Никогда не слышал, чтобы два человека настолько серьезно обсуждали какую-то фантастическую бредятину. Они приканчивают первую курицу и на десерт решают закусить ножками и крылышками второй курицы. Валери нажимает кнопку Play на плеере - звучит вчерашний альбом A Hard Day's Night. Джейн говорит:
- Ты когда-нибудь слышала песню про "Битлз"? Ее исполняют не "Битлз".
Валери пораженно смотрит на нее:
- Что?
- Подожди, я сейчас, - говорит Джейн и выбегает к своей машине. Вскоре возвращается с кассетой.
- Мне не на чем проигрывать кассеты, - говорит Валери. - У меня нет магнитофона. Я не ставлю кассеты.
- Значит, надо купить магнитофон, - говорит Джейн.
- Да у меня нет кассет, - говорит Валери.
- Но теперь у тебя есть эта кассета.
Их разговор представляет собой чередующиеся утверждения и отрицания, совершенно лишенные смысла.
Джейн собирается домой. Спрашивает, оставить ли Валери то, что осталось от курицы.
- Конечно, оставь, я съем остатки на завтрак, - лжет Валери.
Джейн уходит. Валери снова курит кальян и переходит на "беговую дорожку". Она пробегает три мили по счетчику, выпивает высокий стакан воды и принимается за курицу. Больше всего ей нравится кожица - она отрывает ее и макает в подливку. Каждый кусочек истекает жиром, и она с наслаждением его слизывает. Уничтожив курицу, она снова набрасывается на арахисовое масло, которого осталось совсем немного. Она засовывает руку в банку и дочиста облизывает каждый палец. Больше в доме никакой еды. Вся она исчезла в ее утробе. Убедившись в этом, она еще раз курит травку, делает сорок упражнений на скручивание торса, снова принимает душ и засыпает под Plastic Ono Band Джона Леннона.
Валери была самой спортивной, прожорливой и чистоплотной женщиной, какую я когда-либо встречал. (16.05.2008, 10:08–10:33)
2. А теперь, Вик-Вик, позвольте спросить, что самое интересное в личности Валери? На мой взгляд, это то, что она лгунья. Даже своим близким друзьям Валери не говорит о себе всю правду. Она скрывает от Джейн, что не в состоянии сохранить часть курицы до завтрашнего дня, что она съест ее тотчас после ухода подруги, что просто не сможет удержаться. Она боится располнеть, но вместо того чтобы меньше есть, изнуряет себя упражнениями, какие под силу, пожалуй, только тяжелоатлету. Это замкнутый круг. Стресс, вызванный собственной ложью, вызывает у нее желание уйти от реальности, что заставляет ее курить марихуану, что, в свою очередь, заставляет ее набрасываться на еду, что заставляет ее делать физические упражнения до изнеможения, не получая от этого удовольствия, отчего она еще больше сознает постыдность своей лжи. Но я - единственный, кому это известно. Одному мне открыты все ее тайны. И вот я думаю: неужели эта лживость - самая главная ее черта? Неужели в ней нет ничего, что существует вне этого порочного круга? Неужели только эти тайные страсти и определяют ее натуру?
Я размышлял об этом все время, пока она была на работе. (16.05.2008, 10:47–10:48)
3. На третий день моего наблюдения Валери вернулась с двумя пакетами булочек, двумя банками равиоли Chef Bouardee и связкой бананов. Я знал, что к полуночи все это будет уничтожено. Она вышла на вечернюю пробежку и потом десять раз проделала гимнастику "бурпи", не знаю, как она сейчас называется. Эта система упражнений разработана для заключенных, которые сидят в тесной камере. Затем она второй раз за день приняла душ и снова приступила к своему вечерне-ночному ритуалу: курение, обжорство и бесконечное слушание умерших уже хиппи, которые поют о Махариши… Боже, одно и то же каждый день, изо дня в день, никаких перемен, ни тени других интересов! Это сводит меня с ума. Неужели она не понимает, насколько ужасна ее жизнь. И, однако, она кажется довольной. Я не вижу никаких признаков депрессии. Как она не понимает, что так жить нельзя? Я хочу, чтобы у нее возникло какое-то недовольство своей жизнью, чтобы ей захотелось жить более интересно и содержательно. Но ей это и в голову не приходит.
Я прервала Игрека и спросила, не замечает ли он, что сам себе противоречит. Ведь он говорил, что его целью было "объективное наблюдение" за людьми, но это оказывается вовсе не так, он проявляет к Валери неподдельный интерес, он переживает за нее, а не просто пытается понять, какова она на самом деле, наедине с собой.
Нет-нет, Вики, это не так. То, что я к ней небезразличен, вовсе не значит, что я не могу быть объективным. Люди забывают, Вики, что мы в силах отбросить свою предвзятость и взглянуть на вещи как бы со стороны. Нравилась ли мне Валери? Да, конечно, нравилась. Но я оставался бесстрастным наблюдателем, вот чего вы не можете понять.
