Гай кисло на него поглядел, поддел на вилку жареную картофелину и посолил ее. Он ел не спеша, наслаждаясь едой, отчасти наслаждаясь даже обществом Бруно, как мог бы получать удовольствие от варьете, сидя подальше от эстрады. На самом деле его мысли были заняты Анной. Порой смутные нескончаемые сны наяву, в которых она фигурировала, казались ему реальней окружающей действительности, которая проникала в эти сны лишь острыми осколками, случайными образами вроде царапины на футляре "Роллейфлекса", длинной сигареты, которую Бруно загасил в кубике масла, или разбитого стекла на фотопортрете отца, который Бруно выкинул в прихожую, - об этом случае он как раз и рассказывал. Гаю только что пришло в голову, что у него, пожалуй, будет время повидаться с Анной в Мексике - между встречей с Мириам и отъездом во Флориду. Если быстро закончить с Мириам, он успеет еще слетать в Мексику, а оттуда - в Палм-Бич. Раньше он как-то об этом не думал - путешествие было ему не по средствам. Но если контракт в Палм-Бич выгорит, он сможет себе это позволить.
- Худшего оскорбления не придумаешь - запереть гараж, где стоит моя собственная машина!
Голос у Бруно стал хриплым, в нем появились визгливые нотки.
- Зачем? - спросил Гай.
- А только затем, что знал: в тот вечер машина мне вот как нужна! В конце концов меня подвезли знакомые, так что ничего он этим не добился.
Гай не знал, что на это сказать.
- Он держит ключи у себя?
- Он забрал мои! Спер у меня из спальни! Поэтому он и перепугался, да так, что в тот вечер удрал из дома.
Бруно повернулся на стуле, он тяжело дышал и грыз ноготь. Потемневшие от пота пряди волос торчали у него надо лбом наподобие усиков насекомого.
- Мамы не было дома, а то бы этого, конечно, не случилось.
- Конечно, - непроизвольно отозвался Гай. Весь их разговор, предположил он, был лишь прелюдией к этой истории, половину которой он пропустил мимо ушей. За налитыми кровью глазами, которые открылись ему навстречу в пульмановском вагоне, за тоскливой улыбкой была очередная история ненависти и несправедливости.
- Значит, вы выбросили его фотопортрет в прихожую? - спросил Гай, чтобы хоть что-то сказать.
- Выбросил из маминой комнаты, - ответил Бруно, сделав ударение на двух последних словах. - В мамину комнату его поставил отец. Мама любит Начальника не больше моего. Начальник! Я его только так и называю, братец!
- Но чем вы ему не потрафили?
- Не только я, но и мама. Он не такой, как мы, как другие, он не человек! Он никого не любит. Он любит только деньги. Перегрыз на своем веку достаточно глоток, сколотил хорошие деньги, вот и весь сказ. Конечно, он ловкач! Еще бы! Только теперь совесть начинает его заедать, это уж точно. Вот почему он тащит меня в свое дело - чтобы я тоже грыз глотки и чувствовал себя так же гнусно!
Бруно сжал в кулаки напряженные руки, закрыл рот, смежил веки. Гай решил, что сейчас он заплачет, но набрякшие веки разошлись, и улыбка неуверенно вернулась на место.
- Надоело, да? Я просто объяснил, почему так быстро смотался из города, даже мамы не стал дожидаться. Вы даже не представляете, какой я на самом деле веселый парень. Честное слово!
- Разве нельзя при желании уйти из дому?
Поначалу Бруно, похоже, не понял вопроса, но потом спокойно ответил:
- Конечно, можно, но мне хочется быть с мамой.
"А матушку держат деньги", - подумал Гай.
- Закурите?
Бруно улыбнулся и взял предложенную сигарету.
- А знаете, когда он тогда удрал из дома - может, это первый раз за последние десять лет, что он ночевал на стороне. Я даже не знаю, куда он, к черту, отправился. В тот вечер я так обозлился - мог запросто его прикончить, и он это понял. У вас никогда не возникало желания кого-нибудь убить?
