Штальдер взял глазные капли и приоткрыл животному веки.
- И долго рысь будет спать? - поинтересовался Лен.
В сравнении с двумя парами быстро работающих рук зоологов, его покоящиеся на коленях конечности казались ему совершенно никчемными.
- Сорок пять минут, - не оглядываясь ответил Штальдер. Верхнее веко он придерживал указательным пальцем. Крупная капля отделилась от пипетки и упала на безжизненный глаз, который Штальдер, переходя ко второму, осторожно закрыл - а после заботливо прикрыл оба глаза повязкой. Геллерт пробормотал что-то про ошейники. Не обратив на это никакого внимания, Штальдер набрал в шприц красноватой жидкости из ампулы в вакуумной упаковке.
- Нужно добавить снотворного? - неуверенно спросил Лен.
Он ведь ему вчера объяснял, походя отозвался Штальдер, поднял сверкнувшую в свете фонарика иглу и, прыснув небольшим фонтанчиком, не самым приятным образом воткнул ее рыси в бедро, после чего просушил ваткой место укола.
Лен непонимающе глядел перед собой.
- Мы берем кровь, - пояснил Штальдер. - Для генетического анализа, а уколом я расслабляю напряженную мускулатуру. Остальные вопросы потом.
Нам нужно успеть сделать все, пока она не проснулась.
- Да, - отозвался Лен, словно признавая собственную нерасторопность, и продолжил смотреть, как другие работали.
Спустя некоторое время Штальдер повернулся к Лену, осветив ему лицо так, что сам он прекрасно видел Лена, а Лен его - нет, и протянул ему какую-то бумагу.
- Бланк поимки, - небрежно бросил Штальдер.
Лену пришлось писать под диктовку.
Штальдер и Геллерт взяли у рыси кровь, срезали клочок шерсти, потом долгое время напрасно искали вшей, измерили длину спины, плеч, передних и задних лап, хвоста, кисточек, изогнутых когтей, окровавленных зубов, и отдельно - мощного, саблевидного клыка. Наконец, они взвесили овчину с рысью на пружинных весах. Со своими 17,1 килограмма эта рысь относилась к категории легковесов. Лен занес все данные в бланк, довольный тем, что хоть как-то пригодился. Ему было холодно, он устал. Лену казалось, что цифры, которые надиктовывал ему Штальдер, не имели к лежащему перед ним зверю никакого отношения. В последней пустой строке он поставил дату: "10 марта 2000 года" - и протянул бланк Штальдеру. Тот молча принял его.
Геллерт надел на рысь ошейник с передатчиком и измерил охват шеи. Это был черный ошейник в два пальца шириной с небольшой, косо выглядывающей антенной. Чтобы можно было потом отслеживать перемещения рыси.
- Хватит и маленького ошейника, - пробормотал Геллерт и принялся отрезать перочинным ножиком лишний хвостик.
Вязкий пластик оказался неподатливым и резался с трудом. Штальдер подгонял коллегу, говоря, что рысь скоро проснется. В ответ Геллерт предложил ему проверить частоту. Ошейник был настроен на канал 53,7.
Штальдер отошел к машине и повесил на шею приемник. Недешевый прибор, с виду похожий на автомагнитолу. Он подключил к нему антенну, состоящую из деревянной ручки, четырех алюминиевых стержней и целой пригоршни всяких гаек и винтиков. Чтобы снова не стоять без дела и немного подвигаться на морозе, Лен тоже вытащил приемник и ручную антенну. Ему и другому альтернативному служащему, Улиано Скафиди, предстояло еще не раз пеленговать эту рысь.
Маленькие динамики обоих приемников потрескивали и пощелкивали среди лесной глуши, где, казалось, не было никого, кроме рыси и трех мужчин. Треск перешел в постукивание, когда Штальдер начал приближаться к каналу 53.
Поглядывая на стрелку приемника и медленно поводя над головой ручной антенной, Штальдер ходил вверх и вниз по узкой дороге. Постукивание приемника мерно нарушало тишину леса.
- Почти без помех, - удовлетворенно заявил Штальдер.
