После обеда небо прояснилось. Вид с крыши "Марка" оказался настолько потрясающим, что даже у Сэма поднялось настроение. Мы разработали обширную развлекательную программу, в которую входило посещение Рыбацкой пристани и остальных достопримечательностей города, но все закончилось тем, что мы никуда не пошли. Мы просто сидели в холле отеля, болтали, пили и отменяли направо и налево все свои планы на вечер. Через три часа мне удалось подобраться довольно близко к сердцу Сэма Холланда, но даже несмотря на кучу двойных мартини, он еще не был готов к изгнанию нечистой силы. К тому же я и сама не была уверена, что готова к этому обряду. А в довершение ко всему я даже не знала нужных заклинаний.
Всю информацию о мистере Холланде можно разбить на несколько пунктов.
Пункт номер один. Семейная жизнь у Сэма не ладится, и он не может с этим ничего сделать.
Пункт номер два. Сэм стоит на грани нервного срыва. Последние два года он так вкалывал, что совершенно себя загнал. Двигатель нагрелся до такой температуры, что его уже нельзя остановить. Я бы сказала, хотя и терпеть не могу любительский психоанализ, что за этой одержимостью в работе скрывается страх. Страх перерастает в яростную необходимость. Сэм боится за будущее этой страны. Конечно, все мы за него опасаемся, но Сэм просто одержим этим страхом. Его приводит в ужас постоянно растущий страшный цинизм и моральные неудачи правительства, критический недостаток общения между противоборствующими и разрушительными силами (черные и белые властные структуры в Америке), грубое давление на тех, кто желает воспользоваться своим правом на несогласие. И особенно он боится "коллективной паранойи" (это его термин) толпы крайне правого толка.
Пришлось немного попотеть, но в конце концов я заставила его рассказать о том, что случилось в Техасе несколько дней назад. Оказывается, в него стреляли на улице Лаббока. Вероятно, какой-то ненормальный идиот, без тени сомнения готовый вешать на людей ярлыки, даже не потрудившись поинтересоваться, каких взглядов они придерживаются. Сэм ехал во взятой напрокат машине. Он как раз только что выехал с территории студенческого городка Техасского Технологического Колледжа, где выступал по приглашению какой-то студенческой политической группы.
"Это меня спасла армейская подготовка, - рассказывал он. - Когда я вижу предмет, хотя бы отдаленно напоминающий огнестрельное оружие, и когда этот предмет направлен на меня, я немедленно бросаюсь на землю. Если бы я просидел с открытым ртом еще долю секунды, он бы попал в меня. Прямо в лицо".
Сэм попытался улыбнуться, вспоминая об этом ужасном происшествии, но улыбка получилась очень уж невеселая. Неудивительно, что сейчас у него такой вид! Несколько раз в этот вечер Сэм вспоминал о Лаббоке. Он смотрел прямо перед собой в пустое пространство и в ужасе качал головой. "Все равно не понимаю. Ну ладно, он не согласен со мной. Прекрасно. Но убить меня только из-за этого?" Я тоже выпила причитающуюся мне долю мартини (правда, недвойных) и чувствовала себя довольно замкнуто. Но несмотря даже на эту замкнутость я уловила в его голосе какие-то странные нотки, и меня до самых костей пробрал холод.
Вместо того, чтобы идти в "Энрико", мы просидели допоздна в гостинице и отправились ужинать в маленький ресторанчик на Пауэлл-стрит. У Сэма совсем не было аппетита, и, по-моему, он с трудом проглотил всего несколько кусков. Он часто извинялся за свою задумчивость. Я могла сказать, что он просто неважно себя чувствует и что ему следует отдохнуть, но мне казалось, будто ему нужна моя компания. Мы вернулись пешком в отель, и он предложил подняться к нему в номер и на сон грядущий пропустить по стаканчику. Мы поднялись и проговорили еще как минимум час. Я тактично попыталась разговорить его о неприятностях с Филисией, но он отвечал на вопросы о семейных раздорах уклончиво и неопределенно. Было уже довольно поздно, и я не испытывала особого желания в столь поздний час отправляться в длительную поездку обратно в Беркли. Поэтому и не стала возражать, когда Сэм предложил остаться. Диван в гостиной оказался вполне удобной кроватью.