- Нет.
- А у меня возникало. Ей-богу, бывали минуты, когда я мог убить отца. - Он уставился на свою тарелку с отрешенной улыбкой. - Ни за что не догадаетесь, чем отец увлекается.
Гай не собирался догадываться. Все это вдруг ему надоело, захотелось побыть одному.
- Коллекционирует формочки для печенья! - Бруно разразился пронзительным смехом. - Формочки для печенья, честное слово! У него их тьма-тьмущая - голландские из Пенсильвании, баварские, английские, французские, много венгерских, весь кабинет заставлен. Над письменным столом в рамке - штамповка для печенья в виде зверушек, знаете, какое выпускают в коробках для детей? Он написал президенту компании, так ему прислали полный набор. Век машин!
Бруно рассмеялся и дернул головой. Гай не сводил с него глаз. Сам по себе Бруно был еще занятнее, чем то, о чем он рассказывал.
- Он ими пользуется?
- Печет печенье?
Бруно издал радостный вопль. Извернувшись, он стащил пиджак и швырнул на чемодан. От возбуждения он, казалось, утратил дар речи, но вдруг затих и спокойно заметил:
- Мама всегда говорит ему: "Шел бы ты к своим формочкам".
Пот покрывал его гладкое лицо тонкой пленкой, похожей на масляную. С хозяйским радушием он улыбнулся Гаю через столик:
- Обед вам по вкусу?
- Весьма, - ответил Гай не кривя душой.
- Вам доводилось слышать о "Трансформ компании Бруно" на Лонг-Айленде? Изготовление преобразователей переменного тока?
- Что-то не припомню.
- И верно, с чего бы вам о ней знать? Прибыли у нее, однако, приличные. Хотите делать деньги?
- Не особенно.
- Можно спросить, сколько вам лет?
- Двадцать девять.
- Вот как? Я бы дал больше. А сколько, по-вашему, мне?
Гай исподволь окинул его взглядом.
- Года двадцать четыре, может, двадцать пять, - ответил он, рассчитывая польстить Бруно: тот выглядел моложе.
- Правильно, двадцать пять. По-вашему, значит, я и впрямь смотрюсь на свои двадцать пять с этим… с этой штуковиной посреди головы?
Бруно прикусил нижнюю губу, в глазах его блеснула настороженность. Внезапно он закрыл лоб сложенной лодочкой ладонью - ему было невыносимо стыдно. Он вскочил и подошел к зеркалу.
- Я собирался его залепить.
Гай пробормотал что-то успокаивающее, но Бруно продолжал разглядывать себя в зеркало, выворачиваясь так и эдак в пароксизме самоистязания.
- Никакой это не прыщ, - сказал он гнусаво, - это фурункул. Нарыв. Во мне нарвало все, что я ненавижу. Настоящая язва Иова.
- Ну уж! - рассмеялся Гай.
- Он вскочил в понедельник вечером, после той самой свары, и нарывает все хуже и хуже. Держу пари, от него останется шрам.
- Нет, не останется.
- А я говорю - останется. Только этой прелести мне в Санта-Фе и не хватало.
Теперь он сидел на стуле, сжав кулаки, покачивая массивной ногой, в позе, выражающей мрачный трагизм. Гай подошел к сиденью у окна и открыл одну из валяющихся на нем книжек. Это оказался детектив. Тут были одни детективные романы. Он попытался прочитать несколько строчек, но печать расплывалась перед глазами, и он закрыл книгу. Верно, крепко выпил, подумалось ему. Впрочем, нынче вечером ему было на это плевать.
- В Санта-Фе, - продолжал Бруно, - мне подавай все, что есть, - вино, женщин и песни. Ха!
- Так что же вам нужно?
- Кое-что, - губы Бруно искривились в уродливой гримасе безразличия. - Все. У меня теория, что при жизни человеку нужно перепробовать все возможное, а умереть, может быть, при попытке сделать по-настоящему невозможное.
В душе у Гая что-то рванулось навстречу этим словам, но тут же осмотрительно сникло. Он тихо спросил:
- Например?
