Последние слова Сириль выдали ее слабость и страх перед будущим. Она не рассказала Нино о спонсорах, от которых зависело их финансирование и которые ожидали от нее идеального выступления без единой помарки. Она также думала о присуждении Нобелевской премии, которое должно состояться через три недели. Сложно даже представить, что будет, если узнают, что жена Великого Человека сумасшедшая! Она замолчала, чтобы дать Нино время подумать. Она не могла самостоятельно управлять магнетическим стимулятором. Рядом с ней должен был находиться профессионал на случай, если что-то пойдет не так.
- Я согласен помочь тебе, - пробормотал он.
- Спасибо, - облегченно вздохнула Сириль.
Сорок пять минут спустя она, сидя в кресле стимулятора, переживала наиболее странные ощущения за всю свою жизнь.
Мысли и воспоминания буквально пролетали перед ней, и контролировать их Сириль не могла. Нино разговаривал с ней, пытался поддержать. Она все понимала, но ответить связно не очень удавалось.
Сириль сама подготовила прибор и необходимую дозу такрина. Нино ввел лекарство за два захода. Он не был знаком с этой процедурой, но все прошло успешно. По просьбе Сириль он выставил максимальную частоту и включил электромагнит. В настоящее время через ее голову проходили волны, которые активизировали нервные окончания и поверхностные нейроны коры головного мозга - наиболее важные элементы функционирования. В результате этого должно было произойти ускорение мышления и повышение умственных способностей.
Сириль не двигалась, но ее веки время от времени подрагивали.
- Все в порядке? Ты уверена?
- Да, - слабо ответила она.
- Тогда сосредоточься на Сент-Фелисите. Расскажи мне, что ты помнишь.
Сириль, по-прежнему не открывая глаз, быстро заговорила:
- Коридор грязный. Мадам Гомез тоже, она обделалась. Это мой первый случай слабоумия. Начальник отделения попросил сменить меня, но никто не пришел мне помочь. А еще здесь сумасшедший. Он несет какой-то бред. Его нужно изолировать. Он встречает меня с полными руками экскрементов, которые размазывает по стенам. - Она перевела дыхание. - Маньен злится, поскольку я выбрала не его факультатив, а Бенуа.
- С кем из отделения ты дружила?
- Мне нравятся Колетт и Максенс, но он работал недолго. И ты тоже, ты никогда меня не презирал, даже когда обнаружил, что я чуть было не перепутала дозы транквилизатора.
Сириль открыла глаза, они были полны слез.
Нино отключил ток. Время стимуляции не должно было превышать нескольких минут за сеанс. Медики не располагали данными относительно нарушения этого правила. Сириль расслабилась, ее мысли постепенно пришли в порядок.
- Видишь? Все выходит.
- А Тони?
- Нет. Его лицо не совсем мне незнакомо, но не более того. Мне очень жаль.
- Готова?
- Да.
Нино включил аппарат.
- А Жюльен Дома?
- Впервые я увидела его здесь неделю назад. - Внезапно на нее накатила волна воспоминаний. - Комната отеля "Хилтон" в Бангкоке. Бенуа обращается со мной, как с капризным ребенком, потому что мне не нравятся его коллеги с их методами лечения. Он говорит мне, что я ничего в этом не смыслю, и я задаюсь вопросом: а что я вообще здесь делаю? Однажды утром, когда Бенуа отправился на конференцию, я собрала вещи и ушла.
Сириль еще продолжала говорить, но голос ее упал до шепота, и Нино уже не мог разобрать слов. Следовало прекращать сеанс.
- А не помнишь, принимала ли ты наркотики?
Сириль приоткрыла глаза, взгляд у нее был стеклянный.
Нино выключил прибор. Еще какое-то время Сириль продолжала разговаривать, пока ее мозг, перевозбужденный такрином и процедурой, не вернулся к своему привычному режиму.
Она посидела несколько секунд, закрыв глаза, потом взглянула на Нино.
- У меня болит голова.
- Ты меня удивила! - воскликнул Нино с улыбкой. - Какое мужество! Все в порядке?
Волосы Сириль прилипли к потному лбу. Она положила голову на спинку кресла.
- Я только что поняла, что в жизни мы используем лишь малую часть своих возможностей. Стоит подумать над тем, как бы создать мини-версию этого аппарата, с помощью которой я смогу составлять все свои отчеты…
Она улыбнулась. Нино присел рядом с ней.
- Помогло?
- По крайней мере, позволило вспомнить некоторые детали.
- Как насчет Дома?
- Ничего.
- Таиланд?
- Ничего, чего бы я и так не помнила.
Сириль покрутила головой, чтобы прийти в себя, и встала. В процессе получения "доступа к счастью" память является главной опорой, складом, где хранятся все радости и горести. Без памяти человек не что иное, как пустое место.
