Охмелевший Пфефферкорн нетвердо вышел в полуденное пекло и побрел по зловонным улицам, запруженным собаками, кошками, курами, козами, ребятней, мастеровыми, сельчанами, карманниками, солдатами и крестьянками на допотопных велосипедах. Разноликость толпы свидетельствовала о многовековом иге, кабале и смешанных браках. Глаза узкие и круглые, глаза голубые и мутные. Цвет кожи - от седельной коричневости до прозрачной белизны. Костяки - от ладного до топорного, скрытые мясистыми телесами или обтянутые кожей, точно барабан. Так много лиц, но на всех печать неверия и покорности. Так много лиц, но нет того, которое он искал.
Карлотта, думал Пфефферкорн, я пришел за тобой.
В конце квартала толпа наблюдала за тремя мужиками, которые, засучив рукава, починяли охромевшую телегу. Подпор не сорвался, никого не придавило; огорченные зеваки разошлись. Пфефферкорн свернул в немощеный проулок, которым вышел на широкий, источенный рытвинами проспект в кайме плакатов, прославлявших ручной труд. Халупы под соломенными крышами, дощатые загоны для коз и чахлые огороды соседствовали с бетонными блочными чудищами советской эпохи. Пфефферкорн читал вывески: МИНИСТЕРСТВО ФАКТОВ, МИНИСТЕРСТВО МУЗЫКАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ, МИНИСТЕРСТВО БАШМАКОВ, МИНИСТЕРСТВО ДЛИННОЦЕПОЧЕЧНЫХ УГЛЕРОДНЫХ СОЕДИНЕНИЙ. Государственные приоритеты легко угадывались по сияющим внушительным табличкам МИНИСТЕРСТВА БЕЗОПАСНОСТИ и МИНИСТЕРСТВА ПОЭЗИИ. В вестибюле МИНИСТЕРСТВА КОРНЕПЛОДОВ уместился бы огромный фонтан. В треснувшем окне безлюдного МИНИСТЕРСТВА ДОРОЖНОГО КОНТРОЛЯ виднелся плакат с портретом великомученика Жулка и лозунгом РЕВОЛЮЦИЯ ЖИВА!
Было далеко за полдень, но все так же нещадно палило солнце, когда по окончании встречи с внештатным советником и. о. начальника отдела стандартизации Министерства летучих минеральных коллоидов Пфефферкорн спотычно выбрался на улицу и, присев на тротуарную бровку, опустил голову меж коленей. В смысле потребления труйнички второй помощник заместителя младшего министра по животным отходам был пацан против внештатного советника и. о. начальника отдела стандартизации Министерства летучих минеральных коллоидов. Пфефферкорн не помнил дороги в отель. Он решил вздремнуть на тротуаре. Температура в помещении и на улице была примерно одинаковой. Ничего страшного, подумал он, сворачиваясь калачиком. Не прошло и минуты, как два солдата вздернули его на ноги и потребовали документы. Пфефферкорн предъявил туристическую визу. Патруль приказал вернуться в "Метрополь", но, когда он качко зашагал в противоположную сторону, подхватил его под локотки и приволок в гостиницу. Пфефферкорн ввалился в вестибюль и, распугав компанию пожилых шлюх, с разгону врезался в стойку портье, отчего на стене покосился портрет Жулка.
Администратор поправил портрет.
- Мсье провел хороший день, я весь в надеждах.
- Есть для меня сообщения? - спросил Пфефферкорн.
- Нет, пожалуйста. - Рукавом портье всосал очередную купюру и, подав ключ от номера, показал на столовую: - Прошу, мсье должен приобщиться к вечернему буфету.
Китайские дельцы монополизировали самовар. В животе урчало, и Пфефферкорн, просмотрев меню, выбрал пирог с корнеплодами, глазурованный сметаной и сыром из козьего молока и нарезанный в двухдюймовые кубики. Суровая раздатчица в резиновых перчатках отказалась выдать больше одной порции. Пфефферкорн полез в карман за деньгами.
- Ох, не надо, дружище. - Это сказал дородный человек в грязном твидовом пиджаке. В руке он держал щербатую тарелку с ненадежной горкой корнеплодной снеди под желтоватым соусом, а под мышкой - портфель. Незнакомец ухмыльнулся, добавив три новых подбородка к уже имевшимся. - Позвольте мне.
