- Охотно. Меня интересует судьба коллекции Александра Ксаверьевича Булатовича, которую он собрал в Абиссинии и привез в Россию. Металлические амулеты в виде самых разных животных.
- Я даже не был с ним знаком.
- Но он передал коллекцию в Эрмитаж. Она здесь?
- Об этом я тоже впервые слышу, но если передал, то с высокой долей вероятности можно сказать, что она никуда не делась. Хотя во время переворота здесь многое было разграблено.
- Давайте посмотрим.
- Как вы себе это представляете?
Бенуа откинулся на спинку стула и продолжил:
- Даже если все осталось нетронутым, нужно сначала идти в картотеку и искать реестр, в котором описана коллекция, и уже после этого...
- Александр Николаевич, вы не поняли. Я не спросил - можно ли посмотреть? Я даже не спрашивал - как нам ее найти? Я сказал - давайте посмотрим, а это означает, что я предлагаю вам встать и проводить меня к коллекции.
Александр Николаевич изумился:
- Вот как? И почему же я...
Воздуха вдруг стало катастрофически не хватать, и Бенуа, бешено вращая глазами, ухватился за стол и начал судорожно открывать и закрывать рот. Через полминуты он умоляющим взглядом посмотрел на спокойно сидящего Курбанхаджимамедова.
Тот кивнул, шумно выдохнул, будто сам задерживал дыхание, и снова стало можно дышать.
- Вот именно поэтому, - сказал поручик. - Вставайте, и пойдем в картотеку.
Они проследовали по длинному гулкому коридору и вошли в темное помещение, где свет горел в самом отдаленном углу, где за столом сидела девушка в пальто и шали поверх него и что-то писала на маленьких картонных прямоугольничках.
- Ева Станиславовна, - окликнул ее Александр Николаевич.
Девушка испуганно вскочила и чуть не опрокинула чернильницу.
- Ох, Алексанниколаич, вы так внезапно, - пропищала она.
- Вот что, Ева Станиславовна... ступайте уже домой, время позднее, - сказал Бенуа придушенно. Девушка послушно принялась наводить порядок на рабочем месте, и Александру Николаевичу пришлось помешать ей: - Не убирайте ничего, я сам. Ступайте, ступайте, мы тут с товарищем Кур... Ивановым сами...
Ева Станиславовна в войлочных тапочках поверх ботинок неслышно, как мышка, юркнула мимо мужчин и скрылась за дверью. Бенуа повернул ключ в замке.
Курбанхаджимамедов посмотрел вокруг и пожалел о своей настойчивости: подобную картотеку он видел только в императорской публичной библиотеке в юности.
- К какому разряду сокровищ относились эти амулеты?
- Мнэ...
- Перестаньте мямлить.
- Я могу показать, как они выглядели...
- Что толку мне знать, как они выглядели? К какому разряду они относились: ювелирные украшения, предметы культа?
- Я не знаю.
- Иными словами, мы ищем кота в мешке? Отлично! Просто замечательно! Что ж, давайте сузим область поисков. Пройдемте.
Уверенно двигаясь между шкафами, Бенуа повел поручика за собой и остановился у нескольких больших ящиков, сколоченных относительно недавно.
- Здесь именной каталог дарителей. Молитесь, чтобы дар Булатовича был сразу занесен в картотеку, потому что даров императорскому музею делалось очень много, особенно от самой фамилии.
Бенуа выдвинул длинный ящик, и пальцы его быстро побежали по корешкам с буквами, у Курбанхаджимамедова даже глаза не успевали следить.
- Вот, есть. Смотрите.
Курбанхаджимамедов принял карту. Кроме имени - о. Антоний (Булатович) - там значилось еще название коллекции - "Коллекция ритуальных туземных анималистических украшений, 15 предм., выполненных из неизвестного сплава, Сев. Африка, Абиссиния, эксп. 1911 г.", и далее лишь цифры, буквы и пометки цветными карандашами.
- Она здесь?
Бенуа забрал карту обратно и посмотрел. Лицо его скривилось.
- Полагаю, что не ошибусь, если выскажу такое предположение: вы хотите похитить коллекцию?