- Будем надеяться, - отозвался Геллерт, затягивая на ошейнике последний винт.
- Семь десятых - это хорошо, - сказал Штальдер, подкорректировав частоту ручкой точной настройки.
Лен, еще не научившийся работать с приемником, долго боролся с упрямым шипением, после чего поймал наиболее отчетливый сигнал на канале 53,9. Он неуверенно коснулся Штальдера и спросил, может ли быть так, что его приемник ловит лучите на девяти десятых.
- Все может быть, - ответил Штальдер, пристально глянув на Лена.
И добавил, что для нахождения нужной частоты надо понижать чувствительность приема, медленно приближаясь к девятке.
Хотя руки у Лена закоченели, он снял перчатку, поскольку видел, как скрупулезно Штальдер настраивал приемник кончиками пальцев. Следуя указаниям Штальдера, он уменьшил чувствительность прибора, наконец добившись того, что лучший сигнал был на канале 53,7.
Лен успокоился, приписал показание к остальным, уже занесенным на маленький кусочек картона - расплющенный кругляш от туалетной бумаги, который он уже два дня таскал с собой, - и снова надел перчатку.
Штальдер опять склонился над рысью и осмотрел ошейник.
- Слишком велик, - проворчал он, недовольно глянув на Геллерта. - Она его сбросит.
Засунув ладонь под ошейник, он обнаружил между ним и шеей довольно большой зазор.
- Он и не должен сидеть плотно, - возразил Геллерт демонстративно державшему свою руку в ошейнике Штальдеру. - Не сбросит она его.
Геллерт осторожно поднял голову рыси, снизу подтянул ошейник к челюсти и под критическим взглядом Штальдера попробовал снять его через голову Ничего не вышло.
- Ошейник не велик, - повторил Геллерт, - не сбросит она его. А еще только наберет вес.
Штальдер взглянул на часы так, словно время для контраргументов Геллерта истекло. Прошло уже тридцать пять минут. Наконец, он уступил коллеге.
Чуть позже Геллерт и Штальдер низвергли на спящую рысь молнии ослепительных вспышек. Когда рысь сфотографировали со всех сторон, в разных ракурсах, Геллерт спросил у Лена, не хочет ли он сняться со зверем.
Лен не знал, что ответить. Он никогда особо не любил фотографироваться. Взглянув на рысь, на ее мягкую шерсть, бакенбарды, кисточки, он присел рядом.
Потом сам спросил, не хотят ли Штальдер и Геллерт тоже сфотографироваться. Геллерт, казалось, всерьез задумался, но потом отвернулся, Штальдер махнул рукой, сказав, что у него таких снимков навалом.
Геллерт предложил позвонить егерю Конраду Беннингеру и попросить его придумать имя для рыси - в благодарность за то, что он сообщил им о задранной косуле.
- Еще успеется, - отозвался Штальдер.
Он снял с глаз животного повязку, сунул шприц в карман куртки и с рысью на руках отправился на поляну, находившуюся чуть выше дороги и заранее выбранную ими как идеальное место для пробуждения.
Лен и Геллерт остались ждать на дороге, следя за удаляющимся светом штальдеровского фонарика. Видели, как он склонился над рысью.
Геллерт недоумевал, почему Штальдер так долго возится. Ворчал, что обычно он колет гораздо быстрее.
На вопрос Лена, зачем нужен укол, Геллерт сказал, что он позволяет рыси быстрее прийти в себя после сна.
Вскоре Штальдер ринулся прочь от рыси. Не успел он с овчинкой под мышкой добежать до Геллерта и Лена, как рысь зашевелилась. Отрывистыми движениями, очень неуклюже, как показалось Лену, подняла туловище. Снотворное, судя по всему, еще сковывало ее мышцы. Лен ожидал, что хищница будет долго и медленно приходить в себя. Однако уже спустя несколько мгновений рысь с впечатляющей скоростью побежала в произвольно выбранном направлении и скрылась среди близстоящих деревьев.