Она поблагодарила Нино, и они попрощались. Сириль поднялась наверх, чтобы забрать свои вещи. Перед ее глазами мелькали лица родителей, а в ушах раздавались звуки бандонеона отца.
20
Как только Мари-Жанна отправилась на занятие по йоте, Жюльен, проследив, чтобы его не было видно, устроился возле окна, выходившего на улицу. Он держал в руке копию газетной статьи, датированной тысяча девятьсот девяносто первым годом, которую Мари-Жанна распечатала из Интернета, и которую он нашел в ее сумке. Он был ошарашен и не мог понять, о чем именно идет речь. Сириль Блейк должна была все ему объяснить, причем немедленно! Он увидел, как ее машина припарковалась на боковой аллее. Было около восьми часов вечера. Жюльен натянул черную футболку и взял ключ, открывавший смежную дверь. Выйдя на лестничную клетку, он выкрутил лампочку, а потом открыл дверь, ведущую в прачечную, и спрятался за сушилкой для белья. Где-то в глубине квартиры раздался звук поворачиваемого в замке ключа. Хлопнула дверь, и он услышал шум падения каких-то предметов. Скорее всего, это были обувь и сумка. Затем усталый голос произнес:
- Бенуа, это я.
Открылась дверца огромного американского холодильника. Молодой человек услышал, как щелкнула пробка на бутылке с газировкой и в стакан полилась жидкость. Жюльен поднялся. Она была одна. Сейчас или никогда! Он уже протянул руку к двери, как тут же отдернул ее.
- Прости, дорогая, но меня припер к стенке журналист: сказал, что интервью займет не больше пятнадцати минут, а на самом деле оно длилось час. Как ты? Ты выглядишь уставшей.
Бенуа Блейк.
Жюльен попятился, напрягая слух.
- Я буквально разбита. Ты не против, если мы перенесем ужин на завтра? У меня жутко болит голова. Я выпью триптан и лягу спать.
- Что случилось?
- Просто устала и хочу спать.
- Как прошел обед?
- Хорошо. Мы еще поговорим об этом более подробно, но сейчас я не в состоянии думать.
- Ты не будешь ужинать?
- Нет. Я действительно чувствую себя неважно.
- Могу я что-то сделать для тебя?
- Нет, не волнуйся. Я выпью лекарство и лягу спать.
Наступила тишина, потом Жюльен услышал, как муж Сириль спросил:
- Ты уверена, что все в порядке? Между нами ничего не изменилось? После того вечера? Мне очень жаль, Сириль. Я слишком много выпил. Я действительно вымотался, а этот Тардьо все больше достает меня. Если бы ты знала, о чем еще пишет пресса…
- Давай поговорим об этом позже. Сейчас я хочу спать и больше ничего.
Жюльен услышал звук поцелуя, затем несколько секунд царила тишина. Вскоре в комнате послышался звук включенного телевизора и голос футбольного комментатора.
Молодой человек долго сидел, размышляя.
21
11 октября
Сириль Блейк проснулась в шесть утра: она была далека от того, чтобы быть бодрой, несмотря на то что спала больше десяти часов. У нее все еще болела голова, в глазах ощущалась резь. Процедура, проведенная накануне, действительно вымотала ее.
Для начала она включила свой мобильный телефон. Нино дважды пытался дозвониться ей, но сообщения не оставил. Они не общались десять лет, а теперь не могут прожить друг без друга и двадцати четырех часов. Иногда жизнь преподносит неожиданные сюрпризы… Она позвонит ему позже.
Сириль прошла в душ. День обещал быть тяжелым. Последнее, что сделала Сириль накануне, перед тем как уехать из клиники, - это позвонила человеку, которого не знала лично, но имя его было известно далеко за пределами Франции. Они договорились вместе позавтракать этим утром.
Собравшись, Сириль выпила стакан апельсинового сока и приняла две таблетки аспирина. В семь утра она уже вышла из квартиры. Центр города был не особенно загружен, поэтому она выехала на набережную Сены, проехала до Винсенна, а после выехала за город и включила радио, чтобы послушать новости. На "ФрансИнфо" она попала на окончание фразы, от которой ее бросило в дрожь: "…обнаружили изуродованных животных".
Сириль резко затормозила и, сжав зубы, выругалась. Черт побери! Может, ей это приснилось? Неужели произошло именно то, чего она опасалась? Она добавила звук, но диктор уже перешел к следующей порции новостей. Ей оставалось лишь переключиться на другую станцию в надежде попасть на новости. Безрезультатно. Может, ей послышалось? Или история ее пациента просочилась наружу и вскоре ей предстоит отвечать на множество вопросов? Она должна была бы рассказать обо всем Бенуа. До того как он узнает это каким-то другим образом. Но в таком случае ей пришлось бы рассказать ему о Бангкоке, о своем побеге и о любовнике… Это было выше ее сил.