- Ошибетесь. Мне нужен там всего один предмет. Он... слишком дорог для меня, а отец Антоний не знал, что я жив...
- Тогда вам повезло. Я бы все равно не дал вам его похитить. А так у вас есть шанс найти его вне стен музея. Видите - красный крест в уголке? Это значит, что предмет утрачен во время штурма.
- Вы нарочно лжете!
- А вы проверьте. Пригласите комиссию из Наркомпросвета, с делегатами от чрезвычайной комиссии, и организуйте ревизию. Я никак не могу их заставить это сделать, хотя очень нужно.
- Вы слишком дерзите. Не в вашем положении...
- Что? Убьете меня? Пожалуйста. Я в любом случае не смогу себя защитить, я пацифист. Ну же, давайте, поручик! Вам, очевидно, это не впервой - убивать безоружных!
Курбанхаджимамедов брезгливо посмотрел на зашедшегося в истерике Бенуа.
- Никогда вы мне не нравились, - сказал он. - Прощайте.
Поручик сам отомкнул дверь и ушел. Обессиленный Бенуа уселся на стул. По спине его струился пот. Подождав немного, пока сердце успокоится, он обернулся к столу. Там лежали несколько карточек - вот уже неделю Ева кропотливо фиксировала каждый предмет из тех, что в течение года чекисты возвращали в Эрмитаж. Были там и сервизы из китайского фарфора, и греческие геммы, и дорогое холодное оружие. До Нового года нужно было все внести в реестр возвращенных ценностей. Были возвращены и восстановлены несколько ценных коллекций.
В том числе - коллекция Булатовича. Заполнением карточек на каждый отдельный предмет которой и занималась Ева.
Что это было? Проверка чекистов на лояльность? Луначарский заподозрил неискренность? Если это была проверка, то он ее с честью прошел, но если нет? Если поручик и впрямь собирался похитить коллекцию? Александр Николаевич взъерошил волосы на голове. Если кто-то попытается ограбить музей, остановить злоумышленника будет трудно.
Все опасения Бенуа развеялись буквально через месяц, когда замначальника петроградской ВЧК Комаров с группой товарищей по особому распоряжению Дзержинского изъял всю коллекцию Булатовича как "стратегически важный материал". Спорить с чекистами Александр Николаевич не хотел, тем более что бумаги были в полном порядке. Он передал все четырнадцать предметов и, когда Комаров спросил, где пятнадцатый, показал опись, по которой принимал экспонаты из ЧК. Там металлические амулеты назывались брелоками, но в целом было понятно, о чем речь. Чекисты упаковали коллекцию и забрали с собой, а сам Александр Николаевич подумал: если бы он в семнадцатом году позволил вывезти все ценности, то сейчас бы и хлопот не было никаких.
1920 год. Прикосновение
И вот теперь снова - проверка? Да как они вообще смеют?
Сначала - ряженый фокусник Курбанхаджимамедов. Чекист? Да скорей всего! Проконтролировал, чист ли Бенуа перед властью, а потом его начальство просто изымает сокровища. Может, оно им и не нужно, потому что основания для изъятия были, мягко говоря, неубедительными, но они ясно дали понять. Будь верен, но не перечь! Хуже жандармов, право слово! Но второй раз зачем проверять? Причем с той же самой коллекцией! Это что, такая издевка?!
Вошел Кремнев:
- Вы что-то вспомнили, Александр Николаевич.
- Да, вспомнил. Присаживайтесь, пожалуйста. Одну минутку, я только позвоню.
Александр Николаевич взял телефонную трубку.
- Барышня? Соедините меня с Губчека, пожалуйста. Алло? Это чрезвычайная комиссия? Я хотел бы услышать голос Комарова Николая Павловича. Моя фамилия Бенуа. Бе! Ну! А! Совершенно верно. Да, он знает, кто я. Алло! Николай Павлович? Здравствуйте. Я хотел бы знать, по какому праву меня терроризируют ваши сотрудники. Именно терроризируют! Только что пришел некий Кремнев Сергей Николаевич. Представился сотрудником уголовного розыска. Как это - не ваша епархия?! Вы же все принадлежите к Наркомату внутренних дел, я правильно понимаю? Тогда не путайте меня! Повторяю - пришел ваш сотрудник и требует от меня опись коллекции Булатовича, изъятой вами в январе этого года! Нет, я буду кричать, потому что вы меня без ножа режете! Вместо того чтобы готовиться к приему бесценных картин, мне приходится заниматься абсолютно бессмысленной деятельностью, потому что я был в здравом уме и доброй памяти, когда передавал вам эти предметы, у меня и все сопутствующие документы сохранились! Что? Хорошо, с превеликим удовольствием.