Настроив приемник на канал 53,7, Геллерт поднял антенну над головой. Сигналы от убегавшей рыси поступали неравномерно, становились все тише и вскоре настолько ослабли, что непонятно было, в какую часть Бернского Оберланда она направилась.
Между тем было уже полпервого ночи. Люди устали, мороз все сильнее одолевал их. Они принялись убирать поставленные вокруг косули ловушки - укладывать в машины винты, крючья, стержни, проволоки и провода. Отсоединяя провод, Лен еще раз взглянул в глаза мертвой косули. Каряя стеклянная пустота отразила свет его налобного фонарика.
- Показать тебе еще кое-что? - спросил Ник Штальдер, заметив, как Лен не спускает глаз с косули.
Лен недоуменно молчал.
Штальдер вытащил нож и разрезал глотку - так, словно это был натянутый лоскут. Стали видны окровавленные внутренности, и Лен с большим любопытством и с не меньшим отвращением взглянул на склизкую мешанину дыхательных путей, пищевода и всего того, что имелось в глотке у косули и чему он не знал названия.
- Раньше мы подбирали задранную рысями и ненужную после поимки дичь, отвозили домой и съедали, - спокойно сообщил Штальдер. - Вкусное мясо. В морозилке еще осталось несколько кусочков, весьма аппетитных, хотя и погребенных под завалами рысьего кала.
Втянув руки в длинные рукава, Лен непонимающе посмотрел на Штальдера.
- Рысьего кала?
- По анализу кала можно определить, сколько и каких зверей ела рысь, - пояснил Штальдер, продолжая ковыряться в глотке. - Таким образом нам удалось обнаружить остатки пятидесяти одного животного. Еще кал часто помогает выявлять болезни.
Потом Штальдер, наклонившись еще ниже, принялся отыскивать следы клыков рыси. И несмотря на все отвращение поиски эти представлялись Лену увлекательным занятием.
- По всей видимости, рыси понадобилось как минимум дважды впиться косуле в глотку, чтобы убить ее, - констатировал Штальдер, указав на укусы. На фоне остальных ран выделялись четыре следа. Роясь в поисках новых следов во вспоротой глотке косули большим и указательным пальцами, Штальдер то и дело перерезал ножом мешавшие ему жилы.
Лен поинтересовался, что будет с косулей дальше.
- Оставим ее здесь, - ответил Штальдер. - А Беннингер завтра уберет.
- А не оставить ли нам ее и на следующую ночь? - поинтересовался стоявший в нескольких метрах Геллерт. - Кто знает, может, рысь и вернется к ней.
- Ну конечно! - отозвался Штальдер. - После сегодняшнего она будет делать вокруг этого леса большой крюк.
- Ладно, это мы еще с Беннингером обсудим, - заключил Геллерт.
Когда все стержни, винты и проволоки были убраны в машины, Штальдер предложил Геллерту запеленговать новую рысь на следующий день. Геллерт не возражал и сел за руль рядом с уже поджидавшим его Леном. Геллерт включил приемник, соединенный с большой антенной на крыше, и тронулся с места. За грязным ветровым стеклом блестел снег, в зеркале заднего вида тускло отражались огни штальдеровской машины. Постоянно переходя с одной передачи на другую, машины медленно двигались в направлении Заненмёзера. На извилистой дороге под Занерлохской скалой Геллерту лишь временами удавалось ловить поступавшие от рыси сигналы. "Значит, она еще бежит", - сказал он. Лену слишком хотелось спать, и он с трудом понимал, о чем говорит Геллерт. Вопросы, которые он отложил на время обследования, больше не приходили ему в голову.
Оба автомобиля выехали из леса и, добравшись до шоссе, свернули к Зимментальской долине. Серебристая дорога была пустынной, деревни глядели на нее сборищем темных неказистых фасадов, одинокими рекламами пива и освещенными пешеходными переходами.
- Семнадцать и одна, - бормотал Геллерт, вспоминая вес рыси, - семнадцать и одна. Могла быть и потяжелее, еще как могла бы.
Под ровное гудение автопечки Лена одолел сон.