- Например, полететь на Луну в ракете. Или установить рекорд скорости в автомобиле. Рекорд не поставил, но выжал сто шестьдесят.
- С завязанными глазами?
- И совершил ограбление, - Бруно уставился на Гая неподвижным взглядом. - Удачное. Залез в чужую квартиру.
Губы Гая сложились в недоверчивую улыбку, хотя на самом деле он поверил Бруно. Бруно способен на насилие. Способен он и на безумие. Нет, не безумие, поправил себя Гай, на безрассудство. Отчаянная скука богатых, о которой он частенько говорил Анне. Та, что скорее разрушает, нежели творит. А на преступление она толкает так же легко, как нужда.
- Не затем, чтобы что-то взять, - продолжал Бруно. - Что я взял, мне было совсем не нужно. Я нарочно взял то, что не нужно.
- Что именно?
Бруно передернул плечами.
- Зажигалку. Настольную. И с каминной полки - статуэтку цветного стекла. И еще кое-что. - Он снова пожал плечами. - Про это знаете вы один. Я не из болтливых, хотя вы, скорее всего, думаете обратное.
Он ухмыльнулся.
Гай затянулся сигаретой.
- Как это вам удалось?
- Понаблюдал за жилым домом в Астории, подгадал время и просто-напросто вошел в квартиру через окно, спустившись по пожарной лестнице. Это было нетрудно. Так что один пунктик я из своего списка вычеркнул, сказав себе "слава Богу!".
- Почему "слава Богу"?
Бруно застенчиво улыбнулся.
- Сам не знаю, зачем я это сказал.
Он снова налил себе, потом Гаю.
Гай поглядел на напряженные дрожащие руки, которые сумели украсть, на обкусанные до мяса ногти. Эти руки неловко, по-младенчески играли с пакетиком спичек, пока не уронили его на посыпанный пеплом бифштекс. Господи, какая это, в сущности, скучная вещь - преступление, подумал Гай. И насколько зачастую бессмысленная. На преступление тянет людей определенного типа. Кто бы смог догадаться, поглядев на руки Бруно, на его купе, на его противную тоскливую физиономию, что он украл? Гай снова опустился на стул.
- Расскажите о себе, - любезно предложил Бруно.
- Мне нечего рассказывать.
Из кармана пиджака Гай извлек трубку, выбил о каблук, взглянул на высыпавшийся на ковер пепел и сразу о нем забыл. Жар опьянения все глубже проникал ему в кровь. Если контракт в Палм-Бич выгорит, подумал он, две недели до начала работы пролетят незаметно. Развод не должен занять много времени. Рисунок низких белых строений на зеленом газоне с законченного эскиза сам собой, как бывало не раз, во всех подробностях всплыл перед его мысленным взором, хотя он и не называл. Ему тонко польстили, он обрел стопроцентную уверенность, его благословили - все это накатило на него разом и сразу.
- Что за дома вы строите? - спросил Бруно.
- Ну… так называемые современные. Я спроектировал пару магазинов и небольшое административное здание.
Гай улыбнулся. Он совершенно не чувствовал той скованности и раздражения, какие обычно испытывал, когда люди интересовались его ремеслом.
- Вы женаты?
- Нет. То есть вообще-то да. Живем раздельно.
- Почему?
- Несходство характеров, - ответил Гай.
- И давно?
- Три года.
- Разводиться не собираетесь?
Гай, нахмурившись, задумался.
- Она, как и вы, из Техаса?
- Да.
- Намерены вы с нею встретиться?
- Обязательно. Сейчас нам предстоит оформить развод.
Гай сжал зубы. Зачем он это сказал?
Бруно презрительно фыркнул;
- Каких только девок вы не подбираете себе в жены там, на Юге!
- Хорошеньких и очень, - возразил Гай. - По крайней мере, некоторых.
- Но большей частью туповатых, разве не так?
- Не без того, - и Гай про себя улыбнулся. Мириам как раз из таких южанок, которых, видимо, имел в виду Бруно.