Он шустро заговорил по-злабски, обращаясь к раздатчице. Пфефферкорн разобрал слова "трудолюбивый", "великодушие" и "честь". Раздатчица скривилась, но выхватила у Пфефферкорна тарелку, кинула в нее второй кубик и швырнула обратно, словно отрывая от сердца.
- Имейте в виду, - сказал незнакомец, провожая Пфефферкорна к угловому столику, - товарищ Елена - наверное, самая сознательная женщина во всей Западной Злабии. Ей привиты железные принципы. Для нее двойная порция - поругание всех истин.
- Как же вы ее уговорили? - спросил Пфефферкорн.
Толстяк усмехнулся:
- Сначала сказал, что негоже работать без улыбки. Потом напомнил, что паек для туристов - два кубика в день, и поскольку вы не завтракали, то имеете право на добавку. Далее поставил в пример наших славных партийных вождей, всегда готовых накормить голодных. И в заключение известил, что откажусь от своего пайка, дабы вы в полной мере ощутили тепло западнозлабского гостеприимства. - Из портфеля появилась бутылка, а затем две стопки, которые он наполнил, предварительно протерев полой пиджака. - Ваше здоровье.
70
Звали его Фётор. Если стычка с раздатчицей и свобода речей недостаточно свидетельствовали о том, что он занимает высокий партийный пост, это подтверждал его сотовый телефон. Мобильник беспрестанно звонил всю беседу, которая продолжилась и после закрытия столовой. Пфефферкорн пытался рассчитать свои силы, но из портфеля появлялись все новые бутылки.
- Будем здоровы. Ответьте, дружище, комната ваша гожа? "Метрополь" - лучшее, что имеет предложить наш скромный народ. Наверное, не американская мерка, однако, надеюсь, довольно уютный.
- Я не американец, - сказал Пфефферкорн.
- Аха, вы же говорили. Прошу прощенья, виноват. - Фётор коротко ответил на звонок. - Мои извинения. Будем здоровы.
- Как вы узнали, что я не завтракал? - спросил Пфефферкорн.
Фётор улыбнулся:
- Знать такое - моя работа. Кроме того, я на завтраке был, а вас не видел. Простая логика, да?
- Чем именно вы занимаетесь? - спросил Пфефферкорн.
- Лучше спросите, чем я не занимаюсь.
- Хорошо, чем вы не занимаетесь?
- Ничем! - Фётор раскатисто засмеялся, от чего столовые приборы звякнули. - Ну, ваше здоровье! Отменная труйничка. Будьте начеку, дружище. Многие гонят свою, она что хлорка. Вот уж мой дядя мастак. Почти все соседи его ослепли. Ваше здоровье. Аха, извините.
Пока Фётор отвечал на звонок, Пфефферкорн прикончил свои кубики. Вкус гадкий, однако надо было хоть чем-то закусить, чтобы вернуть способность управлять сознанием. Человек вроде Фётора мог руководствоваться сотней разных мотивов. Возможно, он рассчитывал на взятку. Но мог оказаться обычным партийным опекуном. Или гэбистом. Либо он просто общительный малый, что, к великому сожалению, маловероятно. Не исключен интереснейший вариант, что он связник. Если так, оба ступали по тонкому льду. "Маевщики-26" вне закона и, затевая обмен, рискуют не меньше, чем Пфефферкорн. Если его поймают, Соединенные Штаты от него открестятся. Пфефферкорн мысленно повторил пароль и отзыв.
- Тысяча извинений. - Фётор закрыл телефон. - Ох уж эта техника… У нас есть такое словцо мютридашха. Кажется, по-английски будет что-то вроде "благо и проклятье". Вы понимаете?
- Вполне.
- Ваше здоровье. Знаете, у этого слова любопытная история. Оно произошло от имени Мютридия.
- Царский лекарь, - сказал Пфефферкорн.
У Фётора отвисла челюсть.
- Однако! Дружище, вы знаете "Василия Набочку"?
- Кто ж его не знает.
- Ну надо же! Встретить нового человека уже большая удача. Но чтобы он еще оказался любителем поэзии - это как в подворотне найти алмаз. Экая радость, дружище. Ваше здоровье. Но как так вышло, что вы знакомы с нашей национальной поэмой?
