? Ни сотрудников, ни посетителей? Что, сегодня нерабочий день, что ли? Я же не мог ошибиться? Я точно помню и знаю, что сегодня понедельник, что сегодня рабочий день. Не мог я перепутать дни. Вчера было воскресенье. Я знаю, моя жена тоже знает. Она тоже пошла на работу".
С непонятными, запутанными мыслями, я вошёл в кабинет. В кабинете всё было чисто: пол помыт, шторы висели чистые, свежие. На столах порядок. Даже перекидной календарь поставлен на сегодняшний день. Понедельник. Графин наполнен водой.
"Лукьяновна, наша уборщица, постаралась, – с нежностью подумал я. – Она с материнской любовью относилась ко мне. Уважала и поэтому к моему выходу на работу хотела сделать мне приятный подарок".
Резко зазвонил телефон. Я от неожиданности вздрогнул. Отвык за месяц от этих звонков. Я поднял трубку:
– Слушаю.
– Рудольф Васильевич! – прогудел в трубке голос дежурного по отделу Лукьянова.
– Да.
– С выходом на работу поздравляю!