Она оказалась на Шампини-сюр-Марн. В голове вертелась одна-единственная мысль:
"Слава богу, что я забрала письмо, адресованное мне. Если бы оно попало в руки копов, я была бы уже в отделении".
Может, стоит обратиться в полицию? Нет, это уж точно! Она не может этого сделать. Сначала нужно понять, что связывает ее с Жюльеном Дома.
Пятнадцать минут спустя Сириль повернула на Шампини и поняла, что окончательно заблудилась. В конце концов она остановилась на обочине и принялась рыться в бардачке в поисках GPS - подарка мужа, которым она еще ни разу не пользовалась. Она включила прибор, потратив немало времени на то, чтобы понять, как он работает, и наконец нашла графу, куда следовало ввести нужный адрес. Механический голос сообщил, что ей нужно вернуться назад и поехать по направлению к Кретей. Сириль злилась, но ей не оставалось ничего другого, кроме как повиноваться.
Она потеряла еще десять минут на острове Святой Катерины, на берегу Марн, и прибыла по указанному адресу к восьми часам, немного опоздав. Нужный ей дом был квадратным, величественным и богатым. Она припарковалась, вышла из машины, позвонила в дверь, открывшуюся автоматически, и оказалась перед домом со свайным фундаментом в окружении сада, выходящего к рукаву реки Марн. Дверь дома была открыта, и она зашла в залитый солнцем холл. На второй этаж вела огромная спиральная лестница, оформленная в тропическом стиле, с использованием больших розовых бугенвиллей. Потрясенная Сириль поднялась по ступенькам.
Морис Фуэстан уже ждал ее, сидя в передвижном кресле, с которого никогда не вставал, в глубине огромного лофта. Все стены здесь были заполнены книгами по психиатрии, медицине, хирургии, психоанализу и гипнотерапии, среди которых были и его собственные. Он читал газету "Le Figaro", а рядом с его креслом стоял столик, на котором были круассаны, кофе и графин со свежевыжатым апельсиновым соком. Первое, что бросалось в глаза при взгляде на Мориса Фуэстана, - это глаза бледно-голубого цвета, следившие за собеседником с некоторым напряжением и остротой. Затем заметна была его улыбка - не такая уж симпатичная, тем не менее волнующая. Во всем остальном не было ничего особенного. Старичок восьмидесяти лет.
Он закрыл газету, бросил ее на низкий стеклянный столик и приблизился к Сириль, передвигаясь в кресле с помощью джойстика, закрепленного у правой руки. Она поздоровалась, пожав ему руку, которая оказалась ледяной. Морис Фуэстан никогда не встречался с Сириль Блейк и отметил про себя, что она моложе, чем он предполагал. Он знал, что ее книга о счастье продается не хуже, чем его последняя книга, и что она регулярно помогает клиентам снова обрести вкус к жизни с помощью своих, как говорили, революционных методов. Он не слишком доверял ей, но согласился, тем не менее, на встречу, втайне радуясь тому, что она хотела о чем-то срочно с ним посоветоваться. Он предложил ей приехать этим утром либо через две недели, и она, ни секунды не колеблясь, выбрала сегодняшнее утро.
Как истинный джентльмен, он налил ей кофе, предложил булочку и круассан. Сириль, хотя не чувствовала голода, взяла булочку и разломила ее на несколько частей.
Фуэстан добавил в свой кофе немало молока и принялся пить небольшими глотками. Сириль подумала, что выглядит он как самый обычный старикашка, но как только он поднимал глаза, сразу было видно, что имеешь дело с человеком незаурядного ума. Пятнадцать лет назад, когда ему было шестьдесят пять, он резко изменил свою жизнь: освободил свое подсознание с помощью психоанализа и начал блистательную карьеру гипнотерапевта. На сегодняшний день он являлся великим мастером недирективного, эриксоновского, гипноза, человеком, которым восхищалось молодое поколение врачей, занимающихся гипнозом. Один его получасовый сеанс стоил двести евро, причем он сам подбирал себе клиентуру.
Его книги были для Сириль почти что настольными. Она чувствовала, что они оба склоняются к терапии непродолжительной и эффективной, а не длинной, утомительной и дающей неопределенные результаты.
Она потревожила выдающегося человека ранним утром и не собиралась занимать его время бессмысленными разговорами. Он несомненно оценит ее намерение перейти сразу же к сути дела.
- Я попытаюсь говорить предельно ясно, - сказала она. - Я забыла некоторые периоды своей жизни и хотела бы, чтобы вы мне помогли.
Капля кофе с молоком побежала по подбородку гипнотерапевта. Он вытер ее салфеткой, в углу которой были вышиты его инициалы.
- Тогда вы зря приехали сюда.
