– Понимаю, – с сердечной улыбкой кивнул Яролим. – А теперь пошлите сюда Мазала, хорошо?
– Я было удивился, чего это ты несешь, – сказал Матейка, едва за Дворжаком захлопнулась дверь. – И все равно не понял, в чем суть.
– Суть в том, что как раз во время первого гола изображение исчезло, эти кадры не попали и в видеозапись повтора. Мыслик не мог видеть первый гол, а остальные забыли его об этом предупредить. И нужно было чем-то усыпить их осторожность. Увидишь теперь – другие тоже вспомнят, что шум был около девяти часов.
Предположение Яролима оправдалось: и Мазал и Коварж сразу вспомнили, что слышали скрип тормозов, Мазал даже сгустил краски и рассказал о звуках ломающегося железа и разбиваемого стекла. Вдобавок Коварж утверждал, что пришли они к Мыслику все трое вместе, а Мазал показал, что сперва пришел он один, а Дворжак с Коваржем после.
– Ну, добились чего-нибудь? – спросил Томек, когда Матейка с Яролимом вышли на улицу.
Матейка кратко передал результаты допроса. Томек недовольно покачал головой.
– По правде говоря, мне это не нравится. Из моих клиентов редко кто имел столь абсолютное алиби, да и вообще невинным в таких случаях приходится труднее всего. Если взглянуть на дело с другой стороны, то должен сказать – пока что у вас только подозрения, и на суд выходить с этим вы не можете, прокурор с вами разговаривать не станет. Очередность их появления у Мыслика не имеет никакого значения, визг тормозов на скрещении Белградской и Отакаровой можно услышать чуть ли не ежеминутно, вдобавок, коллега, вопросик-то был наводящий! -, Он снисходительно глянул на Яролима. – А следовательно, недопустимый, как вы, несомненно, сами понимаете. В этом деле мы с вами, правда, в одном лагере, и все же именно поэтому я рекомендовал бы вам величайшую сдержанность. В противном случае мы только дадим козыри в руки защиты. Меня заинтересовал этот первый гол. Мыс-лик говорил о нем, хотя видеть его не мог. Но ведь и тут могла быть вполне объяснимая ошибка, ложь бессознательная, невольная: например, в момент помехи Мыслик выходил, скажем, в уборную и впечатление свое дополнил рассказом других, слышавших комментатора, а утром подкрепил его, прочитав о матче в газетах. Теперь, конечно, вся теплая компания договорится между собой и под протокол даст единодушные показания.
– Разве что кто-нибудь из них знает, что Мыслик совершил убийство, – возразил Матейка. – Тогда у этого знающего могут сдать нервы.
– Слишком многого хотите, коллега!
Они нерешительно топтались на тротуаре возле своей машины, и никто не мог придумать, что дальше, как дальше, по какому пути. С детективами в романах ничего подобного не бывает. Им дорога каждая минута, и они используют время до предела. Однако жизнь всегда сложнее, чем самые невероятные вымыслы, и мучительнее всего она испытывает людей временем. Криминалист в жизни знает чувство растерянности, только не рассказывает об этом. Он спасается от этого чувства интенсивной работой. Ищет подсказки в сходных казусах. Если это ни к чему не ведет, он пытается проникнуть в проблему глубже. Обманувшись и тут, расширяет угол зрения. И все время неустанно ждет, что когда-нибудь натолкнется на золотую жилу, на новую перспективную идею. Он поступает как литератор, который не полагается на спасительное вдохновение, а действует по формуле: пять процентов таланта, девяносто пять – трудолюбия. Одного не имеет он права говорить себе: что завтра тоже будет день или что утро вечера мудренее. Такая мудрость была бы мудростью побежденного, послевоенной болтовней капрала, изображающего себя Наполеоном. Яролим с Матейкой знали это так же хорошо, как и Томек.
– Итак, Мыслик обеспечил себе целых трех свидетелей, – проговорил наконец Матейка. – Вот это называется основательность, уважаемые!