Проснулась я рано, почти с первым светом, но Сэма в номере уже не было. Правда, он мог какое-то время проспать в своей постели… простыни были сильно измяты. Да и бутылка джина в пятую часть галлона, которую он заказал для нашего "на сон грядущий", была полна менее чем на треть.
Сэм оставил записку. Он написал, что вышел прогуляться и скорее всего вернется, когда я уже уйду. Я написала на обратной стороне, стараясь быть веселой и легкомысленной, что благодарна за вчерашний вечер.
Но из моей затеи едва ли получилось что-нибудь стоящее.
Написав записку, я помчалась домой в Беркли на две лекции, на которых обязательно должна была присутствовать.
Около трех часов позвонил Сэм Холланд. Конференцию отменили по многим причинам, и в его расписании неожиданно образовался пятидневный перерыв перед напряженной работой в Южной Калифорнии и Аризоне. Пять дней - не такое уж и большое время, чтобы стоило лететь в Нью-Йорк и потом снова возвращаться через весь континент. Сэм разговаривал расстроенным голосом, он не знал, что делать.
И тут меня осенило. У одного из дядей Дева есть дом около Кармела поблизости от Сура. Зимой этот дом почти все время пустует. Стоит он совсем на отшибе, но найти его можно. Побережье в Суре все изрезано скалами, в декабре там обычно холодно и пасмурно, но иногда можно поймать и несколько ясных теплых дней. Я подумала, что Сэм с удовольствием побродит по берегу океана и хотя бы на время забудет о благах цивилизации, включая телефон.
Сэм с сомнением отнесся к моему предложению, но когда речь идет о нужном деле, я могу быть достаточно убедительной. После разговора с отчимом позвонила Деву в лабораторию, а он позвонил своей сестре в Лос-Анжеленс. Ключи от домика хранятся у нее, и она в курсе всех семейных планов. Сестра заверила Дева, что в доме можно пожить несколько дней. (Дев объяснил, что Сэм работает над книгой, а сестре нравились писатели и вообще литература.)
Я вновь позвонила Сэму и объяснила, как найти дом. Он немедленно выехал в Сур, чтобы успеть добраться засветло.
Дек. 14
Четыре дождливых дня подряд. Я изо всех сил стараюсь не обращать внимание на грипп, но боюсь, в конце концов он все же одолеет меня.
Дек. 18
Если пролежу в постели хотя бы еще одну минуту, то сойду с ума. Дев проторчал дома почти все время после обеда. Мы здорово действуем друг другу на нервы. Я могу кое-как терпеть запущенную квартиру, но не Дева в ней. Кажется, Дев потерял интерес к "Оклендскому способу". Он не очень-то дипломатичен и пару раз вышел из себя, пытаясь примирить величественные видения Пола Кобрака с очевидным недостатком таланта и мастерства.
Сейчас послала его за чем-то в магазин, а сама тем временем пытаюсь навести хоть какой-то глянец на старую запущенную квартиру. Меня здорово кидает из стороны в сторону, из носа течет ручьем и так далее, но я готова на все, что угодно, лишь бы не лежать в постели. Эта болезнь расстроила мне все планы (я собиралась на Рождество поехать домой). А теперь еще вдобавок ко всему придется сидеть по шесть часов в день в библиотеке все каникулы, чтобы наверстать упущенное. Веселенькие, очень веселые каникулы!
Около пяти позвонила очень встревоженная Филисия и спросила, знаю ли я, где Сэм? Продолжение следует.