- А ваша жена, она из каких?
- Довольно хорошенькая, - осторожно ответил Гай. - Рыжая. Несколько полноватая.
- Как ее звать?
- Мириам. Мириам Джойс.
- Хм… Умная или туповатая?
- Не очень умная. Я и не хотел жениться на умной.
- И втрескались вы в нее по уши, верно?
Как он догадался? Разве это заметно? Бруно сверлил его проницательным взглядом, ни разу не мигнув, словно дошел до той стадии усталости, за которой уже и сон не берет. У Гая возникло чувство, что эти серые глаза изучают его вот уже много часов подряд.
- Почему вы так решили?
- Хороший вы парень, ко всему относитесь серьезно - и к бабам тоже, да?
- Что значит "серьезно"? - возразил Гай. Но его захлестнуло теплое чувство к Бруно, потому что тот откровенно сказал о чем думает. Большинство людей, и Гай это знал по собственному опыту, хранят свое отношение про себя.
Бруно развел руками и вздохнул.
- Так что это значит "серьезно"? - повторил Гай.
- Весь нараспашку, столько надежд возлагаете, а потом получаете в зубы. Разве не так?
- Не совсем.
Однако эти слова пробудили в нем жалость к себе. Он встал, прихватив стакан, но отойти в купе было решительно некуда, и вагон так раскачивало, что нельзя было даже толком стоять.
А Бруно все не сводил с него взгляда, закинув ногу на ногу (так что старомодный ботинок болтался в такт поезду), снова и снова ударами пальца стряхивая с сигареты пепел прямо в тарелку. Недоеденный розово-черный бифштекс медленно серел под пепельным дождем. Гаю показалось, что Бруно, услышав, что он женат, стал коварнее. И любопытней.
- Что стало с вашей женой? Завела любовников?
Пунктуальность Бруно тоже вызывала в нем раздражение.
- Нет. И вообще это уже в прошлом.
- Но вы по-прежнему состоите в браке. До сих пор не смогли добиться развода?
Гай вспыхнул от стыда.
- О разводе я до сих пор как-то не думал.
- А сейчас это случилось?
- Она решила разводиться. По-моему, она ждет ребенка.
- Понятно. Самое времечко решиться, а? Поспала с мужиками три года и наконец кого-то охомутала?
Что ж, так оно и было. Вероятно, без ребенка у нее бы не получилось. Но как догадался Бруно? Гаю подумалось, что Бруно судит о Мириам, опираясь на свое знание какой-то другой, ненавистной ему женщины. Гай отвернулся к окну. Стекло отбросило ему собственное его отражение. Он почувствовал, как в груди бьется сердце, сотрясая все тело сильнее, чем вагонная качка. Может быть, решил он, сердце бьется так потому, что он еще никому не рассказывал так много о Мириам. Даже Анна не знает того, что теперь узнал Бруно. Правда, Анне он рассказывал о другой Мириам, какой та когда-то была, - нежной, верной, одинокой, цеплявшейся за него и мечтавшей развязаться с родней. Завтра он встретится с Мириам, сможет к ней прикоснуться, протянув руку. Одна мысль о прикосновении к этой желейной плоти, какую он в свое время любил, вызвала у него отвращение. Будущее вдруг обрушилось на него всей своей тяжестью.
- Чем кончился ваш брак? - вкрадчиво спросил у него за спиной голос Бруно. - Мне это и вправду интересно, я к вам всей душой. Сколько ей тогда было?
- Восемнадцать.
- И она сразу пошла по рукам?
Гай задумчиво повернулся, словно беря на себя вину Мириам.
- Представьте себе, женщины занимаются не только этим.
- Но она-то занялась именно этим, разве не так?
Гай спрятал глаза, раздраженный и в то же время заинтригованный.
- Занялась.
Слово отдалось у него в ушах мерзким шипением.
- Знаю я таких рыжих южаночек, - заметил Бруно, почесав кадык.