– Опустись на землю, Ломикар, – возразил Яролим. – Не каждый по первой же просьбе согласится покрывать убийцу лжесвидетельством. Для этого тебе пришлось бы доказать, что все трое – вернее, четверо, – заинтересованы в смерти Покорного; только в этом случае ты можешь высказывать такую гипотезу!
– Они могли и не знать, зачем Мыслику алиби.
– Почти доказанным можно считать всего лишь одно, – медленно произнес адвокат. – Все они подтверждают алиби друг друга. Странно… Будь я футбольным болельщиком, я не стал бы торчать у телевизора, когда матч разыгрывается в двух трамвайных остановках от моей квартиры.
Яролим и Матейка ограничились кивком. Во-первых, из вежливости, а во-вторых, они никакими силами не могли сейчас придумать ничего более умного. При этом они отнюдь не забывали, что, возможно, зря теряют минуты, которых впоследствии – через час, завтра, неизвестно когда! – им будет отчаянно не хватать.
4
Взяв у Матейкн его "трабант", доктор Томек поехал на Ветряную улицу в районе Качеров, к родственникам Петра Покорного, чтобы сообщить им о смерти брата и зятя. Поехал он из одного лишь любопытства – ему хотелось увидеть, как живет брат его клиента. Петра Покорного Томек знал несколько лет, а его брата Павла не встречал еще никогда.
Немало хранилось в памяти адвоката, но все же он несколько опешил, найдя по данному адресу прелестный коттедж с тщательно ухоженным садиком и новым гаражом. Неожиданный резкий контраст с жильем Петра Покорного на улице Заводь, темным и лишь с великим трудом кое-как, благоустроенным, в сущности, не должен был удивлять Томека. Петр был разведенный забулдыга; Павел, как видно, вел размеренную жизнь примерного семьянина.
Матейка долго нажимал на звонок калитки и уже решил уходить, когда из дому вышла молодая женщина в синей дневной пижаме. Томек поздоровался, назвал свое имя.
– А, вы ревизор? Прошу вас. – Женщина подошла отпереть калитку.
– Ревизор?.. – удивился Томек.
– У меня есть освобождение от работы для ухода за больным ребенком. Можете убедиться, Павлик лежит в кроватке, ему только что сделали укол пенициллина.
– Я адвокат, пани Покорная, – ответил Томек. – Защищал вашего зятя Петра…
– Ах так?.. – Она остановилась на пороге с выражением, которое ясно говорило, что вопросы, связанные с зятем, можно решить и не заходя в дом.
– Видите ли… – Томек перевел взгляд на дверь. – Я задержу вас ненадолго, но…
– Как угодно. – Она пожала плечами и двинулась впереди него через прихожую в просторную гостиную. – Садитесь, – указала она на стул, а сама осталась стоять.
– Дело в том, что вчера вечером ваш зять… – Томек осторожно подбирал слова, хотя был уже почти уверен, что Марта Покорная в обморок не упадет. – Ваш зять внезапно скончался.
– В самом деле? – спросила она без всякого участия.
– Он стал жертвой… трагического происшествия, – продолжал адвокат.
– А я и не удивляюсь, – усталым тоном отозвалась женщина. – У него уже было столько этих происшествий!
– Дело передано в криминальный отдел. – Томек старался говорить тоном мелкого чиновника, просто исполняющего поручение. – Ваш зять, видите ли, был убит.
– Этого нам только не хватало! – вырвался у Марты наполовину вздох, наполовину вскрик. – Словно мало он нас позорил!
В тоне ее слышалась только жалость к себе самой, к репутации семьи, лишний раз запятнанной.
– Я счел своим долгом сообщить вам об этом, – по-прежнему без всякого выражения закончил Томек. – Позволю себе только спросить вас – не звонил ли вам зять вчера вечером?
– Мы не разговариваем с ним уже не знаю сколько времени! – отклонила она предположение адвоката тоном, каким мы отвергаем несправедливое обвинение.
– И ваш супруг ему не звонил?
– Из дома наверняка нет, да и вообще-то я бы очень удивилась, если б… Муж пришел домой в половине шестого, как обычно, и звонил только заместителю своего начальника.