Когда Штальдер и Геллерт начали спускаться в долину, улицы Цвайзиммена заливал молочный туман. Недалеко от дороги по течению Зиммы стлалась легкая дымка, сопровождавшая их, пока они не свернули с шоссе в Вайсенбахе. Остановились они на усыпанной гравием площадке перед хозблоком недавно отремонтированного крестьянского дома, в котором снимали второй этаж. Улиано Скафиди, другой альтернативный служащий, молодой базелец североитальянского происхождения, уже давным-давно спал. Владевшая домом семья Цуллигеров безмятежно почивала этажом ниже.
Источник: АР
Дата: 17:21 /14-03
Ведомство: vsx
Служебный код: MAW
Важность: 4
Швейцария / рысь
В бернское ведомство по охране природы присланы лапы незаконно убитой рыси. Некий браконьер варварским образом заявил протест против разведения рысей. Согласно имеющейся информации, он отрезал лапы незаконно убитой рыси и прислал их в ведомство кантона Берн по охране природы. Более того, на лапах значились имена служащих ведомства: на одной из них - имя бывшего главного лесничего кантона Обвальден. В 1972 году он, руководствуясь государственным постановлением, выпустил на волю первых рысей в Швейцарии. К варварскому посланию прилагалась открытка со словами: "Из бернских джунглей". Поскольку сопутствующие обстоятельства свидетельствуют о явном браконьерстве, немедленно начато тщательное расследование, сообщает ведомство по информации.
С возмущением и непониманием отреагировало на варварское послание Министерство по охране окружающей среды, леса и природы. Подобную форму протеста в министерстве сочли за попытку разжигания конфликта. "Тот, кто так поступает, дискредитирует собственную идею", - заявил пресс-секретарь министерства Рольф Веспе, отвечая на один из вопросов. Где обитала убитая незаконным образом рысь, пока неизвестно.
2
Альфред Хуггенбергер громогласно озвучил заказ на всю пивную. Хозяйка по прозвищу Мэри, душевно надломленная вдова, потерявшая мужа, начальника добровольной пожарной команды, в пожаре 1982 года, склонилась над стойкой, оторвала взгляд от журнала и дала знак, что поняла: пять кружек пива и красную "Ривеллу". Беат Бюхи, над головой которого прогремел заказ, потер оглушенное ухо.
- Вот это глотка, это я понимаю, - воскликнул Самуэль Таннер, великовозрастный секретарь деревенской общины с извечным косым пробором.
Альфред Хуггенбергер, которому не было дела до подобных замечаний, бросил взгляд на единственных приезжих: супружескую пару с ребенком и собакой, сидевшую в противоположном углу. Потом отодвинул бульварную газету "Блик", где на первой полосе рядом с крупным заголовком располагалась фотография вскрытой почтовой посылки и четырех отрубленных рысьих лап.
- Хотелось бы мне познакомиться с сукиным сыном, пославшим в Берн эти лапы. Сходил бы с ним на охоту, - бросил Хуггенбергер.
Здоровый, как бык, и широкоскулый Альфред Хуггенбергер, чьи брови нависали над носом, а короткие, черные как смоль волосы на широкой и толстокожей шее незаметно сливались с растительностью спины, положил на газету свои могучие руки и протянул к стеклянной кружке мозолистые ладони. Хуггенбергер был охотником, а заодно разводил овец и свиней на отцовском подворье, которое ему вскоре предстояло перенять. Подворье располагалось немного за деревней, на ровной местности. Называлось оно Хаммершванд, и неподалеку от него находился стрелковый клуб. Там Хуггенбергера нередко видели в красно-сине-белой шапочке Швейцарского кредитного общества.
За столом собрались знакомые ему лица - все, кроме двоих, фермеры, живущие в Лауэнене, неприметном поселении, маленьком и отдаленном, затерянном среди Лауэнентальской долины на юге Бернского Оберланда. На исходе зимы, когда на поле делать было нечего, а в хлеву занятий было не больше, чем летом, эта компания просиживала то полчасика, а то и битый час в хорошо отапливаемой пивной "Тунгельхорн", в самом центре деревни.