Победным взглядом раздавив тихо закипающего от гнева Сергея Николаевича, хозяин кабинета передал ему горячую и влажную от пота трубку.
- Кремнев у аппарата, - твердо сказал сыщик. Выдержав акустический напор, Сергей Николаевич ответил: - Нет, это розыскная тайна, и я не могу вам ее докладывать. Нет, вашим приказам я не подчиняюсь, у меня есть непосредственный начальник. Кошкин Владимир Александрович, глава уголовного розыска. Нет, не подозреваем, просто хотели получить консультацию специалиста. Предельно вежлив. Передаю.
Кремнев протянул трубку Бенуа, который был уязвлен, что начальственная отповедь не превратила сыщика в мокрое место.
- Слушаю. Да, имеются. Да, мог, но... До сви...
Александр Николаевич опустил трубку на рычаг.
- Значит, вот что вы вспомнили, товарищ Бенуа, - с пониманием покачал головой Кремнев. - Что ж, вы прекрасно умеете общаться с начальством. Я такой отповеди не слышал со времен Филиппова, когда его при всех нас генерал-губернатор распекал. Старая школа, узнаю. Спасибо, что напомнили. Будьте добры, покажите мне бумаги из ЧК, мне этого будет достаточно.
Бенуа молча прошел к сейфу, открыл его и вытащил на свет тонкую папку. Кремнев некоторое время изучал ее содержимое, заглядывая в опись, оставленную на столе.
- Значит, коллекция Булатовича. А вы не знаете, что это был за пятнадцатый предмет, которого нет в описи?
- Металлический тритон. Это такое земноводное...
- Я ловил тритонов в детстве, спасибо. Честь имею кланяться.
Кремнев открыл дверь, едва не стукнув по лбу Еву Станиславовну.
- Бога ради, простите, барышня, - испугался он. - Я вас не ушиб? Ну и славно. До свидания, барышня.
Мало кто мог пристыдить или урезонить Бенуа так жестоко и так справедливо. Он сидел в кабинете совершенно разбитый, на оклики Евы не реагировал, и хотелось ему одного - умереть. Какая-то ищейка указала ему на недостойное поведение. Как это вообще могло случиться? Он, интеллигент, образованнейший человек, специалист, каких можно сосчитать по пальцам одной руки, продемонстрировал себя с самой неприглядной стороны.
- Алексанниколаич! Вам плохо? - Ева склонилась над ним совсем близко, так, что её лицо оказалось у самого его лица. Ее непослушный, всегда лиловый от чернил локон даже задел нос Александра Николаевича и тем вернул к реальности. - Что с вами, Алексанниколаич? - шепотом спросила Ева, и они встретились глазами.
Ах, Ева, как она мила и непосредственна. Как свежо ее дыхание, как приятно пахнет кожа, как мило просвечивают на солнце ушки.
- Ева, я старый склочник? - тихо спросил Александр Николаевич.
- Нет, - завороженно прошептала Ева и покачала головой.
Ее бледные губы всего в нескольких сантиметрах от его губ. И дыхание сбивается, как когда-то давно, в юности. И так же свербит в носу.
- Апчхи!
Вот это конфуз! Чихнуть прямо в лицо милейшей девушке, в такой завораживающий момент. Определенно - сегодня неудачный день для всего.
- Бога ради, Ева Станиславовна! Какой конфуз на мою седую голову! - Бенуа вынул из кармана чистый носовой платок и начал вытирать зажмурившуюся и сжавшуюся в комок Еву от капель своей слюны. - Простите великодушно, не знаю, что на меня нашло. Позвольте, я...