И снова Гай испытал острый и совершенно бессмысленный стыд. Бессмысленный, потому что никакие слова или поступки Мириам не могли ни удивить, ни смутить Бруно. Его, похоже, вообще ничто не могло удивить, разве что разжечь любопытство.
Бруно со скромным удовлетворением уставился в свою тарелку. Зрачки у него расширились и заблестели, насколько позволяла краснота и синие круги под глазами.
- Уж этот мне брак, - вздохнул он.
"Брак" тоже отозвался у Гая в ушах. Для него это было священное слово, столь же первозданно священное, как понятия "святой", "любовь", "грех". Оно означало терракотового цвета губы Мириам, произносящие: "С чего это я стану выкладываться ради тебя?" Оно означало глаза Анны, когда та, отбросив волосы назад смотрела на него снизу вверх на лужайке перед домом, где сажала крокусы. Оно означало Мириам, которая отворачивается от высокого узкого окна комнаты в Чикаго и подносит вплотную к его лицу свое, овальное и веснушчатое, как она всегда делала, когда собиралась соврать, и наглую ухмылку на длинной роже темноволосого Стива. Воспоминания наползали на него одно за другим, хотелось протянуть руки и отпихнуть их. Комната в Чикаго, где все это случилось… У него в ноздрях стоял запах комнаты, духов Мириам, накаленной крашеной батареи. Он стоял покорный, впервые за последние годы не отогнав видения лица Мириам, не заставив его расплыться в розовое пятно. Что с ним будет, если он и теперь позволит всему этому себя захлестнуть? Укрепится ли он в борьбе с Мириам или утратит силы?
- Я серьезно, - донесся до него издалека голос Бруно. - Что у вас там случилось? Вы ведь не против мне рассказать, признайтесь! Мне действительно интересно.
Случился Стив. Гай взял в руки стакан. Перед ним возник тот день в Чикаго в обрамлении дверного проема - однотонная серая картинка, как на черно-белой фотографии. День, когда он застал их вдвоем в квартире, день, не похожий ни на какой другой, окрашенный в свой особый цвет, со своим привкусом и запахом, заключающий свой собственный мир - как маленькое ужасное полотно. Как историческая дата, привязанная к определенному времени. А может быть, совсем напротив - всегда сопутствующая ему в беге времени? Ибо этот день - вот он, и все в нем четко, как тогда. Но хуже всего было ясно осознанное желание рассказать обо всем Бруно, случайному дорожному попутчику, который выслушает, посочувствует и забудет. Мысль поделиться с Бруно уже принесла ему утешение. Бруно не какой-нибудь заурядный попутчик, отнюдь. Он вполне жесток и развращен, чтобы по достоинству оценить такую историю - историю первой любви Гая. А Стив был всего лишь непредугаданной развязкой, которая все расставила по местам. Стив не был ее первой изменой. И если Гай в тот день взорвался, так виновата была его двадцатишестилетняя гордость. Тысячу раз он повторял про себя эту историю, такую классическую и исполненную драматизма, несмотря на всю его глупость Глупость, кстати, придавала ей комизм.
- Я требовал от нее слишком многого, - заметил он небрежно, - не имея на это права. Оказалось, что она любит внимание. Флиртовать она, вероятно, будет всю жизнь, независимо от того, с кем себя свяжет.
- Знаю, знаю, эдакий тип вечной школьницы-старшеклассницы, - махнул рукой Бруно. - Притвориться, что хранит верность своему парню, и то не умеет.
Гай посмотрел на него. Мириам, разумеется, когда-то умела.
Он решительно отбросил мысль рассказать обо всем Бруно, ему сделалось стыдно, что он был готов начать. Однако же и Бруно теперь, видимо, перестало занимать, станет он рассказывать или нет. Осев на стуле, Бруно спичкой размазывал по тарелке подливу. В профиль половинка его опущенного рта западала, как у старика, между подбородком и носом. Выражение этих губ, казалось, говорило - какова бы ни была история, выслушивать ее он на самом деле считает ниже своего достоинства.
- Мужики слетаются на таких баб, - пробормотал Бруно, - как мухи на отбросы.