Пфефферкорн сказал, дескать, он книгочей.
Фётор просиял.
- Ваше здоровье. Значит, вы знаете, сколько крылатых выражений почерпнуто из поэмы. Мы говорим: "Ленив, как сучка Хлабва".
- "Счастлив, будто недомерок Юрий", - сказал Пфефферкорн.
- "Рыжее ржупслийхских лугов".
- "Пьян вусмерть, как селянин Олварнхов". - Пфефферкорн поднял стопку.
Запрокинув лохматую голову, Фётор загоготал:
- Вы истинный злаб, дружище!
- Ваше здоровье, - ответил Пфефферкорн.
Фётор открыл четвертую бутылку.
- В том-то корень нашей печальной доли, дружище. - Голос его дрогнул. - Чудесное наследие и одновременно причина ужасного кровопролития. Если б только великий Зтанизлаб Цажкст предвидел страшные последствия того, что поэма не дописана… Но увы, мы обречены, обречены… - Мобильник зазвонил. Фётор глянул на дисплей и спрятал телефон в карман. - Аха. Давайте поговорим о приятном. Приехали по делу, дружище, так?
Благодаря отменной подготовке Пфефферкорн назубок знал свою легенду и потому, даже вдребезги пьяный, каким не был со времен никсоновской администрации, сумел поведать о цели визита в Западную Злабию, сообщив о собственном двадцатидвухлетнем опыте в производстве удобрений и закончив сагу рассказом о встрече со внештатным советником и. о. начальника отдела стандартизации Министерства летучих минеральных коллоидов.
Фётор покачал головой:
- Да знаю я его, дружище. Беспросветный дурак, невежда и лодырь, который лихо берет на лапу. Нет уж, позвольте мне… - Мобильник зазвонил, но Фётор вновь не ответил. - Жена. Извините. Скажите вот что: завтра с кем встречаетесь?
Пфефферкорн назвал чиновников, к кому записался на прием.
- Все недоумки. С ними говорить что меледу меледить. Уж позвольте мне… аха. - Фётор посмотрел, кто звонит. - Извините… Опять жена… Та. Та. Аха. Онтешки уитх джиклишкуйк, жвиха туй бхонюхая. - Он захлопнул телефон и смущенно улыбнулся: - Жалко, но меня ждут дома. Благодарю за прекрасный вечер, дружище. Ваше здоровье.
71
Гости, наведавшиеся в номер, даже не пытались скрыть следы обыска. В комнате царил кавардак, словно истинная цель визита была в том, чтобы напомнить хозяину о его уязвимости, а контрабанда - дело десятое. Если так, кто-то зря старался. Пфефферкорн уже почувствовал свою никудышность. Он подобрал раскиданные рубашки, вставил ящики на место, расправил одеяло. Сумку переворошили, но тайники себя оправдали: их содержимое осталось в неприкосновенности. Пфефферкорн усмехнулся, заметив, что портрет Жулка висит ровно.
В кармане он нащупал визитку Фётора. На тонкой бумажке значился номер телефона, а еще имя и два слова кириллицей: пэржюнидниуии экхжкуржубвудх. Персональный экскурсовод. Ну да, подумал Пфефферкорн, заткнув карточку меж последних страниц "Василия Набочки". Потом сделал затяжной глоток из бутылки с водой. На душе было тревожно. Хоть бегай и колоти в двери. Когда же он ее найдет? Наверное, через пару дней. Но руки связаны. Он должен действовать по сценарию, безумно жесткому и безумно неопределенному. На контакт могут выйти в любое время - нынче, завтра, послезавтра. Пфефферкорн расстегнул рубашку и нажал кнопку вентилятора.
Безрезультатно.
Пфефферкорн снял трубку.
- Мсье?
- Говорит Артур Пфе… Ковальчик из сорок четвертого номера.
- Да, мсье.
- Я просил заменить вентилятор.
- Да, мсье.
- Мой сломан.
- Приношу извинения, мсье.
- В номере страшная жара. Будьте любезны, пришлите исправный вентилятор.
- Да, пожалуйста, мсье. Спокойной ночи.
- Да погодите вы, торопыга!
- Мсье?
- Мне кто-нибудь звонил?