- Нет, не надо, я сама... Спасибо, - ответила Ева и взяла платок. Пальцы их соприкоснулись. Бенуа подумал, стараясь всем сердцем впитать это мгновение - сейчас она отдернет руку, и я еще больше почувствую себя неловким.
Но Ева не отдернула. Девушка позволила удержать себя - совсем не намного - только чтобы почувствовать разницу между мимолетным прикосновением и прикосновением, исполненным чувства.
Сердце Александра Николаевича сладко сжалось.
До сих пор он боялся думать о Еве всерьез. Она просто хорошенькая девушка, неглупая, из нее может выйти вполне дельный музейный работник. Ева и работает-то в Эрмитаже всего год, а уже прочла все книги, которые Александр Николаевич дал ей, чтобы она могла получить представление о предмете, живо интересуется искусством, сама немного рисует, но пока стесняется просить об уроках. Если не занята, то следует за ним как тень и готова исполнить любой каприз.
Кто в кого первый влюбился? Ведь Бенуа на нее даже и не смотрел. Мало ли, какие у него сотрудники? Когда это произошло? Было ли это как с Акицей или иначе?
При воспоминании об Акице Бенуа едва не застонал. Ведь они с ней столько прошли, воспитали детей. Никак нельзя, чтобы она узнала. Это же оскандалиться - адюльтер на старости лет. Никак нельзя допустить, чтобы отношения с Евой перешли дальше платонических. Иначе можно вообще остатки самоуважения потерять.
Хорошо, что никто не знает.
1920 год. Март
Ванька-Белка оказался красивым высоким брюнетом лет тридцати, одетым как краснофлотец. Ишь, как скалится, знает себе цену. Не одно бабье сердце по нему, наверное, иссохлось.
- Так что ты говорил, фраерок?
- С глазу на глаз перешептаться хочу. Не боишься?
Белка рассмеялся еще громче:
- Тебя?
Те двое, что терлись чуть поодаль, - не то Белкины телохранители, не то клевреты - смотрели равнодушно. Они не думали, что Белка решится на такое безумие.
- Мерин, Сергун, сдриснули оба.
- Чего?
- Сдриснули, говорю, оба. Нам тут с фраерком интим нужен.
Мерин и Сергун, помявшись, вышли из комнаты.
- Смелый ты, фраерок. Я люблю смелых. Они потом плачут горше.
- Думаю, плакать не придется. Дело тебе предложить хочу...
Что всего удивительнее было Курбанхаджимамедову - так это почему уголовка так бездарно расходовала силы и средства. Посадить человека с биноклем на чердак возле Сенного рынка и записывать все, что происходит. Всего за неделю тщательных наблюдений поручик вычислил, кто из трущихся на рынке людишек наводчики, кто карманники, кто фармазонщики. Вычислив наводчиков, он отлавливал их и тряс до тех пор, пока они не признавались, на кого работают. На пятом - вернее, на пятой, потому что наводчицей оказалась баба, - Курбанхаджимамедову повезло. Баба рассказала, где искать Белку, и поручик милосердно свернул ей шею, потому что все равно ей было не жить.
Впрочем, на встречу с бандитом он пошел не сразу. Сначала он устроился на работу в милицию. Мелкой сошкой, водителем, изображая из себя контуженного на фронте дундука, только и умеющего, что крутить баранку. Выбор его объяснялся просто - если предметы из коллекции Булатовича попали в руки мародеров, где-нибудь они себя да проявят. Но только ментовские сплетни слушать - слишком неэффективная метода. К тому же всех не переслушаешь. Была у Курбанхаджимамедова еще одна богатая идея, но провернуть ее в одиночку он не мог, потому ему и понадобился Белка.
Поручик подкараулил бандита на Лиговке, возле шалмана.
- Эй, морячок, прикурить не найдется, - спросил Курбанхаджимамедов, когда Белка со своими приятелями появился в подворотне.
Бандиты сразу достали волыны, и Курбанхаджимамедов примиряюще поднял руки:
- Вы че, братишки, шуток не понимаете.
- Ты откуда такой вывалился, чувырла?
- Да вот, стою, тебя поджидаю, в шалман одного не пускают.
- А ты ко мне в подружки клеишься?
