* * *
– Это… Это! Нить, и я словно внутри нити, а потом получилось так, как если бы отдельные жгутики внутри нитки расплелись, и я…
Анатоль задумался и вместо продолжения рассказа вернулся к тарелке. Вторая порция каши и тушеного мяса исчезала с пугающей скоростью.
– Потише, пожалуйста, – напомнила я ему в сорок шестой раз.
Он кивнул, прожевал и снова открыл рот. Рассказ о приключениях по ту сторону личности Кэт Новак затягивался. У мсье Куарэ оказалась фотографическая память и впечатляющий словарный запас. Он с легкостью расправлялся даже со сложнейшими ассоциациями, и я в первые же десять минут поняла, что завидую.
В столовой постоянно приходилось напоминать ему, что нужно вести себя тише, что есть учителя, которым не положено знать такие подробности, что есть ученики. Что его, в конце концов, отпустили ненадолго перекусить, а потом он должен вернуться и прочитать "Специальные процедуры содержания". "А у вас нет аудиокниги?" – вспомнила я насмешливый вопрос и хмурый ответный взгляд Мовчан. Я понимала доктора: вернувшийся из чужого микрокосма Куарэ получил сильнейший удар эйфории.
Поэтому когда женщина, глядя на меня, кивнула вслед уходящему Анатолю, я уже была готова вновь играть роль наставницы.
А вот к своей зависти – не готова.
И спать снова хотелось.
Ряды столов вокруг, огромные окна, невыветривающийся запах еды. Я сидела, сложив руки перед собой, и слушала – добавить мне было нечего, да и не нужно было добавлять. Некоторые моменты его рассказа откровенно пугали. Словно Куарэ читал мои мысли, посещал интернет-страницы в той же последовательности, что и я. Будто его кто-то впустил не в микрокосм Кэт Новак, а в мой микрокосм.
"Мы похожи. Просто нужно это принять и успокоиться".
– О, братюнь!
Я подняла голову. У столика стоял Джин Ким и весело улыбался Анатолю.
– Ю, привет.
– Как оно, ребра не болят после вчерашнего?
Анатоль покосился на меня и улыбнулся:
– Да нет, нормально.
– Славно подурковали, ага? – крякнул Ю, упирая руки в бока. Куарэ кивнул, дернув уголком рта. Видимо, слова "нормально" и "славно" все-таки не были точными.
– Да, это. Там такой угар был, когда вас двоих вызвали. Николь натянули безо всякого вазелина. Замдиректора была особенно горяча. Куда вас с Соней тягали-то хоть? – поинтересовался Джин Ким, подмигивая мне.
"Он заелся", – подумала я, изучая пятнышко соуса на воротнике спортивной куртки. Ю был невероятным грязнулей. Я перехватила вопросительный взгляд Куарэ и поняла, что со списком допусков он тоже не ознакомился.
Поэтому просто качнула головой.
– Да так, – неопределенно ответил Анатоль. – Медобследования. Анализы пришли.
– Ну, бухать-то тебе можно? – спросил Джин Ким.
– Э, в общем, да, конечно…
– Ну и славно! А ей?
Куарэ еще недоуменно смотрел на меня, когда столик накрыл зычный хохот физрука:
– Ладно, вы это, как это? Общайтесь! Хы-хах! А я пойду… Э, Пьетро, а ну, иди сюда!..
Свистком Джин Ким пользовался в любых обстоятельствах. Дальше был громкий разговор о пропусках со второклассником, потом требования объяснительной… После его ухода в столовой стало намного тише.
– Витглиц, вы живете отдельно из-за проблем с легкими, да?
Можно кивнуть. Именно так и указано в официальных документах.
– Метастаз?
Вопрос был как скальпель.
– Да, но дело не в нем.
Куарэ почему-то смутился, замолчал, и мне даже стало интересно. Интересно, что еще он спросит. Анатоль поковырял вилкой в тарелке и все же поднял взгляд:
– Витглиц, почему вы так разговариваете? Вы ведь на уроках не такая, верно?
Я рассматривала Куарэ, пытаясь понять, почему именно сейчас. Из-за событий в медкабинете? Из-за Ю? И зачем мне отвечать на этот вопрос? Но главное – почему хочется ответить?
"Возможно, потому, что ему не все равно".
Интересная версия, решила я.
– Это личное.
– Эм-м, – сказал Анатоль и вернулся к еде. – Понимаю. Простите.
Мне было неприятно, и я не могла понять, что раздражает больше: мое собственное решение промолчать или то, как легко мсье Куарэ отступился от расспросов.
– Так-так, два маленьких прогульщика. Сонечка и Толечка.