– Стало быть, точно – не брату?
– Я сидела вон там и читала. – Она показала на кресло под торшером с полочкой, на которой лежало несколько иллюстрированных журналов. – А вот отсюда, – она погладила телефонный аппарат, – муж звонил приблизительно в половине девятого инженеру Коубе, заместителю директора их комбината. Перед этим и после этого он весь вечер просидел наверху, в своем кабинете, за работой. У него там, правда, тоже есть телефон, параллельный, но с чего бы стал он вдруг звонить Петру?!
– Мне достаточно знать, что он ему не звонил, – сказал Томек; она ответила взглядом, дающим понять, что его визит слишком затянулся. – Обо всем остальном вас поставит в известность криминальный отдел, а вопросы наследования ваш супруг разрешит в нотариальной конторе, – добавил он.
Женщина удержалась от горько-насмешливой гримасы, но не преминула пожать плечами.
– Да у него ничего и не было. Его "фелиция" – просто рухлядь, а как подумаю о его квартире… – Она махнула рукой в знак того, что тут и говорить-то не о чем.
Томек подумал о приличных суммах на сберегательных книжках Петра Покорного; но он не видел причины, чтобы сейчас о них упоминать.
– Рад, что вы приняли это с таким мужеством. – Он поднялся.
Марта, естественно, не стала его удерживать, и ей в голову не пришло поблагодарить его хотя бы для проформы. А Томек, в свою очередь, уже только по дороге к калитке вспомнил, что не сделал самого, казалось бы, необходимого – не высказал ей соболезнования. Садясь в машину, он еще размышлял, какой момент в течение всего визита был бы наиболее для этого удобным. При всем желании не нашел ни одного.
Он оглянулся на коттедж. Марта Покорная смотрела с порога на него, вернее, на потрепанный "трабант" с деформированным бампером и непокрашенным новым задним крылом. Томек был уверен – Марта Покорная думает сейчас, что зять ее выбрал для себя подходящего адвоката.
По дороге в район Карлин, где находился комбинат строительных материалов "Стройэкс", в котором работал Павел Покорный, Томек, не видевший его никогда, на минуту пожалел, что не посоветовал Матейке и Яролиму в ближайшие часы прослушивать телефонные разговоры супругов Покорных. Хотел бы он слышать, в каких выражениях сообщит Марта Покорная мужу о смерти его брата.
Но, приехав на комбинат, Томек понял, что это было бы ни к чему. Секретарша начальника отдела малой механизации Павла Покорного заявила, что ее шеф уже полтора часа как ушел в цеха и она не знает, где его застать, тем более что не везде там есть телефоны. Оставалось только ждать.
Время ожидания Томек провел в бесплодных и неприятных размышлениях. Он припомнил все, что знал о Петре Покорном. Все эти годы он достаточно наблюдал своего клиента, но до сих пор ему и на ум не приходило, что у Покорного может быть враг, не останавливающийся перед убийством.
Ян Мыслик, которому предстоит теперь разориться на алиментах?.. Или семейство Людмилы Билковой, упустившее более завидного жениха, чем Ян Мыслик?.. Или, наконец, воровская шайка с "Тойота-сервиса", то есть те трое, которых в отличие от Петра Покорного судили и засадили за решетку?.. Никого, кроме этих лиц, Томек вспомнить не мог.
Но у кого из них было достаточно сильное побуждение к убийству? Если бы Томек своими глазами не видел труп Петра Покорного, он не поверил бы в убийство, – отмщение никак не соразмерное грехам. Но, с другой стороны, Томек был старый опытный юрист и знал, что,случалось, убивают и ради двадцатикроновой бумажки, и просто за косой взгляд. С таким же. успехом, говорил он себе, быть может, именно сейчас кто-то обдумывает, как бы отомстить мне, хотя я не в состоянии представить, кто бы это мог быть. Конечно, не все судебные дела я сумел привести к результату, какого желал бы я сам или мой подзащитный, но в конце концов мстить мне могли бы и противники моих клиентов…
Павел Покорный наконец вернулся. Хотя он был на четыре года старше Петра, но, по-спортивному подтянутый, выглядел молодо. Несмотря на запачканный халат, натянутый поверх костюма, он производил впечатление элегантного и симпатичного человека. Достичь такого эффекта его брату не удавалось, даже когда он очень старался, например на суде. И лицо у Павла вопреки фамильному сходству было совсем другим. Сразу становилось ясно – этот человек привык принимать решения и нести за них полную ответственность.