- Нет, пожалуйста.
- Я жду звонка. Сразу переведите в номер, во сколько бы ни позвонили.
- Да, пожалуйста. Желаете пробуждение?
- Господи, не надо.
- Приятных снов, пожалуйста, мсье.
Пфефферкорн повесил трубку, прошел в ванную и, сняв рубашку, обмылся горячей водой. В спальне вновь залязгали трубы, сотрясая портрет Жулка. Под такой аккомпанемент спать невозможно. Разве что вентилятор его заглушит.
Закрыв кран, Пфефферкорн подошел к открытому окну, подставил лицо затхлому ночному ветерку и, поглаживая усы, вгляделся в угасший горизонт. Карлотта где-то здесь. Он произнес ее имя, которое тотчас унес ветерок.
Пришло незваное воспоминание. Кажется, это было вскоре после свадьбы Билла и Карлотты. Пфефферкорн только начинал преподавать, и они с Биллом прогуливались по университетскому городку.
- Обещай мне кое-что, Янкель.
Пфефферкорн кивнул.
- Ты даже не спросил, чего я хочу. - Билл замолчал, добиваясь внимания. - Если со мной что-нибудь случится, ты позаботишься о Карлотте.
Пфефферкорн засмеялся.
- Я не шучу, - сказал Билл. - Обещай мне.
Пфефферкорн смотрел недоуменно:
- Что с тобой может случиться?
- Да что угодно.
- Например.
- Что угодно. Несчастный случай. Инфаркт.
- Тебе двадцать восемь.
- Не вечно же будет двадцать восемь. Договор обоюдный: если что, я сделаю то же самое для тебя.
- С чего ты взял, что я вообще женюсь?
- Обещай.
- Конечно, ладно.
- Нет, скажи, что обещаешь.
Удивленный необычной горячностью друга, Пфефферкорн поднял правую руку:
- Я, Янкель Пфефферкорн, торжественно клянусь: если вдруг ты отбросишь копыта, я позабочусь о твоей жене. Доволен?
- Очень.
Понимал ли он, на что соглашается? А если б знал, чем все обернется, согласился бы? Наверное, да. Ведь здесь он не ради Билла.
Где же вентилятор?
- Алло, это опять Артур Пффф Ковальчик из сорок четвертого. Где мой вентилятор?
- Да, мсье.
- Скоро принесут?
- Сию секунду, мсье.
Безудержно гремели трубы. Портрет Жулка градусов на тридцать скособочился вправо. Пфефферкорн его снял и прислонил к стене, чтобы, не дай бог, ночью не свалился на кровать.
Энергосистема нищей страны регулярно сбоила, отчего улицы тонули во мгле. Пфефферкорн, всю жизнь обитавший в больших городах, уже отвык от яркости звездного неба. Зрелище завораживало: разъехался занавес облаков, и в головокружительной бездне небесной сцены начался упоительный спектакль падающих звезд.
72
- Подъем, граждане Злабии!
Оглушительный голос заполнил комнату. Пфефферкорн рванулся с кровати и, запутавшись в простыне, врезался лбом в стену. Перед глазами заплясали огненные зигзаги, и он повалился навзничь, треснувшись головой об угол тумбочки.
- Вперед к трудовым свершениям во славу нашей страны!
Пфефферкорн запрокинул гудевшую болью голову и сквозь радужный туман разглядел нечеткое перевернутое изображение девицы в пилотке, блажившей на злабском.
- Сегодня девятое августа, вторник, благоприятный день для развития принципов коллективизма. Погода радует ласковым теплом и чрезвычайно комфортной температурой в двадцать два градуса.
Неужели он оставил телик включенным? Пфефферкорн съехал с кровати и попытался вырубить телевизор, но говорящая голова не исчезла. Кнопка отключения звука тоже бездействовала.
- Благодаря мудрой заботе любимых вождей нашей Партии цены на корнеплоды остаются вполне доступными для всех слоев населения…
Голос девицы, перечислявшей иные доступные товары, несся с экрана, гудел за стенами, под полом и над потолком. Пфефферкорн поднял оконную раму. Громкоговорители венчали крыши всех домов. Улицы замерли: все живое, от старух с плетеными овощными корзинами на плечах до мальчишек-козопасов, внимало репродукторам. Часы показывали пять утра.