Пани Анжела была неестественно довольна, будто объевшаяся сливками кошка, хотя поднос с ужином она только взяла. За спиной у замдиректора сплетничали, что крепкие разносы методических неудачников ее возбуждают.
На подносе в ее руках помимо тарелки покоилась папка документов.
– Ну-ка, двигайтесь, – потребовала женщина и бесцеремонно уселась во главе нашего стола. – Я пока перекушу, а вы черкните свои автографы в журнал методсовещаний. И пару строк впечатлений.
– Но мы же не дослушали мисс Райли, госпожа замдиректора, – возразил Куарэ.
– Что за официоз, Анатолий, – отмахнулась Марущак и подвинула мне журнал. – Во-первых, "Анжела", во-вторых, доклад Николь был позорным. Можешь так и написать.
Она взяла вилку и нож, повертела их и добавила:
– В-третьих, приятного аппетита.
– Приятного аппетита, – сказала я, открывая журнал.
Строки чужих почерков плыли перед глазами.
– Добрый вечер, господа педагоги.
И еще одно приветствие. Я бы предпочла "спокойной ночи" – всего лишь ничтожное "спокойной ночи". У стола стоял Старк – все в том же комбинезоне садовника, только куда более грязном, чем я запомнила по утренней встрече. И сейчас он не улыбался.
– Простите, замдиректора, но мне нужны Витглиц и Куарэ.
– Допишут – и пусть идут, – буркнула Марущак.
– Простите, это срочно.
– Да ну? – восхитилась замдиректора, вытирая уголок губ салфеткой. – Это по какому поводу?
– Во-первых, я сорок минут как начальник службы безопасности лицея, – спокойно ответил Старк, а я все зачем-то пыталась найти на его лице хоть след улыбки. Небритость – есть. Собранный взгляд – есть.
А улыбки нет.
– А во-вторых? – полюбопытствовала пани Анжела, озираясь: в лицее не приветствовали разглашение двойных должностей обслуживающего персонала.
– Во-вторых, только что скончалась Кэт Новак.
Я смотрела на стремительно бледнеющего Анатоля и пыталась понять, в который раз за этот день из меня вышвыривает сонливость.
6: Опиумный дым
Старку временно выделили рабочую подсобку с хозяйственным инструментом: кабинет, жилье, склад. Много вещей в пластиковых пакетах, небольшой чемодан в углу. Я сидела под стеллажом с совками и граблями и пыталась не думать о постороннем. Например, почему нас опрашивают не в помещении охраны. Или: почему здесь столько ножей, ножниц и других странных инструментов. Я никогда не видела их в руках садовников, зато легко могу представить на месте преступления. Эти мысли лезли в голову, как сон. И снова звучал оглушающий аромат холодного железа: как утром, в парке, когда я увидела новый облик резидента "Соула".
Лишние мысли, все лишнее.
– Как именно доктор Мовчан объяснила вам, что нужно сделать?
Куарэ вскинул голову и нахмурился. Почти наверняка он вспоминал сам вопрос, а не обдумывал ответ.
– Она сказала, что я должен найти отпечаток Ангела, – медленно произнес Анатоль. Он снова пробовал на вкус эту драму абсурда. – Я должен был найти синий цвет…
– И как вы это себе представляете?
Анатоль сцепил пальцы и принялся рассказывать. Запинаясь, едва не заикаясь – бледная копия его рассказа в столовой. Матиас Старк с любопытством рассматривал пятно грязи у себя на манжете. Казалось, он вот-вот примется скоблить его ногтем, не отвлекаясь на присутствующих.
Я смотрела на инструменты, слушала Куарэ, и мир казался – весь мир – всего лишь комнатой садовника, который далеко не так прост, как кажется.
"Резидент концерна "Соул", – вспомнила я. – Чего-то ему не хватает".
Старк скучающе рассматривал Анатоля. Как-то не получалось представить перепачканного садовой грязью мужчину в деловом костюме. Например, на совещании. Или у демонстрационного стенда.
"Слайд третий. На нем мы видим крупный план тела…"
Нет, не то. Ему хорошо подходил десантный комплект Белой группы, весь покрытый шипастыми пластинами, увешанный странной формы магазинами и…
"А ведь Старк сейчас допрашивает своего спасителя".
Понимание было острым, как запах рассвета. Чем пристальнее я вглядывалась в инспектора под лучами этого озарения, тем яснее видела: он работает вполсилы. В треть – или какой там знаменатель у этой невероятной дроби? Матиас Старк – профессионал, он умеет разделять работу и благодарность, но что-то с ним там стряслось – там, где Ангел ломал законы нашего мира.