Дек. 20
Вчера, слава Богу, выглянуло солнце, и подул ветерок. Стало почти тепло. Короче, прекрасная погода для поездки. К счастью, мне недолго пришлось уговаривать Дева. Мы помирились и опять стали друзьями. Чистый морской воздух прочистил мои больные легкие и нос. Удовольствие портила только сильная тревога о Сэме Холланде, Блудном Мальчике.
Домик на берегу оказался заперт. Ключ лежал, как обычно, в маленьком водонепроницаемом ящичке, зарытом в песок между двумя соснами. Воздух в доме был спертый, словно его не открывали много дней. В доме царила безупречная чистота и порядок. Было ясно, что Сэм уехал, но мы все равно решили побродить по дому. Не знаю, что мы надеялись найти - может быть, кровь в раковине. (В одной из ванных комнат в раковине мы на самом деле нашли три засохших капельки крови. Сэм, наверное, порезался бритвой и не заметил пятен, когда перёд отъездом наводил порядок.)
Дев вышел на улицу и вскоре вернулся со странным лицом. В южном дворике он нашел мертвую чайку. Птица была так сильно истерзана, словно на нее напал какой-то дикий зверь. Дев нашел лопату и зарыл останки… Он очень трогательно относится к птицам и животным. Закопав чайку, Дев долго тер запачканное место во дворике песком и жесткой щеткой.
Во время поездки я почти убедила себя, что мы найдем Сэма, очарованного Биг Суром. Я представляла, как он бродит по берегу или сидит и греется на солнце, совершенно забыв, какой сегодня день. Найдя пустой дом, я даже не знала, что и подумать. Особое беспокойство Филисии вызывало то… не говоря уже о долгом молчании… что несколько дней назад Сэм неожиданно отменил все свои дела на Западном Побережье. Лекционное бюро также не знало, где он сейчас находится. Им он никак не объяснил неожиданную перемену в планах.
Мы поехали в Кармел пообедать. В конце концов Дев произнес вслух то, о чем мы оба думали. Необходимо поехать к заместителю шерифа округа Монтерей и заявить об исчезновении Сэма Холланда. Места здесь совсем дикие, и с человеком может произойти, что угодно. Сэм, конечно, мог постоять за себя, если бы на него кто-нибудь напал, но он мог просто упасть в один из каньонов и сломать ногу или еще что-нибудь в этом же роде. Или, скажем, зашел в воду, не рассчитал силы, забыл о течении и…
Я с радостью нашла ошибку в рассуждениях Дева. Если с Сэмом что-то случилось, то куда исчезла его машина?
Дев все равно настаивал на том, чтобы заявить об его исчезновении, а это автоматически означало бы газеты. Я не могла заставить себя поверить, будто с Сэмом могло случиться что-нибудь серьезное. Потом, однако, вспомнила о выстреле в Лаббоке, и моя уверенность поколебалась. Но я все равно не думала, что нам следует обращаться в полицию и тем самым способствовать появлению имени Сэма на первых страницах газет только потому, что он не давал о себе знать несколько дней.
Перед наступлением сумерек мы вернулись в Сур и отправились гулять по берегу. Бродили до тех пор, пока не стемнело и ничего нельзя было увидеть, кроме холодного прибоя. Гуляли молча, в словах не было надобности. Это было наше место, здесь мы полюбили друг друга. Позже вернулись в дом, Дев собрал ветки и развел в камине огонь. Мы сидели рядом, касаясь пальцами и коленями, и пили подогретый эль. Почти час мы соблазняли друг друга глазами. Сначала прогулка на холодном ветре и пенистый прибой, потом обжигающий огонь, как раз нужное количество теплого эля и оргия ожидания и предвкушения наслаждения… Когда в конце концов мы занялись любовью, завернувшись в одеяло, все произошло на удивление быстро. Прошло каких-то полминуты, а я уже отключилась в объятиях Дева.
Проснулась я от шума: ветер сорвал ставню и колотил ей. Огонь в камине погас, и только несколько причудливых красных ниток все еще продолжали цепляться за стены из серого пепла. Дев по-прежнему обнимал меня. Я знала, что он ни на минуту не сомкнул глаз.