- У меня подружки с собой. Вели псам своим волыны убрать.
Белка цыкнул, и стволы спрятались в бушлатах. Поручик медленно, чтобы не нервировать преступников, раскрыл полы шинели, и Белка присвистнул - по карманам поручика было рассовано шесть бутылок "смирновской".
- И откуда я узнаю, что ты не из легавки?
- А я из легавки и есть, - ответил Гурбангулы, застегивая шинель.
- Че, серьезно? - заржал Белка.
- Так поговорим?
- Ладно, пошли.
В шалмане было тесно и накурено. Нестройно дребезжали две гитары, где-то играли в карты, из маленьких комнаток зазывно выглядывали страшные бабы.
Белке с компанией отвели совсем крохотную комнату со столом и двумя скамьями. Белка уселся спиной к стене и кивнул поручику на место напротив. Дружки встали у двери.
Когда поручик убедил бандита выпроводить Мерина и Сергуна, разговор пошел конкретный.
- Ты что, правда из легавки?
- Правда. Но ведь ты никому не скажешь?
- Да тебя щас здесь на хлястики порежут.
- Сначала я тебя порежу.
Не успел Белка открыть рта, как нож оказался у его горла.
- Не надо никого звать, Белов, я тебе ничего не сделаю, если ты перестанешь молоть языком и пытаться меня запугать. Представь, зайдут сюда Мерин и Сергун, а ты в таком виде. Они же уважать тебя перестанут. А я хочу, чтобы тебя продолжали уважать. Но и ты меня уважай, иначе я себе другую компанию искать буду, повежливее.
- Уболтал, - ответил Белка. - Только пику убери, царапает.
- Другое дело.
Курбанхаджимамедов достал водку и поставил на стол. Белка позвал своих клевретов, отдал им пару бутылок, чтобы обменяли на закусь, пока гость откупоривал первую и разливал по стаканам.
- Ты знаешь, кто самые богатые люди в Питере? - спросил Курбанхаджимамедов.
- Буржуи недобитые, - ответил Белка, выпивая.
- Ну и дурак.
Поручик тоже выпил, не дождавшись закуски, и снова налил.
- Самые богатые в Питере - это барыги. А недобитые буржуи уже все свое добро сменяли на еду. Работать же их никуда не принимают.
Белка почесал голову. По всему выходило, что странный гость прав.
- Тебя звать-то как? - спросил он.
- Поручик, - ответил Курбанхаджимамедов. - Просто поручик - и все. Так вот, объясняю план. Мне нужна вот эта штука, - и он выложил на стол лист бумаги, на котором, как умел, нарисовал тритона. - Когда ты приходишь к барыге сдавать хабар, показываешь ему эту штуку. И говоришь - так, мол, и так, Борух Соломоныч или Алим Поликарпыч, как там его зовут, - так и так, буду я тебя грабить, пока ты мне не найдешь эту штуковину. А если найдешь или скажешь, где видел, - сразу половину хабара бесплатно отдаю. Понял?
- Да меня свои же на пики поставят. Да и не бывает, чтобы у барыги не было мокрушника своего на пайке. Иначе их бы давно уже ограбили всех.
- Логично, - задумался Курбанхаджимамедов. - Тогда давай так. Показываешь всем эту штуку и говоришь, что нашел купца заморского, который за нее золотом платит.
- А что, и впрямь золотом платишь?
- Вот когда найдешь - тогда и поговорим. Но за такую вещь можно легко миллион золотом взять.
- Это на новые сколько получается?
- Ты таких чисел не знаешь, даже не считай.
- Брешешь!
- Редкая вещь. Раритет. Вот только купца на нее один я знаю, и искать бесполезно, понял?
- То есть, если я тебе эту ящерицу притащу, ты мне миллион золотом?
- Империалами.
- Лады!
Снова выпили, уже под закусь, которую принес Мерин.
- Наливай! - распорядился Белка.
- Некогда мне. Встречаться будем здесь, каждую пятницу. Даже если ничего не найдешь - все равно приходи. Если что разузнаю про ментовские дела - сообщу.
- Слишком ты смелый, - покачал головой Белка.
- Не смелый, а умный.