Проникая в чужие дома, я понимал, что наблюдение за частной жизнью людей будет не всегда приятным. Так, например, я много раз видел Валери в ванной комнате. Когда она была одна, то не закрывала дверь. Я видел, как она тужится, сидя на унитазе, а это не тот случай, когда человек испытывает чувство собственного достоинства, скорее наоборот, он ощущает себя униженным, даже если этого никто не видит. А если ты видел человека в этом состоянии, то больше его понимаешь и сочувствуешь ему. Если писателю нужно вызвать сочувствие к своему вымышленному герою, то нет ничего проще, чем поместить его в унизительную ситуацию. Унижение обнажает самые потаенные страхи живого существа. Поэтому, разумеется, Валери должна была мне понравиться. Мне нравились все, за кем я наблюдал, и потому я должен был осознанно преодолевать свою симпатию. Газетным репортерам тоже постоянно приходится абстрагироваться от сочувствия к героям своих криминальных репортажей. И не так уж трудно заставить себя отстраниться, забыть о своем сочувствии и симпатии. Что лично мне действительно трудно было преодолеть - это изначально присущее этим отношениям неравенство. Ведь Валери была уверена, что находится в одиночестве, поэтому время, которое мы проводили вместе, для нее ничего не значило. Она не испытывала эмоционального напряжения. Она ничего ко мне не чувствовала - так как у нее не было объекта для каких-либо чувств. Тогда как я постоянно пребывал в обществе разных людей, не подозревавших о присутствии постороннего и поэтому державших себя абсолютно естественно и открыто. Для меня эти эпизоды стали в высшей степени интимными. Но это односторонняя интимность, к такому ты просто не готов.
Объясню на простом примере. В тот день дождь лил с самого утра и до поздней ночи. Валери не могла выйти на пробежку, поэтому встала на "беговую дорожку". Мне было очень тяжело видеть, с каким упорством она занималась - ведь она никуда не направлялась, но мчалась в это никуда на полной скорости. Она бежала и бежала, и этот бег сопровождался громким топотом ее обутых в велосипедные туфли ног - топот был подобен стрельбе из автомата, у которого зажало спусковой крючок, и он продолжался около двух часов. На тренажере Валери охватывала какая-то одержимость. У него имелось три жидкокристаллических индикатора, и она бежала и бежала, стремясь достигнуть того момента, когда на всех трех появятся целые цифры. Так, она ставила индикатор дистанции на четыре мили, но на этом не останавливалась, потому что индикатор времени в минутах показывал 36:33. Она продолжала бежать, пока на циферблате не появлялась цифра 40:00. Но к этому моменту индикатор сжигания калорий показывал 678, поэтому ей нужно было нагнать его до 700. Однако к этому моменту индикатор дистанции показывал уже 5,58 мили, а ей хотелось добиться показания 6 миль. Разумеется, одновременно достигнуть целых показателей на всех трех индикаторах невозможно. Это было безнадежно, и наблюдать за этой бессмысленной гонкой было невыносимо тяжело. После того как она наконец сдалась и освежилась под душем, она покурила марихуану и сварила себе огромную порцию спагетти с маслом, перцем и тертым сыром. Следом за спагетти она умяла целую упаковку батончиков "Твикс". Но в ту ночь произошло еще кое-что. И это заставило меня плохо думать о себе. А поскольку я до сих пор не понимаю, почему именно, то и рассказываю вам об этом.
Приблизительно в десять вечера Валери, накачавшись наркотиком, стала вдруг рыться в своем шкафу. Сначала я не понимал, чем вызван этот странный и, по всей видимости, внезапный порыв. Но она встала на четвереньки и целиком залезла в шкаф. Она что-то искала там упорно и настойчиво, как можно искать только в очень встревоженном или одурманенном состоянии. Минут через двадцать она извлекла радиочасы. "Ага!" - удовлетворенно произнесла она. Я не понимал, зачем Валери эти часы, ведь у нее был будильник. К тому же у них был громоздкий и тяжелый корпус, примерно как у портативной магнитолы. Скорее всего, производства восьмидесятых годов, когда использовался толстый пластик. Сейчас вряд ли кто согласился бы держать у себя такой уродливый и допотопный аппарат. Но она включила его в сеть, и на индикаторе замигали цифры 12:00. Она не стала устанавливать правильное время. И вдруг я понял, зачем ей понадобился этот агрегат. В него был встроен кассетник. Она собиралась послушать ту кассету, что два дня назад ей дала Джейн.