- Отправляясь в распределитель, не забудьте товарные карточки.
Экранная девица раскрыла книжицу. На улицах народ последовал ее примеру.
- Сегодня читаем четвертую строфу пятнадцатой песни.
Девица декламировала строки из "Василия Набочки". Народ вполголоса вторил, отчего улицы рокотали, точно предштормовое море. Чтение закончилось, книжки спрятали.
- Возрадуйтесь нашему великому наследию, граждане Злабии!
Все запели национальный гимн.
Потом раздались короткие аплодисменты. Улицы ожили. На экране девицу в пилотке сменила заставка с государственным флагом Западной Злабии, фоном звучала гармонь. Пфефферкорн мешкал выключить телевизор - казалось, из экрана вылезет рука и шлепнет по пальцам. Звенело в ушах, с похмелья раскалывалась ушибленная голова. Сказывался недосып. Около часу ночи он оставил надежду получить исправный вентилятор. Жара и трубы дали забыться лишь перед рассветом. День начался скверно. Нужны ясные мозги. Свежая голова. Весь взмокший, Пфефферкорн отерся простыней, оделся и сошел вниз, надеясь раздобыть кофе.
73
За стойкой дежурил новый портье.
- Доброе утро, мсье.
- Да-да, доброе. Я Артур. Ковальчик. Из сорок четвертого.
- Да, мсье.
- Вчера я просил вентилятор.
- В номере есть вентилятор, мсье.
- Он сломан.
- Я весь опечален, мсье.
Пфефферкорн ждал. Портье глупо ухмылялся. Пфефферкорн достал десять ружей. Портье принял деньги тем же отработанным способом, что и его предшественник. Поклонился.
- Мсье возрадуется приобщению к утреннему буфету, - елейно сказал он.
Пфефферкорн прошел в столовую. Ему так не терпелось выпить кофе, что он не заметил Фётора, который подкрался сзади и шутливо ткнул его в бок.
- Приветствую, дружище! Как почивали? А? Как вам наш утренний молебен? Весьма вдохновляет, правда? Между нами, двадцать два градуса - полная хрень. Уже сейчас на термометре почти тридцать, а еще только полшестого. Двадцать ружей сообщили, что днем будет сорок.
Вместе встали в очередь. Выбор состоял из вчерашних лепешек и жидкой кашицы, которые подавала несгибаемая Елена. Кофе не было, только прокисший бурый чай. Уселись за тот же угловой столик.
- Вы не взяли подливку. - Фётор кивнул на тарелку Пфефферкорна. - В ней-то весь смак.
- Сорок градусов… По Фаренгейту за сто, - сказал Пфефферкорн, припомнив давние уроки физики.
- Кажется, сто пять.
Пфефферкорн застонал и оттолкнул тарелку с дымящейся кашицей.
- Напрасно, дружище, пальчики оближешь!
- Что это?
- Называется бишюйнюя хашх. Вроде вашей овсянки.
- Пахнет иначе.
- Готовится из корнеплодов и козьего молока.
- Козлянка.
Фётор засмеялся и хлопнул Пфефферкорна по спине:
- Удачная шутка, дружище! Ваше здоровье.
- Спасибо, я выпью чаю.
- Понимаю. Но, как говорят наши наипрозорливые вожди, зачем добру пропадать? - Фётор подмигнул и чокнулся со стаканом Пфефферкорна. - Будем здоровы. Сама судьба нас опять свела, верно?
Пфефферкорн не нашелся с ответом.
- Я взял на себя смелость от вашего имени кое-куда позвонить.
Пфефферкорн смешался.
- Так можно?
- Доверьтесь мне, дружище. Как говорится, сам себя не пострижешь.
Пфефферкорн узнал афоризм: в одной сцене "Василия Набочки" царевич пытается самостоятельно постричься. Мораль истории: иногда лучше попросить о помощи. Вмешательство Фётора некстати, но ничего не поделаешь, надо подыгрывать. Всякий чужеземный делец обрадовался бы возникшим связям. Отказ в мгновение ока сорвет прикрытие. Тем более что Фётор в буквальном смысле прибрал его к рукам - встав из-за стола, обнял за талию:
- Держитесь меня, дружище, и получите столько дерьма, что будет некуда девать.