Как-то так он увидел Куарэ, что сейчас подходил к допросу, словно…
"Словно садовник, играющий главу СБ".
– Вы уверены в этом?
– Нет, – сказал Куарэ. Сказал тихо. Почти шепотом.
"Я что-то пропускаю". Старк подался немного вперед – и в прямом смысле, и по направлению к настоящему оперативнику:
– Тогда почему вы ответили, что не могли навредить ей?
– Потому что я так чувствую, разве не ясно?!
Злость. Это всего-навсего последние жуткие дни идут из него. Горлом.
– Вы не читали "Специальные процедуры…", а значит…
– Там описано, как гноящееся небо падает на голову? Описано рыжее марево? – спросил вдруг угасший Куарэ.
"Рыжее? Может быть, синее"? Старк молчал, ожидая продолжения.
– Или, например, почему я иду по воздуху, а мир вокруг застывает?!
– Это описано. Так выглядит стазирование пространства микрокосма.
Он обернулся и увидел – меня.
– Витглиц… Кто вас спрашивал?!
Досада. Боль. Разочарование.
Это… Это его чувства? Или мои? Я видела, как подрагивают очертания Куарэ: он балансировал на страшной грани, и я сама, кажется, тоже, потому что Старк переводил взгляд с Куарэ на меня, с меня на Куарэ, и его кисть сдвинулась – на сантиметр, не больше, – к большому карману на животе, из которого пахло термохимической смертью.
Просто большой пистолет с особыми патронами.
Просто-просто.
В каморке терпко пахло бедой, а потом все пропало.
– Убирайтесь, – сказал инспектор. – Оба.
– В смысле? – переспросил Куарэ.
– В прямом.
Старк потер переносицу – средним и указательным пальцами, и секунды шуршали между его движениями. Неприятный взгляд, поняла я. Матиас Старк держал в поле зрения сразу нас обоих – цепко, уверенно, с привкусом металла.
– Витглиц, проследите, чтобы Куарэ уяснил себе рабочую терминологию проводника. Все степени ударов и градиенты цвета. Ясно? Я не хочу вести допрос на языке ваших тарабарских метафор.
Который раз слова директора возвращаются ко мне? Пожалуй, я не хочу на самом деле это знать. Я просто подготовлю замену. И буду поменьше об этом думать.
За дверью Куарэ сел на пол. Взял и сел. Все нормально, если подумать.
В коридоре подсобного крыла было пусто, а прямо напротив каморки садовника по стене шла трещина. Она не намного младше, чем само здание лицея, и уж точно старше, чем я. Я стояла, смотрела в бездну змеистого раскола – простой прорехи в простой штукатурке, – и честно пыталась понять, как же мне поступить.
Я совершенно не представляла, что делать в таких ситуациях. Ну а трещина… Трещина упорно не хотела подсказать идею.
Он молчал, и даже если бы заговорил – ни к чему хорошему это не привело. Можно попробовать решить эту задачу, как обычную психолого-педагогическую ситуацию. Можно, конечно. Только вот ни в одной предлагаемой ситуации мне не попадалось таких условий. Я прикрыла глаза.
Вина. Вопреки всему, он уверяет себя, что виновен в смерти Новак, хотя это не правда. "Это возможно не правда", – исправила я себя. Ведь может быть, что мсье Куарэ – невезучий и сильный проводник, и он ненароком применил что-то из тяжелого арсенала на Кэт.
Он болен, он приехал на призыв присоединиться к делу матери – и убил сначала одного ребенка, а потом и второго – уже пытаясь помочь.
Я могу копаться в чужой боли долго. Иногда – слишком долго, так долго, что давно уже пора открыть глаза на несколько простых вещей.
Первое: Кэт умерла по вине Ангела – что бы там ни сделал Куарэ, ему пришлось вторгаться в личность ученицы не просто так.
Второе: в лицее есть неидентифицированный Ангел, который ведет себя по-человечески. Я вспомнила слова Мовчан. Вспомнила ее страх. Вспомнила свой страх. Да, мне тоже немного страшно. Не потому что "Я умру", а потому что "я даже не представляю, как так может быть".
Третье: завтра на уроках всем учителям прикажут усиливать эмпатический аспект, вводить много этически проблемных ситуаций, заострять изложение. И, как всегда: "словесники, вам нужно превзойти себя". Так уже было – пускай не совсем так, – и я помню лицо замдиректора, и не хочу его видеть вновь.
Висок трескался от боли. ELA не хотела думать о беде Куарэ – маленького человечка, съежившегося у стены. Но мне, к сожалению, было интересно.
* * *
"Николь жила над своим кабинетом".
Это кратчайшее, но очень характерное описание жизни медсестры Николь Райли.