Томек молча сидел в углу, дожидаясь, когда секретарша вспомнит о нем. Павел Покорный уже входил в свой кабинет, когда она указала ему на посетителя.
– Прошу. – Покорный пропустил гостя вперед и вошел следом в кабинет, скромный и трезвый, украшенный только пятью дипломами в рамках на стенах. Дернув "молнию", он быстро снял халат и повесил его на вешалку.
– По какому вопросу, пан доктор?
– Ваша супруга вам не звонила?
– Нет. Что-нибудь дома? Вы детский врач?
– Я юрист, адвокат. Ваш брат был моим подзащитным. – Томек заметил, как облегченно вздохнул Покорный. – С вашим братом случилось несчастье, – продолжал он под пристальным взглядом Покорного. – Он внезапно умер. Вчера вечером.
– Петр?.. – выговорил Покорный так протяжно, словно в имени брата было по меньшей мере три слога. – От чего же?..
– Я не из криминального отдела, – ответил Томек, – и мне известно только, что смерть его была насильственной.
– Авария, да?
– Возможно, но почти наверняка – убийство. Впрочем, не исключен и несчастный случай.
– Простите, этому я не поверю. Кому и за что его… – У Павла Покорного не повернулся язык выговорить роковой глагол; он отошел к окну и с минуту смотрел во двор. – А самоубийство?.. В жизни не подумал бы, чтобы Петр когда-нибудь…
– Это не самоубийство, пан Покорный.
Не отходя от окна, тот повернулся к Томеку:
– И что, уже установлено?.. – Он просто не мог договорить.
– Нет. Подробности сообщат из криминального отдела, к вам наверняка скоро от них придут. Я же только спрошу… Поймите, ваш брат был моим клиентом. Он никогда не намекал, что у него есть с кем-нибудь крупные ссоры, конфликты или что-нибудь в этом роде?
– Никогда. Если не считать дела об отцовстве, которое вам, вероятно, известно лучше меня, – медленно отвечал Покорный; видно было, что ему неприятно говорить об умершем брате в связи с этим процессом.
– Когда вы разговаривали с ним в последний раз?
Беседуя с Мартой Покорной, Томек задавал вопросы без колебаний. Теперь же он моментально пожалел, что спросил так неделикатно, и обиженный взгляд Павла Покорного привел его в замешательство.
– Я?.. – Покорный на мгновение задумался. – Точно не припомню… Кручусь как белка в колесе, еще и домой беру работу… Решишь что-нибудь сделать – и все откладываешь с недели на неделю, даже сам не замечаешь…
– Вчера вечером вы ему не звонили?
– Нет. А почему вы спрашиваете? – к удивлению Покорного примешивалось теперь с трудом скрываемое возмущение.
– Это помогло бы уточнить время его смерти, – поспешил объяснить Томек.
– Понимаю, – уже мирно кивнул Покорный. – К сожалению… Вчера я звонил только нашему заместителю, причем дважды, – речь шла о проекте переоборудования наших цехов в Просеке. Первый раз я звонил ему приблизительно в четверть восьмого, из своего кабинета дома, а потом еще около девяти, это уже из нижней гостиной, мне тогда пришла одна идея… У меня ведь коттедж, вы знаете? А так больше ни с кем я по телефону не разговаривал, и насколько мне известно, к нам тоже никто не звонил, стало быть, и Петр… Не то я знал бы – у нас ведь параллельные аппараты.
– Неважно, – сказал Томек. – Криминальный отдел наверняка разберется на месте.
– Где это случилось? Дома?