- Я знаю, что гипноз не позволяет вспомнить забытые моменты жизни.
- И те, кто говорит, что это не так, - жалкие шарлатаны!
- Я хотела бы привести свое прошлое в порядок, если можно так выразиться. Пусть в нем останутся пробелы, но я, по крайней мере, буду знать, где именно находится блокировка.
Фуэстан медленно потягивал кофе. Эта молодая женщина прекрасно поняла мысль, которую он неоднократно излагал в своих книгах: восстановить события своей жизни, чтобы понять, откуда берутся страдания, и лучше ее прожить.
- В чем заключается ваша проблема?
- Как вам сказать…
Не могло быть и речи о том, чтобы сообщить о своей проблеме коллеге-конкуренту, - это было бы сродни самоубийству. По дороге сюда она придумала другое объяснение.
- Я не могу написать вторую книгу, и тут уже не до шуток. Я испытываю настолько сильную тревогу, что мне не удается писать, а мой издатель хочет получить хотя бы наброски уже через месяц. Все дело в том, что мне захотелось быть как можно более откровенной в своих воспоминаниях и рассказать о собственном опыте работы в области психиатрии. И вот тут-то я и обнаружила, что плохо помню последний год своей работы в Сент-Фелисите.
- Когда допьете кофе, присядьте в кресло.
Кресла, о которых шла речь, представляли собой настоящие произведения искусства. Сплошное дерево и обтянутые кожей подушки. Сириль села в одно из кресел, идеально повторяющее изгибы ее тела. Кресла явно были подобраны дизайнером, работавшим с помещением в целом.
- Это мой конек, - сказал Фуэстан. - Я создаю наброски, а мой друг-столяр изготавливает мебель. Я ищу идеальные формы, чтобы тело полностью растворялось в них.
Сириль отпустила ему комплимент и села поудобнее, положив руки на подлокотники и вытянув ноги. Она практиковала сеансы гипнотерапии со своими клиентами, поэтому умела быстро достигать необходимого состояния. Фуэстан подкатил свое кресло таким образом, чтобы находиться как раз напротив Сириль. В этот момент раздался телефонный звонок. Это был Нино. Сириль, смутившись и извиняясь, выключила телефон.
Фуэстан сказал:
- Я предложу вам сосредоточиться на дыхании, - сказал он.
Его голос был низким и сильным, без малейшей интонации, и целью этой монотонности было дезактивизировать бдительность мозга.
- У вас все хорошо.
Сириль сосредоточилась на голосе, советовавшем ей дышать, ни о чем не думать и просто дышать. Ее ноги упирались в пол, руки покоились на подлокотниках кресла, а голова - на подушке. Ее веки были приоткрыты. Она находилась здесь, в своем теле, но ее разум подчинялся лишь этому монотонному голосу.
- Вы вернетесь к тому моменту, когда вам хорошо, договорились?
- Да.
- Где вы находитесь?
- У себя дома.
- Кто рядом с вами?
- Никого.
- Что вы делаете?
- Играю на бандонеоне.
На лице Сириль появилась улыбка. Она принялась напевать какую-то мелодию. Голос продолжал:
- Если хотите, перенеситесь в больницу Сент-Фелисите. Помните, что вам хорошо.
- Я вижу зал с телевизором в отделении Б.
- Вас что-то раздражает?
Сириль слегка напряглась.
- Да, тишина. Никто не разговаривает. По телевизору показывают Тур-де-Франс, но никто не реагирует - все пациенты находятся под воздействием успокоительного. Никто не смотрит телевизор. Им нужен только покой.
- Какого цвета ваше раздражение?
- Черного. Мне хотелось бы сказать начальнику отделения, что он использует слишком много транквилизаторов и снотворного, но я всего лишь интерн, и мое дело - молчать.
- Пригласите его присоединиться к вам. Помните, что у вас по-прежнему все хорошо.
- Хорошо. Он передо мной.
- Скажите ему, что думаете.
- Вы усыпляете людей, чтобы они вели себя тихо. Вы не выносите криков в своем отделении. Тихий пациент - хороший пациент. Лишь это имеет значение.
- Теперь вы в состоянии почувствовать себя еще лучше, если хотите. Вы можете заменить свое раздражение спокойствием. Отныне, услышав название "Сент-Фелисите" или произнося его, вы будете чувствовать себя хорошо и спокойно.
- Хорошо.
- Теперь вы сидите перед своим компьютером. Все хорошо, слова текут, словно тихая река. Что с вами?
Подбородок Сириль задрожал.
- Мне очень грустно.
- Это чувство пройдет, отпустите его и замените спокойствием. Дождитесь следующего момента. Приятного момента.
- Приятный момент…
- Да, расслабьтесь и позвольте решению самому прийти к вам.
Сириль послушалась. И вдруг оказалась на пляже…