Ну что сказать о песне, которую Джейн предлагала ей послушать? Даже не знаю, как ее описать. У песни должна быть какая-то мелодия - здесь ее не было. Певец просто произносил какой-то текст под аккомпанемент ударных инструментов и вроде как аккордеона. Причем выговаривал слова отрывисто и невнятно, буквально как умственно отсталый ребенок. Певец в примитивных выражениях снисходительно объяснял, кто такие были битлы и в чем их заслуга. Вот одна из строчек: "Они действительно были хорошими. Они заслужили свой успех". Слово "Битлз" певец произносил с сильным акцентом кокни. Никакой рифмы, будто песня сочинена в процессе исполнения. У нормального человека она могла вызвать только неприятие или насмешку. Но Валери прослушала ее раз двадцать подряд и все время радостно улыбалась. Я никогда не видел ее в таком экстазе - даже во время еды. Видно, песня задевала в ней что-то глубоко личное. Словно этот прикидывающийся хиппи парень нашел самое примитивное объяснение любви к "Битлз", которую питает к ним Валери и все их фанаты. Там говорилось о том, что все, связанное с "Битлз", похоже на сказку - их жизнь, невероятная популярность и воздействие на весь мир. Заметно было, что это место нравится Валери больше всего - будто этот куплет имел второй, более глубокий подтекст - что "Битлз" вовсе не были идеальными. Но этот подтекст мог уловить только человек с больной психикой.
Итак, для Валери в этот вечер были только эта песня и она сама. Она вела себя самым естественным образом, не пытаясь притворяться какой-то другой. Одурманенная наркотиком, она просто сидела на своем уютном маленьком диванчике и слушала на старомодном кассетнике запись низкого качества. Песня вызывала у нее какие-то мысли и чувства, которые принадлежали ей одной, - думаю, она нарочно поставила эту кассету в отсутствие Джейн, чтобы прочувствовать песню в одиночестве. Но для меня все было по-другому. Хотя Валери не подозревала о моем присутствии, в тот вечер я почувствовал себя самым близким ей человеком. Я слышал шум дождя, переплетающийся со звуками музыки. Я видел, как в этой дикой и несуразной песне ее неосознанная любовь к "Битлз" находит обоснование и подтверждение, видел, как она этому радуется. А когда ты понимаешь, почему человек любит что-то одно, то способен понять и его любовь ко всему остальному. Она пребывала наедине с собой, а на самом деле мы были вместе. От ощущения близости у меня дух захватывало. И каждый раз, как она снова запускала эту песню, я чувствовал, как нас все глубже и глубже затягивает куда-то вниз, в какую-то бездну. Был ли этот вечер самым романтичным в моей жизни? Нет, это было бы слишком сильно сказано. Но для меня он был полон значения. А Валери до этого и дела не было. Как она могла что-то чувствовать? Бывает любовь безответная, можно любить человека, который даже не подозревает о твоем существовании. Но мою ситуацию нельзя было сравнить ни с первым, ни со вторым случаем. Скорее это было похоже на то, как если бы ты любил человека, страдающего амнезией. Как будто она забыла, кто я такой, хотя я был рядом. Я пребывал в полном восторге. Понимаете, вот ее я действительно видел, видел настоящей, такой, какая она есть. Когда-нибудь Валери полюбит и выйдет замуж. Но ее муж никогда не будет ей ближе, чем был я в тот вечер, потому что он никогда не сможет увидеть ее такой, какой она бывает одна, без него. Это доступно только мне.
Так о чем вы хотите меня спросить, Виктория? Нравилась ли мне Валери? Я уже сказал, что да, нравилась. Но только тогда, потому что с тех пор, как я видел ее в последний раз, я практически ее не вспоминал. И если бы не вы, вряд ли я когда-нибудь заговорил бы о ней. Может, я себя обманываю, но не думаю. Потом я все-таки нашел ту песню, которую она слушала, ее исполнял местный житель по имени Деннис Джонсон. Так, ерунда, ничего хорошего. Никогда больше я не стану ее слушать. Но сейчас я ухожу с воспоминанием о том, как слушал ее в тот вечер. Казалось, будто нас с Валери объединяло какое-то общее чувство. Но этого не было. И я это прекрасно понимаю. Нас ничто не объединяло. Валери была в одной комнате со мной, но то, что происходило со мной, ее не коснулось. И мне необходимо это осознать. (23.05.2008, 10:32–10:42)
4. Вы смотрите на меня так, будто я вас обманываю, что я говорю совсем не то, что думаю на самом деле. Или думаете, что я какой-то злобный тролль.
Я говорю Игреку, что ничего такого про него не думаю.
Что ж, рад за вас. Впрочем, может, вы действительно ничего такого не думаете. Я-то вижу, как вы на меня смотрите, в таких вещах я никогда не ошибаюсь. Но, знаете, я понимаю вашу реакцию. Вы поражаетесь, как я мог быть так безразличен к Валери, почему я даже горжусь своим равнодушием. Я кажусь вам бессердечным, жестоким. Это видно по вашим глазам, они выдают ваши мысли как информационно-поисковая система.