- Собираюсь заняться живописью, - неожиданно сообщил он.
Вот так просто взял и сказал об изменении своих жизненных планов. И это в то самое время, когда ему оставалось меньше года до получения докторской степени по ядерной физике.
Я знала, что Дев говорит не о простом увлечении, которым собирается заниматься в свободное время. Когда мистер Кауфман решает чем-нибудь заняться, он забывает обо всем остальном и занимается только выбранным делом. В пятнадцать лет он решил стать гроссмейстером и на полтора года забыл обо всем на свете, кроме шахмат. Дев даже перестал ходить в школу, правда, его никто и не заставлял ходить туда, поскольку к пятнадцати годам он полностью прошел программу первого года обучения в колледже.
Через полтора года произошли два события. Во-первых, Дев обнаружил, что не обладает той крайней степенью фанатизма, необходимого, чтобы стать лучшим в мире шахматистом. А во-вторых, он сделал большое открытие: оказывается, на свете существовали девушки. Поэтому Кауфман бросил шахматы и сейчас никогда в них даже не играет.
В девятнадцать, после окончания колледжа, Дев взялся за гоночные машины формулы 7. Сейчас он мог бы стать лучшим в мире гонщиком… или его бы не было в живых… но авария, после живописного рассказа о которой у меня волосы встали дыбом, на пару месяцев приковала его к больничной койке. После аварии у него так сильно испортилось зрение, что он никогда не смог больше сесть за руль гоночной машины.
"Давай не будем сейчас говорить об этом", - попросила я.
Но Дев и не собирался говорить об этом. Его вовсе не интересовало мое мнение. Он уже все решил и не собирался ничего со мной обсуждать. Дев Кауфман всегда все решал за других.
Дек. 21
Почти весь день я откладывала звонок Филисии, пытаясь придумать, как бы ее хоть немного успокоить.
Около четырех в дверь позвонили. На пороге спокойно стоял улыбающийся Сэм Холланд. Он по-прежнему был худым, но здорово загорел, и его глаза сейчас прояснились. Я пригласила Сэма войти, потом задала ему страшную взбучку. Бедняга до смерти перепугался, когда узнал, сколько тревог всем доставил. Он и не собирался исчезать, поклялся Сэм. Разве мы с Девом не получили письмо, в котором он благодарил нас за участие? Разве Филисия не получила его письмо? Он оставил оба письма владельцу мотеля в Индайо, где остановился переночевать во время своих странствий, и попросил отправить их. Письма объясняли многое, но не все. Я затащила его в спальню, сунула в руки телефон и закрыла дверь.
Через двадцать минут Сэм вышел в подавленном настроении.
"Все в порядке, - не очень весело сообщил он. - По крайней мере, мне кажется, будто все в порядке". Мы выпили, и Сэм рассказал мне о своем путешествии. После четырех дней бездельничанья в Биг Суре он прекрасно отдохнул, но по-прежнему был не в настроении выступать с полдюжиной лекций, которые значились у него в расписании. Поэтому он отменил их и отправился в долину Сан-Джоакин посмотреть, как идут дела у сезонных сельскохозяйственных рабочих. Там он взял несколько интервью для будущей статьи, которую собирался при случае написать. Потом поехал дальше на юг, добрался до Мексики и вернулся обратно.