Наверное, это удобно: по опускающейся лестнице попадать к себе на работу. Наверное. Ученики называют ее "Птичкой", любят ее и дразнят. К ней приходят и в красках описывают выуженные из интернета симптомы гонореи, а она краснеет. Ей подбрасывают валентинки под двери кабинета – а она снова краснеет.
В голове затухал писк звонка-вызова, в ноздрях кололся запах медкабинета, а я тасовала колоду памяти – жанровые снимки. Слайд, тонированный сепией боли. Еще один. Еще. Портрет в профиль – сквозь муар обезболивающего. Группа. Портрет-репортаж: тонкая кисть Николь на моем запястье.
На редком снимке медсестра Райли обходилась без смущенного румянца.
– Соня, это ты? – спросили из люка под потолком. – Поднимешься?
Наверху было захламлено и уютно. А еще здесь не пахло лекарствами.
– Привет.
Она сидела за столом перед экраном компьютера. Свет небольшой настольной лампы отозвался уколом в голове, усилия при подъеме по крутой лестнице – нытьем в суставах, но в целом все было в порядке.
Достаточно, чтобы увидеть главное.
В окне выполняемого процесса красивыми облачками взрывались удаляемые файлы.
…Она собирала это примерно полтора года.
Статистика подростковых абортов – с точностью до населенного пункта. ("Видишь, Соня? Там, где появлялся Ангел, молодые люди не хотят детей. Вообще, понимаешь?" – сокрушалась она, делая мне укол).
Полная копия "Малого хирургического атласа" в высоком разрешении. Его сканировал фанатик своего дела. ("Знаешь, я придумала та-акой раздаточный материал!").
Подборка о вреде курения. ООНовская статистика, кажется. Кажется, это ей достали в обход комитетов. Кажется, я даже помню, как она хвасталась ею, помню, что в кабинете пахло тогда пролитым нашатырем, а за окном цвело что-то розовое.
Материалы спецкурса по валеологии для третьего класса сейчас стирались с жесткого диска.
Shift+Delete.
– Садись, – сказала Николь и улыбнулась. Улыбка получилась тусклая, растерянная. Мертвая.
Я сняла со стула короткий халатик и повесила его на спинку. Под халатом нашлась коробочка от столовских бутербродов. "Тема три, – вспомнила я, садясь. – "Быстрое питание: слово о пользе, слово о вреде". Николь дивно убедительно все расписала".
Иногда хочется, чтобы опухоль что-то сделала с моей памятью.
– Больно? Поставить укол?
Я покачала головой: сказать хоть что-то не получалось. За спиной сидящей вполоборота ко мне Николь стирались ее надежды на скромное учительство.
– Доктор Мовчан рассказывала об инциденте с Кэт Новак?
Райли пожала плечами:
– Доктор Мовчан заперлась у себя.
"А ты – в себе".
Нужно всего лишь набрать побольше воздуха и внимательно следить за речью. Это не так сложно, правда, Соня? Николь Райли должна понять весь – весь, без остатка – ужас произошедшего, потому что я хочу ее попросить…
– Нет, – сказал Николь. – Соня, пожалуйста!
Не голос – слабый писк. Прости, Николь. Я вижу, что у тебя сегодня тяжелый день и без меня, но:
– Так надо.
– Соня, ты же знаешь, что мне запрещено колоть тебе…
– Ты не будешь мне ничего колоть.
Она молчала и смотрела на меня, и я видела ее эмоции лучше, чем глаза, чем лицо: слишком ярко сиял монитор за спиной медсестры.
– Но…
– Я вколю сама. Мне нужны три ампулы. Три шприца.
Остальное все есть, добавила я про себя.
– Три дозы симеотонина. Шестьдесят часов без боли, – сказала Николь. Медсестра смотрела мне в глаза, но видела только ход своих мыслей. – Шестьдесят часов чистого и ясного разума.
Я молчала. А попутно – радовалась, что Райли ненадолго отвлечена от монитора: удаление огромной папки закончилось успешно. По крайней мере, так считала операционная система.
– Ты понимаешь, чем рискуешь?
Почти гарантированный прогресс опухоли? Общее ухудшение состояния? Да, пожалуй, я понимала, чем заплачу за полное устранение боли. А еще я знала, на что толкала Николь. А еще я почему-то верила, что так и правда надо. Потому что – вкус железа. Потому что – трещина в стене. Потому что – скорчившийся на полу Куарэ, который иначе никогда не сможет меня заменить. Мне нужно сделать укол, мне нужно много времени, чтобы со всем разобраться.
И не забыть: Куарэ должен наконец прочитать "Специальные процедуры содержания".