У меня создается впечатление, что рассказ о Валери заставил вас еще больше задуматься над тем, чем я занимаюсь и по каким причинам. Возможно, вы думаете, что я просто психически больной человек, которому нравится подглядывать за людьми, и что я выдумал эту идею об изучении человеческой натуры исключительно ради того, чтобы оправдать свое занятие. Можете мне сказать, если вы действительно так думаете.
Я говорю Игреку, что сама не знаю, что думаю.
Да, сейчас вы говорите правду. Вы даже не пытаетесь разобраться в своих мыслях. Но я скажу вам, о чем вам следует думать: "Что нам дало это наблюдение? Что такого узнали мы о людях, чего не знали прежде?" Вот какие вопросы должны вас интересовать.
Я говорю: "Очень хотелось бы это узнать".
Не давите на меня. Я отвечу вам, но только когда буду к этому готов. Только вы все равно ничего не поймете.
Я говорю: "У меня создается впечатление, что вы ждете от меня вопросов только для того, чтобы уклониться от ответа".
Неправда. Вам недостает уверенности в себе. Но у нас почти вышло время. Сеанс практически окончен. Дождитесь следующей недели. Мы поговорим об этом на следующей неделе. И знаете, Виктория, мне не нравится ваш тон. Он заставляет меня думать, что вы настроены против меня. (23.05.2008, 10:44–10:46).
5. Я стал чувствовать себя ответственным за Валери. По всей видимости, она была довольна своей жизнью, но мне ее жизнь решительно не нравилась. Она не осознавала, что стала безвольной рабой своих страстей. У нее не было семьи, она была одинока и независима, но вела жизнь, полностью лишенную свободы. Она даже не понимала, что такое свобода. Порой у приговоренного к заключению убийцы больше свободы, чем у Валери. Я действительно так думаю.
Нравилось ли ей заниматься физкультурой? Нет. Она занималась только для того, чтобы курить марихуану и объедаться пиццей. Нравилось ли ей наркотическое опьянение? Возможно, только в самом начале, а потом, безусловно, нет. Скорее это был ритуал, который пробуждал в ней аппетит. Получала ли она удовольствие от еды? Нет. Иначе она не запихивала бы ее в себя насильно. Может, ей нравился сам процесс еды - жевание, глотание и набивание желудка? Ни в коем случае. Ведь это только напоминало ей, что придется снова заниматься бегом и упражнениями. Я даже не уверен, что она действительно любила "Битлз". Ей казалось, что она их любит, но как она могла знать это наверняка? Она совершенно себя не знала и не понимала. Скорее всего, она считала, что такие люди, как она, должны слушать "Битлз". У Валери не было воли. И мне не важно было, что она этого не понимала. За нее это понимал я.
А понять это, дорогая Вики-Вик, можно только путем скрытного наблюдения за человеком - если бы в комнате был посторонний, Валери "стала" бы счастливой. То есть вела бы себя как всем довольный и беззаботный человек и думала бы, что ее поведение каким-то образом соответствует ее чувствам. В очередной вторник к ней снова пришла Джейн. Как и в прошлый раз, они смотрели этот дурацкий, совершенно бестолковый фильм, горячо обсуждали события, происходящие в нем, смеялись, курили марихуану и ели курочку с поджаристой кожицей. Они наверняка воображали себя веселыми и счастливыми, но ошибались. Все это не приносило им радости, а просто помогало не осознавать свою несвободу. Это было ясно по их пустым, абсолютно бессодержательным разговорам. Они подпитывали друг друга своей вымученной, притворной веселостью. Но когда Валери была одна, я видел ее отчаяние, причину которого она не понимала. Она изнуряла себя физкультурой лишь для того, чтобы можно было курить марихуану, обжираться как свинья и не задумываться о смысле жизни. И это было ужасно. Она заслуживала лучшего. Я видел, что Валери способна жить более интересной и полной жизнью, чего она не понимала, так как уже не могла вырваться из порочного круга своих страстей.
Итак, мне предстояло определиться. Мне нужно было решить, что важнее - продолжать наблюдение или помочь ей измениться? Был ли я ответствен за этого человека? Господь сказал бы - да. Ницше сказал бы: "Не задавайте вопрос, ответ на который вам известен". Но не станем углубляться в эти тонкости. Я должен был сам это решить. И то, что я решил сделать, было бы, как я рассчитывал, выгодно обеим сторонам. Я решил помочь Валери для того, чтобы наблюдать за ней. Я думал, что, изменив ее жизнь в лучшую сторону, я смогу более ясно понять ее истинную сущность, потому что она единственная остается неизменной. Я до сих пор вижу здесь оправданную логику.