Сэм взял билет на полдевятого из Окленда. Я готовила на кухне ужин. Вернулся Дев. Как всегда, не прошло и пяти секунд, и они с Холландом уже обсуждали очередную серьезную проблему. На этот раз Сэм с Девом говорили о разрушении колонии хиппи в Хэйт-Ашбэри (Дев утверждал, будто основная доля вины в происшедшем лежит на обществе, которое враждебно относится к хиппи, но тем не менее вынужден был признать, что колонии хиппи по своей природе неустойчивы, а бесконтрольное употребление некоторых наркотиков усиливает сдерживаемую до поры до времени тягу к насилию и саморазрушению). Вспомнив о наркотиках, они заговорили о возможности жизнестойкой наркотиковой субкультуры. Сэм принялся рассказывать о ЛСД. Дев активно употреблял его в течение нескольких месяцев (еще до нашего знакомства) и сейчас принялся утверждать, будто ценность ЛСД в освобождении потенциала человека сильно преувеличена. Дев согласился, что реальная надежда человечества лежит в групповых собеседованиях наркоманов. (С этим мы все были согласны на сто процентов. Мы с Девом ходили на такие встречи, правда, отдельно друг от друга. С тех пор прошла уже не одна неделя, а я по-прежнему чувствую себя, как большая ласковая кошечка. Созидательная энергия и доброта поначалу лились через край, но суровая повседневная жизнь постепенно снова превратила меня в постоянно глотающую аспирин неврастеничку.)
Дек. 28
Рождество прошло очень уютно и весело. Дев вчера уехал на пару дней к родителям. Я бы тоже могла поехать с ним, но только его сестра, славная девчонка, благосклонно относится ко мне. Самое обычное проявление национального шовинизма, и мы, пожалуй, просто должны привыкнуть к нему. К тому же мне предстояло много поработать над двумя серьезными работами, которые необходимо сдать до конца января.
Я вернулась из библиотеки и нашла на двери потрепанную карточку Санта-Клауса. На ней было написано: "Привет! Помнишь меня? Если на каникулах станет скучно, позвони. Лона". Я уже собралась было позвонить Лоне Келс, но потом передумала и почувствовала себя самой настоящей крысой. Лоне Келс, наверное, одиноко, скорее всего она безобидная девчонка, и я ей нравлюсь. Не знаю. У меня сейчас слишком много других дел.
Янв. 5
С трудом нашла время, чтобы продолжать вести этот забытый дневник. Вот уже несколько недель, как не написала ни одного приличного стихотворения. Все выходит кисло и как-то нервно. (Недавно я стала употреблять это слово слишком часто.)
У нас с Девом вот-вот должен произойти большой разговор. Только этого мне не хватает накануне менструации, которые всегда проходят очень болезненно и тяжело. Дев даже не пытается скрыть своего неудовольствия, причем недоволен он почти всем. Больше в науке не существует целостности. Чтобы быть свободным, чтобы держаться за свою собственную целостность и честность в этом бесполезном обществе, он должен найти выход из тюрьмы, в которой находился. Сейчас Деву казалось, будто этот выход заключается в рисовании. Может, из него и выйдет паршивый художник, сказал он мне (если бы мне только удалось отучить его от противной привычки ходить во время разговоров со мной, я бы могла чувствовать себя счастливой женщиной), но самое главное - быстро освободиться от всего разрушительного в жизни и очистить свой мозг от разной дряни, жить честно и с надеждой творить.
"Думаю, нам понадобится как минимум год, - продолжил Дев Кауфман. - А может, на это уйдет три года, кто знает? Мы поедем в Европу, предпочтительно в страну, язык которой не знаем, чтобы нельзя было читать газеты. Будем вести очень простую жизнь".
Самое обидное то, что я не могу с ним спорить. Дело в том, что мне известно, как сильно Дев страдает от своего недовольства и как уверен, будто наконец нашел лекарство от него. Но мне грустно от того, что я не могу разделить с ним его… собиралась написать "энтузиазм", но нет, это не энтузиазм. Это не что иное, как унылая решимость перевернуть все с головы на ноги, опустошить свою жизнь и вновь наполнить ее… чем-то. Сейчас этим наполнителем является живопись. Чем закончится его последняя идея, не знаю. Удастся ли ему сейчас в отличие от прежних попыток полностью наполнить свою жизнь?
Эти мысли не дают мне уснуть всю ночь. Как мы собираемся жить дальше, Дев? Живя в стране, где не сможем говорить на местном языке… даже друг с другом?