Догоравшие закатные лучи косо заглядывали в большие окна, ложились на зеленые обои и темно-коричневые деревянные панели. Там висели картины с широкоплечими, кружащими среди опилок крестьянами и изображения призовых дойных коров. Над столом возвышалась голова крупной серны, под которой красовалась табличка с именем Альфреда Хуггенбергера. Преисполненный гордости Хуггенбергер собственноручно прикрутил голову к стене. Но под серной сидел не он, а Альбрехт Феннлер. Феннлер - вдумчивый садовод, меткий стрелок и опытный охотник, который, хотя и был осведомлен о предписанных законом ограничениях, каждой весной самостоятельно прикидывал количество зверей, подлежащих уничтожению из его ружья осенью. Он был уже не молод, страдал ревматизмом бедер и в трудную минуту жаловался на то, как плохо продаются овощи у ворот его двора в Нижнем Луимосе. Жилистый рыжеволосый Феннлер носил восхитительно импозантные усы, из-за которых с ним то и дело порывались фотографироваться туристы, на что Феннлер неизменно отвечал строгим отказом.
Между Альфредом Хуггенбергером и Альбрехтом Феннлером сидел Макс Пульвер - тщедушнее и скромнее Хуггенбергера, но все равно здоровенный детина. Разраставшуюся лысину он неизменно прятал под желто-зеленой кепкой. Поскольку двор его, располагавшийся у въезда в деревню, между церковью и Сельскохозяйственным товариществом, больших доходов не приносил, Пульвер подрабатывал служителем в церкви и кладовщиком в товариществе.
По другую сторону стола сидел общинный секретарь Самуэль Таннер, который со дня конфирмации носил не только отча янно косой пробор, но и безвременные ботинки "Мефисто". По окончании учебы он счел вменяемую ему обязанность неразглашения данных излишней и вне зависимости от часов работы общинного секретариата был в Лауэнене главным источником информации. Знал он и вещи, имевшие мало, а то и никакого касательства к его службе. Например, что новая продавщица деревенского магазина не только умеет резать сыр на глазок с точностью до грамма - слух об этом прокатился и без Таннера, - но и что на ее нежном плече вытатуирован Дельфинчик. Или что недавно обосновавшийся у озера и открывший гостиницу Райнер Вакернагель не только намеревался подать заявку на строительство, но и обеспечивал двух внебрачных детей.
Вот уже сорок два года Таннер работал секретарем в общинной конторе, из-за недостаточного финансирования располагавшейся на пропахших выхлопными газами задворках автомастерской Ойгена Хехлера. Однако ни угрюмому Хехлеру, ни выхлопным газам так и не удалось сбить Таннера с толку за все это время - он был крепким стариком и недоумевал, почему через три года его собираются отправлять на пенсию. В ближайшем будущем он планировал опубликовать деревенскую хронику, и потому уже давно интересовался всем, что в той или иной форме могло найти там свое отражение.
Рядом с Таннером, на краю деревянной скамьи, сидел Фриц Рустерхольц, чаще всего носивший бежево-коричневый берет в клеточку и любивший положить его на стол перед собой. Фриц Рустерхольц, электромеханик по образованию, отличался своей щуплой фигурой и диалектом: в нем сразу угадывался заезжий зеландец. Он был фермером и вел хозяйство своего брата Эрнста Рустерхольца, покалечившегося во время несчастного случая в Хунценвальдском лесу Брат переехал сюда после свадьбы, его двор располагался на Хундсрюгге, солнечном склоне Лауэнена. Там жили Тереза и Теобальд Берварт, тесть и теща Эрнста. Как Альбрехт Феннлер и Макс Пульвер, Фриц Рустерхольц тоже был членом стрелкового клуба, где, целясь в мишень, всегда бил в семерку, за что в прошлом году его имя впервые выгравировали на небольшом оловянном кубке. Этот кубок вместе с другими наградами стрелков незаметно стоял в стеклянной витрине за широкой спиной Альфреда Хуггенбергера. В Лауэнене эти награды мало кого интересовали. Стрельба в клубе считалась в лучшем случае тренировкой перед тем, что действительно стоило внимания - охотой.