– Да, – кивнул Томек. – Понимаете, я и сам знаю немногое, криминальный отдел не очень-то любит прежде времени делиться результатами…
– Естественно, – согласился Покорный.
5
Доктор Томек уже поставил крест на своем сегодняшнем расписании. Только в полдень ему надо бы встретиться с клиентом, тот явится к нему в контору, а, кроме этого, ничего горящего вроде нет, и Томек решил все отложить. Из "Стройэкса" он поехал прямиком в криминальный отдел.
Он думал об этих двух столь несхожих между собой братьях. Петр всего несколько раз упоминал о Павле, из чего можно было заключить, что разлад между ними начался давно. И Томеку не так уж трудно было составить себе приблизительное представление о Петре, аутсайдере, который жил довольно тяжелой жизнью, изо всех сил стараясь выбиться на правильный путь. Но Петр Покорный прежде всего был его клиентом, и это обязывало Томека точно так же, как, например, врача, для которого самый грязный алкоголик, раненный в драке, несмотря на отвращение, внушаемое им, просто пациент, человек, которому следует всеми силами помочь. Томек не считал себя освобожденным от своих обязанностей по отношению к Петру по причине его внезапной смерти. Как раз напротив.
– Марта Покорная – женщина-кремень, – докладывал он о своих впечатлениях Яролиму и Матейке. – Да что я говорю – если б только кремень! Ее танком переедешь – на гусеницах вмятины останутся! Не часто доводится мне сообщать родственникам подобного рода известия, но все же практики у меня, простите, гораздо больше, чем у вас обоих, вместе взятых, так что, если я вам говорю, что давненько не встречал ничего похожего, можете себе представить…
– А что сам Покорный? – перебил его Матейка.
– Полная противоположность. Хоть он и настоящий мужчина – его основательно пробрало.
– Он не дал вам никакой путеводной нити к выяснению личности убийцы?
– Нет. Прямо я его не спрашивал. Впрочем, я и раньше, от Петра, знал, что он очень мало общается с братом, но общались они, по-видимому, еще меньше. Здесь вы ничего не извлечете.
– А по-вашему, есть что извлекать? – поинтересовался Яролим.
В эту минуту Томек решал, может ли он позволить себе вторую сигарету за сегодняшний день, и ответил не сразу.
– Считайте это моей личной догадкой, но… – Он вынул из кармана пачку сигарет, все еще не решив, стоит ли говорить и можно ли закурить. – Павел Покорный живет в небольшом коттедже, доставшемся ему от родителей. Точнее, коттедж был собственностью отца; после его смерти наследниками в равных долях были старая пани Покорная и оба сына. Недавно, а именно пять недель назад, умерла и мать. Иными словами, Петр Покорный стал владельцем уже половины дома. С братом-то они еще как-нибудь сошлись бы, но сомневаюсь, чтобы Марта Покорная согласилась жить под одной крышей с такой паршивой овцой, как ее деверь.
– И вы полагаете, что…
– В отличие от вас я имею право полагать, – усмехнулся Томек, – вы же обязаны доказывать. Вчера Павел Покорный был дома, работал у себя в кабинете и, по его словам, дважды звонил заместителю своего директора. Один раз из мансарды, потом из нижней гостиной, где сидела его жена. Не сомневаюсь, что он сказал правду и что этот заместитель, инженер Коуба, подтвердит все. Алиби Марты Покорной, конечно, более спорно.
– Но где район Качеров, а где Заводь, пан доктор?! – возразил Матейка.
– Минутку, Ломикар, – перебил его Яролим. – В Праге есть метро! Далеко ли от дома Покорных до станции?
– А из вас выйдет толк, коллега, – одобрительно кивнул адвокат. – Станция "Будейовицкая" не далее чем в ста метрах от них, а улица Заводь так близко от площади…
– Езды минут восемь, в два конца – шестнадцать, с ожиданием поезда, скажем, двадцать, – стал подсчитывать Яролим. – Да пешком от станции и к станции, четыре раза по пять минут – все вместе займет не более сорока пяти минут.
– Женщина – и пистолет? – поморщился Матейка.